Сердцем, пламенем и кровью

      Пробуждение было резким, словно под бок толкнули. Шуршащие шаги мимо дверей не могли не насторожить, поэтому я вылезла из кровати и выглянула наружу: королевская кровь — прекрасная защита от многих неприятностей — и последовала за своими родственниками. Они переговаривались не настолько тихо, и я уловила суть.       Эймонд, малолетний отчаянный придурок, полез к Вхагар. Впору спасать не его, а несчастную старую драконицу, которой больше всего на свете хотелось покоя, а не вот этого всего юношеского и безрассудного.       — А ты здесь что делаешь? — зашипел на меня обернувшийся Джейс, когда я неловко скрипнула камушком.       — Хочу помочь! — вскинула я ладошки. — Я думаю, что Бейла права.       Они недоверчиво на меня засопели.       — И я законно смогу оттягать Эймонда за уши, — добила я их коронным аргументом. Что Эйгон, что Эймонд были наглыми и необоснованно задирали носы даже для принцев, а Алисента разбаловала их ужасно. Мне же доставались уроки скромности от септы, редкие поглаживания по голове — и сотни презрительных дразнилок. Поганцы! Особенно Эйгон, мнящий по поощрению родителей, что такая сопля, как я, никуда от него не денусь. Это пьяное блядствующее тело, небось, до сих пор валялось где-то в округе Дрифтмарка.       Днём я была вежлива с девочками и миролюбива с мальчиками, поэтому меня торжественно простили за такое родство и приняли в группу спасения.       Я даже мельком пожалела, что Вхагар не смогла сразу скинуть мелкую блоху со своей спины, чтобы оставить урок. А теперь Эймонда и вовсе понесёт от собственного высокомерия.       Что-то рыбкой порой плескалось в памяти, когда я проснулась в переменившемся мире около месяца назад, продолжая осознавать себя — собой. Благо, физически сейчас мне было около одиннадцати, я с грехом пополам понимала, как строить фразы и объясняться с окружающими, и от меня не требовалось своё мнение. Которым я очень, очень хотела поделиться с окружающими по мере осознания ситуации вокруг.       Наконец впереди показалось оно: дикое, встрёпанное, побитое, но лучащееся гордыней так, что и факелов не надо. Слово за слово, началась перебранка, девчонки не утерпели — но какой урон они могли нанести, лишь испугать хотели! А так называемый братец хиляком не был. Я тут же вступилась за Бейлу с Рейной, сильно ударившихся о камень, цапнула его за ухо — и получила с злобным: «Предательница!» — такой удар в нос, что внутри хлюпнуло, и меня смело в сторону. Виском об очередную плиту.       Когда я пришла в себя, было утро. Хмарое, туманное, с расплывавшейся кровавой тенью восхода. Голова болела страшно.       — Ваше Высочество! — закудахтали служанки вокруг, а я поняла, какой удивительно прекрасный шанс мне представляется.       — Кто вы? Где я?!

***

      — Эй, Джейс, ну ладно! — ныл Джофф.       — Я слышала, мейстеры говорили, что ей отшибло память. Мы уже вынесли более, чем требовала справедливость! — с досадой заметила старшая дочь Деймона.       — Он толкнул её! И посмел заявить, что это были мы! — возмущённо заметил самый старший из сыновей Рейниры.       — Вот именно! — перехватила его Бейла. — И нам более не нужно ввязываться. Довольно!       Мальчишка выдернул рукав из тонких смуглых пальцев.       — Нужно! Хотя бы попытаться её предупредить, потому что в Красном Замке она останется одна. Вы видели этого урода?       — Он не простит, — сдался Люк.       — Тише! — махнула ладонями на всех Рейна. — Если мы хотим избежать большего вреда, чем есть, надо ступать тише. И молчать!       Спевшаяся компания, уже раз и навсегда усвоившая, кто свой, а кто чужак, пробралась опустевшими коридорами. Королева тряслась над своим вторым сыночком, а с единственной дочерью оставила парочку нерасторопных слуг, которые ускакали на кухню, как подглядел Люк. Бейла и Рейна переглянулись: неприязни к Хелейне они не питали, но и близки не были. Пожалуй, если она их не вспомнит или успеет поверить, что вина в её травме лежит на них, то невелика потеря. Зато племянники успокоятся.       Дверь заклинило в островной сырости, и войти бесшумно не получилось. Хрупкая фигурка вскинулась на кровати на натужный скрип и тут же схватилась за голову, постанывая.       — Хелейна… — сконфуженно окликнул Джейс. Остальные столпились рядом, поглядывая с подозрением. Тётя и кузина не закричала сразу, и они сочли это хорошим знаком.       — А-а-а… Э-э-э…       — Ты помнишь нас? — напористо выдвинулась вперёд Бейла.       — Вы двоитесь, — несчастно пробормотала девушка.       Сёстры Таргариен дружно шлёпнулись по обе стороны кровати, одинаково наклоняясь к кузине. Та вглядывалась в них около минуты, а потом заулыбалась и с хрипом ткнула сначала налево, потом направо:       — Бейла. Рейна.       — Угадала! — переглянулись сёстры и ударили по рукам. — А их?       — Джоффри. Фу, что за мерзкий запах?       — Драконий, — процедил младший, так и не отмывшийся до конца целиком.       — Э, прости. Джейс и… Люцифер?       — Люцерис, — хмыкнул средний сын. — Почти.       — А что случилось? То есть, я с утра ничего толком понять не успела. А отец — вроде отец, да? — был очень расстроен. Мне сказали, что произошла драка, но я…       — Тебя Эймонд по голове ударил, — тут же бесхитростно заявил Джейкерис.       Родственница на какое-то время задумалась, не обращая внимания на напряжённые лица гостей.       — Наверное, этот мог. Морда у него была противная, когда его отец привёл. А вы как? Целы сами?       — А почему ты за нас волнуешься? — каверзно поинтересовался Люк.       — Потому что вы единственные, кто пришёл ко мне просто так, хотя я поняла, что вас наказали, — пожала плечами принцесса и вновь улыбнулась, подтверждая, что в плане характера не изменилась сильно. — И зовите меня просто Хэл.       Юные лорды и леди переглянулись — и Бейла первая шлёпнула по мягкой ладони кузины, остальные, навалившись на кровать, положили свои руки сверху:       — С возвращением в гнездо, — провозгласили они простую истину детским ритуалом. И с восторгом заулюлюкали, когда другой ладонью Хэл, немного промахнувшись, всё-таки пришлёпнула их руки, с азартом скрепляя договор.

***

      Играть полную потерю памяти было невыгодно, но вот дать отцу понять, что с матерью и братьями что-то конкретно не так, я могла. Иначе почему дочь упомнила его, сводную сестру и дядю, всех их детей — но не родных братиков? И почему стала задавать не всегда понятные вопросы? Как это — зачем мне замуж за брата? За какого? Что значит — чем позже, тем лучше?       Я, пользуясь тем, что мейстеры окрестили временным эффектом ущербной луны и обещали папеньке восстановление через две-три недели, заново облазила весь Красный Замок, старательно избегая родственников. Настолько благополучно изучив ниши и тёмные уголки в пору детского роста, что застала как-то раз Лариса Стронга, наблюдавшего во дворе за Алисентой, за крайне гадким занятием.       Чуть не вырвало, честно!       Эйгон вовсе не выглядел тем, кому есть дело до пышненькой, не скрою, девчонки, которая ничем не отличалась от десятков других, кроме белой шевелюры и синих с лиловым оттенком глаз. Он прогуливал занятия, пил, лапал и сношал служанок где только мог, а после того, как за его поведением стали следить тщательнее, убирался тайными ходами в город.       Эймонд лечил свою рану и уже пытался возобновить свои тренировки. Злобный, яростный, жестокий мальчишка — я наблюдала за ним во все глаза из теней, старательно избегая встреч. Он чуял, что я прячу от него взгляд и прячусь сама, пару раз задирался за общими ужинами, но я начинала тупенько улыбаться, делая вид, что не понимаю, а как-то ночью проснулась от скрипа двери, схватилась за свечу — и увидела огромного паука в постели.       Мой ор слышало всё королевское крыло Красного Замка, а подожжённое покрывало едва успели потушить. Беднягу Дейрона, ночевавшего в соседних покоях, три ночи не могли потом уложить спать — ему мерещились мои вопли.       Среди набежавших Эймонд неприкрыто пялился на меня округлившимся глазом (с какой стати, чего он вообще ждал, подбрасывая гадов в постель?), а я, поняв, откуда растут лишние ноги у шуточки, расплакалась у отца на плече и сообщила, что «во сне вспомнила», как меня в Дрифтмарке ударил сам младший братец, потому что я не хотела позволить ему поднять руку на маленьких кузин. И тогда-то, тогда-то пришла справедливость!       Алисента прятала лицо от стыда: мать, которая не научила сыновей уважать женщин, тоже мне! А я утром под шумок скандалов пробралась к отцу и выклянчила слёзно повидаться со старшей сестрой Рейнирой и прочими родственниками, по которым ужасно соскучилась. Мол, так и так, батенька, хоть яликом, хоть корабликом, но не могу больше в одиночестве в замке, пусть мальчики отдельно, девочки отдельно!       Царь-батюшка погрустил, почесал маковку, пообещал, что наследников вразумят должно происхождению, и его вина в том, что он упустил сыновей. И скрепя сердце отпустил к Рейнире — всё же он любил её и верил ей. А мне больше и не надо!       Я подпрыгнула на месте, расцеловала его в обе щеки и бросилась собирать сундуки.       На Драконьем Камне меня встретили недоверчиво, но тут я уже не стала играть в дурочку беспамятную. Выдала Рейнире всю диспозицию сил при дворе пофамильно, проехалась по Ларису и умоляла позволить мне остаться здесь как можно дольше.       Дядюшка Деймон откровенно ржал, когда я не по-светски высказалась о братьях:       — Пьяница-блядун и откровенный садист. Один Дейрон умница, только мал да недорос ещё.       Бейла осталась на Дрифтмарке с принцессой Рейнис, но зато меня поселили по соседству с Рейной. И началась нормальная жизнь: уроки, смешки, проказы, рукоделие, литература, музыка, беготня по пляжу, наблюдение за драконами — и самое важное: дядя нехотя согласился обучить меня нескольким приемам самообороны с ножом и грязными трюками.       Время летело быстро, а к холодному оружию и целительству у меня обнаружились способности, как и к уходу за драконами. Семья Рейниры со мной быстро свыклась, и я однажды краем уха услышала, как наследники престола со смехом называют меня собственной внебрачной дочерью, споря, на кого я больше похожа своим свободолюбием и пренебрежением к некоторым формальностям. Хотя при нужде я умела соблюдать их все. В тринадцать обо мне вспомнили и решили выковырять из Драконьего Камня, хотя Рейнира честно как можно дольше обходила в письмах тему моего расцвета. Я прекрасно понимала, что собираются выдать замуж, надеясь, что я поостыла, а голова моя осталась дырявой. Официально приглашение звучало на смотрины для меня дракона.       — Какой Таргариен откажется от дракона? — цинично сказал дядя и выдал мне ускорительный пендель с Караксесом до столицы. — Чтоб обратно прилетела сама. И не вздумай меня опозорить!       Намекая на то, что ежели кто полезет ко мне под юбку против воли, я этому гаду собственноручно должна отрубить яйца одним взмахом клинка. Узкие кинжалы с кольцами-хватом на вершине рукоятки для пальцев удачно прятались в корсаже, как деталь украшения.       Рейнира, уделявшая почти всё время новорождённому Эйгону, тем не менее заботливо запрятала в мои сумки к обширной личной аптечке сбор лунного чая, если мне всё-таки придётся кто по сердцу. А ещё я привезла некоторый бюджет для создания и укрепления репутации Рейниры как доброй и участливой будущей королевы. Её руками я должна была как будто тайно сотворить как можно больше благих дел.       Когда я впервые увидела Пламенную Мечту, моё сердце будто провалилось в пропасть. В бездну печальных синих звёздных глаз с белыми искрами. Других драконов отогнали, кроме Вхагар. Та казалась ещё более усталой и безучастной, и не грозилась наброситься на чужачку.       Я плюнула на всё, кроме зова сердца, перепрыгнула ограждение, утянула под ним сумку с парным мясом и печенью, прикрепила хлыст на пояс и пошла к драконице, мурлыкая на валирийском старые мотивы из прошлого: как оказалось, моя взрослая память куда лучше и ритмичнее укладывала их на этот избранный семейный язык.       — Здравствуй, моя хорошая, моя красивая, моя драгоценная, — забормотала я, кладя перед ней часть даров и отходя на безопасное расстояние сбоку, чтобы она продолжала меня видеть, но могла спокойно поесть. Она принюхалась и сделала неглубокий вдох.       — Фэйр, — шепнула я, потому что это гораздо короче «дракарис». Она склонила голову, будто понимала, и обдала мясо золотисто-голубым огнём. Я хихикнула, подождала, пока она аккуратно съест его до последнего кусочка, как настоящая леди. А потом широкая голова с тёмно-голубым носом и серебристыми гребнями обернулась ко мне, и я неспешно протянула ладонь навстречу.       Тёплая шероховатая чешуя толкнулась под плечо, немного не соизмерив силы, и я засмеялась, упираясь уже обеими руками в несколько ударов сердца ставшую такой родной морду.

***

      Эймонд пришёл позже, когда закончилась его индивидуальная тренировка с сиром Кристоном Колем, который скоро станет новым лордом-командующим Королевской Гвардии — сир Гаррольд Вестерлинг в последние недели совсем плох.       Коль, всегда благоволивший сыновьям Алисенты, Эймонда выделял особо и общался с ним куда вольнее, почти по-дружески. Он как раз презрительно высмеивал вернувшуюся с Драконьего Камня Хелейну, считая, что ничего толкового из принцессы под влиянием стервы-Рейниры — «прошу прощения, Ваше Высочество, Вашей неуважаемой сестры» — выйти не могло. При этом ядовито усмехался. Эймонд себя глупцом не считал, как и не считал старшую дочь отца достойной наследницей, а её сыновей — законными, потому видел, что обида сира Кристона глубоко личная. А как ещё, кроме опорочения чести, может обидеть мужчину женщина, тем паче такая, как Рейнира?       Например, подставить перед отцом. Но сейчас Эймонд понимал, что Хелейна имела на то право — а бить сестру так, что она чуть Неведомому душу не отдала, ему не стоило.       Но раз рыльце сира Кристона само в пушку, на Хелейну Эймонд посмотрит сам.       Когда он вошёл, смотрители пылко, но негромко возмущались: наглая девчонка чуть ли не с рук кормила Мечту и — как посмела — Вхагар! Старая дракониха лакомилась, не поджаривая мясо, и внутри мгновенно подняли голову многочисленные чёрные обиды.       Как. Она. Посмела. Спустя. Столько. Лет?!       Ядовитая змея!       — Эй, ты! — окрикнул он, прыгая на арену следом.       — Стойте, принц, она совсем!..       Таргариен понял, о чём хотели предупредить оскорблённые смотрители, но хлыст уже летел в его сторону, предупредительно щёлкнув в ярде от того места, с которого он бросился вбок. Пламенная Мечта высунулась над плечом заметно вымахавшей девицы с запрятанными в белый пучок волосами и грозно зарычала. Вхагар фыркнула и тоже заклекотала, встав на дыбы и отстранившись от всех участников свары.       — Кому сказала — не лезьте?.. — и тут она обернулась.       Уже не пухлая-подлая старшая мямля, а молодая девушка с наметившейся пышной грудью, появившейся талией и длинными ногами. Гнев в тёмных глазах быстро поутих, когда она осмотрела его, задержавшись на белых волосах и особенной глазнице.       Эймонд прищурился:       — Узнала, сестрица?       Может, если она проявит должное уважение, он не будет мстить слишком жестоко.       — Здравствуй, дурак. Никто, кроме тебя, Вхагар здесь осёдлывать не будет, выдыхай.       Таргариен почувствовал, как от злости перед единственным оставшимся глазом поднимается алая пелена.       — Как ты меня назвала?! — просвистел он, и Вхагар отреагировала настороженным рёвом.       — А как ещё назвать придурка, который суёт в раны инородные предметы? Знавала я истории о тех, кто на место отсутствующих глазных яблок вставлял всякое, даже грозди глаз паучьих, и заканчивалось всё всегда одинаково, — отмахнулась она вполоборота, благоразумно прижавшись к челюсти порыкивающей Мечты с противоположной от Вхагар стороны. — Рана постоянно тревожится, снова начинает гнить, а гниль быстро распространяется на оставшийся глаз изнутри. Прости-прощай, прекрасный мир, я больше не увижу тебя никогда!       Оставшимися оскорблениями Эймонд поперхнулся после такой снисходительной отповеди. Почему-то в это мгновение словам девчонки поверилось больше, нежели когда его неоднократно предупреждали мейстеры. Он с трудом подавил детский порыв стыдливо вытащить оправу с сапфиром из глазницы и засунуть в карман штанов, а Хелейна будто тут же забыла о его существовании и миловалась с довольно заурчавшей Мечтой.       Сердце стучало в груди отчаянно, а дышать становилось тяжело. Это точно не его сестра! Гадюка-Рейнира отравила её своим ядом! Если раньше к Хелейне он испытывал доброе сочувствие, потом обиду и даже немного вину, то теперь нутро обжигало огнём.       — А чем тебе не угодили смотрители? — выжал он из себя крохи милосердия и вежливости.       — Терпеть не могу, когда лезут под руку. Понятно, что мелкая пигалица им в ученицы не годится, но драконы поумнее них будут, — усмехнулась она. — А хлыст использовать надо на преступниках, а не на том, кто станет тебе родным по духу.       На это возразить было нечего. Эймонд и сам подростком пошёл к Вхагар с голыми руками и без угощения, а тот ночной полёт теперь чаще виделся в кошмарах — если бы он не удержал в руках поводья и свою жизнь, например.       Больше принц никогда не летал не пристёгнутым.       — Ты собираешься лететь сейчас? — сглотнув, спросил он, дёргая воротник.       — Надо седло проверить и подогнать, — пожала плечами Хелейна.       Какое-то время прошло мирно, и сестра даже приняла формально предложенную им помощь: причём она поняла, что он рассчитывал на отказ, но не позволила ему ни пяди на попятную.       Наконец он не выдержал:       — Зачем ты полезла с этими идиотами в драку? Тебе-то какое дело было?       — А ты зачем девчонок обидел? Я могу понять, что дракона хотелось, но можно и подождать, — она бесконечно водила рукой по голубой чешуе с серебристыми всполохами, светло улыбаясь чему-то своему. — Но бить девушек — самое постыдное, что может сделать мужчина. Самое гадкое. Потому что тот, кто пытается доказать свою силу, нападая на слабых, — отнюдь не сильный, а мразь распоследняя и скотина.       Таргариен посерел повторно, понимая, что прямое оскорбление королевской крови сюда и за уши не притянуть, а Хелейна всё-таки высказала, что хотела, видимо, очень давно.       Гордость не позволила ему бросить начатое и сбежать — а уж паче начать скандалить. Он-то теперь не позволит себя вывести на эмоции, урок не потерей глаза, а отцовским разочарованием после отъезда Хелейны долго аукался. И что бы отец сейчас сказал? Вот обиженная сестра, которая объяснила свои взгляды. И вот он.       Последний дурак, потому что топчется на месте и нужные слова из глотки вытолкнуть не может. Это ж не перед Стронгами паршивыми извиняться заставляют. Сам натворил дел. Сам виноват, что сестра такой стала.       Чужой — и с тем необъяснимо раздражающей, что аж нутро зудит покусывать дальше и слушать, слушать её ответы…       — Прости меня, — тихо булькнул он и смешался. Хелейна даже не обернулась, воркуя с Мечтой. Набрал в грудь больше воздуха. Мужчина он или нет? — Я виноват перед тобою! Прости меня!       Сестра замерла. Медленно обернулась, прищурилась строго. Эймонд смотрел на неё безотрывно, вдруг поняв: никогда бы не стала она такой вольной и остроязыкой в Красном Замке. И сейчас она кичится своим… равенством с ним.       — От души говоришь или потому что так надо? Родители приказали?       Таргариен поджал и без того узкие губы, сцепил зубы, чтобы не ляпнуть очередную гадость.       — Что с этими бастардами повздорил — не пожалею никогда…       В этот раз хлыст щёлкнул куда ближе, вспоров рукав. Эймонд схватился за клинок, наполовину его обнажив, благо, смотрители не разглядели бы их в дальней части арены Драконьего Логова.       — Ой, дура-а-ак… — ударила левой ладонью по лбу Хелейна. — Ничему тебя жизнь не учит. Ещё раз брякнешь такое — я тебе слабительное в праздничный ужин подсыплю. А теперь иди-ка сюда, бить не буду, если ты медленно вложишь меч в ножны.       — Да что ты можешь мне сделать… — Эймонд замер, когда в три шага подлетевшая девчонка (выше его, нечестно!) дёрнула его за воротник с неожиданной силой и горячо зашептала на ухо.       — Когда вздумаешь распространять грязные сплетни о нашей семье, напомни себе о том, что и ты тогда — не дракон, а скользкий несчастный Хайтауэр. Важна только кровь, и я, и Рейна с Бейлой, и Джейс, и Люк, и Джо — Таргариены, от крови дракона. А твои мысли и твой язык порочат только тебя, недоумок. Не буду заставлять страдать дальше, считай, пустые извинения приняты, даже если ты их озвучить не способен. Слабак!       Эймонд рывком дёрнулся назад и чуть не упал из резко ослабшей хватки, а девчонка сноровисто забралась по охотно подставившей крыло и спину Пламенной Мечте, как ни странно, не забыв ничего из своих вещей, издала ликующий клич, и драконица с удивительной для габаритов ловкостью устремилась к выходу, заставив смотрителей рассыпаться в стороны.       — Хе-йе-йе-эй!!! — раздался радостный девичий визг, и сине-серебристый всполох стрелой пронзил небеса.       Как она посмела? Как?!       Сердце отчаянно билось без ответа, сгорая в груди.

***

      Уже много позже я узнала, что Эймонд вскоре после нашей встречи в Драконьем Логове буквально умолял отца отдать меня не Эйгону, а ему. Наплёл о внезапной вспыхнувшей любви, страсти, просил и угрожал, что всё кончится одним, тем самым совершив ту же ошибку, как и дядя когда-то. Сам дядюшка спустя годы о многих вещах рассказывал со смехом и без стыда: ведь главное, что они с Рейнирой смогли отбить своё счастье у судьбы. А Визерис узнал знакомый тип поведения, недобрым словом помянул Деймона, и отказал, чтобы наказать. Да и негоже второму сыну жениться вперёд первого.       А через полгода пришла я, успев выполнить программу разведки на доступный возрасту максимум с нарисованными Деймоном и Рейнирой схемами тайных проходов и двумя, найденными по древним архивам самостоятельно. Собрала сведения о двух бастардах Эйгона в городе, попутно сея добрые дела именем Рейниры: то спасти лавку от банкротства, то помочь вдове с детьми, то на септу пожертвовать, то на приюты. Снова застукала Лариса уже в комнате королевы-матери, чуть не сблевала повторно. С этим позором пора что-то делать. Ах да, бегала по замку десятыми поворотами от Кристона Коля, который аж чернел, глядя на меня. Всё-таки напоминала я ему сестрицу Рейниру страшно.       — Батюшка, миленький, не могу я пойти ни за кого! — зарыдала я. — Ничего не изменилось! Они всё равно будут меня обижать! А Дейрон маленький, я так не могу! Отпусти меня на Драконий Камень к сестре!       — К Джейкерису, что ли, или к Люцерису? — грозно прищурился он.       — Да какое там, они на Бейлу с Рейной заглядываются, даже не путают, — умилила я его. — А Джофф тоже маленький вовсе. Прояви милость! Не отказываюсь я от долга своего, но мужа сердцем хочу полюбить.       — Сроку тебе — два года! — сердито пристукнул он тростью, растерявшись и разволновавшись от горьких девичьих слёз.       Я уже не подпрыгнула, но облобызала короля в обе щеки по традиции, передала последние законченные портретики племянников, присланные мне недавно, и свою рукодельную поделку дракона из золотой и чёрной проволоки и самоцветов, с чистым сердцем умчалась паковать седельные сумки. Чуть не сшибла, зазевавшись, Дейрона по дороге. Ему тоже фигурку сделала, поменьше только, с ладошку, поцеловала в лоб на прощание.       Чувствуя, как небо простирается над головой, а внизу проносятся лиги моря, я распахнула руки, как Мечта — крылья, и издала крик счастья. Домой!!!

***

      — Это не моя дочь! — рыдала королева Алисента в своих покоях.       — Это мои девочки! — улыбался король Визерис, которому рассказывали о доброте Рейниры и Хелейны к простому народу.       — Подумаешь! — приканчивал бутылку вина пьяный и беззаботный Эйгон. Ему хватило слухов об остром язычке сестры и пришибленного, полубезумного вида Эймонда, который метался в немногочисленное свободное время по замку и пытался выловить Хелейну одну. То ли добить, то ли наконец отыметь. А Эйгону такие проблемы задаром не нужны!       — Это моя сестра! — с горящими глазами рассказывал мейстеру Дейрон, демонстрируя фигурку дракона из узорного плетения металла. С крыльями, самоцветными глазами, жемчужными клыками и мелкой чешуёй, как положено.       — Хелейна! — просыпался с рыком Эймонд со скрюченными в бесплотной хватке пальцами и отвердевшей плотью.       — Это враг и минус один дракон у нас! — резюмировал Отто Хайтауэр. Если женщина не играла по его правилам, для него она переставала быть женщиной, достойной пощады.       — Шпионка и злоязыкая лживая змея! — поддакивал Ларис Стронг, нутром чуявший в последнее время за собой слежку и пытавшийся найти концы.       — Подлая копия Рейниры, — шипел Кристон Коль, и за каждое такое высказывание был яростно атакуем в тренировке неудовлетворённым Эймондом Таргариеном.

***

      Я выдала все свежие сводки Рейнире и дядюшке, выслушала скупое одобрение и гораздо больше насмешек, посмеялась вместе с ними и вернулась к прежнему образу жизни. Пламенная Мечта, более не запертая в Логове и тоске, стала есть досыта, охотно купалась со мной на мелководье в тёплую погоду и залоснилась через несколько месяцев. Да какой в Пекло муж, когда вот она — твоя родственная душа, и свободное небо над головой, и семья рядом?       Мы летали с Рейной и племянниками часто в играх над морем, а потом Деймон подумал, что нечего болтаться без толку, и взялся нас обучать на бой.       — Мало ли кто, — веско говорил он, переживший Ступени, и мы терпели.       Ещё чаще он летал с Рейнирой, и она тоже порой возвращалась мрачная и в раздумьях.       Помогало то, что Мечта понимала меня с полуслова, а я её — с полувзгляда. Вот это и есть истинная любовь и связь. Каждый из нас всё больше сливался со своим драконом, и мы учились атаковать и защищаться по одиночке, и в разных группах, и на крупного противника.       Вхагар! — горело воспоминание перед глазами у нас. — Хоть бы не случилось!       Она по-прежнему была всем нам близка, как память о Лейне Таргариен, её наследство, частичка души всадника, которая вечно живёт в драконе.       Счастливые часов не замечают, Джейс возмужал и переписывался с Бейлой в Дрифтмарке, где принцесса Рейнис учила её править; Рейна чаще убегала с Люком; Джоффри было в радость размахивать деревянным мечом, и в столицу в этот раз я собиралась как на эшафот без права на возвращение.       — Держи, — выдала мне свиток накануне отъезда глубоко беременная Рейнира, придерживаясь за поясницу. — Все наилучшие кандидаты. Я бы обратила внимание на Блэквудов: свирепые и преданные своей чести. Когда-то меня это напугало, но с годами учишься ценить суть.       — Ланнистеры — пфе!       — Да, тут советовать не стану, боюсь, вы друг друга не переживёте. Можно обратить внимание на знатных северян, хоть я до них и не доехала, но этикет там ценят меньше, эффективность — больше, а простора для дракона хватит. Цвет у Мечты подходящий. Также и в Долине.       — Не ходи туда, там нас не любят! — вмешался из коридора проходивший мимо дядюшка. Я спрятала нервную улыбку, сминая список фамилий, с которыми было бы выгодно заключить союз для Рейниры.       Престолонаследница вздохнула и приобняла меня за плечи:       — Или тебя всё-таки отдадут за Эйгона, ему так и не подобрали удовлетворяющую всех невесту.       — Или — за Эймонда в надежде на мой хладный труп, — кисло добавила я. В последнее время медленно нарастало разделение сил. И моей принадлежностью не обманывался никто.       Пусть я могу внезапно и не прожить долго и счастливо, но убрать грязь из Красного Замка по мере сил для Рейниры обязана. Сестра подарила мне нормальную юность и право быть равной среди мужчин, что имели единицы во всех Королевствах. Она справедлива и верна семье, добра и строга, умеет быть безжалостной и сочувствующей, когда требует ситуация. Действует, как только решение взвешено и принято. Я её безмерно уважала и ею страшно гордилась. Она будет прекрасной королевой вместе с королём-консортом Деймоном, смелее, преданнее, хитрее и расчётливее кого я не знала.       Ларис Стронг.       Кристон Коль.       Отто Хайтауэр.       Шпионаж, слухи, доносы, яды, провокации — любые методы, которые окажутся действенными и не запятнают наши имена. Но Стронга я считала долгом чести устранить в принципе. Рейнира тоже дала добро, ещё когда узнала о грязной подоплёке, которую не проигнорировал бы и король, если бы только мог подозревать.       Даже не из мести — а чтобы защитить самого же короля.       — Не поминайте лихом! — шмыгнула я носом на рассвете перед отлётом.       — Не вздумай! — прикрикнула на меня молодёжь. — Если прилетят дурные вести, мы Красный Замок по камешку разберём, но вытащим тебя! Только продержись.

***

      Меня встретила сама королева-мать, с преувеличенной лаской проводила в покои, приставила служанок.       «Добро пожаловать в паучье гнездо!» — швырнула я сумки на постель и позволила себе целых три минуты обижаться на несправедливость судьбы. Потом вздохнула, отвоевала личный подсумок с аптечкой и украшениями у замковых девиц и начала строить каверзы по максимальному отсрочиванию печальной замужней участи. Но затем — Рейнира права, надо смотреть на перспективу и продвигаться дальше от зелёных после того, как освежу о нас с сестрой светлую память в Королевской Гавани.       За ужином я заметила, что отец плох. Мысленно выругалась, поняв, что планы кардинально меняются. Память подбрасывала мне варианты возможных болезней короля, и все они были хроническими и с летальными осложнениями. А отец должен прожить как можно дольше. Если я уеду, местная медицина его сведёт в могилу: до сих пор лучшим обеззараживающим считалось кипящее вино, обезболивающим — маковое молочко, а антибиотиком — пиявки. Мерзость!       Эйгон периодически бросал на меня любопытствующие взгляды, но занимали его в основном чашницы. Дейрон вежливо отвечал на заданные вопросы, вызывая у меня тепло: мой любимчик среди братцев верно держал свои позиции! На Эймонда я старалась смотреть не более предписанного этикетом. Он вытащил из глазницы ту нелепую штуковину и закрыл её плотной защитной повязкой, похожей на пиратскую. Всяко приятнее. Он дважды пытался поднять провокационные вопросы, но на сей раз ему хватило ума не расстраивать отца намёками на неблагородное происхождение племянников, и достало моих сдержанно-вежливых улыбок и коротких ответов.       Под конец я сослалась на усталость от перелёта, расправила складки сине-голубого платья: раз уж мне жить меж двух огней, буду мимикрировать под свою драконицу — и привычно поцеловала раскрасневшегося от удовольствия отца. Ему было жарко в плотных одеждах, и пот стекал по лицу.       Выйдя в коридор, я брезгливо отёрла губы рукавом — и замерла под звенящим окликом:       — Сложно разорваться между лицемерием и отвращением?!       Разумеется. Эймонд, первый и незабвенный своего имени.       Мне не пришлось звать жестом, чтобы не орал на весь коридор, благо, пока пустой, и двери в малый обеденный зал не пропускали звуки. Вытянувшийся выше меня за прошедшие два года, он с разгона толкнул меня к стене, уперев левое предплечье в камень справа, а правым — надавив мне на грудную клетку пониже ключиц.       — Ты всё такой же — или притворяешься? — прошипела я, гордо вздёргивая подбородок и зная, что он сам подставит необходимое слово. — Отец болен, и это похоже на сахарную болезнь! Чем его лечат? Пиявками, судя по следам на коже в области крупных сосудов. Так они от неё не помогают, чтоб ты знал!       — А ты об этом узнала за пару часов в отличие от признанных мейстеров? — вспыхнул он неровным румянцем, вздрогнув и чуть ослабив хватку.       — Догадываюсь. Он весь сладкий, из него сахар наружу выходит, — мрачно пробормотала я. — Меня на Драконьем Камне мейстер учил.       — Значит, чудесным образом знаешь, что делать? — с прежней нахальностью протянул этот несносный.       — Мне надо подумать, — угрюмо ответила я. — Это очень плохая болезнь. Как бы тебе попонятнее объяснить…       Я заёрзала, высвободила левую руку и ткнула удивившемуся Эймонду в живот.       — Вот тут желудок. А за ним есть орган, который называют «сладким мясом». Он делает так, чтобы сахар усваивался. Когда сахара очень много, из него делается жир, — поскольку на жилистом братце жира не показать, я ущипнула себя за мягкую складочку на животе. Послушно опустивший взгляд Эймонд сглотнул. — Когда и жира становится много, орган постепенно перестаёт правильно работать, сахар никуда не девается. Из-за сахара и жира болит сердце, плохо работают почки, моча становится сладкой, и раны очень дурно заживают, гноятся. Перестают слушаться пальцы ног и рук, а потом гниют.       Воображение Эймонда не подвело. Видимо, какие-то похожие симптомы уже были им замечены у отца. Он схватил меня за плечи и затряс.       — Что можно сделать? Что-то ведь можно?!       — Не тряси меня, опять ударишь мою голову — и я снова могу забыть что-нибудь важное, — припугнула я балбеса.       Братец послушно оторвал меня от стены, вытянул в руках, ища великую мудрость.       — Насколько сильно тебя боятся в замке? — огорошила я его.       — Смотря для каких целей, — поджал губы он. — Драться со мной не решится никто.       — Нужно в первую очередь посадить отца на диету, — отрезала я. — Вся кухня, все слуги, каждый член семьи — никто не должен давать ему сладкого и жирного сверх меры! И на пирах тоже! Вино он вроде и сам не так много пьёт. Один кубок вечером можно.       В единственном глазу Эймонда плескалось глубочайшее удивление и, что меня приятно порадовало, раздумие над озвученной мной мыслью.       — Хелейна, — протянул он с некоторой робостью. — Это будет практически невозможно.       — Тогда найди того, кто сможет, — фыркнула я. — На Эйгона рассчитывать мало толку, но я попробую, как протрезвеет. Сначала с отцом надо разобраться, а потом уже с его печенью и утопленными в вине и дурмане мозгами.       — Мама? — предположил он.       — И мама, если её влияния хватит. А вот на деда не рассчитывай. Думаю, ты понимаешь, что здравие короля не в его интересах.       — Уж не дурак, — оскорблённо вспыхнул его глаз лиловой искрой.       — Вот и проверим, — мученически вздохнула я.       Алисента смогла выслушать меня только с пятого или шестого раза через полторы недели: даже Эймонд удивился — ведь пусть возможный враг, но проверить любые слова надо, а то вдруг эта подлость такая хитрая? Обмануть правдой?       Дело шло со скрипом. Я вела свою линию, начав вытаскивать отца из покоев на свежий воздух. Он-то радовался порой как ребёнок, что я много времени начала проводить с ним, рассказывал многое и о многих, о наших предках, о тяжёлых решениях, принятых им за жизнь, о своей любви к матери Рейниры, о похождениях молодости. Я же добивалась того, чтобы он чаще ходил — и тем понемногу худел. Заявила, что нет ничего лучше перед сном, нежели теплые ванны с травами и солью, и пропотевшего к вечеру отца укладывали в медную широкую бадью служанки и подливали воду такой температуры, чтобы сердцу не стало тяжело. Сборы быстро начали подходить к концу, и я сбегала на первую разведку в город, ища приличных травников. В трёх лавках открыла счёт, и мне раз в месяц откладывали самое лучшее: знали, что молодая девушка из приличного сословия заботится о больном отце по рекомендациям мейстера и платит щедро.       Заставила служанок менять всё бельё ежедневно, и не абы как, а кипятить и утюжить, и понемногу уменьшилось количество сыпи и фурункулов, которые нужно было вскрывать.       Перетряхнула всю обувь, где протёрлась кожа внутри, и всыпала слугам повторно.       — Король должен ходить в подобающих статусу сапогах, — грустно усмехался он, потому что окованные многослойным металлом сапоги сбивали его мягкие отёкшие ступни в кровавые мозоли. Начинался артроз, из-за костно-суставных деформаций вторично ухудшалось кровоснабжение, раны ужасно заживали, ноги не слушались.       — Король будет ходить в мягком, удобном и индивидуально пошитом, — заметила я и велела использовать толстые стельки из стриженой овчины.       Алисента, заметив сдвиги к лучшему, с тяжёлым вздохом начала чаще выгонять из покоев пиявочника и подкладывать отцу полезные овощи вместо хлеба и сладких клубней батата и картофеля. Ему стали подавать преимущество птицу в различных несладких соусах на бульонах, печень, постное мясо вместо баранины и жирной свинины.       — Из тебя выйдет очень хорошая супруга! — улыбался отец, разумеется, замечая изменения в себе и то, как стало легче дышать в регулярно убираемых и проветриваемых покоях. — Ты — настоящая дочь своей матери!       Хвала богам, что это было не так, иначе сидела бы я в своих комнатах, носа не высовывая, заедала стресс и толстела, терпела пьяное рыхлое тело старшего братца и с расцвета нянчила отстающих в развитии детей, которых обрёк на незавидную участь сам Эйгон. В городе на деньги Рейниры я устроила с чистого листа собственный приют, приобретя ещё крепкое здание, набрала туда постепенно проверенных людей и среди прочих выкупила тех бастардов, которых смогла найти. У одного мальчика было шесть пальцев на левой ручке и ногах, одна из девочек плохо развивалась, едва ползала в два года, не фиксировала взгляд, а только кряхтела и хныкала, когда её переворачивали и кормили из рожка. Третий, уже лет четырёх, плохо говорил, но это больше недостаток заботы и воспитания. Поставила руководить одну из септ, которая была благоразумна и не фанатична до оскомины, стала навещать их раз в две недели. Близ него меня и застал как-то раз выследивший Эймонд.       На вопрос, зачем мне покупать дешёвую славу, а раз приспичило, то самой возиться с чернью, я натянула ему капюшон поглубже на нос и провела внутрь. Он сглотнул, когда узнал пару детишек с явной валирийской внешностью.       — Что ты планируешь делать? — шепнул он на ухо.       — Обеспечить им хотя бы минимальный уход и заботу. Одного вытащила с помощью родственника верного нашему Дому гвардейца из детской бойцовской ямы, — я указала на встрёпанного зверёныша вдали от кучки играющих в колечки детей. — Когда его привели, он только рычал и укусил смотрительницу. Сейчас он научился есть из тарелки и знает несколько слов.       — Их не должно быть, — покачал головой Эймонд.       — Скажи это своему братцу, потому что женские слова для него — пустой звук. Обитатели Шёлковой Улицы хотя бы знают, как справляться с последствиями. Этих же, — кивнула я, — мы не тронем. Пусть они искалечены семенем Эйга, порченным алкоголем и дурманом, они наши племянники. Они уже познали жестокость мира. А тех, кто проливает родную кровь, проклянут боги, неважно, четверть там крови или куда меньше.       Некоторые дети посмелее подтянулись к нам, узнав мою фигуру. Смуглый мальчонка сзади схватил полу плаща Эймонда, заставив его шарахнуться в сторону, едва не свалив ребёнка.       — Не нужно, — улыбнулась я, — мой друг детей боится! — и тем самым заработала очередной оскорблённый взгляд.       Приласкав их и угостив маленькими дешёвыми конфетами из жжёного сахара, дошла до комнаты септы и выдала ежемесячные средства на траты. Септа осенила меня и державшегося в тени Эймонда благословением, обещая молиться о всей семье.       — Она знает, — прокомментировал братец.       — Мудрая женщина сможет сгладить неловкости в будущем, — отбрила я. — Лучше тихая добрая молва среди религиозных септонов, чем беспорядочные саваны и гадкие слухи. Но с Эйгом пора что-то делать.       Я не предполагала, что Эймонд воспользуется нашим с Рейнирой детищем и притащит туда в один из вечеров старшего брата полюбоваться на дело чресел своих — и доходчиво объяснит, что лучше он ему яйца отрежет на месте, чем продолжится цепочка увечных таргариенских бастардов, позорящих род. Но долго гадала, отчего Эйгон перестал пить и накуриваться, как будто у него есть запасные печень и мозги. То есть вино он продолжал употреблять, но ограничивался бутылкой в два-три дня, и по низам Блошиного Конца шастать прекратил, отчасти взявшись за ум и начав больше времени проводить в обществе наставников. Отец выдохнул с облегчением. И заговорил о моём браке.       Собирались устроить пиры и предварительные смотрины. Многие фамилии из потёршегося списка, запрятанного на самое дно аптечки, мною благополучно подзабылись; я начала нервничать, что с таким трудом достигнутое в столице за десять месяцев развалится за три дня, стоит мне уехать. И Ларис Стронг продолжал отравлять Красный Замок одним своим существованием, дуя в оба уха королеве о моей мерзкой натуре.       Меня осведомил Дейрон, случайно задремавший в ожидании матери в её покоях и удачно свалившийся при открывающихся дверях под балдахин широкого кресла. Молодой юноша с огромным стыдом выслушал, что я хуже Рейниры шляюсь по Шёлковой Улице и давно оставила девичество в борделе, варю по ночам отраву для короля и строю коварные планы убийства всей родни, обитающей в Красном Замке, чтобы освободить Рейнире дорогу к Железному Трону. Пусть Алисента ещё имела остатки критического мышления, вода камень точит: сомневаюсь, что Отто Хайтауэр или Кристон Коль, едва не заставший меня ночью за побиванием чучела для оруженосцев, имели отличную точку зрения, а королева слушала всех троих.       Смешно, но в город я выбиралась часто; раз в неделю под надсмотром Эймонда действительно варила некрепкие отвары и бульоны и пробовала сама, показывая, что яду на сей раз не добавила перед тем, как наглухо запечатать с помощью воска в баночки и отправить в личный отцовский погреб. А вот планы убийства действительно имела, но Ларис был как крыса: хоронился по нескольким норам непредсказуемо, подкупать его слуг — только себя выдать, а травить всех подряд, чтобы добраться до одного — жестоко.       Вот и сидели мы с Дейроном на толстой ветке чардрева: я — спиной к стволу, а он — лицом ко мне и свесив по обе стороны ноги. Братец шмыгал носом и утешающе переплетал пальцы. Он-то замечал, что ежели я успеваю избавиться от служанок, вскоре рядом возникает Эймонд и сопровождает меня везде, чтобы я не успела что-нибудь испортить; отец вновь посещает заседания Совета самостоятельно; Эйгон стал гораздо приятнее в общении, будучи трезвым, хотя по-прежнему заносчивым. И изменения проявились после моего возвращения.       — Замок опустеет без тебя. Я буду скучать без своей любимой сестры. И Эймонд — тоже, — мрачно выдал он.       — Таков долг принцессы, — вздохнула я.       — Будь я старше, я бы женился на тебе! — воскликнул Дейрон. — Но вы с Эйгоном только ругаетесь. Зато Эймонд перестал отвешивать мне подзатыльники и тычки. Жалко, что отец тебя ещё три года назад за него не отдал, когда он просил…       — Три года назад мы бы просто загрызли друг друга ни за что, — ухмыльнулась я, мотая информацию на косу в отсутствие уса. А так братец перекипел, и нечто полезное в его голове всё-таки осело. По крайней мере, при нём Коль перестал меня оскорбительно подзуживать, а это уже было победой. Пекло с вредным дедом, как бы устранить Лариса?       Погружённая в свои мысли, я не заметила тоже призадумавшегося братца.       На пиру на мои семнадцатые именины король-отец объявил грядущие трёхдневные состязания — хвала богам, не полноценный турнир с конными! — в честь принцессы, и потенциальные женихи приободрились. Я вежливо улыбалась всем представляемым мне молодым и пожилым мужчинам, не давая Алисенте поводов для ремарок и придирок, потому что аккурат утром прибыла моя настоящая, помимо отца, семья, и я никогда бы не посмела позорить их невниманием и грубостью. Мы чинно раскланялись, и они заняли места неподалёку — но так неудобно, чтобы переглядываться. Первые три танца получили Дейрон, Эймонд и Эйгон, пользуясь своим удобством нахождения рядом со мной, а потом пришлось побыть кроткой и вежливой с особо важными лордами, отдыхая душой, когда меня отвоёвывали племянники.       Наутро неожиданно для всех на внутреннюю арену вышел бледный и решительный Эймонд и уточнил, что просить руки сестры сможет только тот, кто победит его в поединке. Алисента возмущённо привстала, отец только обречённо потёр глаза, вздыхая, но не прерывая, а Рейнира косо посмотрела на ухмыляющегося перед представлением Деймона, развалившегося на кресле слева от неё.       — Посмотрим, чего стоит каждый из них, — выглянув из-за прочих родственников, подмигнул он мне.

***

      Эймонд не ждал встретить насупленного Дейрона у своих покоев после ужина. Они не были особо близки, а настроения на пустопорожние разговоры у него не имелось после напоминания о том, что скоро Хелейну — вредную, ехидную и знающую всё будто наперёд — продадут другому лорду, которому жизни не хватит заслужить подобную милость богов. Хелейну, которая перестала быть выше него, стала спокойнее и ещё красивее, чем была, но в глазах которой жарче горел небесно-лиловый огонь, по-прежнему гревший и обжигавший его; и ему сильнее, чем прежде, до боли хотелось раз и навсегда прижать вздорную и неприступную сестру к постели и никогда не выпускать из рук. Пусть мать и дед считали их врагами — Эймонд верил, что сможет её удержать и удержаться сам.       Она действительно соединила их, вдохнула в отца новую жизнь, помогла достучаться до Эйгона, что уже не вызывал прежней ненависти к себе, сколько-нибудь взявшись за ум, научила его самого обращать острый нрав на пользу не только сиюминутным прихотям, но и семье. Умела остужать гнев одним взглядом или редким совместным полётом на драконах над окрестностями, освобождая сердце от горечи и тоскливой злобы, причин которых он порой сам не понимал.       — Ты хочешь, чтобы Хелейна уехала? — прямо спросил младший.       — Тебе какое дело? — огрызнулся Эймонд.       — Я не хочу, — повторил он в знакомой сестринской манере игнорировать подтекст. — И она не хочет. А Эйгон не возьмёт её в жёны.       Средний Таргариен издевательски склонил голову.       — На что ты намекаешь? Отец не отдаст её мне, потому что я умею причинять только боль. Особенно ей.       — Теперь Хэл так не считает, — разглядывая свой сломанный где-то ноготь, протянул мелкий поганец.       За неосмотрительное поведение в обществе вспыльчивого старшего был тут же вздёрнут за ворот и швырнут в распахнутую пинком дверь.       — Ай, больно же!       — Тебе мало? — вкрадчиво поинтересовался Эймонд, тем не менее перекрывая путь к отступлению из своей аскетичной комнаты. Только прогорающий камин, кровать без балдахина, комод, пара жёстких кресел и низкий столик. Дейрону повезло свалиться на единственный потрёпанный ковёр, переживший не один десяток тренировок владельца. — Что за глупости ты мелешь?       — Она сама сказала сегодня, — потёр затылок брат. — Сестра, кто же ещё! Она давно разрешила себя так звать.       Эймонд, которому такого разрешения не предлагалось, рассвирепел. Дейрон благоразумно не поднимался на ноги, потому что средний лежачих в тренировке в последнее время не добивал.       — Что именно она сказала? Смелее, раз пришёл ко мне сам!       — Ну, ничего конкретного, но ты и сам в курсе, что как только она уедет, всё пропадёт. Мать слишком доверяет кормящимся на болезни отца мейстерам, если бы не отец, Хэл бы эти свиньи давно со свету сгнобили, чтобы молчала.       Оба Таргариена знали, что те действительно списывали улучшение на совпадение. На мгновение стало обидно: Хелейна смогла понятно объяснить ему болезнь, при этом не выпячивала свои заслуги. Но она была женщиной, и только любовью отца и снисхождением брата смогла добиться нужного результата.       А на что тогда способна Рейнира, если она всё-таки унаследует отцу, сломав оковы предрассудков? Почему легендарный Порочный Принц Деймон Таргариен позволяет себе оставаться в её тени? Если Рейнира воспитала так Хелейну — не причинившую никому вреда Хелейну, несмотря на овевающую её славу, какова она сама?       Эймонд тряхнул головой, отбрасывая опасные для сына Алисенты мысли прочь. Но тут же пришли другие: что станет с их приютом? Детей снова выкинут на улицы, где ими продолжат пользоваться? Он не был уверен, что сможет удержать его на плаву в одиночку.       — Тебя хвалят как лучшего поединщика, — прищурился Дейрон. Он вообще любил копировать самоуверенную сестру и дразнить обоих старших братьев. — Так докажи. Стань её защитником, заставив претендентов глотать пыль у твоих ног.       Средний Таргариен замер истуканом, тяжело дыша.       — И если ты победишь их всех, — продолжил соблазнять младший, — отец, может, смирится с тем, что проще отдать Хэл тебе, если он хочет новых умных и способных внуков.       В предутренней мгле тренировочный полигон тонул в тенях. Когда одна из них парой хлопков в ладони отметила особо удачный выпад, Эймонд на взводе швырнул в её сторону короткий кинжал.       Наблюдатель легко пропустил его мимо себя и показался на свет факела. Сын Визериса оскалился: ему всегда хотелось испробовать себя в бою против родного дяди. Перебить его славу, забрать её себе, как победителю. Стать первым и единственным.       — Прибереги пыл для настоящей драки, — лениво посоветовал Деймон. Обошёл юного племянника, казавшегося старше своих лет, вокруг, оценивая, как тот держит оборону против него. — Всю ночь здесь развлекаешься? Лучше бы сходил в бордель, чтобы расслабиться. Открою тебе секрет — это гораздо приятнее.       Эймонд сплюнул на землю. Холодный воздух обжёг горло.       — Нет ничего приятнее тяжести меча.       — И сладкого опустошения в низу живота. Зрелый мужчина знает, когда нужно обращаться и к тому, и к другому, — хмыкнул Деймон.       — У нас за всех ходит по борделям один, — не удержался Эймонд, подразумевая: «И я не хочу быть похожим на него никогда».       Дядя стоически закатил глаза.       — О его похождениях не ведает только слепой и глухой, что меня искренне печалит. Для кого делали тайные ходы? Но меч служит средством усмирения плоти лишь до поры, а когда последняя нить запрета лопнет, хватит и случайной течной суки, чтобы лишить всего.       — Делитесь своей первой историей женитьбы? — сделал приглашающий взмах Эймонд.       — Даю добрый совет. Сегодня познакомлюсь поближе с Дейроном, возможно, меня он разочарует меньше. По крайней мере, Хэл любит его.       Эймонд зарычал:       — Он всего лишь глупый младший брат!       — Ты тоже не блещешь ни умом, ни возрастом. Я пытаюсь предостеречь тебя от тех ошибок, которые совершал сам. Одну, как я знаю, ты успел повторить. Запомни, племянник, мой брат и твой отец терпеть не может наглость и шантаж. Имеет право, он — король, в конце концов, а ты — всего-навсего второй сын второго брака. Будь ты хоть трижды победителем всех турниров, выиграй войну — он не отдаст тебе ничего своего. Твои желания не важны. Всё решит Визерис… даже если ты вмешаешься в состязания. Вот только чем больше крови ты прольёшь, тем глубже выроешь себе могилу.       Уходящий Деймон досчитал до шести, когда услышал лязг вложенной в ножны стали.       — Как ты женился на Рейнире, дядя? — окликнул его напряжённо племянник.       — Я? — картинно развернулся старший Таргириен, едва сдерживая сардонический хохот, глядя на сгорающего от стыда и неловкости юнца. Прижал руку к груди в жесте великого изумления. — Это она меня взяла, я был совершенно бессилен! За окружением следить не забывай, они будут стараться сбить тебя с ног.

***

      Разумеется, почти все претенденты выставили лучших бойцов из взятых с собой. Только молодые лорды желали покрасоваться, но Эймонд быстро сбил спесь с первого десятка, и остальные благоразумно передумали.       Во время краткого перерыва я заметила, как формируются группки сговаривающихся, и судорожно глотнула подкисленной лимоном воды из кубка. Ни подслушать. Ни помочь. Сердце отчаянно билось под самым горлом: я же его не просила даже (хотя накануне провела несколько ночей в спорах с самой собой), он ведь всё равно не сможет победить всех! Зачем ему навлекать гнев матери, желавшей меня избыть подальше от двора с наибольшей же, признаюсь, для меня безопасностью от деда и Лариса? Зачем давать мне надежду, если она наверняка не сбудется? Зачем подставлять свою болезненную гордость?       Алисента, по правую руку которой я сидела, периодически обращала моё внимание на знамёна. Я слепо кивала, пропуская большую часть мимо ушей, и продолжала глядеть вниз, не обращая внимания на раны соперников Эймонда и льющуюся кровь. Принца хранила его слава дикого и опасного фехтовальщика, а также королевское происхождение и злонравная ухмылка. На мелкие ссадины и синяки он не обращал внимания, но к концу дня начал уставать: я, знакомая с его тренировками, это заметила. Но он не проиграл, даже полноценно уронить себя не дал, устояв на одном колене и отбившись, а после подрубив предпоследнему противнику сухожилия на обеих ногах. Когда ударил колокол, король встал, мы поднялись следом, и я спрятала в рукав нитяные ошмётки широкого платка, который вертела весь день в руках.       Минус треть, те, кому выпал жребий участвовать сегодня. В основном южные и речные лорды.       Я нарочито отстала, пропуская королеву — и впечатываясь спиной в плечо Рейниры.       — Дыши, — подсказала она, не меняя положения головы. Мягко подтолкнула в сторону Бейлы и Рейны. Я поймала снисходительный взгляд принцессы Рейнис, и меня замутило. Повзрослевшие кузины успели подхватить под руки и сопроводили до покоев для переодевания на пир.       — Племянники подойти не смогут, пока не начнётся пересменка караула, — заявила Рейна. Теперь их было легко различить, Бейла срезала половину длины своих густых волос. — Вынуждена признать, это было волнительно.       — Забавно, — пожала плечами Бейла. — Хотя я ставила, что сегодня его завалят.       В ушах звенело весь вечер, немного отпустив, когда я увидела, что Эймонд вполне способен активно двигаться. Наверняка на чистом упрямстве, потому что завтра он с постели встать едва сможет, не говоря о боях. Это не учебная нагрузка, а ему шестнадцать, не двадцать пять.       — За моего верного сына! — провозгласил тост отец, и я глянула на своего защитника. Эйгон с братской любовью сжал плечо извечного соперника, и тот ответил ему многообещающим оскалом. Но всё же ответный взгляд среднего сына на короля сказал много о том, как хотелось ему хоть раз услышать такое признание заслуг.       Я много танцевала в качестве утешительного приза для проигравших, немилосердно наступая на носки тем, кто позволял себе оскорбления или презрительное отношение. И попала в танце со сменой партнёров к Эймонду.       — Не смотри на меня так, — предостерёг он, пока я разрывалась между хлипкой эгоистичной надеждой и совестью, призывавшей умолить его отказаться от затеи во имя его же здоровья и благополучия. — Молчи.       От огромного невысказанного «Спасибо!» запекло глаза. Я мечтала о такой любви, как у Деймона и Рейниры, но только сейчас разглядела сходство, которое нарастало годами. Мы были другими, хотя внешне невольно копировали свои идеалы. Я кружилась в алом платье со сплетёнными на затылке косами, он собирал верхние пряди в тонкий хвост и был верен чёрному. Мне не надо было оборачиваться, чтобы знать, как семья смотрит на нас, видя своё прошлое.       Я не любила Эймонда, но мне нравилось его дразнить — и нравилась смутная женская власть над ним; умом же я осознавала, что его давняя агрессия ко мне практически целиком переплавилась в страсть. Пусть не любовь, но желание завоевать и присвоить. Возможно, что и с риском на всю жизнь.       Зачем воюют мужчины? Зачем ему драться за раздражающую сестру, которую он не хотел любить? В его системе ценностей он не мог иначе. Это его инстинкт. Его выбор.       Я не хотела его оспаривать. Я признала его. Молча.       Племянники пришли вечером, всучили мне в руки короткую лютню, и я пела с Рейной до хрипоты то, что давно переложила на валирийский. Парни и девчонки успешно своей болтовнёй отвлекали меня от тёмных мыслей. Заглянула Рейнира, за ней неслышно вошёл Деймон. Мы поговорили о дворе и об отце, я рассказала о предпринятых действиях и нужных рекомендациях, которые могла бы реализовать старшая сестра, если меня вскоре увезёт отсюда новый муж. Узнала, что перед пиром племянники подкараулили героя дня, и в сторонке от главных дверей состоялось торжественное перемирие в виде пожатия рук и похлопывания плеч со словами: «Спасибо за Хэл!». Джоффри рассказывал с особым удовольствием об округлившемся глазе Эймонда, который не нашёлся с привычными двусмысленными намёками, когда ему пожелали уделать всех соперников и доказать, что Таргариены своего не отдают.       А перед уходом кузины шепнули, что горячую ванну принцу уже поставили, чистые бинты они проконтролировали сами, привезя с собой мейстера на все возможные случаи, и прихватили выставленные мной пузырьки с антисептическими отварами, чтобы мальчики занесли по пути.       На второй день я смирилась с судьбой. Первую половину состязаний Эймонд держался хорошо, несмотря на прекративших осторожничать с принцем соперников и пару неглубоких ран. Племянники исчезали по очереди, и я верила, что теперь, когда мы вместе, появился реальный шанс. Джейс, Люк и Джофф безбожно шпионили, чтобы через кузин и Деймона передать во время перерыва все выведанные планы принцу, когда-то бывшему их кровным врагом.       Претенденты пошли на нарушение правил. В течение часа вразнобой метали из толпы с разных сторон мелкие острые камни. Эймонду рассекло правую голень, он пропустил несколько ударов. Алисента вскочила, заламывая руки. Я хранила каменное спокойствие, не в силах двинуть пальцем, словно единственная из всех могла отвлечь озверевшего Таргариена. Он метался на самом утоптанном пятачке арены, начав использовать как оружие всё тело. Перебросил меч в противоположную руку, достал двоих рыцарей смертельно в горло и в печень под сочленением доспехов, перестав щадить. И упал через четверть часа, сражённый рыцарем от Корбреев.       Алисента тяжело дышала, в глазах так и читалось: это же несмертельно, это ничего, только не поднимайся! Мужчина сделал к королевской чете несколько шагов от рухнувшего от мощного удара латной перчаткой в грудь принца, когда тот прокашлялся кровью и резко откатился в сторону, приподнявшись на колено, опираясь пальцами на землю.       — Мы ещё не закончили!       В первый раз за полтора дня он посмотрел на меня. Я не двинулась с места, не моргнула, ровно ожидая продолжения. И по испачканному лицу Эймонда протянулась кровавая предвкушающая ухмылка. Он высморкался, стёр алую дорожку с разбитой губы, поднял клинок и двинулся вперёд.       Я не увидела конец того поединка: передо мной встала Алисента, наклонилась и зло встряхнула за плечи.       — Зачем ты это делаешь? Зачем?! Тебе мало? Всё ещё мало, отродье Рейниры?!       Я смотрела на неё, не зная, что сказать. Что я не просила о великом даре? Что я тоже сейчас живу лишь этими жестокими боями, причина и награда победителя, живу, потому что ещё бьётся сердце Эймонда? Кем я стану, если он умрёт из-за меня? Смогу ли посмотреть в глаза своему отражению, если могла его отвратить?       Краем зрения я заметила, что Рейнира начала подниматься, закипая на глазах, но отец остановил её левой ладонью. А правой с нажимом коснулся локтя королевы:       — Алисента, будь добра, отпусти нашу дочь. Храни достоинство. Если тебе дурно, тогда слуги проводят тебя в покои и пригласят мейстера.       Эймонда выносили с поля боя, когда он рухнул поверх последнего поверженного противника. В Долину я не поеду точно.       На пиру, где Ланнистеры, Баратеоны, Редвины, Свифты, Тарли и Талли обсуждали, что получат со мной в качестве приданого, молчаливые северяне и Блэквуды выгодно выделялись. Им жребий выпал на третий день, и теперь они чувствовали себя в фаворе. Как будто уже выиграли. Фальшиво благодарили Эймонда за знатно прореженные ряды, ведь король ничего не сказал против слова принца.       Я сбежала, ловко потерявшись в чёрном, прикрываемая кузинами. Наспех переоделась, отмылась, собрала всю аптечную сумку и постучалась ногой в покои Эймонда. Там спорили наш мейстер и придворный, благо, Алисента уже отскандалила своё, и её настойчиво вывели на ужин.       — А это мой ученик! — воскликнул мейстер Джерардис. — Ах ты поганец, небось, на пир поглядеть бегал, потому так долго полз, червь безногий!       Я протолкалась вперёд, умело пряча характерные глаза под ресницами и надвинутым на лоб шерстяным колпаком. С туго перебинтованной грудью, дополнительно затемнёнными углём глазами в мешковатой одежде с вшитыми подкладками на животе, спине, бёдрах и покрывающей это безобразие рясе я походила на простоватого увальня. Руки вот могли подкачать, но я надеялась на типичную слепоту мужчин. Им не придёт в голову, что под невзрачной обёрткой может прятаться женщина, тем более, что подобными словами могут обращаться к леди.       Создавая нужную суматоху, Джерардис позволил мне оценить ситуацию и включиться в работу. Мы отбили использование дренажей для ран, и я шила прокипячёнными шёлком и тонкой иглой, мысленно отрезав образ Эймонда от лежащего передо мной тела, сплошь покрытого налившимися гематомами и ссадинами, на фоне которых на руках, ногах, рёбрах и спине багрово цвело около десятка открытых резаных и колотых ран. К милости богов и мастерству самого Эймонда, не проникающих в брюшную или грудную полость.       — Крепкий мальчик, он выживет, — утёр лоб наставник, вконец измучив размякшего от его болтовни великого мейстера и ловко подменяя бинты на наши, пропитанные изготовленными на Драконьем Камне мазями. Разбил будто случайно кувшин с маковым молоком, вызвав истерику соперника, и подмигнул мне. Я напоила брата отваром пижмы, смазала губы и с помощью турунд носовые ходы маслом болотного багульника, проверила температуру. Лихорадка была невысокой, оставляя надежду. Сделав всё возможное, мы покинули покои принца. Ко мне в эту ночь никто не приходил, оставив наедине с собой. Я подремала в постели до того, как побледнела луна. Запретила самой себе проваливаться в сон в бесконечных мыслях: насладиться последней свободной ночью — завтра всё решится — пусть будут Блэквуды или Север — Алисента назвала меня «отродьем Рейниры», почему я не могу остаться с ними навсегда — когда очнётся Эймонд — если бы случилось чудо — желание поцеловать его в покрытые коркой губы вечером — жалость, благодарность или всё-таки так начинается нечто большее…       Перед рассветом я пробралась к тайному ходу, который проходил мимо его покоев. Раньше всегда ходила стороной, боясь, а теперь у меня имелся весомый повод. С трудом сдвинула пружины и каменные блоки: если бы не физические тренировки с оружием и полёты с Мечтой, не смогла бы ни за что. И вывалилась в полутёмной комнате. Огляделась, прокралась к постели, отказываясь от мысли присесть рядом и тем самым разбудить. Проверила оставшиеся воду и настои. Осторожно приблизила руку ко лбу — не пышет ли жаром на расстоянии? Вроде нет. Ну и что? Посмотрела? Довольна? Что ещё можно сделать?       Может, он проспит большую часть дня. Как отреагирует на исход? Мне представился его остывший взгляд — «я сделал всё, что мог, чего ты от меня ещё хочешь?» — и я хлюпнула носом, поспешно запрокидывая голову назад и часто моргая.       — Не взду-у-умай… — издала постель сиплый валирийский хрип. — Рыдать…       Я поспешно утёрла рукавом лицо и запалила свечу для того, чтобы разглядеть его получше.       — Хеле-э-йна… — протянул он, приподнимая руку. Единственный глаз лихорадочно блестел.       — Хэл, — буркнула я, осторожно перехватывая его кисть и возвращая на кровать.       — Ради этого… стоило пролить кровь, — дёрнул он уголком губ, пытаясь вернуть себе вечную ухмылку. — Помню твои руки.       — Если будешь умницей, через пять-семь дней будешь ходить ещё со швами, но самостоятельно, — сообщила я.       — Слишком долго, — покачал головой брат, отбиваясь от собственных прилипших к коже волос. — Надо сегодня.       И опасно прищурился:       — Сегодня же?       — Вчера, — фыркнула я, поддавшись нелепой мысли обмануть его.       — Сегодня, — удовлетворённо заметил он. — Кости на месте. Всего-то около полутора дюжин осталось. Я не позволю им считать, что такой дешёвый трюк сработал. Много хорошего сказали на пиру? О да, твои глаза честны. Эти дни я был на твоей стороне. Будь на моей сейчас.       Он больно стиснул мои пальцы, зная, что ему-болезному я сейчас не отвечу. Я выдохнула носом, прикусила губу. Эймонд усилил хватку. Я безуспешно попыталась выдернуть руку.       — Ради меня. Меч и кинжал я удержу, чувствуешь?       — Я лучше сама себе руку сломаю, нежели выпустить тебя из покоев! Зачем тебе? — набросилась я в ответ. — Меня отец прикончит, и Рейнира с Деймоном — тоже!       — Лучше я побью их в честном поединке… нежели потом придётся резать твоего муженька, сиротить и жечь замки, возвращая сестрицу домой. Этого отец точно не оценит.       — Мать… — скривилась я.       — Не ей решать, — отрезал он. — При всём уважении. Ты веришь мне?       Я знала, что прокляну себя, буду жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Но под пронзительным взглядом брата нервно кивнула и отправилась обратно к себе — за материалами и снадобьями.       — Только посмей хотя бы пошатнуться на арене, — пробормотала я, утягивая его тело тянущимися бинтами от пальцев рук до пальцев ног. — Не говоря о потере сознания до конца турнира. Идеально — до конца пира.       — А ты мстительна, — запрокинул он голову назад, пока я фиксировала концы, наспех сшивая их.       — Туже затяну — больше шансов. Не позволят ранам открыться, если повезёт, удержат большую часть крови от новых внутри тела. Меньше грязи попадёт в уже имеющиеся.       Протянула несколько кожаных фляг.       — От боли. Если закружится голова. Приостановит кровь внутри.       — Самогон, — сунул он нос в последнюю самостоятельно. — И отцовские закатки на завтрак? Мило.       Эймонд встал по моему разрешению, неспеша прошёлся до камина и обратно, потом осмотрел приоткрытую дверь потайного хода.       — У всех есть такие?       — У меня нет. У Эйгона нет. Я зашла через коридор, так меньше шансов на то, что свяжут с тобой.       — Волосы мешаются, — пожаловался он. — Собери, а?       Я не знала, плакать или смеяться, но он опустился в кресло, и я заплела ему гребенчатую косу, спрятав её концы внутри, чтобы противники не могли схватить. Эймонд терпеливо дождался, пока я объявлю «всё», вновь тяжело поднялся и внимательно посмотрел на меня. Сделал шаг вперёд, обхватил моё лицо забинтованными ладонями и прижался сухими губами ко лбу.       — Спасибо, Хэл. За доверие.       Я скрепя сердце помогла после короткой разминки застегнуть запасные тренировочные доспехи, клинок никто не посмел умыкнуть.       — Только попробуй проиграть. Я тебя сама убью.       — Не надейся.

***

      Эймонд чувствовал себя странно легко, дорога сама ложилась под ноги. Он приказал телу забыть о боли — и оно послушалось. Губы горели после первого и единственного прикосновения к влажной женской коже. Что может быть целомудреннее и лиричнее, чем кроткий поцелуй в лоб?       Широко распахнутые от удивления сине-сиреневые глаза сестры стоили того, чтобы умереть за неё. Но ещё больше они стоили того, чтобы жить. Чтобы однажды попробовать её беззвучно шевельнувшиеся в ответ губы на вкус в полном праве без сомнения или ненависти. Беспрепятственно прижать к себе, получая тепло доверяющих рук в ответ. Зачать с ней ребёнка, а лучше двух или трёх, чтобы они перевернули Красный Замок вверх дном.       Он миновал стороной караулы — и нарвался на лорда-командующего.       — Что ты… Ваше Высочество? Что Вы творите?! Немедленно вернитесь к себе, иначе я буду вынужден доложить Её Величеству!       — А про моего отца ты забыл, сир Кристон? — съязвил Эймонд, раздражаясь на лишнее препятствие.       — Его Величество приказал Вам соблюдать рекомендации мейстера, — положил пальцы на рукоять меча Коль. — Немедленно ступайте обратно!       — Мой личный мейстер позволил мне покинуть покои, — ухмыльнулся Таргариен, проходя мимо. — Прочь с дороги!       — Неужели она того стоит?! Что в ней особенного, кроме наглости, неуважения к традициям и грубого поведения?!       — А перед кем должна отчитываться принцесса? — вздёрнул бровь Эймонд. — Перед тобой? Кто ты такой, Кристон Коль, чтобы распространять слухи о дочери Визериса и Алисенты Таргариен?       — Простите меня, принц, но известна их натура, — прорычал лорд-командующий, шагая вслед и занимая нападающую позицию. — Что одна, что другая — обе только и умеют, что лить сладкие лживые речи и раздвигать ноги, они не стоят…       Эймонд выхватил меч, уходя в сторону, но его опередил глухой удар, и за спиной грузно рухнувшего на дорожку сира Кристона вырисовалась фигура Деймона Таргариена.       — Давно мечтал это сделать, — с чувством глубокого удовлетворения процедил он. — Но как ни обидно признавать, он прав.       Дядя лениво пнул поверженного противника под печень.       — Всё закончится уже через несколько часов. Вчера ты победил, и эти два дня надолго останутся в памяти народа. Прими это достойно, нежели обессиленно рухнуть прямо перед отцом и самой Хэл. Ей никогда не простят твоей смерти. Ради неё — отступись.       — На войне не спрашивают, устал ты или ранен. Либо побеждаешь, либо умираешь. Умирать я ещё не готов.       — Война? — Порочный Принц каркающе рассмеялся. — Ты ничего не знаешь о войне, мальчик. На войне раненых забирают в тыл, где они восстанавливают силы и только потом возвращаются на поле боя, сохранив человеческий ресурс. А не бросают бесцельно сдохнуть впереди армии, не получив никакого проку.       Эймонд вскинул голову, чеканя каждое слово.       — Здесь нет иного тыла, кроме меня. Я не сдамся.       — Упасите боги! Но глотая собственную кровь и дерьмо, вспомни мои слова: стоило отступить и остаться в живых, чтобы позже вернуться и победить, чем потерять всё здесь и сейчас.       Но Эймонд Таргариен уже уходил в сторону арены, опережая начавшиеся сборы оставшихся противников. Деймон сокрушённо покачал головой и отправился на поиски приёмных сыновей: спасать племянника от его же упрямства.       И всё-таки в глубине души он гордился им, сохранившим верность своей клятве — и Хэл.       Когда пришёл рассвет, и претенденты подтянулись к месту состязаний, там стояла почти мёртвая тишина, невозможная для сотен зрителей, участников и слуг. Королевская семья также безмолвно явилась и заняла прежние места.       Звук горна получился визгливым и испуганным.       — Ну что, — переступил с ноги на ногу поднявшийся с песка второй сын короля. Уверенно потянулся. — Продолжим?

***

      Левая половина лица уже не пульсировала, а просто болела. Когда Эймонда утром не застали в постели, а объявившийся сир Кристон доложил о его внешнем виде, Алисента залепила мне такую пощёчину, что я рухнула на пол. По щеке потекло липкое из глубоких ссадин, оставленных её ногтями. Заплетённой косой я фактически расписалась в собственноручной отправке брата на смерть.       Отец смотрел разочарованно и устало. Мне не было оправданий.       Щёку я наспех перед выходом промокнула примочкой с календулой, шипя от боли, попыталась запудрить — получилось сомнительное подобие на синюшно-багровом отёчном лице. Рейнис довольно сверкнула глазами: её забавляла хайтауэрская грызня. Бейла и Рейна сжали в немой поддержке мои руки, прежде чем занять места около Деймона и регента Дрифтмарка соответственно. Рейнира успела спросить:       — Ты настояла?       — Нет. Он, — отрывисто выдохнула я, потому что говорить тоже было больно. Королева-мать чудом не выбила мне зубы.       Сестра хмыкнула и, едва размыкая губы при мачехе, пробормотала, что лучше Эймонду выжить и победить.       Из первой шестёрки серьёзными противниками оказались только Блэквуды и Мандерли. Трое отделались малой кровью и заметно уступали в скорости и реакции даже раненому Эймонду.       — Хорошо пошёл! — склонился ко мне Эйгон, обдавая запахом перегара, провожая грубо промахнувшегося и полетевшего с подножки Эймонда на землю рыцаря Сваннов хлопками в ладони. — Что ж ты мне раньше не сказала, насколько больше можно выпить, если нажраться толчёного порошка угля?       Я ошарашенно покосилась на него.       — Какая связь между выпивкой и?..       И до меня дошло, стоило припомнить веселящегося старшего братца среди ликующих гостей.       — Ага, — довольно подтвердил он мои догадки. — Узнать имена было легко, а споить на халяву якобы столетним вином — ещё проще. Правда, я не думал, что Эйм сумеет оторвать свою тощую задницу от постели, и решил сделать тебе маленькое одолженьице. Ты же не любишь счастливых и пьяных? Так что я просто надеялся повеселиться за их счёт. С той бодяги из вина, самогона и настойки вашего мейстера ещё удивительно, как они на ногах стоят поутру. Всё-таки наши племяннички, должен признать, дельные люди.       Боги, молю, только сохраните жизнь Эймонду! Мы уже всё, что от нас зависело, сделали! Я благодарно вцепилась в ладонь Эйгона. Он со спокойной уверенностью кивнул мне, поглаживая костяшки большим пальцем.       С рыцарем Ланнистеров завязались не на шутку, Эймонд удачно парировал — и едва не схлопотал рукоятью меча в единственный оставшийся глаз. Потерял повязку, не обращая на неё внимания, в резком сближении зашёл за спину соперника, нанёс скользящий удар — и лезвием меча пробрался под тазовое сочленение, изменил угол, обеими руками протолкнул и выдернул. Доспехи обагрила кровь. Ушёл от рубящего, но не уберёг до конца правое плечо под восторженное и потрясённое аханье толпы: вчера его крепко достали рядом с суставом. Парировал, снова прижался крепко, как в танце — и вбил короткий кинжал в глазницу врага. Глотнул из фляги, встряхнулся, пока убирали тело. Пережил ещё одного и более мирно разошёлся с двумя, явно вставшими на замену сражённых в хмельном бою товарищей и не горящими желанием рисковать своими жизнями. Перерыв.       К концу перерыва вернулись Люк и Джофф.       — Этот придурок только что выхлестал скопом всё оставшееся, что ты ему дала. Если его не свалит до конца состязаний, то впредь больше не возьмёт никакая отрава.       Племяннички знали, что в последнее время если на Драконьем Камне к тебе приходит мейстер — это ничего. Если прихожу я, особенно вместе с мейстером, дела неладны.       Баратеон поддался, намётанным в тренировках с дядей взглядом я увидела ясно. Ничуть не удивлённый Люк ударил с Эйгоном по рукам:       — Я ж говорил, что Джейс его уболтает.       Старший племянник всю оставшуюся жизнь со смехом рассказывал эту историю так:       — Они же наши родичи, пусть и не близкие? Так я с ними прямо, от всей души и поделился. Вон, говорю, видите этого бешеного? А ещё он летает на самом большом драконе из всех, да-да, та самая Вхагар-завоевательница. Вы точно хотите, чтобы он навещал свою сестру в Штормовых Землях?       — А если бы они просто убили Эймонда? — всегда спрашивал кто-нибудь.       — Они задали мне этот вопрос, — довольно улыбался он. — Я ответил: а теперь представьте, какая у меня тётя, если даже Эймонд её боится!       Когда шёл тринадцатый тур, а брат на арене атаковал размашистыми движениями, я заметила задумчивый взгляд отца на себе. Оглядела свой наряд, чтобы увериться в сохранении хоть каких-то приличий помимо собственного лица — а потом обратила внимание, что вокруг меня сконцентрировалось юное поколение Таргариенов и Веларионов. И кузины, которым сдвинули накануне второй половины состязаний тяжёлые кресла ближе Люк и Джоффри; сами племянники, к которым присоединился Джейс, усевшиеся прямо у наших ног; и Эйгон, покручивающий в пальцах кубок, но не сделавший ни глотка за последний час с повисшим у него на подлокотнике Эйгоном-младшим, которого он не сгонял и не давал сунуть нос в вино. Дейрон перешёптывался с Джоффом. Почти все были рядом со мной, отгородили стеной от Алисенты, недовольно дышавшей в сторону тех, кого почитала соперниками своих сыновей.       Я услышала тихое бормотание Рейны справа:       — Это пора прекращать. Довольно крови, которая нам не нужна и не делает истинной чести никому.       — А как же Пламя и Кровь? — бросила без запала Бейла, пустыми глазами глядя на арену. Мыслями она была далеко, в том числе от пристально следившей за ней принцессы Рейнис.       — Ничего не имею против турниров, — очаровательно улыбнулся Эйгон. — Но кровь…       Он бросил на меня глубокий серьёзный взгляд, полный невысказанного, но в целом понятного сердцем.       — Кровь — это мы сами. И никто больше.       Алисента промолчала, когда утомившийся дядя покинул своё место и навис над ограждением, мешая ей. Дейрон, находившийся удобнее всех с краю, вгляделся получше, а потом склонился в центр компании и зашептал:       — Он подсказывает Эймонду!       Осталось три поединка, Эймонд с трудом стоял прямо, глаз заплывал от удара в предыдущей рукопашной. Я знала, что у него в лучшем случае сотрясение после неоднократных тяжёлых ударов в голову, и скоро он вовсе потеряет ориентацию в пространстве. В конце он с рёвом свалил своего противника, перекатился с ним несколько раз и выдавил ему глаза, едва не задушенный. Нащупал неподалёку чужой оброненный нож и полоснул на звук, вспоров щёку и срезав часть носа, ударил обратным движением в шею, едва не захлебнувшись кровью противника.       Отлежался на песке, пока слуги оттаскивали труп. Среагировал на свист дяди, нашёл свой меч, занял позицию.       — Он ничего не видит, он не видит! — истошно захлебнулась тихим плачем Алисента.       Талли слишком громко хрипел и звенел доспехом, а внезапно успокоившийся Эймонд кружил, как акула, не подпуская к себе близко и не отдаляясь от врага. Потеряв один глаз, он растерял часть иллюзий и с сиром Гаррольдом, когда мы оба ещё были детьми, а Вестерлинг — лордом-командующим, я пару раз заставала их тренировки вслепую. Показательно, что с Колем подобного не видела ни разу.       Сиру Гаррольду Эймонд доверял.       Редкими уколами он прощупал рыцаря, дразня его, а потом провёл серию обманных атак, сбил с него шлем и почти напрочь срезал половину кожи с волосистой части головы — осталась только тонкая ножка лоскута. Рыцарь почёл за лучшее сдаться, прижимая перчаткой оставшееся к черепу.       Я не знала, о чём думал последний претендент. Мне отчасти казалось, что к концу третьего дня лорды успокоились: то ли смирились со столь яростным сопротивлением, то ли рассчитывали, что это будет лишь временной отсрочкой — а там кто знает?       Оскорбительный посвист Деймона напомнил, что расслабляться рано. Я по-прежнему боялась надеяться, а глаза жгло от недосыпа, отката трёхдневной беспрестанной тревоги и неизвестности и приносимой ветром пыли и запаха крови. Сомкнула веки, на несколько мгновений разделяя с братом ожидание последней битвы и слепоту, тяжёлую усталость в теле. Алисента перестала всхлипывать. Я с усилием огляделась вокруг: погружённый в свои мысли отец, невозмутимая Рейнира (кажется, оставшийся был из её списка, так что она уже не проигрывала), укачивающая на руках Визериса-младшего, скучающая принцесса Рейнис. Замершие в напряжённом ожидании кузины, братья и племянники.       Какова была сейчас ставка на победу Эймонда? Отрицательная? На предыдущей кто-то неплохо заработал.       Я понимала, что он выживет наверняка, но мы будем разведены богами и моим браком очень, очень далеко.       — Почему не лорд Алан? — пробормотал Эйгон. — Тот хотел сражаться сам.       Старший брат перевел подозрительный взгляд на смешливо кусающего губы Джейса.       — Не все бедняги после пира похмелялись внимательно, — шепнул тот, довольный всеобщим вниманием. — Джоффа переодели служкой и тот накапал в кратеры для вина тем, кто его проморгал, одно из снадобий Хэл. Из маленького узкого пузырька в рубчик, — состроил он мне страшные глаза. — Поэтому последними идут те, кто сейчас не под кустами. Не смотрите так, все подтвердят, что многие ели роговскую копчёную дичь, которая воняла на весь шатёр.       Когда с быстро и бесславно проигравшего подёргивавшегося бедняги сняли шлем, он, побагровевший, задыхался и расчёсывал кожу. Юный рыцарь в утренних увеселениях сюзеренов активного участия не принимал, но глотнул перед боем из одного из брошенных кубков старших товарищей для храбрости. У него оказалась аллергия на послабляющие травы.       На самом деле, прочие участники вполне неплохо развлекли себя сами на пирах и тренировочных полигонах замка, а никого из знатных сыновей и самих лордов Эймонд не убил. Король поднялся, взмахом руки привлекая внимание:       — Что ж, мой сын отстоял честь и руку своей сестры до той поры, как она отдаст своё сердце достойному мужу. Хвала победителю, выстоявшему в более чем полусотне боёв за три дня! Пусть весь мир возрадуется так же, как радуюсь я, видя единство своей семьи! Благодарю всех, кто храбро бился и принял участие в предложенных состязаниях, и пусть именинница вручит дар победителю!       Я деревянно поднялась со своего места, взяла переданную мне брошь для плаща из золота и валирийской стали редкой остроты и ценности, и в сопровождении гвардейцев спустилась вниз. Эймонд развернулся на звук шагов, и я разглядела, что бинты на руках и под горлом пропитаны грязью и кровью: страшно представить, что под покорёженным доспехом. Но он стоял, шумно втягивая воздух и опираясь на рукоять меча, острием обращённого в землю под ногами. Воздух вокруг пах смертью.       Валирийская сталь пробила плотную чёрную ткань плаща, отданного мне сообразившим Деймоном: от Эймондова остались одни негодные ошмётки; новый он накинул самостоятельно, слегка поморщившись.       — Окажет ли мой защитник честь сопроводить меня в замок? — спросила я.       — С великим удовольствием, сестра, — ответил он в тон, позволяя осторожно взяться за мужской локоть и помочь ему с достоинством покинуть арену.       По прибытии вместе мы одолели высокие лестницы Красного Замка, добрели до его комнаты.       — Пошли прочь! — бросил он уже топтавшимся вокруг слугам и ожидавшим мейстерам, почти повисая на мне. Сообразивший Джерардис знаком покачнулся на мысках мягких кожаных сапог, почти бесшумных, и вручил мне мейстерскую сумку поменьше. Я кивнула.       Мы ввалились в комнату, Эймонд ухватил меня за руку и развернул к себе. Попытался коснуться щеки, но я увернулась. Он замер, а потом его длинное, угловатое, в запёкшейся крови лицо неприятно исказилось:       — Всегда недостаточно хорош?       Я положила палец на злые губы брата, заставляя умолкнуть.       — Хорошо, что ты меня не видишь. Вот мои руки. Я сама здесь, с тобой. Но не трогай моё лицо, пожалуйста, хотя бы пару дней.       — Кто? — прошипел он, быстро догадавшись по моему глухому голосу, на ком отыгрались за своеволие. — Кто посмел тебя тронуть?       — Неважно.       Эймонд дёрнулся ко мне ближе и рвано застонал.       — Пустишь моего мейстера? — сноровисто начала я расстёгивать крепления его доспехов.       — А разве он уже не зашёл с нами? — издевательски протянул брат. — Только ради тебя.       В четыре руки мы разоблачили его и усадили на кровать.       — Прибавили Вы нам хлопот, Ваше Высочество, — покачал головой Джерардис. — Никаких пиров десять дней, не меньше. Все постное и такое полезное, что совершенно невкусное. Никакого вина.       — Я не пью, — выразил полное отсутствие сожаления Эймонд и рухнул на спину, потеряв сознание.       — Какой удобный подопечный! — восхитился наставник.       — Шрамов не останется, — обрадовал меня уже в моих покоях Джерардис, проверив мою щёку. — Окончательно отёк снимешь сама примочками на ночь. Из носа не кровило?       — Нет.       — Ну и ладненько. Вот тебе запасной комплект лекарств, лавки днём посетил, недурно устроены, правда, во второй драконы дерут безбожно. Тебе тоже, кстати, вина сегодня нельзя.       Я бы с удовольствием пропустила последний, самый пышный вечер празднований, но долг обязывал. Гости тактично сделали вид, что в отсутствии Эймонда нет ничего особенного. Отец после переданных мейстером слов заметно ободрился. Немного отойдёт от переживаний и, возможно, простит нас. Через годик-три.       — Хелейна, — коснулась моей руки Алисента. — Прости за утро. Но ты должна понимать, что только Семеро уберегли Эймонда от смерти.       — А ещё наши сыновья, разузнавшие и споившие конкурентов, всеведущие Бейла с Рейной, лекарская сноровка Хелейны и упорство самого Эймонда, — негромко подняла кубок Рейнира в честь нашей компании.       — За Эймонда и его тыл! — присоединился дядя, улыбаясь.       — За моих детей и внуков!!! — поднялся Визерис, разобравшийся в ситуации, расспросив Дейрона по дороге в Красный Замок, о чём интересном мы шептались полдня. Его слова были услышаны, и гости поднялись. — Пусть всегда наши потомки заботятся друг о друге, стоя плечом к плечу! Да не проляжет между ними никогда самая малая ссора!       Алисента аккуратно оглянулась вокруг, но потерялась среди гостей, найдя только отца. Отто с непроницаемой улыбкой отпил из кубка, и королева зябко поёжилась от его холодного взгляда.       Я внимательно следила за Бейлой и Рейной, что с двух сторон прижали ладони к морде прикрывшей глаза и мерно дышащей Вхагар, греющейся на солнце рядом с Драконьим Логовом. Неизвестно, слышали ли они что-нибудь своё, то, чего так долго желали их сердца.       Эймонд смотрел на меня: мы сидели на изрядно поцарапанных и обожжённых каменных ступенях в шестидесяти ярдах восточнее и выше.       — Ларис Стронг уволен с поста мастера над шептунами посмертно. Кристон Коль лишён белого плаща. И это всего лишь две недели пребывания Рейниры в Красном Замке.       Рейнира убрала Лариса руками самой рыдающей Алисенты: пригрозила, что расскажет всё о её потакании его извращённым пристрастиям Визерису (измена карается казнью), и немного приукрасила неприязнь Косолапого ко мне желанием сотворить то же, что и с королевой, даже хуже. Изящно добила, спросив, почему её дочь всегда так желала сбежать из Красного Замка? Не думала ли ты, дорогая подруга, что он уже мог пытаться что-то сделать? Куда ты вообще смотрела?       Кристон Коль сорвался сам на племянниках при короле: справедливости ради, они очень старались. Слово за слово, настропаливший его заранее Эйгон (после того, как Эймонд показал себя на состязаниях, никто бы не поверил в его сохраняющуюся ненависть ко мне) и неоднократные свидетельствования о слишком длинном языке лорда-командующего самих гвардейцев привели к тому, что одно лишь искусство фехтования не является полноценным основанием для занятия поста государственной важности. Старший братец Коля, пытавшегося вылепить из него жестокого воина и презиравшего за пагубные привычки, ничуть не любил, Дейрон тоже не огорчался: за него взялся дядя, и у младшего глаза горели только так.       А ещё у нас зародилась традиция: не реже каждого четвёртого вечера мы начали собираться в чьих-нибудь покоях, начиная с Эймонда, и учились разговаривать друг с другом не только вынужденно. Я, освоившая замковую кухню, приготавливала заранее лёгкие закуски и варила некрепкое вино со специями — мы не желали посвящать в наши отношения и места сборов прислугу. Сначала долго обсуждали сами состязания, с запоздалым облегчением и нервным смехом вспоминая избранные моменты, кто чем занимался в те дни и ночи. Через несколько дней Эйгон откровенно признался нам, насколько его пугает слепота монарха, ограниченного в маневрах со всех сторон, вынужденного жить с бесконечной опорой на Совет и шпионов, а сам Совет — то ещё кубло. Про почившего Лариса, в один из кабинетов которого я забралась после смерти хозяина тайным ходом и вытащила все бумаги для Рейниры, пошла с подачи мстительной старшей сестры очень красноречивая молва. Зато старший братец обладал неплохо подвешенным языком и изрядным коварством в выуживании информации на пьяную голову, вполне способный однажды занять ценное место в Совете. Дейрон и Джофф собирались стать рыцарями, как младшие сыновья своих родов. Бейла и Рейна кокетливо отмалчивались. Эймонд неохотно смирился, что после того, как отнеслись к нему племянники и что сделали ради меня — и него тоже! — продолжать вражду глупо.       — За Таргариенов и Веларионов! — приподнялся он, провозглашая тост, намекая, что помнит наш стародавний разговор. Я тут же его подхватила, и девять кубков встретились в воздухе. А потом кузины-близняшки объяснили ему про поверье о живущих в драконах душах всадников, и Эймонд скрепя сердце сказал, чтобы они пришли в Драконье Логово на следующий день.       — Дед очень зол. Мать плачет, рвёт и мечет, — продолжил он тем временем. — Красный Замок тонет в хаосе.       — А мы будем на стороне отца, — предложила я ему свою руку. Отто Хайтауэр чувствовал, как теряет власть, как притихла Алисента, чьи столпы влияния зашатались небезосновательно, как скоро уйдёт в отставку и прежний великий мейстер, чьё место займёт новый, назначенный Цитаделью. Деймон отговорил Рейниру рекомендовать нашего Джерардиса в Красный Замок насовсем (надо создать хотя бы иллюзию, мы уже хорошо отбили потерянные годы назад позиции), а тот поручился, что ему знакомо имя наилучшего кандидата.       Эймонд укоризненно на меня посмотрел.       — Ты так хочешь корону? — поддела его я, обвиняюще изогнув бровь.       — Не ценой жизни, — процедил он. Поглядел на свою перевязанную правую ладонь — ещё один шрам, который добавится к обширно исчертившим его тело в столь молодом возрасте. — Мне хватило и своей, и чужой крови, и наверняка будет ещё. Прибавлять нашу к ним больше не собираюсь. Будет так, как скажет отец.       И он накрыл ею мою, так же забинтованную поперёк. Вчера мы под лёгким хмелем на волне эйфории в конце посиделок умудрились поклясться в вечной верности друг другу на крови: Эйгон, как основатель всяких сомнительных идей, с далёким умыслом принёс с собой валирийский кинжал, тот самый, которым Алисента как-то порезала Рейниру. Как он его добыл, так и не признался. А поскольку Деймон был повязан кровью с Рейнирой дважды, то и они были таким образом невольно включены в нашу клятву.       — Но если он не отдаст мне официально твою руку в течение года, я тебя украду, — буднично продолжил Эймонд. — И мы повенчаемся, как Деймон с Рейнирой.       Ну да, у нас же и левые ладони ещё есть.       — Они будут в восторге, — хмыкнула я.

***

      В 126 году от Завоевания Эйгона старший сын Визериса I Таргариена Эйгон II Таргариен взял в жёны девицу из Баратеонов, обновив давние связи Дома Драконов с Домом, чем прародитель приходился близкой роднёй Эйгону I. В течение брака они родили троих дочерей. Одновременно с ними счастливый отец поженил по валирийскому обычаю своего среднего сына и младшую дочь. После произошедшего в том же году конфликта по поводу наследования Плавникового Трона и его кровавого разрешения размолвка между королём Визерисом и Отто Хайтауэром усилилась. Королева Алисента, оказавшаяся меж двух огней, предпочла сохранить любовь своего супруга, а около половины членов Совета на тот момент держали сторону Рейниры, что привело к утрате поста Хайтауэром. Его место занял лорд Боремунд Баратеон. В 127 году король Визерис оправился от потрясений благодаря усилиям мейстеров и любимых женщин — жены и обеих дочерей — что было отмечено пиршеством, на котором дети Рейниры и Алисенты сидели вместе и на радость королю со смехом преломляли хлеб и вино.       Король Визерис правил ещё четыре года до мирной кончины во сне в 131 году, напоследок оставив письменный указ о том, что престол наследует его старшая дочь. Проводы короля длились десять дней, по истечение которых на Железный Трон села Рейнира Таргариен, первая своего имени, получившая прозвище Справедливой. Деймон Таргариен стал королём-консортом. Несмотря на злые языки и попытки воззвать к уложениям Великого Совета 101 года, лорды, поклявшиеся Рейнире в верности, не нарушили присягу, а младшие дети Визериса не только не были казнены, но и получили знатные посты. Эйгон II Таргариен стал мастером над шептунами, Эймонд Таргариен — лордом-командующим городской стражей, продолжив дело своего дяди. Леди Хелейна Таргариен прославилась как покровительница материнства и детства, основала немало приютов и первую городскую лечебницу, где мейстеры, специализирующиеся в целительстве, оказывали помощь жителям столицы и обучали преемников. Дейрон Таргариен, обученный самыми знаменитыми фехтовальщиками Вестероса, вместе с Джоффри Веларионом стал рыцарем Королевской Гвардии, а впоследствии младший потомок Визериса занял пост её лорда-командующего. Алисента Хайтауэр вскоре после того, как её дети преклонили колени перед старшей сестрой, покинула столицу и не возвращалась в неё до самой смерти в 140 году в Староместе.       В 132 году поднявшие головы Триархия и Дорн снова начали угрожать безопасности Королевств. В этот раз им противостояло большее количество драконьих всадников и кораблей, нежели в войне 106-108 годов, но положение осложнилось вторым фронтом на юге. Принцесса Рейнис разделила печальную участь своей прародительницы, пав в бою на Ступенях вместе со своим драконом. Лорд Корлис не простил её смерти и после заключения мира с Дорном рассорился с Рейнирой, считая, что она предала память своей тётки. Эймонд Таргариен потерял Вхагар в 133 году в битве у Глотки, спалив полсотни кораблей с Люцерисом Веларионом и их жёнами, и едва не погиб сам, когда старая драконица, пронзённая сотнями копий и стрел, упала в море. Его спасла Хелейна, которая впервые на памяти людей направила дракона в морские пучины. Пламенная Мечта нырнула, как морская птица, и поначалу Триархия решила, что им удалось погубить сразу двоих всадников. Через минуту сине-голубой с серебряными бликами на чешуе дракон вырвался из бездны в гуще ничего не подозревающих кораблей, разбивая и сжигая их — Мечта вынесла супруга своей всадницы в оторванном когтями от старых креплений седле.       Деймон, Эйгон II, Дейрон и Бейла Таргариены, Джейкерис и Джоффри Веларионы удерживали границы рядом с Дорном: королева запретила им углубляться внутрь пустынь и солончаков, хотя они не раз нарушали его, отбивая своих людей. В последних битвах в 134 году Бейла и Лунная Плясунья разбились у побережья Призрачного Холма, Бейла выжила, но потеряла возможность иметь детей и передвигаться без трости. Джейкерис всё равно женился на ней в 135 году, невзирая на попытки придворных его отговорить. После поражения Триархии на море и обоюдных потерь в войне с Дорном королева Рейнира предложила дорнийцам мир, закреплённый браком. Её сын, Эйгон III, взял в жёны одну из дочерей принца Мартелла, а две старшие из дочерей Эйгона II по достижении брачного возраста отправились для исполнения своего долга в Солнечное Копьё.       Правление Рейниры не принесло разрухи и запустения отныне Семи Королевствам. Её поддерживали супруг, пятеро сыновей, собственные братья и сестра, которая воспитывалась самой Рейнирой на Драконьем Камне, и дочери Деймона. Проклятая «чёрная дюжина» — говорили о них потерявшие всякую власть сторонники «зелёных», но именно на их время пришёлся расцвет Семи Королевств. Люцерис Веларион унаследовал Плавниковый Трон, с помощью родни отстояв свои права перед племянниками своего вспыльчивого деда Корлиса, женился на Рейне Таргариен, как было решено в детстве, и по стопам своего деда в путешествиях морем и небом преумножил благосостояние Веларионов и Таргариенов, обеспечив казну золотом, а столицу — редкими товарами. Эйгон II после войны с Триархией активно способствовал формированию торговых отношений Семи Королевств с Браавосом, Пентосом и Лоратом, которые были заинтересованы в окончательном низвержении своих соперников.       Рейнира правила двадцать пять лет, пережив своего супруга на десять из них, и более не выходила замуж. Права женщин были расширены, например, молодые леди могли также учиться на некоторые специальности у мейстеров и наследовать своим родителям по их завещанию. Трон унаследовал Джейкерис Веларион, через семь лет передавший его своему младшему брату, Эйгону III. В браке с Линарой Мартелл потомок Деймона и Рейниры родил трёх дочерей и сына, и после долгих споров Железный Трон унаследовала старшая из них, Дейна Таргариен, которая вышла замуж за своего двоюродного дядю от Эймонда и Хелейны Таргариен — Джейхериса II. Традиция отдавать младшим родственникам ключевые посты (вместо казни возможных претендентов на престол) после Рейниры не нарушалась.       …в старых летописях сохранилось одно из преданий, которое мейстеры полагают скорее нравоучительным, а то и вовсе сказочным: если вопреки воле королевы Рейниры члены Дома Дракона прольют кровь друг друга или умышленно причинят иной вред, то Чёрная дюжина во главе с Рейнирой Справедливой (а вовсе не Милосердной), отмеченная древним кровным ритуалом, связавшим их в юности, восстанет из чертогов Неведомого и жестоко покарает братоубийц и клятвопреступников.       Пока что среди Таргариенов желающих опровергнуть волю предков не нашлось.