В Опере – маски прочь

      Аллекс Серретт вцепился в ограждение ложи, обитое алым бархатом, костяшки на музыкальных пальцах побелели. Казалось, он вот-вот выскочит наружу – настолько сильно он был увлечен происходящим оперным действом, – выглядывая со своего места, не отрывая темных глаз от фигуры странствующего архитектора и рыжей девицы-ведьмы.       – Вы трое – вы похоронили себя заживо в замке, в этой каменной коробке… – пел золотоволосый юноша в белой маске, стоя на крепостной площадке авансцены – у обрыва с видом на долину. – Без света, без тепла, без музыки – только искусственные развлечения и бесконечные рассуждения. Но зачем?       «Действительно, зачем…» – думал Эрик. Трое главных персонажей – престарелый капризный вампир, скучающий по прежним утраченным радостям жизни, чудаковатая ведьма, по сюжету страдающая от безответной любви к мужу своей сестры, постоянно глядящая на его портрет в галерее, и алхимик по прозвищу Дьявол с остроконечной бородой, ищущий секрет сотворения вселенной – приговорили себя, заперлись в замке, затерянном в горах, спрятались от солнца и жизни, поставив на себе крест.       Во имя чего? Если старый граф-кровопийца – из физической необходимости, расплаты за вечность и грехи, Дьявол – в маниакальном стремлении постигнуть истину и обрести знание, то ведьма – от страха жизни и неготовности принять ответственность за сотворенное.       Как это знакомо… Эрик тоже когда-то боялся жить, не смел и думать о чем-то большем, чем участь советника, помогающего плести заговоры и интриги – и пришел на службу к покойному лорду Джослефу Серретту, отцу Аллекса, чтобы обрести долгожданный покой, обмануть себя ложной идеей спасения, скрыться от жестокого мира, от собственного прошлого – и от себя самого.       Он был так наивен! Судьба не только надавала ему пощечин, почти выпотрошила и провернула в мясорубке, заставив пережить ни с чем несравнимое падение в пропасть отчаяния и боли, но и вознаградила любовью.       Эрик и подумать не мог, что обрести родственную душу, держать в объятиях дорогое для себя существо, слушать сердцебиение и сливаться воедино – это так удивительно. И так естественно.       – Милорд, – обеспокоенно позвал Эрик, тихо, так, чтобы только Аллекс мог расслышать шепот у своего уха.       Шепот, касающийся кожи щеки и виска, щекочущий, пускающий мурашки по спине и плечам…       Но юный лорд Серретт продолжал таращиться на сцену, темные глаза были широко распахнуты, длинные ресницы чуть дрожали.       Эрик не был глуп, он понимал причину подобной реакции – отношения странника в маске и ведьмы очень напоминали их с Аллексом динамику: одинокие в собственном горе, они невольно тянутся друг к другу, постепенно открываясь, не боясь демонстрировать расположение, слепо доверяя, вопреки всему. Рыжая ведьма чем-то напоминала его возлюбленного лорда – такая же живая и дерзкая, прямо заявляющая о своей симпатии…       Странствующий архитектор в исполнении золотоволосого тенора не напоминал Эрику Эрика (разве что маской) – но он считывал типаж и задумку автора, да и персонаж был проницательней всех остальных: сразу смекнул, что троица замковых обитателей, с цыганом-кулинаром в придачу, что-то скрывают.       Эрик не был глуп, но Эрик был ревнив.       – Замок – наше убежище и обитель. У каждого из нас свои причины… – пела сопрано. – Можете считать, мы совершили ужаснейшие преступления…       «Аллекс сказал, что этот певец – его знакомый. Аллекс сказал, что знает его с детства…»       – …и теперь скрываемся от правосудия.       «Ну почему он так на него смотрит, Темные Небеса?!»       – То, что вы любите того, кто вам не принадлежит, не является преступлением! – ответил странствующий архитектор, приблизившись к ведьме, и они оба оказались у края оркестровой ямы, глядя друг на друга с вызовом.       Эрик был бы более удовлетворен, если бы рыжая сопрано залепила тенору звонкую пощечину – в ответ на неслыханную дерзость, – однако она лишь откликнулась:       – Не говорите о том, чего не знаете, мсье архитектор!       Советник дома Серреттов был более осторожен в выражениях – и своему юному лорду он не перечил. Ну почти…       – Милорд, – вновь позвал он, и на этот раз Аллекс услышал его, вынырнув из омута, приоткрывая рот от недоумения, оборачиваясь.       Выразительные брови сложились домиком – и в то же мгновение прохладные пальцы схватили Эрика за запястье, обжигая прикосновением, а сам юноша вернулся в нормальное положение, отклоняясь обратно на стул.       Эрик впервые понял, зачем ложи делают такими, чтобы можно было укрыться от посторонних глаз – и ему вдруг неистово захотелось сделать что-нибудь, что обычно не принято делать у всех на виду.