Сердцем, пламенем и кровью

      Я распахнула двери своих покоев, пытаясь сбежать от ненужной заботы, прикрывавшей суть намерений: вернуть, отобрать любым способом нагло украденное и присвоенное Рейнирой.       — Хелейна! — оскорблённо окликнула Алисента, делая шаг вслед, и мне не стоило оборачиваться, чтобы знать: верные ей служанки готовы подхватить под локти в болезненном захвате, но не позволить шагнуть за порог. И по малейшему жесту королевы сорвать с меня один из моих любимых нарядов, превратив его в лохмотья и лишив тем самым выбора. А ведь я любила своё тёмно-синее платье из атласа, расшитое мирийским чёрно-золотым кружевом!       Но старые валирийские боги поспешили исправить утренний недогляд, который выразился в наглом вторжении королевы-матери с охапкой новой одежды различных оттенков зелёного в руках прикормленных девиц, пока мои личные служанки, собрав меня, выполняли просьбу по доставке подарка брату.       На пороге с занесённой для стука рукой стоял Эймонд, тоже собранный для именин Эйгона. Манипуляция получилась инстинктивной — настолько я хотела вырваться из цепких когтей своей якобы матушки.       — Мой возлюбленный брат, — низко и хрипло после долгих споров с Алисентой выдохнула я, глядя прямо в его удивлённый глаз. Расправила плечи, глубоко вдохнула заволновавшейся грудью с извернувшимся драконом под ключицами, чуть подалась к нему навстречу, не сходя с места. — Достойно ли я выгляжу для празднества именин нашего старшего брата?       Эймонд сглотнул, узрев всё, на что должен обратить внимание зрелый мужчина, а после моих слов и вовсе обрёл вид оглушённый, ответил с задержкой, не сразу подняв потемневший горящий взгляд на моё лицо.       — Во всех Королевствах нет никого прекраснее моей возлюбленной сестры, — почтительно поклонился он мне и замеченной матери, которая застыла внутри комнаты. — Для меня честь, моя принцесса, сопроводить Вас на пир.       — Как и для меня, мой принц, — улыбнулась я, и хищный оскал привёл Эймонда в чувство. Он снова исподволь глянул на свою мать со слугами, на меня, сделал правильные выводы и поспешил вежливо вытащить меня с порога.       — Опять? — спросил он резким тоном за поворотом. Не потому, что злился, а потому, что давно привык говорить с напором, обращая на себя внимание окружающих, и переучиваться не желал. Незримый шрам вечно второго и даже третьего, четвёртого, если считать нас всех, ребёнка, которому внимания доставалось пропорционально меньше. Дейрон, например, его от родителей и не пытался искать, довольствуясь сначала слугами и наставниками, а потом нашей расширившейся семьёй.       — Эймонд, ты представляешь меня в желчно-зелёном цвете? — фыркнула я в ответ. — Он ужасен. Я выгляжу больной, хуже, чем Эйгон с похмелья.       Да, несколько недель назад я решилась потерпеть и пойти Алисенте навстречу. Это оказался кошмар. Джейс единственный увидел меня из семьи (кроме самой королевы) в предложенной обновке, потому что я отсиделась в своих покоях и самом пыльном закутке библиотеки, а перемещалась между ними тайными ходами. Его обалдевший взгляд и сумбурный жест у головы: «С ума сошла?!» — сопроводил мою единственную попытку быть вежливой с королевой. С тех пор — никогда, поклялась я себе, но сегодня сдержать обещание оказалось тяжело.       Вот и Эймонд озвучил очевидные намерения Алисенты сблизиться с единственной дочкой, выражавшиеся для меня непривычно и неуместно. Она приглашала к себе на чаепитие и рукоделие королевским приказом, и кузины, братья и племянники на меня уже обижались. Я обещала им показать разведанные тайные ходы, научить их ориентироваться и вместе создать полную карту Мейгоровых путей, а несколько вылазок из-за этого сорвалось. Благо, в одиночку никто не лез вглубь от уже изученных розово-красных стен с коварными щелями, люками и поворотами, которым не докажешь, что ты — Таргариен по крови, а не просто любопытный чужак. Королевские надежды перекроить мои гардероб и манеры стали предметом шуток просвещённых Джейсом родичей, а внимание самой Алисенты — заметным раздражителем. После смерти Лариса Стронга в королеве взыграла ревность, а может, возымели эффект брошенные сестрой обвинения; и многие недели истинная дочь Отто Хайтауэра настойчиво цеплялась за усилия стать хорошей матерью. Я старалась вести себя не слишком грубо, но не могла поверить в её искренность. Батюшку-короля и Дейрона я признала близкими родичами по их доброму и заботливому отношению. Про семью сестры и дяди говорить нечего, свои по характеру, по нутру — до последнего вздоха. Не сразу, но приняла Эйгона и Эймонда. Алисента же так и осталась мне чужой — и упорно оставалась Хайтауэр при Таргариенах. Потому я, уважая своё имя Таргариен, не желала принимать такого вредительства фамилии, как подмену ценностей и основ принявшего её королевского рода. Известно, что ноги перемен во дворце и воспитания детей росли из тщеславия Отто Хайтауэра, управлявшего своей дочерью. Но моё сердце отдано Дому Драконов, я принадлежала ему и смотрела его глазами. Таргариенов давно пытается выжить не первое поколение вестеросских лордов, последовательно изводя наши верования в валирийских богов, наши традиции. Что может быть разумнее в перспективе, чем растворить кровь и присвоить драконов? Я не знала, санкционированы ли поползновения Алисенты самим Десницей, но лавировать между ними, сохраняя приличия, становилось всё труднее. Мои силы подходили к концу.       Я поздно спохватилась, что угрюмо насупилась в собственных размышлениях и всё сильнее сжимала локоть брата, потому что Эймонд долго терпеть не стал и круто развернулся, одновременно толкая меня в малоприметную нишу.       — Не играй так со мной больше, — предостерёг он, закрывая собой от белого света. — Ты насолила матери — ладно, в женские дела мужчины не вмешиваются. Но то, что было несколько минут назад, для тебя в следующий раз может возыметь последствия.       Два месяца назад, когда я выхаживала его раны после состязаний, отдав этому практически всё имевшееся у меня время, он в полубреду наговорил слишком многое, что с тех пор висело над нами недосказанным. А через неделю после выздоровления он спонтанно пообещал меня украсть, если отец не отдаст ему мою руку. Оба раза между нами состоялось по непростому разговору, и их я не могла забыть, даже если бы захотела.       Впервые, в вечерней горячке второго дня после состязаний, с развязавшимся на смеси целебных отваров и откате пережитого языком, Эймонд неожиданно заговорил о том, что внутри каждого Таргариена живёт дракон. Что так мы можем почувствовать свою пару рядом, что если боги благосклонны, то это происходит рано, а если не слепы родители, то не случается ошибки при заключении помолвок. Что в детстве его сдерживало осознание: нет ничего превыше долга по рождению — и старшие сыновья получают всё; и моя-не моя прежняя отрешённость от мира и погружённость в себя. Что я проявляла к нему немногим больше интереса, чем к другим обитателям Красного Замка, и всяко меньше — чем к своим питомцам. А потом я словно проснулась — так вот как это выглядело для того, кто смотрел на меня намного дольше, чем я думала! — но он ничего не успел сделать прежде ошибки, о которой многажды жалел потом. Что был злым трусом, свалив вину за меня на Дрифтмарке на племянников. Что пытался в роковой вечер перед моим первым отъездом на Драконий Камень не обидеть — напомнить о совместном времени в играх с пауками и многоножками, с кем раньше играла Хелейна. Что годы без меня терзали его, несмотря на преуспевания в фехтовании и науках. Потому что Эйгону наплевать на возможное соперничество, а Дейрон был мал и глуп; ни мать, ни отец не видели в нём наследника. И лишь я замечала его сколько-нибудь. Что моё возвращение смутило его, ибо горячее драконье сердце не сошлось во мнении с принятыми на веру сплетнями. Как его чувства задолго до него самого стали очевидны братьям, а отчаяние рвало душу, когда брат, найдя выход в том, чтобы привязать меня накрепко к себе браком и посадить в клетку своих покоев, получил жёсткий отказ отца. Как ждал моего очередного возвращения, желая и проклиная одновременно, что я буду помолвлена, стану чужой окончательно и навсегда.       — Я никогда не хотел, чтобы мы были врагами, — горячечно шептал Эймонд, находя и сжимая мои пальцы. — Я желал твоего тепла. Твоего взгляда. И если мы не могли быть на одной стороне, хотя бы глоток твоего признания. Но досаждал и причинял обиды, не в силах остановиться. Прости меня, Хэл, раз тогда простить не смогла.       Вот негодяй, обречённо подумала я, потому что моё сердце не выдержало, дрогнуло внутри, сильнее, чем когда я шила его раны несколько дней назад. Была ли то жаркая драконья кровь или сказочное чутьё, но я склонилась к нему в порыве, в ответ целуя у самого уголка губ, почти как недавно хотела попробовать.       — Я прощаю тебя.       Замирая от того, как вздрогнул он от нежданной ласки, каким беззащитным, побеждённым казался в тот момент. А на вкус — горячий, терпкий и солоноватый, пахнущий моими же отварами. Драконица внутри жаждала большего, ей хотелось попробовать снова, крепче, сильнее, чтобы понять лучше, стоит ли так быстро возмужавший в моих глазах юнец того, о чём просит. Но память голосом Рейниры предостерегла: будь осторожна с обещаниями и надеждами. Их могут превратно понять, потому что каждый видит только свою правду, ту, которая удобна ему. Будь осторожна. Будь терпелива, чтобы не проиграть самой себе и получить гораздо больше в итоге.       И я добавила, проводя черту, с виной видя, как от моих слов ломается что-то тихое, робкое, засветившееся в его взгляде:       — Брат мой.       Второй раз случился у Драконьего Логова наутро после нашей клятвы на крови. Я не ждала подвоха от ставшего в последние дни спокойнее и терпимее Эймонда, вслух не придала поначалу его словам той ценности, которую вложил он, решила свести их в шутку — и напоролась на обиду и упрямую злость.       — Зачем тебе я? — попыталась объясниться, чуя, что иначе добром дело не кончится, а ярость брата скажется на Вхагар, рядом с которой беззащитные Бейла и Рейна. — Скольких ещё ты встретишь в своей жизни чужих дочерей и внучек, леди и бастардов — не перечесть. Рано или поздно заметишь десятки других пёстрых девиц намного красивее меня, каждая в чём-то окажется лучше: в музыке, в манерах, в хозяйственности. Даже воинственные найдутся, которые рыцаря из седла выбьют, не то, что я, выученная дядей на грязный ближний бой! — вскинула руки я, поморщившись от боли, прострелившей правую ладонь.       — Ты так и не поверила, — с горечью признался Эймонд. — Я пытался быть с тобой и всеми вами хорошим по вашим меркам, пусть мне непривычно среди тех, кого я столь долго презирал. Но этого всё равно оказалось мало. Но знаешь, Хэл… вчера, когда наша кровь соединилась в клятве, я понял, что не смогу отпустить тебя и вновь запереть свои чувства. Когда тебя хотели просватать за знатного лорда, ты никого из них не любила, иначе отец не дал бы шанса на защиту от твоего брака. Ведь он обожает своих дочерей в отличие от сыновей. Когда я встал за тебя — ты не любила меня. Я был бы глуп, если бы полагал иначе после нашей с тобой истории. Но я полюбил тебя, видя твою смелость и прежнюю доброту; улыбку, предназначенную не мне, и верное сердце. Ты не любила меня — но пришла исцелять мои раны, рискуя последними остатками репутации. Ты приняла мою защиту, не оттолкнула мою руку, не жалела меня.       Эймонд с трудом сглотнул, поморщился, отворачиваясь на несколько мгновений. Всё-таки у него было очень подвижное, выразительное лицо, и сейчас он не хотел показывать всех чувств сразу. Опять посмотрел на меня упрямо, нахмурив брови:       — Мы же выросли рядом, пусть ты не помнишь.       Медленно, словно я была заморской двухъярдовой коброй, Эймонд протянул руку и едва ощутимо заправил выбившуюся прядь моих волос за ухо, явно хотел продолжить движение, коснуться моего лица, но осёкся о настороженность, напрягшиеся плечи — и убрал ладонь.       — Я увидел, что твой взор начал встречать мой без холодности и вражды. Когда вчера клинок коснулся твоей руки, мне было больно за тебя, хотя мы все добровольно решились на это. Но потом — ты почувствовала то же самое, как остальные? Неровный гул чужой крови в ушах, и на мгновение мне показалось, что я успел узнать всех вас. Почувствовать биение каждого сердца отдельно. Это чувство пропало слишком быстро, но всё, что я искал и успел найти — не было иллюзией. Ты больше не ненавидишь меня. Значит, я могу завоевать твою любовь. И я не отступлюсь, сколько бы ни понадобилось времени.       — А если — нет, если я всё же отдам сердце другому, тогда ты исполнишь те слова, ночью, в мои именины, о том, что сожжёшь замки и убьёшь моего мужа? — с замиранием спросила я, до боли сжимая каменный край ступеней.       — А разве не так поступил Деймон? — усмехнулся брат уголком губ.       — Если бы он так поступил на самом деле, думаешь, Рейнира любила бы его?! — оскорблённо отшатнулась я. Никто не знал правды о том, что случилось на Дрифтмарке в день смерти Лейнора, кроме, пожалуй, Деймона и Рейниры, так скоро поженившихся после ужасных событий, но я знала сестру. Знала, что пусть любви между ней и её первым мужем не было, она всегда с теплотой отзывалась о нём, и не простила бы вины в его смерти так просто. И я знала Деймона, который не стал бы тревожить душу и память Лейны убийством её брата ради поспешного брака. Честь дяди не уступала его гордыне, хотя имела своеобразные границы.       Эймонд с печальной насмешкой покачал головой:       — Не бойся. Я знаю правильный ответ. Нет, я бы не смог причинить тебе боль, если бы этот брак был желанным для тебя. Но твоя любовь ещё свободна.       — Она принадлежит моей семье и бесконечна, — напомнила я, прищурившись. — Любовь нельзя разделить на дольки, как дорнийский апельсин: кому-то больше, кому-то меньше или кому-то — всю целиком отдам.       — Я тоже — твоя семья. Твой брат. Младший, — проскрипел он зубами с неохотой. — Но ты не можешь запретить мне любить, потому что тебя это пугает или причиняет неудобство.       Я отвернулась в сторону, поёжившись от холода, хотя погода была безветренной.       — Не могу.       Эймонд перехватил мою левую руку и прижал ладонью к своей груди. Я вернула ему осторожный взгляд. Он чувствовал моё прикосновение, но я не чувствовала его сердце под стёганым чёрным дублетом, как он хотел бы.       — Я не вправе требовать от тебя такой же любви, но знай — я сдержу своё слово. Я буду сражаться за твоё сердце, и буду снова и снова просить у отца твоей руки, даже если ты не полюбишь в ответ. Делай с этим знанием, что пожелаешь: шагни навстречу, беги, пытайся отравить меня, не оставив следов. Но мы с тобой одной крови. Не отвергай меня полностью. Потому что иначе я не смогу удержать то, что страшнее Вхагар, внутри. Сохрани для нас хотя бы то тепло, что родилось в последние дни. А моё сердце будет гореть за нас обоих, пока ты не дашь мне ответ — или оно не сгорит до пепла, освободив и тебя, и меня.       На меня накатила запоздалая обречённость: брат не изменился. Он вступил на новый путь, отказавшись от мести, в том числе давнего желания угодить королеве-матери, преподнеся ей глаз Люка. Нехотя принял остальную часть своей семьи, пусть не перестал с огромным удовольствием пугать среднего племянника до дрожи. Но характер остался прежним.       В наступившую зрелость стремление к моему вниманию вытеснило попытки угодить матери. Таргариенов в матримониальных планах связывало меньше запретов, тем более, на моей сознательной памяти мы росли отдельно. Я воспринимала его и Эйгона братьями скорее формально в отличие от остальной родни. И если Эйг постепенно вступал в моих глазах в равный статус с Дейроном, то с Эймондом было сложнее. Потому что я не раз со смятением за прошедшее время ловила себя на мысли, что порой тоже смотрю на него с не родственными помыслами. Но в своих чувствах и возможности общего будущего уверена не была. Хотя он ни разу с детства не позволил больше себе поднять руку, как я слышала, на женщин. Терпел Бейлу с Рейной, пришедших к Вхагар, но не лезших в седло. Своим поведением не давал повода сомневаться в обещаниях. Открыто первым сказал о чувствах, не постыдившись признаться вновь, если в первый раз я закрыла на них глаза.       — Прости и ты меня, — сорвалось сочувственное с моих губ. — За всю боль, которую я тебе причинила и ещё могу причинить.       Брат покачал головой, и его плечи опустились в усталом выдохе. На сей раз буря миновала стороной.       — Не нужно. Мне уже не больно.       Мы оба знали, что он бесстыже врал. Ведь вчера мне пришлось скрывать ужас осознания, когда я услышала его истерзанное сердце.       Теперь я в каменной ловушке поняла, что в слепом желании отыграться на королеве с размаху всадила в грудь Эймонда новый кинжал. Поманила — и признала, что это оказалось злой шуткой. Не над ним, но ему от этого ничуть не легче.       Язык бы мне прошить суровыми нитками за такие глупости!       — Прости…       Договорить я не успела: потеряв последние капли терпения, змеиным броском Эймонд прижал меня к холодной стене, сумев одной рукой уберечь мою голову от удара, а другой — заблокировав отработанный с Деймоном удар в пах, и без доли промедления сорвал с моих губ первый поцелуй. На удивление, не жестокий болезненный укус, как я успела испугаться; не очень умелый, но настойчивый и влажный. От брата пахло травяным настоем и хлебом, и меня бросило в жар смущения и робости.       Не этого ли подспудно я хотела, но боялась признаться себе? Обволакивающего аромата кожи, шерсти и терпкого пота; жаждущих и оберегающих рук; вкуса мёда, лесных ягод в горечи бодрящего напитка; отчаянного глухого мужского стона, от которого задрожало моё тело?       Я ответила ему так же неловко, не почувствовав отвращения; с незнакомой для меня жадностью прижалась к Эймонду в тесном объятии. Мир остался где-то вовне укромного уголка замка, вся его суета, ожидания, обязанности. На несколько долгих мгновений моим миром стал брат, который пытался неоднократно рассказать мне о своей любви в то время, когда я боялась, что принятие долга да осторожный интерес с признательностью — всё равно не любовь. Хватило бы ему моих не самых пылких чувств? Но каким бы Эймонд ни был, я чувствовала его силу и тепло сейчас, его сбитое дыхание и частящее сердце, и ему я могла довериться. Обещанию защиты, заботы, свободы, потому что мы были из одного гнезда, одной крови.       Но никакому иному лорду больше.       Нарочитый кашель испугал нас обоих, и брат, вскинувшись, схватился за рукоять кинжала, притеснив меня плечом, чтобы защитить.       — Так, — потёр переносицу именинник собственной персоной, благо, без конвоя из гвардейцев. — По-видимому, пора бы мне заодно и жениться, пока вы своего бастарда не прижили на новые седины отцу и матери. Кого посоветуешь, Хэл?       Я судорожно оправила платье и едва успела поймать за рукав вспыхнувшего Эймонда.       — В Долину не ходи, — отозвались во мне старые напутствия дядюшки. — Там нас не любят.       Эйгон засмеялся, благоразумно отступил в сторону и по стеночке занял позицию по другую мою руку, отгораживаясь от младшего мной.       — О, памятуя о нашем Порочном Принце и Бронзовой Суке, да. Ты сразу скажи, кого советовали тебе, чтобы я не мучился и сделал с точностью наоборот. Тише, братец, тише, ты же слышишь, что я для вашего блага интересуюсь?       — Зря мы тебя не утопили утром, но, возможно, ошибку твоего выживания я сейчас исправлю, — ласково пообещал Эймонд, переросший не только меня, но и Эйгона. Но поймал мой яростный взгляд и облизывался на протяжении всего пути до пиршественного зала, выпав из дальнейшего обсуждения во вряд ли приличные мечты, крепко переплетя наши руки.       Чтобы сойтись на Баратеонах, которых охотно одобрит отец, нам с Эйгом понадобилась едва ли пара минут.       Сестра то ли прониклась тем, что взаимодействие между мной и Эймондом изменилось, то ли успел пустить слух Эйгон, но подловила и сказала, что будет ждать у себя для серьёзного разговора после пира немедленно. С ударением на последнем слове. Так что по завершении официального празднества я удрала за советом к Рейнире, осознавая, что на хмельную голову мы оба способны переступить грань дозволенного. Ведь не поднять кубок в честь старшего брата, отца, семьи и гостей нельзя; тостов прозвучало внушительное количество, как ни стараться пригубливать понемногу.       — Что вы уже успели натворить? — вздохнула Рейнира, запирая покои и указывая на место рядом с собой на расшитых подушках широкой скамьи.       — Ничего, — поспешно ответила я, сообразила о сказанной глупости и призналась искренне. — Поцеловались. Впервые.       Рейнира поймала мою вспотевшую ладонь и ободряюще сжала.       — И только твой смущённый, а не гневный румянец спасает его от наказания за свой проступок. Я не судить тебя собираюсь, моя юная сестрёнка. Но предостеречь от ошибок, которые совершила сама. Я рано потеряла свою мать, ты знаешь это. Некому было меня научить и защитить, а в юности многие наставления устами строгих септ кажутся категоричными, когда вокруг — целый мир, в котором столько неизведанного, столько настоящей жизни и соблазнов. Неоднократно думала о том, как бы сложилась моя жизнь, если бы я не была столь опрометчива. Однажды, будучи даже младше тебя, я дважды оказалась на краю пропасти. Деймон удержал нас обоих в первый раз, но второй — я решила рискнуть сама, на нетрезвую, к слову, голову. Последствия затронули всех нас, без исключения. Даже тебя, ту, в ком вины не было никогда.       Не сразу, но я поняла намёки сестры на правдивость одного из старых слухов. Выдохнула ненавистное имя.       — Кристон Коль…       Выражение лица задумавшейся Рейниры сложно было охарактеризовать, но в нём не отражалось ненависти или презрения, огня свершившейся мести или следа былой привязанности. Скорее, мрачная задумчивость.       — Я играла с ним, маленькая неопытная девочка. Наслаждалась своей властью, упивалась даримой мне страстью. Это так волнительно и приятно — быть не только ценной по крови наследницей, но и желанной женщиной. Но долг — наша неотъемлемая часть, и от своей крови и прав я не могла отказаться. Взамен же они требуют соблюдать традиции. Он не смог смириться с мыслью делить то, что считал своим, с кем-либо ещё хотя бы формально. Сейчас я понимаю: его гордыня не уступала моей, если не превосходила её. Тот, для кого место в Королевской Гвардии являлось пределом достижений рода, заполучил в свои руки наследницу престола. Украсть из-под носа Железного Трона его принцессу — то, о чём будут помнить века, вписав его имя в летописи. Споют сотни лживых песен; назовут героем или злодеем, но неизменно великим. А мне останется лишь его гордыня, но не любовь, и в Эссосе я стала бы заложницей и рабыней, выполняющей его прихоти, влача жалкое существование у ног мужчины, теша его самолюбие за то, как он преклонял колени перед девчонкой, терпя её капризы.       Я прижала ладонь к губам. Слухи — слухами, но в откровенном рассказе Рейниры не звучало попыток оправдаться любовью; лишь одиночество и юная опрометчивость, и очень, очень страшное будущее, которое, к счастью, не случилось.       — Иногда я жалела, что не упала сразу, но с Деймоном. Потому что, думала я, иначе мне не было бы так гадко потом, так стыдно, не хотелось бы содрать с себя кожу, ибо он никогда не предавал меня. Но взамен я выучила один из самых болезненных уроков в жизни, чтобы, как верю теперь, защитить тебя и своих дочерей.       — Ты?.. — начала я, опустив взгляд на её живот под обычным платьем.       — Нет, — засмеялась сестра, и смех её разлился свободно, без груза оживших в беседе воспоминаний. — Я пока не беременна вновь! Но Бейлу и Рейну я считаю родными дочерьми, и поверь, они не избежали таких же нравоучений, как и ты. Я беспокоюсь за вас, — провела она ласковой рукой по моей щеке. — И за тебя — особенно. Джейса и Люка, вздумай они позволить себе лишнего с доверяющими им принцессами, я и Деймон можем одёрнуть сами. Эймонда приструнить некому. Это не значит, что мы бросим тебя в беде, но официально у меня и Деймона нет права решать его судьбу.       Я захотела возмутиться, что могу себя защитить сама, но вспомнила, каким разгромным поражением обернулась жалкая попытка в нише — дядя за такое позорище наддал бы мне тренировочным мечом так, чтобы неделю сесть не могла, — и скисла. Предположила неуверенно:       — Отец?       — Мужчине легко всё отрицать, а ты себя только опозоришь перед королём и Алисентой, потому что без неё разбирательство не обойдётся. Это вариант худшего развития событий. По глазам вижу, можешь не говорить: да, твой брат с Деймоном похожи, в них обоих сходно сыграла кровь Алиссы и Бейлона. Пусть Эймонд не скрывает, что хочет брака с тобой, что не собирается отказываться от ответственности, ежели она достанется ему, и, наверное, в это можно поверить. Но жизнь бывает непредсказуема, моя милая Хэл. Наш дед умер от внезапной болезни живота в расцвете лет.       Я знала, от чего и как умер дед — гнойное воспаление аппендикса и перитонит, которые ещё не умели лечить, — и не могла поспорить с Рейнирой, поняв, к чему она ведёт.       — Эймонд — хороший воин, здоровый мужчина, у него есть Вхагар, что прекрасно защитит всадника. Но судьба любит коварно наносить удар в спину, когда его вовсе не ждёшь. Вы преступите традиции, подумав, что рано или поздно отец смилостивится и даст благословение на брак. А завтра его постигнет внезапная доля: очередная война с Триархией, смерть старой драконицы в полёте, нежданная болезнь — и ты останешься одна, незамужняя принцесса с опороченной честью.       Я спряталась в утешающих объятиях Рейниры, пытаясь совладать с накатившим заново страхом, не так давно ставшим куда более осязаемым. Два с лишним месяца назад жизнь Эймонда уже висела на волоске буквально в моих руках. Кто знает, что стало бы, если бы не мейстер Джерардис, когда-то взявший наивную девчонку в ученицы и не отвергавший категорично её диковинные идеи о целительстве скопом, благодаря чему мы оба многому научились друг у друга, чтобы спасать близких?       — Не рискуй собой и им, — пробормотала сестра мне в волосы. — Я не призываю тебя отвергнуть зарождающиеся чувства, если они принесут счастье. Но прошу об осторожности.       Я молча устроилась удобнее так, чтобы обнять её в ответ. Как же мне раньше не хватало Рейниры в Красном Замке! Её любви, заботы, оберегающего огня и поддержки. Я думала, что старшая принцесса не одобрит попытки довериться тому, кто давно показал себя в отношении её детей и меня самой не в лучшем свете. Но Рейнира мудро помогла мне посмотреть на ситуацию со стороны, не пытаясь переменить моё решение.       — Я так тебя люблю, — шмыгнула носом я, жмурясь и вдыхая тёплый аромат её любимых масел, подаренных Деймоном на последнюю годовщину их брака. — Спасибо, что ты со мной. Я очень скучала без тебя здесь!

***

      Деймон вернулся под утро: Рейнира проснулась на скрип двери, когда за окном едва посветлел небосвод. Выражение лица любимого мужа, которого она знала с малых лет, говорило само за себя. Он словно разрывался между хохотом, растерянностью, смущением и лёгким оттенком вины. Последнее заметно уступало первому.       Принцесса надела шёлковый халат, привезённый ей мужем из Эссоса, ступила в мягкие туфли и уселась в кресло у обеденного столика, лениво пощипывая оставшийся с вечера красный виноград.       Супруг скинул с себя верхнюю одежду и сапоги, опустился напротив, с блаженным стоном выгибая спину и вытягивая освобождённые ноющие ступни.       — Как Хэл? — опередил он вопросы жены.       — В порядке. Ничего непоправимого мальчишка натворить не успел, хотя я не совсем уверена, как всё случилось на самом деле. Эйгон ведь увидел их не сразу. И Хэл слишком очевидно промолчала, когда я предположила, что защитить её некому.       — Что значит — некому?! — приподнялся в кресле Деймон. Рейнира жестом попросила его успокоиться, и брат Визериса, гневно фыркнув, с неохотой подчинился, решив дослушать жену.       — Важно то, что сестра не озвучила известные нам фразы про свои любимые кинжалы и твои навыки. Либо это произошло слишком неожиданно, и Хэл не успела попытаться… либо попытка оказалась неудачной, и потому она не решилась зарекаться впредь.       — Я этому ублюдку член отрежу! — вспыхнул снова Таргариен, добела сжимая ручки кресла. Пусть Хэл он любил вовсе не так, как Рейниру, а по-отцовски, но ни одну из своих девочек он никогда не позволил бы обидеть! Тем более, какому-то вору-Хайтауэру! Всю приязнь, возникшую было к юнцу, как ветром сдуло.       — Хэл цела, я её слегка прощупала, но она не вздрогнула от боли, видимых следов нет. И она не зла или подавлена. Скорее всего, обошлось по согласию.       — Скорее всего?! — не утерпел Деймон. — С каких пор мы полагаемся на «скорее всего»?       — С тех самых, как Хэл сделала выбор. Не так уж у неё много вариантов, если ей нужно остаться в Красном Замке с нами; а она этого хочет осознанно, не просто по привычке. Либо Джофф, либо её братья; из них двое ещё малы, Эйгон определённо уступает ей в характере, чего сестрёнка в муже не потерпит. И только Эймонд пошёл против воли отца и собственной матери, пролив за неё кровь, хотя не был обязан. У нас есть причины для неприязни, но если он сможет её защитить, почему бы нам не довериться Хэл?       Перенервничавший за короткий промежуток времени Деймон дотянулся до кувшина и плеснул себе в кубок холодной воды, от которой заломило зубы, но слегка утих порыв найти мерзавца и как следует отучить его даже смотреть в сторону девушек рода Таргариен.       — Защитить от собственной матери и Отто? — скрипнул мужчина клыками. — Ему это не придёт в голову, зато она окажется во власти зелёных предателей, особенно когда забеременеет. Чудом будет, если у неё не отнимут ребёнка, чтобы манипулировать ею.       — Ты думаешь, кто-то сможет остановить Хэл с Пламенной Мечтой? — приподняла бровь Рейнира. — Мы с ней недавно летали в окрестностях вместе, и Мечта слышит её желания без слов. Не сомневаюсь, что драконице хватит сил порвать цепи и добраться до своей всадницы, если она почует с ней беду. К тому же, Мечта в Гавани уступает по размерам только Вхагар, но быстрее и маневреннее. Ты сам тренировал нас.       Деймон вздохнул: Пламенная Мечта — действительно одна из крупнейших живущих драконов, вторая или третья после Вхагар, если считать Каннибала и, может быть, Овцекрада. Пусть многие называли Вермитора по примеру деда Джейхериса тем, кто держит в плену хозяев облетаемых королём замков! Серебристо-голубая драконица проклюнулась на пару-тройку лет раньше на руках первой Рейны Таргариен, что была старшей сестрой Старого Короля, и долго жила на воле, пока Вермитор и Среброкрылая гнездились преимущественно в Драконьем Логове. Когда Мечта вернулась на Драконий Камень, Деймон много времени потратил, чтобы выследить, как встретятся потомки Мераксес. Мечта практически не уступала младшему брату в длине тела и размахе крыльев, была легче, но превосходила в скорости. К вящему злорадству и гордости Деймона, племянница сумела установить с ней прочную связь, обойдя в этом Эймонда. Потому что Хэл и Пламенная Мечта, если всё же случится очередной виток конфликта, помогут удержать баланс сил драконов, конкурируя с Вхагар, а вместе с ним или Рейнирой способны одержать победу.       Рейнира встала и пересела на колени к задумчивому мужу, обнявшему её и притянувшему к себе, слушая мерный стук её сердца.       — Дай мальчику шанс доказать, что он способен меняться и мыслить самостоятельно. Я долго полагала, что мои братья по отцу безвозвратно испорчены попустительским воспитанием Алисенты, но несколько месяцев с Хэл приоткрыли двери в их сердца. Эйгон понимает, что никогда не будет допущен до власти сам, и не гонится за ней. Помнишь, что рассказывали дети? Среди порочащих его же самого выходок он задаёт всегда один и тот же вопрос: любят ли они его? И сделает что угодно, если поймёт, что да; он уже тянется ближе к ним, чем к матери. Дейрон — прекрасный юноша, честный, любознательный, открытый. Он мог бы с равным успехом стать гениальным мейстером, но хочет защищать отца в Королевской Гвардии. Он обещал мне защищать и меня, когда я взойду на Железный Трон, — услышал в голосе Рейниры улыбку Деймон. Но далее продолжил сам, потому что зверя внутри среднего племянника понимал лучше:       — А Эймонд — одержим. В Пентосе я видел пару мальчиков, болезненно зависимых от матерей, смотревших на них глазами рабов, мечтавших о том, чтобы не разлучаться с ними, купить внимание любой ценой, пытавшихся вытеснить отца или память о нём собой во всех смыслах. Да, моя любовь, во всех. Пусть в случае с племянником, понаблюдав за ним, я выдохнул, избавившись от самых мерзких подозрений, но меня тревожит его голод, который он направил на одну Хэл.       — Но вы же повели его в бордель? — отстранилась Рейнира, заглядывая в лицо мужу. Прикусила губу в ожидании ответного рассказа.       И Деймон не разочаровал её.       — Его тащили так, что в дорожной грязи тянулось две колеи каблуков. Если бы он был трезв, как обычно, ещё неизвестно, случилась бы ли эта история. Впервые такое видел, даже обомлел: вдруг он вовсе только по мужчинам, как… кхм, скрывает, но почему-то лезет к Хэл? Послал сомнения в Пекло, на месте, думаю, станет явным. Всяко лучше понять наклонности заранее, да и чтобы он в первый раз не сорвался на сестре и не опозорился, в прошлую-то попытку у Эйгона его приучить не вышло. Эймонд всё возбуждение в бою сливает, потому дерётся яростно, но открывается чаще, чем мог бы, чтобы стать по-настоящему непобедимым. Попросили одну опытную девицу, другую — невинную, и парня посмазливее — есть, из кого выбирать по вкусу, да хоть всех по очереди или сразу. Хозяйка расстаралась, свечи и благовония для желания запалила, мы оружие с плащом и сапогами отобрали и там его с ними заперли. Вопли, стоны, охи, мебель трещит — кажется, пошло дело.       Порочный Принц оценил вздёрнутую в прохладном ожидании бровь Рейниры, скептически откинувшейся на боковину кресла — и поднял руки:       — Эйгон пошёл отдохнуть сам, умаявшись, а я — человек женатый, ждал, когда можно забирать готовенького. Через час притихли, потом слышу: пока постанывают. Ладно, выждал ещё немного, затем отпираю — думаю, стул в меня уже не полетит. И что: вокруг бардак, опытная молодую ласкам на парне учит, когда-то запертые наглухо ставни валяются под окном, Эймонда нет — в окно вылез, подлец, только деньги зря на него извели. Без сапог, как был полуголый. Эйгона дёргать не стал, забрал вещи и бросился в погоню. Настиг почти у самого замка: замёрз, как нищий зимой, трясётся, но протрезвевший и злой. Ноги тряпками обмотал, в рваное одеяло закутался, весь белый и уже простуженный. Пригрозил, что если я или Эйгон кому-нибудь об этом расскажем, то он убьёт нас обоих. В общем, сейчас это чудовище отогревается в кипятке, и хорошо, если Хэл впрямь не узнает, по чьей милости оно может схватить лихорадку.       Рейнира не удержалась, против воли и прежнего настроя захихикала, как девчонка. Невольно Таргариен поддержал её смешком, понимая, что сегодняшнюю историю в борделях всё равно будут шёпотом рассказывать и после многих лет, даже когда её участников не станет на свете.       — То есть желание верности стало настолько удивительным для тебя? — насмешливо протянула супруга, скользя пальцами в гладких прядях его волос.       — Нет, — вздохнул мужчина. — Не в этом дело. Но он не признаёт полумер, не жалеет себя и не умеет жалеть других. Я боюсь, что Хэл не будет счастлива в огне его ревности, потому что от неё он будет требовать столько, сколько она ему дать не сможет, а могла бы — только полная дура. В отличие от Эйгона, Эймонд как раз жаждет власти.       Старшая наследница поднялась, чувствуя, что засиделась на любимом, который наверняка ног не чувствовал, но молчал.       — Я думаю, что в твоих словах есть доля правды, но не вся. Что знаем мы о нём в итоге? Честолюбивый, изворотливый, упрямый, верный…       — Но кому именно? — бросил в пустоту вопрос Деймон, однако Рейнира не стала отвлекаться.       — …и способный держать свои клятвы. Никого не напоминает?       — Ничуть, — отрезал мужчина, подпирая кулаком подбородок и с нежностью наблюдая за мерившей шаги перед ним любимой.       — Кровь ваших с отцом родителей, — повторила принцесса то, что успела поведать младшей сестре. — Дай шанс сыну моего отца и твоего брата, как ему даёт шанс Хэл. Она — не меньший дракон, нежели мы, и она увидела в нём что-то, заслуживающее внимания.       Деймон поднялся и поймал Рейниру на очередном повороте, обвил руками талию, не утратившую своих привлекательных очертаний под свободной одеждой, оставляя последнее слово за ней, доверяясь ей. Племянницы вечно что-нибудь придумывали с едой, не вовлекая в свои эксперименты мужчин, и в целом вели довольно активный образ жизни драконьих всадниц, чтобы успевать значимо поправиться. Пусть овал лица и плечи Рейниры округлились, а грудь, живот и бёдра стали мягче после неоднократных родов, Деймон по-прежнему обожал её пуще белого света. Она была своей, родной, любимой, желанной; их род всегда был тактильным и чувствительным по натуре, просто чужакам не дозволялось это замечать. День без объятий и поцелуев не считался прожитым впустую, если только проведён в отлучке по стоившему благополучия Дома Драконов поводу.       Таргариен прижался лбом ко лбу своей супруги, промычав один из прилипчивых валирийских мотивов, что часто наигрывали младшая дочь и племянница. Рейнира запустила руки за воротник, прижавшись всем телом и поглаживая его шею, потёрлась носом о нос, потом легонько боднула его, заставляя поднять голову, и прижалась мягкими губами к его губам, вовлекая в неторопливый поцелуй, обещавший гораздо большее.       Кажется, недавно он думал, что ночные забеги уже не так хороши для его стареющих костей? Мимолётное заблуждение! Драконы не стареют, они матереют, и огонь, растекавшийся в его жилах, подтверждал это лишний раз. Деймон подхватил жену на руки и бодрым шагом понёс в кровать. Может, вскоре у них родится и общая дочь, раз старшие скоро заведут собственные семьи?

***

      Голова раскалывалась, нос заложило, а горло при каждом вдохе словно окатывало кипящей сталью. Эймонда знобило, он укутывался в своё одеяло, дрожа под ним, стараясь дышать как можно реже. И разрывался между двумя желаниями: чтобы Хэл пришла к нему, как валирийская богиня милосердия, и вновь спасла от болезни — и чтобы никогда не увидела его таким слабым, беспомощным, и, не приведите боги, не заболела вместе с ним!       Он не вышел к завтраку, провалившись в короткое забытьё, из которого его вырвал грохочущий стук в двери, а затем вокруг засновали слуги, мейстеры, промелькнула мать в излюбленном глухом зелёном платье с тяжёлой семиконечной звездой на груди. Как преграждающая цепь на святыне — не тронь, не подходи. Бедный отец.       Ты представляешь меня в желчно-зелёном цвете? — явственно прозвучал в ушах ироничный голос сестры, и Эймонд отрицательно замотал головой, не видя, от чего именно отмахивался в настоящем. Он видел Хэл в чёрном, синем, голубом, красном, фиалковом, золотом, а представлял — в белом свадебном, и тонкие сильные пальцы на своих плечах, и жар её дыхания и обнажённого тела. Он должен ей подарок на свадьбу, вспомнил Таргариен, и долго и мучительно придумывал, что мог бы подарить сестре.       Эймонд знал, как старательно подбирала подарки Хэл для своей семьи, часто прикладывая к ним руку сама. Отцу она по поводу и без оного дарила ручные поделки для его Валирии, которая обзавелась оживляющим кружевом металла, ткани и самоцветов в многочисленных драконьих монументах, арках и шпилях. Матери отдарилась дорогим шёлком. У него с боковой стороны камина висела чёрно-алая паутина из металла и шёлковых нитей, изображавшая свернувшегося полумесяцем дракона, с вплетёнными в неё острыми бусинами валирийской стали и подвесками из мелких чешуек Мечты. Редким гостям она не бросалась в глаза, но Эймонд, как последний лирический рыцарь из слащавых песен, каждый вечер рассматривал её перед сном, думая о Хэл, о её внимании, о том, что она могла изранить все пальцы, несмотря на то, что между ними на тот момент ещё сохранялось противостояние.       …Её настороженные глаза, когда она дарила ему свёрнутую ткань, наверняка готовая к гадостям из его уст. Тогда он ощутил, как сильно хочет обнять её, стереть заслуженное недоверие, поблагодарить жарче, чем выдавленное из груди: «Спасибо, очень… искусно». То, что она впервые использовала такое личное, бесценное, как чешуя её дракона, для кого-то, кроме себя, на его памяти…       Дейрон на свои именины выклянчил очередную плетёную тварь, а на тайных посиделках, посвящённых именинам Эйгона, Эймонд слышал, как младший брат мерился с третьим сыном Рейниры собранными от Хэл коллекциями. Джейс признался, что предпочитает оружие и снаряжение для дракона, Люцерис мог обскакать по размерам личной иноязычной библиотеки с прилагавшимся переводом на валирийский или общий любого из них.       — По крайней мере, от книг не укачивает, — брякнул он под хищными взглядами дядей, а его братья со стоном закрыли лица руками.       — Это шутка? — выдавил Эймонд. Наследник Высокого Прилива и драконий всадник боится… кораблей?       Он перевёл взгляд на Хэл и Рейну: младшая дочь Деймона уткнулась лбом в плечо кузины, утешающе поглаживавшей её спину, прижалась щекой к белой макушке со сплетёнными в высокий толстый узел волосами.       — Скоро перестанет! — грозно хрустнула пальцами Бейла, которой тётя Рейнис позволила остаться в столице до именин Эйгона. — Вот до конца первой осени и перестанет, да, Люк?       Эймонд почуял, что час полноценной расплаты за старое близок.       — А мы с радостью поможем, верно, Дейрон? — с доброй улыбкой голодной Вхагар пообещал средний сын Визериса, и младший брат с готовностью закивал.       Люк почему-то почти две недели до пира пытался прятаться от них по своим покоям и материнским, но без особого толку.       Сама Хэл с облегчением выдохнула, когда выяснила у них, что, несмотря на распутный образ жизни, их старший братец имел талант к языкам и неизмеримую жажду побывать на других берегах. Надеялся однажды скрыться от обильных интриг вокруг, державших его за идиота, коим он в последнее время казаться перестал. Затем сестра методично пересмотрела запасы королевской библиотеки и забралась в комнату Эйгона в его отсутствие, определив то, что имелось в наличии — и чего, на её взгляд, не хватало. Дейрон пребывал в восторге, карауля у порога, готовясь отвлекать, если братец надумает вернуться в неудачный момент. Эймонд, от которого не укрылись эти пляски, хмыкал, присматривая за обоими: в последние годы он поздравлял брата с раннего утра подзатыльником и маканием в бадью с холодной водой, чтобы тот, начав отмечать загодя, к обеду обрёл приличный вид и не расстраивал родителей. А до того, как средний принц вошёл в силу, этим занимались гвардейцы, тянувшие соломинки на почётную миссию (сир Вестерлинг невинному развлечению не препятствовал, полагая, что принц должен извлекать уроки, а не повторять одни и те же ошибки).       Что же до подарка — когда-то зачитанный, судя по помятости страниц, четвёртый том о валирийско-гискарском противостоянии лежал в покоях в дальней стопке, давно покрывшейся пылью. Хэл позже высказалась с восторгом: и что второй том лишь казался поначалу скучным, первый не уступал последнему, а без третьего понятны не все события и итоги четвёртого. И книги повествовали не столько о войнах, но и о народах, содержали основы их языков, ссылки на культуру и обычаи — крайне полезное чтиво для поездки по заливу Работорговцев или чтобы больше узнать о старой Валирии. Одно полное иллюстрированное собрание уже имелось у Люка благодаря Пламенной Мечте и недельной отлучке в сопровождении Деймона и Рейны, но Эйгон вполне мог обойтись без ярких картинок, а карты и маршруты переносили всегда. Так что Хэл списалась со знакомым торговцем, заодно собрав заказы у родни, а через несколько дней вернулся один из воронов с весточкой, что книги и прочее отправлены на «Золотой Стреле», которая должна прибыть накануне праздника. А целое утро непосредственно именин они с Хэл потратили на совместный поиск Эйгона, ибо за несколько недель, как сестра начала показывать им ходы Красного Замка, кое-что выучил каждый. И старший братец, не изменяя привычкам, решил впервые за долгие годы проснуться самостоятельно и похмелиться перед именинами как полагается, а не с низменной бранью на высоком валирийском отбиваться от злобного младшего братца и стараться не утонуть в день своего появления на свет.       Нашли за стеной библиотеки в тайном алькове, укрытого плащом, с не опустошённой до конца бутылкой золотого арборского, и извозились с ног до головы, пока Эйгон не перестал отбиваться и поклялся, что пойдёт, только хватит заламывать руки и толкаться, последний сон пропал, Пекло вас раздери!       — Зато без воды! — радовался он, сопровождаемый до своих покоев. У которых уже ждали Джейс, Люк и Джофф с Дейроном, стоя подозрительно кучно. Эйгон почуял подвох и взбрыкнул в очередной раз, но старший племянник сменил Хэл, подмигнул, и они заметили за ногами мальчишек два ведра, от которых на расстоянии тянуло холодом. Эймонд не сдержал довольной ухмылки, заволакивая с Джейсом братца из коридора в предусмотрительно отпертые комнаты.       — Традиции надо соблюдать, — нравоучительно сообщил он Эйгону. — С днём именин!       Младшие мальчишки хором подхватили вёдра, делая шаг следом, Хэл поспешила удалиться, а они с племянником едва успели отпрыгнуть в разные стороны. Отчаянный вопль, полный безысходности, эхом прокатился по всему этажу.       Новое, непривычное, слишком личное, но бодрящее так подходило поздним посиделкам и не понятным никому, кроме участников, смешливым намёкам, что Эймонд почти перестал жалеть о прибытии родственников со стороны Рейниры и Деймона. По крайней мере, вид насквозь промокшего и стремительно трезвеющего Эйгона стоил части неудобств. Пока тот решительным глотком не допил остатки вина из спасённой бутылки и не возжелал разбить её об их головы, но право же!       Понимание до сих пор таяло на языке горько-сладким ядом. Отныне он не чувствовал себя прежним — одиноким, вынужденным выгрызать любые крохи внимания и, что таить, любви — но не всегда понимал, как себя вести в компании среди равных. Хэл сновала среди них как рыба в воде, она около четырёх лет жила среди постоянного гама, перебранок и шуток, когда все чувствуют локоть друг друга. Эйгон покупал себе иллюзию похожих чувств в загулах по Блошиному Концу. Дейрон охотно включался в игры с сестрой с малых лет, и новообретённое общество племянников-ровесников и кузин не тяготило младшего принца.       Эймонд же предпочитал держаться поодаль, не отрекаясь от тех, кто первый протянул ему руку, и не сближаясь излишне. Разговоры о помолвке и браке Хэл вкупе с открытыми за неё состязаниями обнажили спрятанные глубоко, чтобы не догадаться никому о его уязвимости, чувства, словно содрали швы с не зажившей раны и распахнули её на всеобщее обозрение. Оказалось, что проще потерять руку или даже оставшийся глаз, нежели отпустить её в лапы другого мужчины. Что его сердце откликалось не только на азарт боя, но и на ту, которая заслуживала добра за свои дела, — и которую никогда не стали бы защищать в Красном Замке. Которую он мог защитить — как и надеяться искупить свою вину перед ней. Выплатить кровью старый долг, чтобы однажды она взглянула на него не только как на врага и надсмотрщика. А как на зрелого мужчину, преподносящего ей жизнь в дар, увидела в нём достойного защитника и верного мужа, отца своих детей. Как страшно и тяжело было ему, надменному, непримиримому, говорить о своей истинной слабости — о не свойственных с виду чувствах — сестре, которая, Эймонд знал, не разделяла их!       Но если бы молчал, отступился, то день назад не целовал бы Хэл, слыша её дыхание, запах и биение крови в ушах, чувствуя её тело, прижатое к нему; не ведая ничего, кроме того, что он, наконец, там, где и должен быть: в её объятиях. И она ответила ему, не сразу, но ответила!       — Хорошо провели вечер? — спросил кто-то рядом, и Эймонд с трудом приоткрыл глаз, не будучи уверен, наяву он услышал или опять заплутал в своей памяти. Подле него сидел отец, опираясь на чёрную трость с драконьей головой на рукояти.       Слова так и остались внутри из-за пропавшего голоса и распаханного болезнью горла.       — Мой сын победил более полусотни лучших воинов Вестероса, но из прогулки по городу вернулся босой и без оружия, зато с лихорадкой. Я был лучшего мнения о тебе, чтобы поддаваться на провокации твоего дяди.       Эймонд мучительно застонал в отрицании. Он понимал, что поступил глупо, но инстинкт погнал его прочь из борделя, несмотря на потери. Слишком велик оказался соблазн, против которого с трудом выстояли презрение к мимолётным связям со шлюхами и понимание, что тащить потом такое к Хэл — надругательство над честью любимой сестры. Потому что невинная с виду Хэл вскоре после возвращения в рамках воспитания Эйгона с присущей вредностью и мстительностью просветила братьев о болезнях, передающихся во время соития. К тому же последствия в лице бастардов имели вес для них обоих. Эймонд не желал сеять дикий овёс и причинять тем боль Хэл. У него будут только законные дети от любимой сестры!       — Вас видели, — по-своему понял его Визерис. — Нет смысла лгать. В одном из любимых борделей Деймона.       Дяде пора поменять предпочтения, — мрачно подумал Эймонд. — Или припугнуть его обитателей получше.       Отец тяжело вздохнул, наклонился поближе:       — Хоть сапоги бы забрал! Или объясни, я не понимаю, почему окно? Неужели девки нынче стали такие страшные, что от них только со второго этажа выпрыгивать?       Нет, только не выслушивать о похождениях и наставлениях самого отца!       Король полюбовался побагровевшим сыном, содрогающимся в приступе кашля, наказавшим самого себя. Эйгон наотрез отказался что-либо пояснять, но вид имел насмешливый. Деймон похлопал брата по плечу и попросил не трогать мальчишек, мол, их же отец не допытывал. Визерис и не стал бы, но только если вылазки не грозили бы здоровью и жизни самих сыновей.       — Неужели всё так плохо? — сочувственно поинтересовался отец. — Ну, ничего, в первый раз всякое бывает.       — Не было… ничего, — захлёбываясь и едва не рыдая от рези в глазу из-за слишком яркого света свечей, едва слышно прохрипел принц и предпринял попытку накрыться подушкой от унижения.       Король издал задумчивое мычание.       — Ну… можно посоветоваться с мейстерами, они знают средства, чтобы помочь мужской силе. Правда, в роду вроде как не случалось сложностей у нас и отцов, по крайней мере, по молодости…       Эймонд тихо завыл от позора перед понявшим всё не так отцом. А потом вспомнил о выходившем в его покои тайном проходе и Хэл, способной явиться со снадобьями вечером, и истово взмолился от глубины души всем известным богам, чтобы она не сочла слухи о его лихорадке серьёзными и не услышала всего этого, стоя, например, в паре ярдов за стеной. Впервые молодой Таргариен проклинал судьбу за то, что она обратила на него внимание отца в самый ужасный момент, какой можно представить.       Когда король, сокрушённо покачивая головой, ушёл, Эймонд долго настороженно прислушивался к тишине и треску поленьев в камине. Не раздастся ли скрип скрытого механизма?       В очередной раз его разбудило прохладное прикосновение к спине, от которого он напрягся, как натянутая тетива лука.       — Горишь, как печка, — шепнула Хэл. — Кивни, если не можешь разговаривать.       Светлейшая душа, сестра погасила большую часть свечей, оставив ему терпимый полумрак, устроила свежие травяные примочки, помогла промыть живой глаз и слепую глазницу, которая не утратила до конца возможности слезиться. Выдала густой отвар, от которого язык и горло онемели до полной потери чувствительности. Эймонд поймал руки сестры и поцеловал ладони, не в силах выразить признательность иначе, нехотя смущённо отстранился.       Глаза Хэл мерцали драгоценными камнями, и она слишком естественно смотрелась в его комнате, чтобы куда-либо её отпускать. Но Эймонд не мог удерживать её на женской жалости. Очертил губами, зная, что она поймёт:       — Спасибо. Ты должна отдыхать сама.       Сестра наклонилась ближе, и ему на мгновение показалось, что она поцелует его так же нежно и маняще, как в первый раз. Постарался подвинуться так, чтобы она не заметила его нараставшего возбуждения.       — Поправляйся скорее. Мы планируем неслучайную поездку к Баратеонам, и для этого нам нужно тренировать наших драконов вместе, чтобы приучить их друг к другу.       Он нахмурился: ему не нравились чужие мужчины сколь угодно благородного или нет рода в опасной близости от Хэл. Она вдруг улыбнулась уголками губ, но озорно, и сердце Эймонда пропустило удар:       — Эйгон собирается подобрать себе невесту. Ведь второй сын не может жениться вперёд первого.

***

      Пламенная Мечта едва не пропахала когтями стену Красного Замка, огромной тенью проскользив в крутом повороте над испуганным людским гамом. Деймон, направивший Караксеса выше, не осмелился пикировать, остерегаясь промахнуться или с обоими драконами влететь в Твердыню Мейгора, снеся её, а Рейнира отстала на целых две мили. Хэл справилась с поводьями, и её драконица в два взмаха поднялась к ним. Красный дракон был легче для того, чтобы сталкиваться в лоб с более старым зверем, чем и воспользовалась племянница, перехватывая инициативу. Деймон и Караксес удачно ушли от огненного удара влево, надеясь атаковать в крыло, но Мечта резко сложила оба, уберегая их, и нырнула вниз, напоследок достав хлёстким хвостом под брюхо противника, снова раскинула крылья, вызывая новые вскрики внизу, и нацелилась на приближавшихся Рейниру и Сиракс, покинув пространство замка. Караксес закричал в оскорблении и гневе за дражайшую подругу, выровнялся и бросился следом. Женщины почти разминулись в небе, Сиракс дохнула на противника, но Мечта крутанулась вокруг своей оси, уберегая всадницу. Войдя в резкий поворот, нагнала и сцапала здоровенной пастью за первую треть хвоста тёмно-золотую драконицу, тряхнула их с всадницей пару раз из стороны в сторону, мешая выровняться и вырваться, бросила под себя и добила коротким языком огня сверху. Безусловное поражение, дракон без хвоста и всадника не может продолжать бой. Сиракс издала огорчённый рёв, но отлетела в сторону, повинуясь Рейнире, зависая в воздухе в ожидании развязки, потеряв право состязаться.       Караксесу удалось зацепить их когтями, за что едва не поплатился уже своим длинным хвостом. Кровавый Змей, научившись на примере Сиракс, быстро разорвал дистанцию, извернулся, плюнул огнём, слепя, и удачнее сблизился повторно, вцепляясь в голубую шею почти сразу за челюстью так, чтобы не дать дохнуть огнём во врага. Мечта сипло взревела, вытянула лапы и прижала крылья к телу, рывком завалившись на поджарого зверя и обхватывая его поперёк туловища. Караксес издал утробный вой, не в силах удержаться в воздухе за двоих, но клыки не разжал. Драконица несколько раз рванула их в раскачку, перехватывая поджарого дракона за основание шеи — Деймон прекрасно разглядел острые слоистые когти — и смогла оторвать противника, когда до земли оставалась тройка сотен ярдов, резко зависая на месте и посылая столп огня вдогонку. Караксес взвизгнул, заполошно забив крыльями, но Таргариена уже не было в седле: пользуясь тем, что Хэл не видела их с другой стороны, он удачным броском сумел зацепить металлическую «кошку» за поясничный гребень Мечты и теперь поднимался по чешуе драконицы. Караксес внизу выровнялся, обнажив пустую спину. Деймон услышал яростный вопль Хэл, и Мечта взмыла вверх, отчего мужчина соскользнул к драконьей заднице, повиснув на цепи. От ветра и высоты заложило уши, а драконица начала совершать обороты вокруг себя, закручивая их в одну сторону, но Деймон не успел ухватиться основательнее — внезапно Мечта сменила направление, резко нырнула в пике — и опять вверх, сумев вырвать «кошку» с грузом ценой порванной перепонки.       Какая глупая смерть, — подумал Таргариен, потому что в свободном полёте едва ли возможно размахнуться тяжёлой цепью и вновь достать до хотя бы вражеского дракона, и она только увлекала его быстрее к скалам, — а Караксес катастрофически не успевал догнать их.       Хэл направила Мечту вниз, и последним, что увидел Деймон, были сомкнувшиеся вокруг клыки. А потом — влажная тесная тьма, в которой невозможно дышать из-за специфической вони и стиснутой напрочь груди.       Прошло не более сорока ударов сердца, как живая тюрьма содрогнулась, сквозь зажмуренные веки почудился свет, и мужчина свалился на камни открытой галереи, пропитанный слюной и легко воспламенявшимся ядом дракона, натужно кашляя. Мечта приземлилась на гребень наружной стены Красного Замка неподалёку от Твердыни, откуда благоразумно разбежалась стража, и, освободив пасть, издала ликующий рёв, смешавшийся со значительно уступавшим ему воплем:       — Да, Мечта! Больше не подловишь, дядя!       Тут же показалась настороженная морда Караксеса, оттеснившая с ревнивым гулом соперниц, и Деймон вскинул руку, показывая обеспокоенному зверю, что жив, и отпихивая его морду от себя.       — Давай, друг, лети с Сиракс в Логово. Будь умницей, — прохрипел принц, и дракон нехотя послушался.       Незадолго до отлёта Хэл с Драконьего Камня им с Караксесом действительно удалось похожим образом загарпунить её и Мечту, и племяннице пришлось признать поражение в седле со сталью у горла, когда Деймон подобрался сзади. Что ж, обе извлекли из этого урок, и месть тогда сильно надувшихся Хэл и Мечты сегодня свершилась сполна. Но как она научила свою драконицу не жевать и глотать сразу всё, попадающее в пасть? Полезный трюк для захвата, потому что крупные драконы не так ловко владеют лапами, могут промахнуться по такой мелочи, как человек, или раздавить.       До возвращения женщин из Драконьего Логова в Красный Замок Деймон успел отмыться и теперь выслушивал отчаянные претензии Визериса, который только за голову хватался: старший брат всерьёз испугался за всех участников обычной тренировки, а работа в Замке встала на полдня. От прервавшегося заседания Малого Совета, участникам которого живо напомнили, кто такие Таргариены на самом деле, до последних слуг, с жаром обсуждавших увиденное вместо выполнения прямых обязанностей.       — Ты просто жалеешь, что не мог присоединиться к нам, как Рейнира! — поддел его Деймон, словно не замечая болезни брата, медленно прогуливавшегося с ним к обеденному залу. Визерис сделал вид, что замахивается тростью, но его губы тронула тень улыбки.       — Я так и знал, что тебя нельзя подпускать к племянницам! Ты их совершенно испортил!       — Таргариен рожден для того, чтобы летать, — закатил глаза принц. — Думаешь, они стали бы счастливее, проведя очередной скучный день в праздном копошении в тряпках и поедании пирожных?       — Рейнира — наследница престола, который будет защищать, хотя учти — ей не должно вступать в бой самой, коль её мужем стал победитель войны с Триархией. Но Хелейна! Моя милая девочка!       Деймон спрятал ухмылку, отвернувшись. Хэл маскировалась при дворе, но маска скромности и беспомощности трещала по швам, поскольку младшая племянница уродилась истинным драконом, несмотря на кровь Хайтауэров, характер имела соответствующий, и за прошедший год подавлять его стало невмоготу. Таргариен отлично её понимал, потому и устроил гонки и бой в небесах с Сиракс и Мечтой: ради счастья и смеха своих любимых женщин.       — Самое время летать, пока молодая и свободная, — пожал он плечами. — Рейнире всегда тоскливо на последних неделях беременности без неба.       — Так она не найдёт себе супруга, — заволновался Визерис. — Я не хочу, чтобы моя дочь уподобилась предыдущей всаднице Пламенной Мечты.       — Мы оба знаем как минимум одного, кого владение драконом и воля в небесах не унизят, а приведут в восторг.       Король неодобрительно засопел:       — Тоже мне! Я ещё помню слёзы моей девочки, и как она не узнала меня на Дрифтмарке. Боги миловали тебя, но нет ничего страшнее, чем потеря ребёнка.       Деймон нахмурился, и Визерис понял, что его слова прозвучали ужасно по отношению к Лейне и её нерождённому ребёнку.       — Прости меня, — искренне раскаялся он. — Однако тогда я почувствовал себя настолько растерянным, что поныне не могу забыть. Смерть жестока, но понятна. Беспамятство же… как если бы Рейнира вдруг забыла тебя, спрашивая, кто ты такой и что делаешь рядом, когда ты любишь её больше всего на свете — и теряешь её сердце.       — Это благословение? — подобрался Деймон в момент, который всегда неодобрительно умалчивался.       — Гореть тебе в Пекле, совратитель! Не допущу, чтобы и вторую дочь украли из-под носа!       — То есть не отдавать никому? — невинно уточнил Порочный Принц. — Определись тогда, брат, чего ты хочешь для Хэл.       Домашнее обращение вырвалось совершенно привычно, и Деймон не сразу заметил оплошности. Только король вдруг понурился, опираясь на трость сильнее.       — Я понимаю, что на Драконьем Камне у дочерей своя жизнь, но с Рейнирой у меня хотя бы было время. А Хелейна всегда казалась такой уязвимой и одинокой без подруг и игр. Я не знал, как мне с ней найти общий язык, не смог защитить от детской ссоры. Потому и решил, раз ей глянулось общение с сестрой, отпустить к ней, счастливый исполнить первое, о чём она попросила меня за свою жизнь. Вы хорошо воспитали её, моя нежная девочка расцвела и стала крепче духом, чего я прежде опасался не увидеть. Она так заботилась обо мне весь этот год, а я не знаю, как помочь ей теперь, чтобы о ней тоже заботились, любили и уважали. И когда ты видишь слёзы своей дочери из-за того, кто её пугает, — посмотрю я на тебя, как у тебя поднимется рука швырнуть её навстречу этому страху!       — Ну, когда это было? — миролюбиво поинтересовался принц, поддержав пошатнувшегося брата под локоть.       — Недавно! — пристукнул тростью Визерис. — Ещё и лето не минуло!       — Почему тогда разрешил их общение? — задал логичный вопрос Деймон. — Сам понимать должен, сыновья стали взрослыми, тут уже не дракой дело кончится, хотя в драке один на один я поставлю на Хелейну в ярости.       — Так вроде не пересекались они особо, только в общих залах, — забормотал вечно занятой отец. — Дочка у себя или в Кухонном замке досуг проводила — это сейчас с девочками твоими выбирается на свежий воздух чаще. Слуг гоняла по делу, со мной прогуливалась да приюту и простому люду покровительствовала, знаю уж я это. А Эймонд всё на полигонах с воинами или в библиотеке с наставниками.       — То есть и Вхагар он за Пламенной Мечтой не гонял, что та пару раз едва не цапнула их; и весь год Хэл по пятам не преследовал по Красному Замку и в Гавани. Я не говорю про арену, где он стоял с мечом наизготовку, — подытожил брат короля. — Прелестно.       — Мне дочка ничего не говорила, — ошарашенно охнул Визерис, невольно хватаясь за сердце. — А последнее… Я подумал вначале, что Эймонд Хелейне досадить хочет и славы ищет; но сам не хотел её рано из дома отпускать, вот и позволил. Потом только вспомнил, как он её руки просил, не лучше тебя, между прочим. Так пусть не думает, что получит! И с Алисентой я поговорю тоже!       Младший Таргариен нехорошо прищурился.       — Твоя… жена так Хэл на именины по лицу вмазала, что чудом шрамы не остались. Очень нежная материнская любовь, мы все заметили. По-моему, ясное заявление о приоритетах.       — Но шептуны…       Огорошенный взгляд Деймона так и говорил: «То есть, чей именно это был мастер над шептунами, ты так и не понял?». Король вздохнул, с грустью предпочтя рассматривать шпалеры по пути, чем снова спорить о конфликтах старшей ветви потомков с Хайтауэрами.       — Хелейна не говорит о проблеме, с которой может разобраться сама, брат, — со вздохом озвучил Деймон, памятуя о просьбе Рейниры довериться. — Поверь, я за неё волнуюсь не меньше твоего, и извини, Эймонда убью лично за одну мысль навредить нашим дочерям, заделаешь сына поудачнее в следующий раз. Но пока мальчишка показал себя не с самой худшей стороны, и сейчас дети общаются лучше.       — Просто ты вступаешься за своего молодого подражателя! — возмутился Визерис, игнорируя мученическое закатывание глаз брата.       — Мы не похожи! — прорычал Деймон.       — Ну да, тебя из борделя доставляют волоком, а не на своих ногах!       Таргариен прыснул в кулак, но не забыл и о другом своём обещании.       — Поверь, если кто способен сделать из Эймонда достойного мужчину, то только Хэл. В крайнем случае, она не постесняется скормить его Пламенной Мечте, как старшая сестра нашего деда скормила Фармана. Ты видел полёт дочери. Так ответь, кто кого, как дальновидно сказал мой старший сын, должен бояться на самом деле?       За обедом Хэл, вдали от чужих глаз получившая заслуженный выговор за опасные кульбиты от Рейниры, всё равно улыбалась, особенно неодобрению Алисенты. А Эймонд, наблюдавший со всеми опасный танец в небесах, жалел лишь о том, что с вредной Вхагар им так не полетать, и искренне радовался победе сестры.

***

      Разговор с сестрой заставил меня окончательно взглянуть на Эймонда и собственные колебания свежим взглядом.       — Это твой выбор, — сказала мне напоследок тем вечером Рейнира. — Если решишься идти до конца, то скоро начнётся самое сложное. Вы будете учиться быть вместе. Многое окажется непонятно, может раздражать и даже отталкивать. Я через такое проходила не раз. В любви легко не бывает, неважно, родственной или в браке, впервые или повторно вступая в союз. Если сложится, то будет у тебя и та, и другая, самая близкая, самая доверительная и ценная. Прозвучит жестоко, но Эймонд за тебя три дня бился не на жизнь, а на смерть, одиннадцать человек зарубил, едва не испустив дух, не говоря о количестве раненых. Я видела вас вместе, и как он меняется рядом с тобой. Пусть Деймон ворчит, но они похожи, особенно когда наш дядя был моложе. С опытом придёт и мудрость, и сдержанность, но поверь — любящий никогда не навредит осознанно.       Отнюдь не каждой девушке дано любить в браке по нынешним традициям, не говоря о любви взаимной. Ночью я продолжила размышлять о валирийском укладе, который спорен. Но Таргариены не первое поколение живут подобным образом, изредка разбавляя кровь и всё равно возвращая потомков под своё крыло. Что отец, что Деймон, дети Бейлона и Алиссы, единокровных брата и сестры от единокровных брата и сестры Джейхериса и Алисанны, ничем не отличались от прочих людей в худшую сторону. Ни здоровьем, ни разумом, а то и превосходя большинство силой и приспособленностью: уж сколько отец в одиночку противостоял сахарной болезни, не взирая на все усилия прежнего мейстера его добить, — не описать! Не говоря про легендарного победоносного дядюшку. Не отменить благородное воспитание, но и связь драконов с нами, и усилившееся после клятвы чувство родной крови порой пьянили разум своим превосходством над другими.       Есть ли подспудный смысл в родственных валирийских браках не только в попытках сохранить родовые особенности, но и во врождённой тесной привязанности к семье вкупе с недоверчивостью к остальным в нашей крови? Наш поцелуй с Эймондом явственно обнаружил, как реагировало моё тело на его близость. Я хотела в тот миг быть с ним, не помня о старых обидах.       Может, не будет дурного в нашем союзе? Визерис уже разбавил кровь рода, а Деймон с Рейнирой и без того счастливы, всегда вместе, едва ли надолго разнимая руки спустя несколько лет брака, и в каждом взгляде друг на друга столько любви и жара, что на столетия песен и памяти хватит. Все обитатели Драконьего Камня знали, что наследная принцесса и её дядя искренне любят друг друга, и боги подарили им награду за многочисленные испытания: соединиться с тем, кто сбережёт сердце другого. Лейна и Лейнор почитались, были оплаканы в своё время, но жизнь продолжалась, и всё встало на свои места.       Я дала Эймонду настоящую надежду, скрасив его простуду, которую он переносил отвратительно. Хотя до сих пор перед внутренним взором вставал его недоверчивый ранимый взгляд, когда он осознал смысл моих слов, и мне становилось горько от того, как он уже боялся поверить мне. Ведь ничьей вины, кроме моей собственной, в том не было. И я, слегка потупив глаза, добавила, что хочу узнать его ближе. Брат не был бы собой, если бы с нежданно прозвучавшим согласием не начал тут же ухаживать за мной на тонкой грани допустимого между просто кровными родственниками, занимая значительную часть моего дня. И если я не воспротивлюсь после того, как Эйгон справит помолвку, ухаживания сразу станут открытыми, заявляя о намерениях тем, кто не утратил надежды после моих именин.       Я не боялась оставаться с ним наедине допоздна, рассказывая многочисленные легенды и сказки разных народов, которые он слушал с интересом во взгляде вопреки старшим племянникам и кузинам, знавшим их почти наизусть. Что поделать, мне нравилось говорить о богах, героях, чудовищах, мотивах и моралях, — одна из слабостей, которой я не смогла противиться, когда брат внезапно начал обсуждать услышанное, спорить и искать истину с разных точек зрения, и тем растопил одну из толстых стен сдержанности между нами. Оказывается, мы читали одинаковые или похожие книги, но у каждого было своё впечатление, которым до сей поры не получалось поделиться ни с кем. Я вкладывала свою руку в предлагаемую им ладонь в вечерних прогулках по саду; разрешала накинуть на плечи плащ, если мы допоздна засиживались на верхних галереях, наблюдая за угасавшими в водах залива всё быстрее днями, негромко обсуждая спонтанные темы. Прижималась плечом к твёрдому мужскому плечу, склонив к нему усталую голову, позволяя себе привыкнуть к чужому телу и запаху.       Брат поначалу невесомо касался моей руки, если хотел обнять, и сжимал ладонь тогда, когда я сама приваливалась к нему. Конечно, постепенно мы притирались друг к другу, но не так легко, как невинные влюблённые дети. Со временем Эймонд стал смелее, запоминая, какие касания мне нравятся, и что я не препятствую его инициативе в рамках благоразумия — предостережения Рейниры накрепко отпечатались в памяти. Хотя, когда мы не могли подступиться к тому, чтобы объясниться в сохранявшихся сомнениях, поцелуи отлично снимали напряжение. Мне нравилось ощущать твёрдость его тела, крепость объятий, и когда его губы всё увереннее и откровеннее ласкали мои, а на языке таял вкус обоюдного желания, всё в мире становилось куда проще и понятнее. В такие минуты предрассудки исчезали, а драконица внутри наслаждалась страстью и вниманием, заставляя меня мурлыкать от удовольствия.       Но на что в повседневности Эймонд был прямолинеен и храбр, ни разу он не осмелился спросить вслух, почему я изменила своё мнение, хотя в лиловом глазу отражались десятки возможных догадок. Брат знал, что жалость я не путаю с любовью и в браке не приемлю, не чувствовал её от меня, но продолжал порой недоверчиво склонять голову, не преминув жёстче опутать руками мою талию. Мне казалось, что в конечном итоге он боялся потерять то хрупкое будущее, спугнуть спонтанное согласие терпеть его в течение всей жизни; цеплялся за когда-то данное слово заполучить мою руку, а потом добиваться сердца законной жены — лишь бы она уже не могла от него сбежать.       Какие бы чувства на самом деле ни испытывала.       Всё должно было выглядеть естественно: юные принцы и принцесса решили прогуляться в Королевский Лес, там кому-то пришла идея добраться до морских заливов и непременно посмотреть на шторм, вот и полетели через земли Баратеонов, а идея ночевать под голым небом в чужих землях оказалась сомнительной. Приносим извинения, преломляем хлеб и благодарим за кров, а дальше дело за лордами, на которых налетело целых шесть пока не женатых принцев и одна принцесса с драконами. Ладно, даже если вычеркнуть двоих официально помолвленных и двоих пока неофициальных валирийских традиционалистов, улов роскошный.       — Баратеоны не устоят, — заключила Рейнира.       А на всякий случай через несколько дней на них свалятся ещё две принцессы, чтобы уберечь наследников Железного Трона и Высокого Прилива от инсинуаций и провокаций. Леди просто искали своих женихов, как можно иначе? За это время присматриваемся к девушкам, вызнаём подноготные, советуемся, кто приживётся при дворе и не станет шпионкой, преданной не нам, и затем по возвращении отец договаривается о помолвке. Идея Эйгона вдохновила его, и он позволил слухам о длительной прогулке всадников разгуляться по замку, в котором подвизается великое множество свободных ушей. Так что все окрестные лорды уже втихую готовили для нас гостевые покои, а разбойники — мешки для выкупов, но последним мы шанса давать не собирались.       Молодые драконы привыкали друг к другу неплохо, Тессарион подчинялась в полёте Мечте, Солнечный Огонь не претендовал на первенство. Сложнее всего было с Вхагар, только недавно заново привыкшей к Пламенной Мечте как к другой крупной самке, не годной на роль еды или соперницы за самца. Хотя последнего для старой драконицы после Балериона не сыскать. А тут целый выводок шумных непослушных дракончиков, норовящих залезть в пасть старушке и пересчитать клыки.       Деймон неделю поднимался в небо с Эймондом отдельно, найдя его навыки для совместных полётов, мягко говоря, неутешительными. Брат скрипел зубами, терпел колкости дяди, а вечерами искал моих объятий и поцелуев, подлечивая раненое самолюбие девичьей лаской и утешаясь рассказами, как учились летать «по-правильному» мы с Мечтой. С точки зрения дядюшки, правильно летала только Рейнира, которую он же и натаскивал в юности тайком от своего брата. Остальным услышать от него нечто из разряда «это петух с блохой, а не всадник с драконом» в первый раз — настоящий комплимент.       Потом начали присоединяться мы с Мечтой, когда Вхагар приняла вернувшееся настырное присутствие Кровавого Змея, приняв, что так легко отыграться, как раньше, на уступающем ей на сотню лет самце не выйдет. Мы клином облетали побережье, возвращаясь, краем крыла цепляли часть Королевского Леса, намечая начало будущего маршрута, и не раздражали старую драконицу мельтешением перед её мордой.       — Сойдёт, — скупо проронил Деймон, когда мы опустились к вечеру около Логова. Эйгон с младшими уже закончил полёты, и смотрители увели почти всех драконов, остались только Огонь и Тессарион, перед которой золотой горделиво выгибал шею, прохаживался и старательно демонстрировал красивые розовые перепонки крыльев. Вхагар не проявила интереса к молодняку, фыркнула на Караксеса и с достоинством удалилась в пещеры сама, смотрители только почётным эскортом проследили, чтобы драконья мелюзга не нарвалась на вредную драконицу. Караксес рванулся на верхние ярусы, несколько раз кликнув и явно различив ответ Сиракс. Зато Мечта повернула на меня голову, слегка прищурила сине-серебристые глаза, которые так и говорили: «У меня тоже игривое настроение, как у тебя, я тоже хочу!».       — Ну что поделаешь, где я тебе здесь подходящего самца возьму? — развела я руками. — Уж извини, что Вхагар — не мальчик.       На периферии заржал в рукав дядюшка, потому что драконица снова посмотрела на Тессарион, склонившую на выверты Огня голову, перевела на меня по-детски обиженный взгляд и издала тоскливый рёв, в котором, судя по ошарашенным лицам мужчин, не только я услышала имитацию валирийского ударения:       «Хочу играть! Хочу!»       — Слетаем за Лес, вернёмся и полетим на Драконий Камень, погостишь недельку на Горе, — пообещала я, почёсывая горячий нос у самых ноздрей, где она могла почувствовать моё касание.       Дядя набрал в грудь воздуха: предсказуемо напомнить, что драконы — твари сообразительные, но не настолько, чтобы установить длинную логическую цепочку. Однако Мечта прекратила жаловаться, обдала меня тёплым дыханием, безошибочно посмотрела в направлении Драконьего Камня и с тяжёлым стоном отправилась вслед за прочими драконами. Разумеется, я не могла поручиться, что она поняла слова, но обещание помочь в моём голосе — точно.       Старший Таргариен прочистил горло и в чужие взаимоотношения «всадник-дракон» вмешиваться не стал. Отыгрался другим личным вопросом:       — Итак, дети, когда успели сбросить напряжение?       Я застонала: мало мне беспокоящейся сестры, ещё и дяде объяснять? С Рейнирой хотя бы не стыдно поделиться, когда она аккуратно расспрашивала меня, помогая разобраться в спутанных чувствах! Но попытка сбежать оказалась безуспешной.       — Стоять, Хэл, — срезал моё отступление Деймон. — Кругом. Не переглядываться! Посмотрим, кто лучше врёт, а то сдаётся мне, вы водите всех за нос. Повторяю вопрос один раз — когда?       Рука Эймонда инстинктивно дрогнула на угрозу, но мягкое движение кисти дяди у Тёмной Сестры напомнило, что с ним в бой лучше не вступать, если он разрешает договориться полюбовно. Брат стиснул кулаки и выступил вперёд:       — Я не бесчестил Хэл. И никто не посмеет опорочить её, пока я жив!       — Ответ неправильный.       — Единственный, который у нас есть! — огрызнулся средний принц.       — Твоя версия, Хэл, — буднично поинтересовался Деймон, но в его интонациях появились металлические нотки.       — Мы проводим больше времени вместе три недели как, — прикусила я щёку изнутри, отвечая на поставленный о времени вопрос, считая от именин Эйгона. Но не знала, как сказать прямолинейному дяде о сути наших взаимоотношений. Вот уж кто точно не поверит, что по юности молодые ограничиваются невинными ласками. Шагнула вслед, обняла Эймонда за талию со спины и выглянула из-за его левого плеча, заявляя права. — Я захотела, я сама позвала его. Но мой брат бережёт мою честь так же, как ты берёг в своё время честь нашей любимой сестры.       Дядя поперхнулся, видимо, вспомнив далеко не такое безобидное прошлое, как я предположила было со слов Рейниры; смерил нас острым сиреневым взглядом с весомой долей любопытства.       — Это не её вина. Прошу тебя, отпусти Хэл, — процедил Эймонд, наступая на горло собственной гордости. Мягко, но настойчиво освободился из моей хватки, приблизился к дяде на длину Тёмной Сестры. Я не удержала вскрика:       — Наказывать за поцелуи?       — Смотря куда целовать, племянница, — отозвался Порочный Принц. — А ну-ка брось, Хэл, ты знаешь, как я реагирую на сталь!       Эймонд обернулся, с удивлением глядя на мою руку у груди с вдетым на палец кольцом рукояти наполовину обнажённого из корсажа кинжала.       — Мы не сделали ничего плохого, — медленно выговорила я, стараясь не дать голосу сорваться вновь. Осознав же своё положение перед нахмурившимся Деймоном, освободила кисть и спрятала клинок обратно: бросаться на дядю сейчас — верх отчаянной дурости. Меня саму удивил столь сильный прорезавшийся защитный инстинкт. — Мы просто провели несколько вечеров вместе.       Даже не ночей, но тех редких минут и часов, в которых находили непривычный, удивительный покой друг в друге. И всё более я уверялась, что не проиграла в своём выборе, потому что Эймонд не требовал от меня немой покорности, позволял оставаться собой. Дела приютов? Новые опыты с мейстером? Полёты? Да, да и ещё раз да, особенно если вместе. И ведь они очень неплохо нашли общий язык с Джерардисом!       — Я никогда не предам Хэл, — эхом отозвался Эймонд. — Не очерню её достоинство. Я люблю её, дядя.       Деймон помедлил ещё немного. С обречённым стоном провёл ладонью по лицу.       — Очень плохо. Раскололись меньше, чем за две минуты, я даже ничем пригрозить не успел. Хэл, чему я тебя учил? Не показывай противнику свои преимущества, если не собираешься ими воспользоваться. Что за эскапада с оружием? Не будешь убивать свидетеля или врага — не обнажай клинок. Теперь ты, — укоризненно ткнул указательным пальцем старший Таргариен в молодого принца. — Торговаться с тобой будут только в случае, чтобы заполучить больше выгоды или унизить сильнее, обнажить болевые точки. Трахались вы или нет, по большому счёту, меня волнует мало, если на то была воля Хэл, хотя я всё равно не одобряю риска до свадьбы… с высоты своих лет, закрой рот, племянник. В отличие от прочих, на данный момент я заинтересован только в том, чтобы в седле были спокойны оба, поскольку драконы очень чутко реагируют на эмоции всадника. Гораздо острее, чем на слова. На Вхагар летал мой отец, и Лейна прекрасно справлялась с её норовом. Не буду исключать, что характер драконов портится к старости, как у людей, но сейчас от твоего и её взаимопонимания зависит судьба моих сыновей и дочерей.       Эймонд сглотнул, оторопев от услышанного, да и я почувствовала себя ушатом воды окаченной. Ну, дядя, чтоб тебя с твоими проверками на вшивость! И ведь прав, тысячу раз прав! Деймон тем временем повторял прописные истины:       — Крупный дракон летит впереди, меньшие — за ним, с флангов — средних габаритов. Это служит тому, чтобы молодые драконы не потерялись, их могли защитить. Взрослые драконицы могут стерпеть впереди своих детёнышей, чужих будут отгонять или сожрут. Половозрелые драконы позволят лететь перед ними своим самкам. Те, кто вырос в одном гнезде, лояльнее относятся друг к другу, если сыты. А значит, ты должен направлять Вхагар гораздо внимательнее, нежели привык. Вам с ней лететь впереди, племянники будут за тобой, с фланга полетит Хэл — посмотрим завтра, какую сторону Вхагар нужно контролировать в большей мере. Хотя не сомневаюсь, что твою слепую. С другой стороны будет Солнечный Огонь. Дейрон полетит замыкающим рядом с Мечтой. Они постараются не выпустить маленьких дракончиков вперёд, но если не уследят за всеми сразу, например, в бурю, ты должен наизнанку вывернуться, но не позволить Вхагар погнаться за ними или дыхнуть на них огнём. Племянники, может, уцелеют, но потеряют контроль над испуганными животными. Уводи её в сторону, потому что иначе она спикирует на добычу, и ты ничего не успеешь предпринять: либо она их сожрёт, либо всадник упадёт с дракона. Тогда я тебя убью.       Дядя оценил, прониклись ли мы ответственностью. Я постаралась отрешиться от оказавшихся бесплодными обид, поравнялась с Эймондом и робко коснулась его ладони, мгновенно сжавшейся вокруг моих пальцев. Пусть покажется нелепым, но от нехитрого жеста я ощутила себя спокойнее.       — Я заметил, что Вхагар с недавних пор стала послушнее и спокойнее. С учётом её раннего поведения и устоявшейся связи с всадником, для этого должны были случиться перемены в Эймонде. Не дуйся, Хэл, — вздохнул Деймон, глядя на нас почти сочувственно. — Я-то вам ничего не сделал, а в Красном Замке найдётся много доброхотов. Осмотрительнее надо быть. Договоритесь друг с другом заранее, как будете защищаться при обвинениях. Братьев, племянников подговорите свидетельствовать, кузин, потому что наперсниц и верной септы у тебя, племянница, нет, служанки не в счёт. Сейчас королю докладывают о вас куда лучше, чем прежде, и это хорошо, что вести начали доходить до вашего отца в неизменном виде. Если не знали, для Хэл при Косолапом уже готовили петлю из-за походов в Гавань, уберёг приют для бастардов Эйгона да то, что тебя, Эймонд, рядом заметили; выплыло бы нежелательное для Короны. А так подкупается человек или несколько в зависимости от глубины ненависти — и потом пущенную по кругу девчонку выдают за мелкого должника-лорда, который пискнуть не посмеет, на выселки Королевств. На крайний случай можно сымитировать ограбление и случайное убийство.       Земля под ногами качнулась. От скольких я могла отбиться? От двоих-троих, если не окружат, и не против воинов в доспехе — тогда с одним если и совладаю, то только подлостью и удачей. Не сразу поняла, что уткнулась носом в высоко вздымавшуюся и подрагивающую грудь Эймонда в его руках; ладонью он прикрыл моё свободное ухо, яростно бранясь и требуя имён.       — Этих в живых больше нет, конец той петли дотянулся до них, — хладнокровно ответил дядя. — Работу «золотых плащей» я практически отладил, как задумывалось несколько лет назад. И пусть Визерис мне ещё хоть раз скажет что-то о необоснованной жестокости мер! Но если ты жаждешь не эгоистичной мести, а защитить от подобной участи кого-то впредь, не только свою сестру, но и любого другого горожанина, то могу поставить руководить одним из гарнизонов. Работа грязная, неблагодарная. А дальше всё будет зависеть от тебя.       — Согласен, — раздался над моей макушкой резкий ответ Эймонда.       Я не увидела, но догадалась, как довольно улыбнулся Деймон, нашедший единомышленника в лице племянника, который не станет тяготиться быстрым и кровавым исполнением правосудия. Слова дяди напомнили мне, что противостояние партий при дворе вовсе не окончилось нашим примирением. Рейнира с Деймоном продолжали вести незримую войну за благополучие и жизни. Но пусть наши планы и действия казались игрушечными в сравнении, они тоже по камешку помогали им заложить более крепкий фундамент будущего.       Вечер я, вопреки предостережениям, снова провела с Эймондом, спасаясь от гадких мыслей о несбывшемся в его руках. Впервые меня успокаивали далеко не положительные качества брата: ярость, ревность, собственничество, готовность убивать. Вместе — способные защитить меня от почти любой опасности извне. На тайной галерее мы сидели в обнимку на одном из выступов, укрывшись его плащом, не тяготясь после сегодняшних переживаний тем, что уже почти ночь: самое время распускать сплетни о совместном отсутствии молодых мужчины и женщины. Я всё больше чувствовала в себе тоски, когда мы разлучались, по сути, из-за традиций. Пожениться бы как можно скорее после свадьбы Эйгона. Насколько хватит казны…       — Эймонд! — на грани пришедшей в безопасности дремоты вскинулась я, сжимая его плечо, заставляя брата тревожно вздрогнуть и сильнее на всякий случай прижать к своей груди. — Насколько важно, чтобы поздравляли именно тебя?       — Хэл? — растерялся он, пытаясь разглядеть меня в полумраке. — Что ты имеешь в виду?       — Что думаешь о том, если мы поженимся в тот же день, что и Эйгон с невестой?

***

      Накануне отъезда Рейна срезала и расплела волосы в точности как у сестры. Отец на это только покачал головой, назвав выдумку детской. Джейс и Люк провожали их с Рейнирой, младшие братья спали. Хэл едва не опоздала, явилась с Эймондом, оба были бледными и измождёнными, словно если и ложились, то только перед рассветом.       — Ну, как оно? — с обеих сторон шепнули Хэл сёстры во время объятий, зная, что та с братом проводила время куда интереснее, чем они — с женихами. Кузина только крепче сжала их плечи, поцеловала в нежные щёки по очереди.       — Вернётесь — расскажу. Главное, ничего не бойтесь.       Отец вывел Караксеса, и дракон заворчал, неохотно разрешая ценному грузу пройти за спину всадника. Не больше пары недель было у Рейны, чтобы найти общий язык и оседлать дракона своего дяди Лейнора, Морского Дыма, научиться ладить с ним. Хотя после того, как Эймонд увёл Вхагар за часы, невозможной задача не выглядела.       Люк с синяками под обоими глазами, подбитыми средним дядей на последней тренировке два дня назад, поцеловал напоследок руку Рейны, не перепутав с сестрой к вящему удовольствию младшей.       — Увидимся в Штормовом Пределе, — сказал он, взволнованно сглатывая. — Я буду ждать тебя очень сильно.       — Мы приложим все силы, чтобы прилететь как можно скорее. А вы сберегите себя, — светло улыбнулась ему Рейна, наклоняясь и своевольно целуя в щёку перед разлукой, чтобы ободрить. Пусть ей было жаль жениха, последние недели пошли ему на пользу.       В седле младшая прижалась к спине сестры и прикрыла глаза. Взлёты на крупном драконе были ей привычны.       Много лет Люк оставался заложником вовсе не укачивания на кораблях, но страхов: перед продолжавшими бродить шепотками, несмотря на угрозу короля Визериса отрезать языки клеветникам; снова совершить то, что расколет хрупкий мир пополам; оказаться недостойным матери и рода Веларионов.       Страх единогласным женским мнением было решено выбивать тем же клином, раз мягкие методы не сработали, дав примитивную защиту в виде напускных наглости и смешливости. Хэл подговорила братьев, и Рейнира закрыла глаза на потрясённое их коварством лицо Люка. Эйгон-старший, которому выпало больше времени с племянником, с внезапной беспощадностью принялся спускать с него по три шкуры за географию, языки и обычаи Эссоса, а когда племянник начинал бунтовать или заговариваться, сдавал на руки Эймонду, гонявшему его по тренировочной площадке.       — Раньше ты был гораздо храбрее, — скалился одноглазый кузен, чьё лицо в такие моменты испугало бы даже его мать, и избивал Люцериса плоской стороной тренировочного меча до сплошных синяков, пока страх не переродился в ярость, с которой можно иметь дело дальше. И ведь Хэл как-то его терпела, простив за прежние нападки. Впрочем, вкусы кузины были её личным делом. Если подумать, с лица воду не пить, а воином Эймонд стал отменным, не поспорить.       Отец, которому когда-то отказали в такой же тактике воспитания, поглядывал одобрительно. Рейна знала, что он трепетно относится к вопросам чести, достоинства и умения отстоять своё положение и свой выбор. Он не хотел, чтобы дочери тянули бремя власти с одиночку с мягкотелыми супругами, но Джейс обладал решительностью и его пока не разочаровывал. Люка же им возвращали каждый вечер живым и постепенно набиравшимся необходимых умений и стойкости.       — Нет противника страшнее, чем твоя семья, — открыла секрет второму племяннику Бейла, столкнувшаяся и с жестокостью выборов родителей, и с властностью бабушки. — Поэтому мы больше не станем враждовать с ними, а научить тебя противостоять злым словам и окорачивать языки людей лучше этих двоих никто не сможет. Совладаешь с Эймондом и Эйгоном — значит, чего-то стоишь. Вспомни, кто ты по крови: ты Таргариен. Будь достоин.       На следующий день после особенно обидного пинка под задницу Люк поднялся, высморкал кровь из разбитого носа, подхватил клинок и атаковал первым, не сбившись целых пять сшибок. Сёстры и Хэл наблюдали с галереи, ударив по рукам.       Теперь Люк уже не замирал полёвкой в случайных столкновениях с дядями или за ужинами с королевой, не позволял себе ребяческих насмешек с целью мелочно отыграться. Вот и напоследок перед взлётом Караксеса вздёрнул голову, не стал шарахаться от наклонившегося к нему сзади Эймонда, о чём-то напомнившего, встретил его колючий взгляд, понятливо кивнул.       По мере воспоминаний у Рейны отлегло от сердца. О нём позаботятся, как должно. Всё-таки, по-женски верила она, муж должен быть достойным своей супруги (и вообще — быть похожим на отца). Поначалу в Гавани младшая дочь Деймона немного завидовала кузине. Обе сестры, несмотря на неприязнь к нынешнему всаднику Вхагар, завидовали. Кто бы остался равнодушным, когда за тебя дерутся настолько отчаянно, не щадя живота? Одноглазый постоянно караулил Хэл, на посиделках оттеснял юношей прочь, устраиваясь рядом, и Бейла заметила важную вещь: кузине дозволялось находиться со слепой стороны. Единственным, кто из обитателей Красного Замка старательно игнорировал грубоватые ухаживания принца за единоутробной сестрой, был сам король. Но Эймонд хотя бы прикладывал усилия, добиваясь расположения, тогда как Джейсу и Люку не хватало сообразительности взять пример. Сёстры пару раз обещали себе и друг другу быть холоднее с принцами, которых, по-видимому, успокаивала мысль, что помолвка заключена и большего, кроме вежливости, с их стороны не требуется. Но потом понимали, что этим взрослых дурней не пронять. Нужны средства радикальнее.       Хэл только руками разводила: с братом всё само собой получилось. Мол, так долго он следовал за нею по пятам, подозревая во всех грехах, что не заметил, как привык. И гремучая драконья кровь сыграла, куда без неё? А сама она… вроде и последствия просчитаны, и притерпелась, а потом осознание накатывает внезапно: не заметны страшные раны, не жалит старая память, а в груди от чужих слов и прикосновений становится так горячо и сладко. И хочется, чтобы скорее, чтобы сердце билось ещё быстрее, и это — как первый полёт, как жидкое пламя в крови, и утолить жажду можно, только разделив на двоих.       — Влюбилась! — с восхищением ахнули близняшки. Значит, и для них есть надежда в браке по сговору! Ведь любил отец и мать, и Рейниру взаимно, и Хэл теперь с Эймондом сошлись. Эйгон, правда, доверия не вызывал ветреностью, но вёл себя по отношению к ним без липких намёков, с, как мейстер называл, куртуазностью. Король королеву любил, правда, не взаимно. Должна же при таком раскладе найтись любовь в их потомках?       Бабушка встретила отца прохладно, ещё настороженнее отнеслась к изложенной просьбе дать Рейне шанс с Морским Дымом. Согласилась после долгих раздумий, недоверчиво, и будто надеясь, что та потерпит неудачу.       — Не понимаю, что с ней, — заключила Бейла после того, как девушек непреклонно отправили отдыхать. И потому, создав видимость своей деятельности в покоях, они отправились шпионить.       — Ты не уберёг мою дочь, — услышали сёстры, затаившись в нише, над которой потушили факел. Бейла знала, как выбрать места, где от сырости размыло строительный раствор, и удобно подслушивать. — Ты забрал жизнь моего сына. С чего мне помогать тебе? Доверять тебе?!       — Не мне, а своим внучкам, — спокойно ответил отец. — Ты думаешь, мне не жаль Лейны, кузина? Я желал её смерти? Вздор! Я не посмел бы причинить ей вред даже во имя нерождённого ребёнка. Мы все помним Эймму. Мейстерам ведом ещё один способ в разрешении женщины, вот только они никогда не предлагают его. Потому что мир пока интересует только малейший шанс на наследника мужского пола. На мальчика, ради которого не стыдно зарезать мать как бессловесную скотину.       Голоса притихли на минуту, потом разгорелись с новой силой.       — Значит, пожертвовать ребёнком, ножницами порезав его в утробе матери, как цыплёнка, и вытаскивая по частям? — разъярилась Рейнис.       — Нерождённого и неживого, но спасти мать — да! — глухо рявкнул отец.       — Ты впрямь — чудовище! Мясник!       — Чудовище… Верно, кузина, мы — чудовища. И те, кто отдаёт приказ, и те, кто выполняет. Я виновен в том, что не успел вытрясти из того паршивого мейстера другой ответ, когда Лейна лишила выбора нас всех.       — И что ты сделал с ним потом?       — Ничего. Я ничего не мог больше сделать, только вернуть своих дочерей и Лейну домой.       — Но когда он рассказал тебе? Тот мейстер? — спешно прозвучали шаги бабушки совсем рядом.       — Другой мейстер, — признался отец. — На Драконьем Камне.       — Как же! Ты… вы оба забрали у меня всё. Моих детей, нажились на имени моего мужа и сына, устроили пиршество на костях! Драконы, тоже мне… Стервятники, падальщики, все вы! Может, Таргариены действительно посланы, как проклятие миру. Ядовитое семя Валирии, разрушающее всё на своём пути. Может, стоит посмотреть, как вы и сторонники Хайтауэра спалите друг друга в огне!       — А ты останешься последней, позволив сгинуть своим потомкам через поколение? Тогда ты проклята безумием побольше нашего, — хладнокровно напомнил отец. — И Таргариены, и Веларионы вышли из Валирии, но у меня и Рейниры есть смелость признать наши недостатки и стараться стать лучше, воспитать наших детей с желанием мира, и только при необходимости — с умением войны. Ты можешь обвинять меня в чём угодно, но наследницу престола и мою жену я оскорблять не дозволю.       — Я уже — одна! Ты видишь здесь моего мужа? — напустилась вновь бабушка. — Все эти годы у меня были только мои дети и Дрифтмарк с бесконечными амбициями младших Веларионов, пока Корлис вспахивал моря и бороздил океаны, стяжая славу! И чем всё кончилось? Мой супруг пропадает среди бурь, пожираемый лихорадкой очередной чужеземной болезни, и все твердят, что морская пучина станет — или уже стала ему могилой! Веймонд собирает сторонников, а ты хочешь лишить меня второго дракона, который сдерживает их от бунта?       — Одной Мелеис хватит навести порядок, показательно спалив парочку самых деятельных зачинщиков.       — Чтобы те, которые поумнее, затаились, а потом осознали, что дракона тоже можно убить?       — Высокий Прилив отойдёт Люку, который женится на Рейне, это решено. Девочкам, кстати, очень интересно, почему ты не взялась учить Рейну, которой нужнее знания о Дрифтмарке из первых рук, а не со слов сестры.       — В Высоком Приливе нужны когти и шипы, чтобы удержаться за скалы в шторма, — устало выдохнула Рейнис. — У Бейлы они есть.       Бейла совестливо сжала руку сестры, которую откровенно назвали слабой, но тут отец ядовито рассмеялся:       — Такой опрометчивости от тебя не ожидал! Охотнее поверю, что Бейла больше напоминала тебе Лейну, и Бейлу ты пыталась вырастить копией Лейны. Но если бы ты узнала поближе Рейну… Моя дочь может быть тихой и скромной, она улыбчива и нежна к тем, кого любит. Но под спокойствием вод в ней горит огонь, безжалостный к обидчикам, решительный и неукротимый. Она не уступает по твёрдости характера Бейле, но позволяет незнакомцам недооценивать её, делая о них выводы. Я горжусь ими обеими, и не сомневаюсь, что они справятся с любыми испытаниями и победят. Даже если местные смотрители попытаются помешать Рейне взлететь с Морским Дымом по твоему приказу — что, кстати, опрометчиво, ведь Рейна и Дым станут самостоятельной боевой парой на твоей стороне.       — Морской Дым уже несколько лет без всадника, он не рос с ней, она ему чужая. Мои смотрители проконтролируют, чтобы он не навредил Рейне, но ей не стоит рассчитывать на исполнение своих желаний за его счёт.       — Рейна знает, что такое крупный дракон и как с ним взаимодействовать. Она летала со мной на Караксесе и с Хэл на Пламенной Мечте.       Рейнис издала снисходительный звук:       — Не боитесь, что пригрели змею на груди? Младшая дочка Визериса себе на уме, как бы не укусила в открывшуюся брешь. Или она по вашему наущению вытолкнула поганого вора на смертный бой?       — У племянника своей дури хватает.       — Ах, отпрыск зелёной подстилки уже — племянник?       — Разве ты отказалась бы от гарантий, что Вхагар со своим всадником не выступят против в возможном заговоре? Мальчишка получит то, чего хочет, не преступая озвученной Визерисом воли. И потеряет всё, если предаст свою кровь Таргариена.       — Значит, подкуп?       — Условие Хэл за её руку. Девочка будет на стороне Рейниры. Странно, я думал, ты оценила. Королевства впервые услышат голос полноправной королевы, первой своего имени, которая сможет изменить судьбы тысяч. Её поддержат матери, жёны и вдовы, забытые дочери — значительная сила, которую мужчины так стараются низвести.       — А устами королевы всё равно будешь говорить ты. Не отрицай, ты всегда об этом мечтал.       — Всё, чего я хочу, — защитить свою жену и своих детей. Их интересы в том числе. Поэтому Рейна оседлает Морского Дыма, а ты сделаешь так, чтобы все доморощенные заговорщики возжелали не размахивать своими причиндалами здесь, а поехать в столицу.       Голос отца прозвучал непривычно в сладкой язвительности:       — А там мы их встретим, как полагается.       Сёстры, подслушавшие и без того слишком много, уже решили, что разговор окончен, начали выбираться из ниши, чтобы не столкнуться с кем-нибудь из старших, как бабушка обронила:       — Посадишь… Люцериса на не освобождённое место моего супруга?       — Люку и Рейне действительно стоит начать жить здесь; а тебе — отдохнуть и набраться сил, чтобы успеть научить их всему перед тем, как они унаследуют законной супруге Корлиса Велариона. Той, которая прилетит на Мелеис на разбирательство заявить о своих правах, так как остров без заговорщиков останется в безопасности. Ты ведь этого хотела на самом деле, но сомневалась, как устроить низвержение младших ветвей лучшим образом? Что ж, я даю тебе прекрасную возможность использовать меня, как провоцирующий фактор.       Отец решительно распахнул двери, покидая Рейнис, — и заметил вывалившихся из ниши дочерей в обнимку. Нарочито шумно пошёл в их направлении, прижал палец к губам и жестом велел рысцой исчезнуть в своих покоях, что близняшки поспешили исполнить.       Всё-таки их отец — самый лучший во всём мире!