Сердцем, пламенем и кровью

      В Королевском Лесу Мечта, Огонь и Тессарион задрали десятка три оленей и вепрей, а Вхагар сотворила просеку, добыв и слопав кого-то крупнее. Братья посмотрели на меня округлившимися глазами, когда Мечта с чувством выполненного долга выплюнула передо мной тушу оленя и убралась восвояси. Племянники же развели активную деятельность, которой нас научил Деймон: натаскать хвороста и воды из родника, обустроить кострище и места для готовки и ночёвки.       — На дальнем вылете драконий всадник ест то же, что и дракон, — пояснила я происходящее, доставая из ножен короткий нож. Ко мне присоединился Джейс, и мы содрали изрядно подпалённую шкуру, потом сняли мясо с костей, отделили рёбра, удалили попорченные внутренности.       — Но оно же в слюне и яде? — удивился Дейрон.       — Отмоется, а остаток прогорит в первую же минуту. Тушим или жарим?       — Отец велел научить вас необходимому в перелётах, когда содержимое седельных сумок может внезапно закончиться. И учтите, — заметил Джейс, — кто не работает, тот не ест.       — А что же ваши драконы вам ничего не принесли? — ехидно прищурился Эйгон.       Джейс признался без стыда.       — Из-за жизни на Драконьем Камне они гораздо лучше рыбачат, чем охотятся на земле, там дикие заняли большую часть угодий. В здешнем лесу пока они прокормят только себя. Однажды Вермакс по неопытности притащил мне целую акулу в три ярда, и она была ещё живая. У меня тут, — черкнул он по боковой стороне левой голени, — несколько шрамов осталось, потому что Джофф решил посмотреть её поближе, я его еле оттолкнуть успел, но чуть ноги не лишился, пока Вермакс откусил морской твари половину черепа. Эй, вечный храбрец, слышишь, про тебя говорим?       Младший племянник насупился:       — Я сотню раз извинялся. Хватит припоминать!       — Я буду молчать, когда ты прекратишь лезть туда, где свернёшь себе шею!       — Зато когда она прогорела в пламени Вермакса, мы набрали несколько горстей острых зубов, — закончил Люк, сбрасывая на землю охапку хвороста. — Из которых больше половины отобрали Рейна и Хэл.       — Четыре ожерелья вышло! — возмутилась я. — Мы их три дня чистили, прежде чем оплетать.       Братья переглянулись. Что сказать, на Драконьем Камне жили нескучно. Эймонд скинул плащ и засучил рукава рубашки, опускаясь рядом.       — Чем помочь?       В Лесу мы задержались на четыре дня вместо двух. Королевская охрана благоразумно держалась в отдалении, готовая прийти на помощь при необходимости. Эйгон предпочитал помогать, не пачкая рук кровью; Эймонд не чурался тяжёлой работы, быстро освоившись; а Джейс научил Джоффа и Дейрона разделывать мелких зверьков. Правда, снять шкуру целиком у них не получалось, но они и не расстроились. А ещё были костры, свежее жаркое, и каши, и бульоны с приправами, которые я держала в седельных сумках в обязательном порядке, поджаренный хрустящий хлеб и запечённые овощи, разные воспоминания и легенды, и я пощипывала струны своей лютни. Отчётливо не хватало Рейны и Бейлы, и когда племянники решили пошутить над Эймондом, который вдали от стен замка и чужих глаз не скрывал степени нашей близости, усадив к себе на колени, то получили неожиданные камни в свой сад, причём от Эйгона.       — Вместо злорадства вам следовало бы относиться с большим вниманием к своим невестам, — укорил он. — Если бы они не были помолвлены, я бы женился на обеих, и уж точно ухаживал бы за ними, как за королевами, доставляя удовольствие.       Случилась короткая потасовка, за которой мы с не пошевелившимся Эймондом наблюдали с ленивым любопытством.       — Ты неплохо натаскал Люка, — заметила я с одобрением, когда племянник сбил заступившегося за брата Дейрона на землю, и они покатились в сторону от кострища. Эйгон доказывал, что не растерял в развратных наклонностях воинской сноровки, в одиночку раскидав за минуту Джейса и Джоффа.       — Приятно смотреть, — мечтательно подтвердил брат, явно имея в виду перевес сил Эйгона, потому что вспылившие племянники действовали сгоряча, а не по уму. — Знаешь, как долго я ждал, чтобы увидеть, как они приходят мне на помощь?       Я выдернула последний вертел с олениной, разделяя его с Эймондом. Жестковатое мясо под зрелища жевалось просто превосходно.       Увидеть на пятый вечер спустя несколько часов перелёта замок Баратеонов стало огромным облегчением. Штормовые Земли встретили нас ливнем пополам со шквалистым ветром, и мы с Огнём и Тессарион почти вплотную прижали Вермакса, Арракса и Тираксеса к хвосту Вхагар, чтобы их не снесло очередным порывом в сторону, где видимость заканчивалась в пределах одного взмаха крыла Мечты. Друг друга мы расслышать не могли, и общались только наши драконы: Огонь перекликивался с Синей Королевой, державшейся в тылу, а младшие дракончики требовали сухой пещеры и еды за свои страдания. Вхагар лишь раз ответила Мечте протяжным рёвом, уверенно держа курс. Мы промокли до нитки, несмотря на плотную ткань плащей, и впрямь мечтали об одном только прибежище от непогоды. Если Арракс и Тираксес не дотянули бы, пришлось бы искать какую-нибудь пещеру в предгорьях. Развешивать одежду на драконах, переодеваться в запасное сухое и доедать то, что унесли из Королевского Леса. Вода свободно лилась с неба, её достаточно вскипятить на драконьем огне.       Вниз полетел Эйгон, потому что в отсутствие Рейниры он был следующим по старшинству, держа ответ за родственников. К тому же размеры Солнечного Огня являлись самыми удачными для переговоров. Тессарион заняла его место, не позволяя нетерпеливому Вермаксу нарушить строй.       Через десять минут с земли пробился длинный язык яркого огня. Вхагар охотно нырнула вниз, и мы последовали за ней, ориентируясь на пару сотен ярдов до замка, чтобы соблюсти приличия. Племянники быстро спешились, и принялись ловить спущенные седельные сумки с запасными вещами и неизменной аптечкой. Их выглядели по сравнению с моими тощими заплечными мешками. К нам длинным прыжком подлетел Солнечный Огонь, и Эйгон спустился с седла.       — Всё хорошо, — сипло прокричал он. — Сейчас к нам подъедет крытая повозка, надо только выйти к дороге, тут всего сорок ярдов.       Сапоги утонули в грязи: благо, я надела походные, зная о мерзкой погоде в Штормовых Землях, полностью оправдывавших своё имя. Брат поддержал под локоть, пока не нагнал Эймонд и принял меня с рук на руки.       — Ваш Высочества, — почтительно снял шляпу возница с понурой лошадью. — Не обессудьте, что подождать пришлось, забирайтесь. Вот так, принцесса, аккуратно ножку, приступок у меня чуток просел.       — Благодарим, милейший, — доброжелательно отозвалась я, затаскивая следом шмыгавшего носом Джоффа и укрывая своим плащом. Мелкий промёрз насквозь.       — Аген я, моя принцесса. Лорд Баратеон велел немедля в тёплый замок сопроводить дорогих гостей! Помочь, мои принцы?       — Благодарим, — улыбнулся в свете масляного фонаря посиневшими губами старший брат, принимая кряжистую руку возницы.       — Не свезло с погодкой, но хоть не гроза! — добродушно заявил Аген, помогая остальным.       Эйгон остался впереди, поддакивая вознице. Эймонд протиснулся рядом, прижимая меня к себе с одной стороны, а Дейрона — с другой. Джейс и Люк нахохлились спиной к спине перед нами.       — Всем — в горячую ванну, — прошипела я. — И без споров, что само высохнет!       Лорд Боремунд торжественно поклонился замёрзшей стайке королевских детей и не стал долго рассыпаться в словах. Уведомил, как счастлив предоставить кров и хлеб благородным гостям, что столкнулись с ужасной бурей в пути, и что принцессе и принцам готовят покои и горячую воду. Средних лет служанка возникла рядом словно из пустоты, протягивая ломти зернового хлеба с ветчиной и сыром — утолить первый голод, пока мы не приведём себя в порядок, чтобы присоединиться к ужину. Эйгон взял первый, затем подтянулись мы.       — Ум, как вкусно, — непосредственно сообщил Джоффри, и последняя неловкость пропала. Баратеон довольно улыбнулся, и ко мне подошла вторая замковая девица, пышнотелая и низенькая.       — Ваше Высочество, позвольте, я проведу в Ваши покои. Ваши вещи доставят тут же.       Я согласно кивнула.       Отогревшись в узкой, но длинной ванне, я выбрала сухое платье из разложенных для тепла у камина. У меня было два сменных, более скромных, чем при дворе, но позволительных для визита к доброму другу Таргариенов и близкому родственнику принцессы Рейнис, которую он всегда поддерживал, и на которого также рассчитывала Рейнира. Вычесала спутанные волосы, которые служанка помогла заколоть на затылке, и спустилась с ней в обеденный зал.       Лорду Боремунду шёл семьдесят четвёртый год, но выглядел он крепким и статным, не зря его называли скалой, сильной и непоколебимой. В окладистой чёрной бороде и на висках мерцало серебро, но тело сохранило силу. Его наследник Боррос шутил с Эйгоном, не обращая на бледную жену Эленду внимания. Ходили слухи, что он не может простить ей четырёх дочерей и отсутствие сыновей, но Эленда уродилась дочерью лорда Дорнийских марок и Ночной Песни, поэтому случайно умереть ради более плодовитой супруги не могла. Несколько представителей младших ветвей; один из которых, потомок Гарона, если не ошибаюсь, так и пожирал меня глазами, состязавшись с Эймондом на мои именины. Женитьба на принцессе могла бы повлиять на его возможность наследования против Борроса, имевшего пока только дочерей. И, разумеется, множество милых дам, в большинстве своём — девочек. При моём приближении почтительно склонили головы.       — Принцесса, Вы осветили наш вечер своим сиянием! — воскликнул Боремунд. — Позвольте представить!..       Я познакомилась с присутствующими, и мне предложили почётное место рядом с лордом. Место хозяйки отсутствовало: супруга лорда почила три года назад по сердечной болезни — поэтому напротив лорда Боремунда расположили Эйгона, как главного гостя. Эймонд беззвучно проклинал этикет, по которому сидел по диагонали через длинный стол. Напротив меня оказалась Эленда, взгляд которой мне не шибко понравился, в нём усталость мешалась с неприязнью, ибо лорд Боррос наливался красками прямо на глазах, распуская по правую руку от меня хвост.       Боги, хоть бы Эйгон определился быстро!       — Только не Марис! — восклинул старший брат через сутки, когда мы смогли уединиться у драконов, обживших утёсы. Погода выдалась приятнее, только лёгкая морось с утра прошла, поэтому братья и племянники провели большую часть дня на свежем воздухе.       Эймонд судорожно сотворил изгоняющий знак: противная девчонка, глядя на их тренировку с Люком и обижаясь на игнорирование её якобы умнейшей персоны самым котируемым принцем (ага, Эймондова слава уже опережала его), заявила такое, что хоть стой, хоть падай. Если бы она была парнем, то реплику об украденном яйце вместо глаза она бы не пережила прямо на месте.       — Ну, Хэл-то в курсе, сколько у дядюшки в комплекте, — из-за Арракса высказался       Люк, на которого пал гнев днём. Только титаническим усилием воли брат позволил тому сохранить достоинство в бою на затупленных клинках на чужих глазах: будущего лорда Приливов тоже должны уважать.       — Грешно завидовать, — по давешнему примеру Эйгона поддел Эймонд, намекая, что в отношениях с Рейной всё в руках племянника. Я выдохнула: подспудно ждала, что может полыхнуть сейчас, но колкость замечания Люка, похоже, нивелировалась непосредственно моим именем.       Брат в конечном счёте отыгрался на двадцатисемилетнем потомке Гарона Баратеона: мужчина решил, что если позволил себе поддаться принцу на состязаниях, то сейчас шансы на победу так же существенны. Не учёл, что тогда были третьи сутки боёв, а сейчас Эймонд здоров, отдохнувший и злой из-за любезничавших со мной лордов и присных — и глупость Марис переполнила чашу его терпения. Брат благоволил только известному благородством Боремунду, который не имел поползновений жениться на склоне лет: как мне признался, потому что не хотел оставлять бедную даму скорой вдовой, ибо сердце тоже подводило его в последнее время. Сочувственно разузнав симптомы, я принялась собирать по списку лекарства и рекомендации для того, кому умирать в нынешней политической ситуации категорически рано. Лорд Боррос и его супруга у меня не вызывали доверия.       Я в течение дня сошлась с дочерьми наследной пары ближе, занявшись рукоделием с ними. Кассандра хитро поглядывала на меня, пытаясь вымолить рекомендации перед кем-нибудь из моих родственников, а также интересовалась, смогу ли я остаться с ними в замке насовсем, вызнавая о планах на замужество. В речах девушки звучали отголоски мечтаний, что Эйгон может стать королём, а женщинам пристало согревать очаг, на которые я сразу сделала стойку: опрометчивые дети часто повторяют слова родителей. Подозрения преумножились, и Рейнира рада не будет. Штормовой Предел — не просто крепость и сердце одного из Королевств, но и побочная родня. Ужели и сюда доползло эхо возможного раскола с «зелёными»?       Марис сбежала ещё утром, заскучав, а потом отличилась во внутреннем дворе. Увы, жаловаться на неё было некому (не принцам же и местному люду!), а я о выходке узнала от племянников. К собственному стыду почувствовала, что затаила к ней ревнивую злобу. Так что брат мог быть спокоен, эту скользкую змею я никогда не поддержала бы. Тем временем Джейс и Джофф хвастались, как почти отыгрались после Королевского Леса с Эйгоном, но вновь «свели к ничьей, чтобы всех девушек от тебя не распугать, а то потом Бейла мне голову оторвёт». После Джейс хорошо порубился с Дейроном.       Из прямых кандидаток меня пока больше привлекла Эллин: тем, что выделиться в ту или иную сторону как раз не успела, смирно вышивала со мной рядом. Флорис была милым ребёнком, но именно ребёнком десяти лет от роду, хотя обещала стать самой красивой из сестёр в будущем. Эллин же было четырнадцать, и она, вероятно, уже расцвела: Баратеоны славились плодовитостью.       — Надо на неё посмотреть получше! — воодушевился Эйгон. — Значит, младшенькие самые приличные?       Я согласно кивнула, прежде чем Эймонд затащил меня за притворщицу-Мечту, которая не сдала его приближение от Вхагар и прикрыла нас крылом. Обхватил моё лицо ладонями и осыпал отчаянными поцелуями.       — Это пытка страшнее, чем скармливание морским гадам живьём, — пробормотал брат, наслушавшийся рассказов Деймона о Ступенях. — Они все на тебя смотрят. Раздевают глазами. Я едва сдерживаюсь.       — Если протянут ко мне руки — не сдерживайся, — выдохнула я в его губы. — Только без междоусобной войны.       — Эй, там, за шатром! Нам пора возвращаться! Сегодня будут музыканты и танцы! — крикнул Джейс, которому поддакнул Люк:       — Хэл будет нас спасать от гнева Бейлы и Рейны! Кроме неё, они никому не поверят, что мы ни на кого не заглядывались!       Эймонд обречённо застонал, вспомнив:       — И ведь после женитьбы нам снова не дадут толком сидеть рядом!       На первый танец Эйгон пригласил Эллин. Та восторженно сверкала глазами и улыбкой, едва доставая ему до плеча, но брат смотрел на неё с интересом, склонив голову; пусть в гостях он в целом вёл себя сдержаннее и мягче, вовсе не нуждаясь в наших напоминаниях и вмешательствах, но она ему явно понравилась.       Я потанцевала с Боремундом, с Эймондом, с племянниками и проигравшим Эймонду в очередной раз Баратеоном, заметила, как Дейрон кружился со смеявшейся Флорис, которую затем перехватил Джофф.       Марис фальшиво улыбалась младшему для неё Люку, голодно зыркая на Эймонда. Это она так ревность пытается вызвать? Хоть бы ума хватило не лезть напролом! Мне представилась эта девчонка, пытающаяся пробраться в покои принца (старый трюк, докажи, что не обесчестил, взяв в жёны), и на душе поплохело.       Ночью ко мне постучался встрёпанный, но одетый Эйгон с испуганными глазами: прилетел ожидаемый привет для него от Кассандры.       — Кто в курсе? — наспех надев верхнее платье и натянув туфли, метнулась я в соседние покои, не встретив в коридоре ни одной из служанок, ожидаемо подкупленных.       — Никто. Я вообще так и спал, в кресле сбоку, — обмахнул он рукой свой вид. — Неудобно, зато сон крепкий не берёт. Думал, отосплюсь, когда ты всех знатных девиц днём займёшь. А тут двери скрипят в сырости, и крадётся дура, как призрак, в белом. Пока она — к кровати, я — наружу!       — И ведь догадался! — восхищённо пробормотала я.       — Ты не представляешь, как меня только ни пытались оженить благородные, пока ты на Драконьем Камне горестей не знала! Эймонд невест своей рожей отпугивал, Дейрон в оруженосцах подвизаться готовился, а я к женскому полу слаб, и так за служанок по пьяни получал сполна. Если подберутся, могу не удержаться, — ответил братец, заглядывая в свою комнату из-за моего плеча.       На кровати в тусклом факельном свете из коридора что-то зашевелилось, но тут же затихло. Я приблизилась и отогнула одеяло:       — Мой принц… — не разобрала поначалу старшая из дочерей Борроса, чьи белые лохмы склонились над ней. И заскулила, когда я схватила её за ухо.       — Немедленно одевайся!       — Простите, моя принцесса! — зарыдала она. — Это всё принц!       — Думаешь, сладко быть нежеланной женой, обманом подсунутой? — ещё ниже шепнула я. — Недолгим будет счастье твоё. Такую мелкую, как ты, дракон случайно проглотит за один укус. Я ведь совет даю — сохранить свою честь и гордость, чем проиграть целую жизнь.       — Если сама королевой хочешь стать, так бы сразу и сказала, а не строила добренькую! — выплюнула она мне в лицо, и, утирая слёзы, оправила на себе нижнее платье, которое я молча поддёрнула приличнее. Промчалась мимо Эйгона, бросила:       — Ненавижу!       Брат со стоном закрыл лицо руками.       — И ведь не заткнётся.       — Сейчас воротится к себе, бросится в кровать, но уснёт не сразу, проспит, а к завтраку уже искать будут… куда моя заколка подевалась с аметистами, — пожала я плечами. — Она ей накануне приглянулась, а я на ночь волосы до конца не распустила.       Эйгон глянул на меня сквозь пальцы:       — Не слишком жестоко?       — Потому что головой думать надо, прежде чем голой в чужую постель прыгать. Всё, мы друг друга не видели, про отсутствовавших слуг ничего не знали.       Скандал получился кулуарным, мне с извинениями вернули заколку, что я успела прицепить на складку платья девчонки. Я добродушно согласилась с мрачным лордом Баратеоном, что та, верно, выскользнула из причёски в коридоре, а Кассандру мы на утро не увидели. Девушка на политической арене больше не появилась: вскоре Баратеоны объявили, что старшая дочь изъявила желание стать Молчаливой Сестрой, а следом прополз жестокий слушок, что мать дочери язык вырвала, но тут правду знали только двое: потенциальная жертва и обвиняемая.       Марис показала благоразумие, разом поскучнев и перестав цепляться к принцам. Эллин смеялась над весёлыми речами Эйгона. Флорис улыбалась и Дейрону, и Джоффу: у тех имелась тенденция к сходным вкусам, но при этом без яркой конкуренции, поэтому девочку они развлекали вдвоём, не ссорясь.       Вновь разыгралась буря, и лорд Боремунд заметил, что она кончится не меньше, чем через неделю. Мы устроили чтения, а за час до обеда слуга сообщил, что рядом с замком приземлился ещё один дракон, которого в дожде не разглядели, пока он не заревел. Хозяин знатно подивился, но решил, что детей решила найти родня. Даже порадовался, что сможет лишний раз увидеться с Деймоном или Рейнирой заодно, на занятую Рейнис он не рассчитывал.       Бейла и Рейна выглядели ужасно, продрогшие насквозь, со стекавшей с них ручьями водой, они прорывались сквозь шторма гораздо дольше от Дрифтмарка.       — Мы приносим извинения, лорд Баратеон, — заговорила Бейла, дрожа под предложенным ей одеялом. — Но мы принесли вести для наших кузенов и племянников. Им нужно срочно возвращаться в Королевскую Гавань.       Мы выразительно посмотрели на Эйгона.       — Срочно? — уточнил он, нервно глядя за окно. — Вы устали и промокли.       — Срочно! — отчаянно и зло глянула на него Бейла. — Королевский приказ.       Старший брат развернулся к хозяину Штормового Предела, не горевшему желанием выпускать подответственных королевских особ на возможную смерть.       — Лорд Боремунд, — Эйгон поспешно прочистил горло и продолжил, — мы приносим свои извинения, что вынуждены будем покинуть Вас столь поспешно. Поверьте, мы бы с удовольствием погостили в Штормовом Пределе до восстановления доброй погоды, но мы не можем пренебречь своим долгом. От лица всех моих родственников приношу благодарность за хлеб и кров. Мы соберёмся в течение двух часов.       — Я помогу кузинам! — вызвалась я, и служанки по моему знаку бросились греть воду в моих покоях.       Сёстры залезли в ванну одновременно, пытаясь хоть немного согреться перед новой дорогой, пока я приводила их головы в порядок с крапивным маслом: служанки бы возились слишком долго с кудрявыми волосами. Мне же собраться в путь — четверть часа от силы.       — Веймонд Веларион хочет отобрать Высокий Прилив! — начала с главного Бейла.       — Они с бабушкой давно ссорятся, и она поэтому не хотела отдавать мне Морского Дыма! Но он хороший, спокойный дракон, мы быстро поладили…       — Не отвлекайся, Рейна! Отец с бабушкой придумали план, хотя нам подробно не рассказали, но у них всё получилось. Веймонд не решился напасть в открытую на Дрифтмарке. Ещё бы, с Караксесом и Мелеис! Он и прочие дяди отплыли в столицу, требовать решения спора у королевы, потому что король по слухам плохо себя начал чувствовать и оставил временно дела; вдобавок вас там нет.       — Что? — глотнула воздуха я. — Ещё недавно всё хорошо было!       Инфаркт сердца или мозга, аппендицит, обострение холецистита, панкреатита, пиелонефрита, тромбоз лёгочной артерии…       — Хэл, Хэл! — дёрнула меня за руку Рейна. — Твой отец жив! Жив! Это точно!       — Но без него вершить суд будут Алисента с Отто, и они воспользуются случаем отстранить от наследования Люка! Ты же знаешь, что будет сказано! Люк обязан быть в зале! Мы вылетели сразу после них, хотя они наверняка ждут чего-то подобного. Бабушка тоже обязательно прилетит в Гавань.       Девушки надели мои вещи, прочее я без разбора покидала в сумки, кроме ополовиненной аптечки и набросанного свитка. Перед отбытием подошла к лорду Штормовых Земель и вручила подарок.       — Примите, прошу Вас, в благодарность за Вашу помощь. Это королевские рецепты от сердечной болезни. Там всё написано.       Лорд Боремунд, разом постаревший из-за опустившихся плеч, посмотрел на меня беспокойным взглядом, медленно принял ларчик.       — Тревожно мне за Вас, принцесса. Опасное дело задумал Ваш брат. Уж могли бы ради сестёр своих упросить его обождать.       — Это наш долг, — слабо улыбнулась я, уже слыша тяжёлые шаги спешащих родственников. — А Вам волноваться вредно и незачем. Если хотите помочь нам, то сберегите своё здоровье. Вам ещё жить и жить, помяните моё слово! Внучек замуж выдавать, на свадьбах гулять, правнуков увидеть. Не прощу, если не явитесь!       Баратеон сумел улыбнуться в ответ.       — Тогда непременно явлюсь, моя принцесса, как же Вас обидеть старику? Добился-таки брат Вашего сердца?       Я против воли смутилась, покраснела. Не об Эйгоне он говорил, а слова уважаемого человека до сердца всегда трогают. Лорд понятливо кивнул, подмигнул поверх моего плеча: Эймонд замер в нескольких шагах, забрав одну из моих сумок и поджидая меня.       — До встречи, лорд Боремунд!       Драконы уже выползли к замку, почуяв нового собрата. Тессарион подобралась ближе всех, и Морской Дым ответил на её осторожный зов. Но стоило начать крепить сумки, как над заливом мелькнула белая вспышка, и на двенадцатый счёт — гром.       — Я полечу! — крикнула я. — Там нужен только Люк, его заберу в седло. Отца я бросить не могу, весточку пришлю. Оставайтесь!       — Я с тобой! — рыкнул Эймонд. — Мы с Вхагар полетим выше, над вами!       Чтобы принять на себя удар молнии, если не успеем обогнать грозу. Вздрогнув, я стёрла предательские слёзы с дождевой водой с лица, глядя в упрямую спину бросившегося к старой драконице брата. Он ведь всё равно не останется, даже если я на коленях умолять буду не рисковать! Соврёт и полетит следом.       — Сдурела? Мы вас не бросим! — вспыхнул Джейс, сжимая кулаки. — Мы семью не бросим!       — Все летим, вместе! — внезапно заорал Эйгон. — Чего стоите, племянники? Шевелитесь! Разгружаем драконят! Джейс, Джофф, к Хэл в седло! Люк — ко мне! Бейла — к Дейрону, Морской Дым не отдохнул толком!       Вхагар уже встряхивалась, готовясь взлетать. Тонкие ручки Джоффри обвили мою талию.       — Пристёгивайтесь! — потребовала я, и Мечта ответила тоскливым зовом Вхагар. Та коротко рявкнула и взмахнула широкими крыльями, беря разбег и тяжело поднимаясь в небо. Боги, прошу, сберегите нас! Верните нас домой вместе! — Не бойтесь на меня навалиться. Давай, девочка, в Гавань!       Я затянула туже тесёмки капюшона, чтобы не содрал встречный ветер, натянула виток длинного шарфа на лицо.       Молния. Гром на десятый счёт.       — Вермакс, Тираксес! Служить! Летите! За нами! — прокричали племянники над ухом.       Построение клином, мы в голове, Огонь и Дым с флангов, Тессарион замыкает, ей привычно. И огромные крылья Вхагар над нами.       Вспышки сзади, справа, словно ветвистые стрелы гнева богов. И кажется, что уже опоздали, что вот-вот ударит в верное крыло. Драконы не летают в грозу, потому что разряд молнии они не переживут.       Седьмой счёт, шестой счёт. Четвёртый.       Вхагар закричала. Она могла бы улететь вперёд, она быстрее смерти, она — и есть смерть. Но решать всаднику. Внизу — его… их собратья.       Третий… нет, второй счёт.       — Быстрее, Мечта!       За спиной — рёв Огня, и померещилось сквозь пелену бури натужное хлопанье меньших крыльев.       — Быстрее!       Второй счёт.       — Давай, девочка, — шепнула я почти сорванным голосом. Из-за встречного ветра и промокшей одежды едва получалось дышать, и человеческое тело хотело спрятаться, свернуться в клубок, но я не могла дать почувствовать эти эмоции драконице. Только решимость.       Минута за минутой тянулись, как часы. Второй счёт. Третий счёт.       Четвёртый.       — Прорвались! — ликующе вскрикнул за спиной Джофф, начал вертеться. Замычал недовольно.       — Когда приземлимся в Гавани, тогда будем считать, что всё хорошо, — срезал его Джейс, похоже, заткнув ладонью.       С седла меня снимал Джейс. Сначала спустил Джоффа на руки Эймонду, затем отстегнул цепи, по одному отогнул мои пальцы в заиндевевших перчатках. Я сама не могла совладать даже со стучавшими зубами, часто прикусывая щёки и язык изнутри до крови. Мечта легла брюхом на землю, почти завалилась на бок, чтобы чужие всадники могли помочь её наезднице.       Ноги не слушались, занемели и отмёрзли: после Путеводной реки мы оставили за спиной грозу, но не дождь, драконята начали уставать, но послушно взяли выше, чтобы успеть покрыть как можно больше миль.       Как же в облаках холодно! Особенно в ледяном дожде.       Я кулем скатилась по чешуе Мечты в руки едва устоявшего Эймонда. Он сдёрнул с себя плащ, укрывая меня в лишний слой одежды.       — Один не донесёшь, — устало констатировал Джейс. — Так что давай, Хэл, повиснешь между нами и хотя бы попытайся перебирать ногами.       Принцы закинули мои руки себе за шеи, выпрямились, и полусогнутыми ногами я до земли первые ярды не доставала. Потом кровь начала приливать к ним под силой тяжести как должно, и я взвыла, задёргалась от ощущения сотен раскалённых игл, впивавшихся в самые нервы.       — И эта героиня хотела лететь одна! — фыркнул сын Рейниры, удерживая меня за талию и игнорируя случайные пинки. Эймонд молчал и упрямо шёл к выходу из Драконьего Логова, задавая темп.       При дворе было несколько больших карет, нам пригнали две из них на всех. Когда меня затолкали внутрь, Бейла обнимала Рейну под двумя одеялами из их седельных сумок. Я различила мерцающие в полутьме светлые волосы и глаза.       — Пусть лежит на полу! — остерёг Джейс Эймонда, захлопывая за собой дверцу. Эйгон успел увезти младших. — У неё сейчас руки отойдут. Даже не призналась, что мы её из седла к концу пути почти вытеснили, и она за гребни удерживалась, — пояснил он девчонкам.       Эймонд уселся спиной к сиденьям, втащил меня к себе на колени в объятия. Я сжала зубы, часто дыша и не желая пугать его своими стонами ещё сильнее. Джейс развалился на пустом сидении над нами: у него тоже отваливалось всё. Легче и теплее всех пришлось Джоффу между двумя взрослыми родственниками.       Нас встречала Рейнира, собрав своих слуг с Драконьего Камня. Меня вытащили первой, несмотря на вялый протест, понесли на руках. Я даже не смогла извернуться и спросить, что с отцом, отключившись в горячей воде, едва не сорвав остатки голоса от поначалу нестерпимой температуры.       Утром выяснилось, что мы прилетели вовремя: разбирательство назначено на полдень.       Моя служанка не стала спорить, когда я указала на чёрно-красное платье для верховой езды. Под него поддела тонкие штаны и рубашку, неизменный корсаж с ножнами для кинжалов, проверила, как достаются. Платье было плотным, из нескольких слоёв ткани, часто прошитое, на случай возможных провокаций вполне могло заменить лёгкий доспех. Васса зашнуровала на мне ездовые сапоги: в туфлях ноги подворачивались, до конца не восстановившись после вчерашнего.       Из зеркала на меня смотрела бледная нежить. Не хватало только крови на губах для полноты картины.       — Заплети тугой узел на затылке, — попросила я, запудривая синяки под глазами.       К отцу меня бы не пустили, я не рассчитывала. Времени прокрадываться тайком не оставалось. Поэтому я нашла Джерардиса.       — Дети, что же вы творите, — вздохнул он. — Вам после вчерашнего только отлёживаться. Король жив и обещает поправиться. Гнойное воспаление правого глаза, пришлось удалять. Ну, живот ещё болел, но мы быстро у него просторские сладости изъяли, с них аж масло текло. Прочистили кишечник, желудок. Правда, моча тоже мутная, но почечные отвары наварены, жидкость пьёт под контролём. Справились, ученик, выдыхай.       Я подошла и обняла Джерардиса, не смущаясь его застарелой робы в пятнах.       — Спасибо.       — Это что за сипение? Так, у меня тут как раз солодка настоялась! И своим передай!       От своего мейстера я ушла с двумя плоскими флягами противного отвара в складках платья, обжигавшими даже через одежду, прямо в тронный зал. Часы пробили половину двенадцатого, и лорды и леди уже подтягивались туда, почтительно уступая мне дорогу.       — Значит, полетели в грозу? — окликнул меня известный холодный голос. Я поздоровалась с принцессой Рейнис.       — Это наш долг.       Кажется, она хотела со мной поговорить, но у меня не было сил на пустопорожние беседы: за меня говорил выбор моего наряда.       Отто примеривался к Железному Трону, Алисента стояла справа близ него, родичи лорда Велариона заняли правую сторону. Я сдержала ехидный смешок внутри, когда на меня обратились десятки любопытных глаз.       Рейнира рассказывала, как однажды моя так называемая мать явилась на приветственный пир накануне свадьбы падчерицы в своих родовых цветах, положив начало клятому прозвищу «зелёных». Как ею гордились Хайтауэры, каким ошеломлённым выглядел отец, простив, конечно же, ей дерзкую выходку. Королева Хайтауэр! Равноправная при Таргариене!       Спустя много лет я вернула ей тот самый удар под дых, с гордостью плавным шагом следуя к любимой сестре и дядюшке с их детьми, встретившими меня ободряющими улыбками и касаниями. Дейрон замер на месте, глядя, как я встала напротив. Откровенно против.       Вскоре с той стороны показалось озадаченное лицо Эйгона. Он огляделся, оценил диспозицию, и пристроился подальше от матери, утянув за собой младшего брата. Что-то шепнул тому на ухо, потрепал по макушке.       За пару минут до начала явился Эймонд, которому, как и Эйгону, не оставили шанса столпившиеся у дверей вельможи, создав очевидный коридор по правой стороне. Его единственный глаз широко раскрылся, когда он тоже осознал расположение сил. Что ж, последний шаг я сделала, отступать и скрываться больше не нужно. Теперь всё зависело только от него. Я иронично склонила голову: сейчас или никогда.       Внезапно Эйгон выпихнул Дейрона в проход:       — Братья, кажется, в этой толпе мы случайно разделились с нашей семьёй! — безапелляционно заявил старший. Эхо его голоса прокатилось под сводом, мгновенно потушило шепотки, оценивавшие шансы женщин против мужчин; прибило горделивую осанку Десницы. И чеканным шагом старший сын Визериса проследовал к нам, не дав Дейрону растерянно оглянуться на мать, пройдя с левой стороны и закрыв ту. Младший сделал шаг, затем следующий, всё-таки не утерпел, обернулся — чтобы впечататься носом в Эймонда. Тот приподнял бровь, сказал гораздо тише, так, что услышали в основном те, кто стоял у самого подножия:       — Выбирай, брат. И живи с этим.       Деймон позволил среднему принцу пройти ко мне мимо Рейниры, взглядом дав добро. Эймонд решил не ограниваться двумя скандалами, устроенными мной и Эйгоном, и встал вполоборота справа, обняв меня со спины левой рукой, раз и навсегда определяя своё покровительство и моё место у своего сердца.       Дейрон нахмурился: последний оплот Хайтауэров, которых только что прилюдно отвергли старшие принцы Таргариены. Разумеется, это не прекратит споров о порядке наследования, но заставит сомневаться в лордах Староместа как в тех, кто способен возглавить оппозицию Рейнире. Отто Хайтауэр пылал яростью над разбитой королевой, жадно глотавшей воздух, но оба не могли себе позволить выразить гнев на виду у придворных.       — Сын мой… — позвала Алисента.       Я и братья молчали. Выбор был только за ним, впервые узревшим нешуточность давно зревшего конфликта. Претензии Веймонда и младших ветвей, ради которых мы собрались, на некоторое время уступили творившейся истории королевского рода. Рейнис, расслабив плечи, откровенно наслаждалась представлением и видом собственного противника, спешно просчитывавшего, как переход принцев Эйгона и Эймонда на сторону Рейниры в буквальном смысле скажется на успехе его дела. Ведь даже если Десница именем Его Величества вынесет решение в его пользу, то вскоре на троне окажется один из родственников, стоявших сейчас с Люцерисом.       Младший оглянулся на скрип дверей тронного зала.       Трость отца, согнувшегося под грузом обострившихся болезней, ударила по мраморному полу. Пока герольд провозглашал титулы, Рейнира выдохнула и переплела пальцы с Деймоном, левой рукой поддерживая бледного взволнованного Люка. Дейрон словно очнулся, стиснул правую ладонь и спешно нырнул за спину Эйгона. Драконица внутри ликующе взвыла: семья в сборе. Клятва, кровь — неважно.       Мы стояли вместе. Все драконы на одной стороне.       Отец увидел Рейнис, едва ли бросил взгляд на поражённую королеву и своего Десницу, и его лицо, прикрытое золотой полумаской с бинтами под ней, осветилось, когда он нашёл Рейниру. Он налёг на трость, ускорив шаг, и неловко шаркнул ногой, заметив остальных своих детей рядом со старшей дочерью. Выдохнул поражённо, и на мгновение показался обычным стариком с простыми горестями и радостями. Но увиденное явно принесло ему не худшие из переживаний.       Мы склонились в поклоне, хотя мне очень хотелось поднять глаза и оценить состояние отца вблизи.       — Я сяду на трон сегодня, — выдохнул он.       — Ваше Величество, — пробормотал Отто, благоразумно освободив путь. Каждый шаг короля давался с едва ли терпимым страданием. Один из гвардейцев бросился на помощь, но отец отверг её.       Я постаралась загнать поглубже навернувшиеся слёзы, когда услышала звон металла. Отец…       Эймонд сжал моё плечо, глядя на бесшумно и быстро выступившего Деймона и шагнувшую туда же Рейниру, замершую у подножия. Тиски на моём сердце слегка ослабли.       — Я же сказал, я в порядке! — огрызнулся король — и наткнулся на взгляд дядюшки.       Под руку с младшим братом Визерис дошёл до престола, обессиленно рухнув на него. Сколько тысяч глоток надрывалось, что Деймон Таргариен, Порочный Принц, ненавидит свою семью и использует её только во имя выгоды, чтобы однажды завладеть короной!       Мой родной дядя по отцу, муж моей старшей сестры, принявший в сердце всех её детей как своих, приложивший руку и к моему воспитанию, с величайшей преданностью и любовью возложил корону на голову брата. Никому иному не было бы позволено приблизиться, кроме него.       — Я стану таким же, — едва слышно пообещал мне Эймонд, не отрывая глаз от отца и дядюшки, как и все присутствовавшие. — Клянусь, я всегда буду на вашей стороне. Я не подведу тебя… и Рейниру, и её сыновей. Ты не разочаруешься во мне.       Пользуясь необходимостью отца отдышаться и прийти в себя, по попустительскому знаку Десницы вперёд выступил Веймонд Веларион, заведя речь о своих правах на Плавниковый Трон. Рейнира не выдержала и вмешалась, на что на лицах Хайтауэров отразились одинаковые эмоции: нетерпеливое ожидание, когда подраненный хищник станет добычей шакалов.       — Я не понимаю, для чего мы должны выслушивать все эти петиции, — разом негромко прекратил спор, в котором Веймонд не желал униматься, отец. И была названа Рейнис. Логично для нас — и возмутительно для мужского рода.       Двоюродная тётка вышла вперёд, почтенная перед королём, смиренная и благородная, выгодно подчёркивая разницу между истинным и наносным. Мягким тоном напомнила о воле лорда Корлиса, которой она верна, о помолвке Люцериса и Рейны, приглашая их в скором времени на Дрифтмарк.       Веймонд едва сдерживался, готовый удушить ненавидимую им невестку, если бы не король и его стража. Алисента в отрицании замотала головой, поняв, что старания оказались тщетны, обернулись потерями гораздо большими, вынеся семейные коллизии на всеобщее обозрение. Возможные аргументы Отто остались не озвученными: отец с радостью подтвердил общеизвестные факты, ставя жирную точку в спорах своим устным указом.       Эйгон пытался не смеяться в лицо матери и деду, но получалось плохо. Желал ли он мести им или похвалиться выбором стороны, я не знала, пообещала себе расспросить его потом.       Но Веймонд не остановился. Второй сын Веларионов набросился с обвинениями в преступлении законов и вековых традиций на самого короля, разбрасываясь громкими словами: «Не допущу!», «Не истинный Веларион!», «Правь своим Домом как хочешь, но ты не будешь решать будущее моего!». Не слыша хладнокровного напоминания отца о месте самого Веймонда, о том, что Люк — законный внук короля, и это — правда.       Гордыня затмила разум Веймонда, поглотила инстинкт самосохранения. Ему хватило крох контроля лишь не напускаться и на нас с братьями, хотя глаза его горели презрением ко всему роду Таргариен. Ко всем присутствовавшим, наблюдавшим его унижение. Не давшим ему желаемого.       Мужчина с устрашающими локонами осёкся лишь на мгновение, и в наклоне головы Деймона я увидела, как Караксес обычно извивает шею перед смертоносной атакой.       — Скажи это, — подстрекнул он его. Визерис тяжело вздохнул. Алисента смотрела с гадливым любопытством: хватит смелости или нет? Один Десница, как бы я его ни не любила, верно просчитал последствия, глядя на Веймонда как на живого мертвеца. С ужасом и неверием в человеческую глупость.       — Дети — бастарды! — прокричал на весь зал Веймонд так, что у меня заложило в ушах. Он огляделся, наслаждаясь произведённым эффектом, собой, обрушившим эти слова перед Железным Троном и королём.       Люк стоял молча, храня бесстрастное выражение лица: Эйгон и Эймонд безжалостно учили его не реагировать на «ублюдка», «бастарда», и прочие эпитеты, копя ярость для холодной мести, а не бросаясь в бой очертя голову. Но следующее оскорбление перечёркивало правила, и я на мгновение зажмурилась, остро жалея, что расслышала его наравне с придворными. Внутри полыхнуло гневом, правая ладонь сжалась в кулак — и не у меня одной. Я заставила себя смотреть ровно и хладнокровно, и даже Эйгон спрятал дурацкую усмешку, сосредоточенно глядя на Велариона — но не за него. Братья, племянники, сёстры и я обратились взорами к Веймонду, к королю и королеве, к Деснице — но не к мстительной тени, вытягивавшей валирийскую сталь из ножен. Экономно, расчётливо выверившей каждый лёгкий шаг. Королева наклонила голову к Трону, с интересом ожидая действий отца, не видя важного. Алисента так давно хотела, чтобы кто-нибудь вновь произнёс эти мерзкие оскорбления вслух, громко, теша её низменную натуру, раз ей не допускается по этикету выражаться так самой.       Но мысленно она называла мою семью именно так.       — Я заберу твой язык! — обнажил поднявшийся король кинжал, тот самый, с которым мы клялись.       Ему не пришлось сделать ни шага: Тёмная Сестра начисто срезала три четверти головы Веймонда, словно та была не из плоти и костей, а испорченным плодом. Вряд ли Веларион успел осознать, что его убило.       Длинный язык, обнажённый во всей красе, поблёскивал в крови. Гладкий, роскошный анатомический срез.       Кровь на нас не попала, на Рейнис тоже. Толпа придворных отхлынула назад, оставив только Десницу, королеву, метнувшуюся в его сторону, нас и гвардейцев.       — Он может оставить свой язык, — заметил дядя, складывая руки на навершии меча. Он не испытывал радости от убийства, но удовольствие от исполнения своего долга… да. Я понимала чёрный юмор Деймона и пугавшие других наклонности: язык был оставлен для того, чтобы отец, если у него возникнет желание, мог сдержать и своё слово, отрезав его. Получить свой трофей для внутреннего дракона — и любимой дочери.       — Разоружить! — крикнул Отто, но стража успела лишь формально обнажить мечи. Дядя смерил их взглядом, который они оценили, не став приближаться к принцу, заботливо вытер лезвие Тёмной Сестры и вернулся к семье.       Визерис не оплакивал и ни секунды не сожалел о смерти глупца, пришедшего в Красный Замок и угрожавшего членам семьи короля.       — Отставить! — выдохнул отец и со стоном осел на трон. Я подобрала юбки и бросилась вперёд, едва не столкнувшись носом со спохватившейся матерью, — и одолела наплывы стали в сапогах успешнее неё, опередив.       — Отец, — упала я на колени перед ним, заглядывая в лицо и ощупывая его. Холодный, липкий, несладкий, пульс частый, неровный. Сердце. Гипогликемия вряд ли, но не исключать на фоне, мог не есть толком последние дни. Приступ стенокардии или инфаркт? — В груди болит? Стреляет боль в лопатку, в левую руку или жжётся?       — Хелейна, отойди! — попыталась оторвать меня от Визериса Алисента, больно впиваясь ногтями даже сквозь боевое платье и с не женской силой стаскивая прямо по лезвиям мечей. — Мейстера, живо!       Её руки поймал Эймонд, возвращая мне свободу.       — Ты больше не тронешь Хэл, — настойчиво сообщил он королеве-матери, получив наглядные подтверждения своим давним подозрениям, увёл её вниз. — Она знает, что делает.       — Хелейна… — поглядел на меня Визерис исподлобья. — Дочка…       — Помоги мне, отец, — нежно повторила я, словно мы никуда не торопились. — Как болит?       — Давит… вот тут, — ударил он кулаком с до сих пор зажатой в нём рукоятью кинжала по груди. Я с дозволения забрала оружие и вложила в его ножны. Обернулась к сестре и дяде:       — Носилки! Королю нужен покой!       Стенокардия. Нагрузку ему обеспечили и физическую, и эмоциональную. Валериана, мята, боярышник, способствовавшие расширению коронарных сосудов, — это есть и у меня в здешних запасах, и у Джерардиса.       — Ну, у этих лекарств даже вкус будет приятный, — попыталась я подбодрить отца, пока слуги спешно готовили необходимое.       Не было награды лучше, чем его слабая улыбка.

***

      Эймонд извёлся под дверями покоев, пока Васса не пригрозила немыслимым: стегануть принца крови мокрым полотенцем, если он не прекратит мешать слугам. Которые, между прочим, заняты исключительно здоровьем принцессы!       — Это приказ Её Высочества! — расхрабрилась служанка, упирая руки в пышные бока под тёмно-серым с красными вставками платьем. Но быстро смягчилась. — Принцесса ради Вас же просит! Не хочет, чтобы Вы слегли с лихорадкой вновь, а ей потом ночами бегать с лекарствами, а не спать! Да что проку Вам маячить здесь? Сами с ума сходите, мешаете нам, внутрь рвётесь, а какой леди приятно, чтобы её слабой и хворой видели? Принцесса спит почти все дни напролёт. Оставьте, дождитесь уж несколько дней!       Но она меня не оставила! — хотелось крикнуть Эймонду, однако в конце коридора появился мейстер Джерардис, накануне пообещавший особо неугомонных королевских особ залечить ещё до начала любой болезни так, что положенное время они пролежат очень тихо и едва дыша в своих покоях.       Донёсшийся сквозь двери задыхающийся сиплый кашель полоснул Эймонда ножом по сердцу. Он болел так однажды, не в последний раз, но около двух лет назад, и помнил острую мучительную боль в груди при каждом вдохе и выдохе, ощущение, словно из лёгких ртом сейчас пойдёт кровь от тщетной натуги. Хэл страдала, наверняка сгорая в лихорадке, а он ничем не мог помочь.       Бесполезный несмотря на все свои достижения, свою силу.       — Королева просит Вас зайти, — передал ему слуга, нашедший его на тренировочном дворе привалившимся к стене, бросившим меч между ног. Сегодня Эйгон занимался с младшими племянниками, а Дейрону с хохотом и воинскими прибауточками подбирали во внешнем дворе рыцаря, и Эймонд тенью слонялся вокруг королевского крыла, не в силах уйти от комнат Хелейны дальше, чем на несколько этажей. Ноги без спросу несли его обратно, стоило только подумать, что ей в любой момент может стать хуже. Из-за него. Из-за того, что они поспешили к Баратеонам в дурное время, чтобы Эйгон мог жениться, и они получили своё разрешение вместе с ним. Упустили заговор против отца в Красном Замке: что слуги, которых с позором выгнали?! Даже самые перспективные не сдали Деймону того, кто отдал им вредоносные поручения!       Упоминание матери вопреки обыкновению не остудило гнев. Если бы не толстый подол верхового платья, ноги Хэл были бы изрезаны лезвиями Трона! Эймонд с болью видел глубокие царапины на ладони, которые сестра поспешила спрятать после суда, — неудачно ухватилась за подлокотник, пытаясь остаться с отцом, пока мать тащила её едва не за волосы. Он не сдержался: внутренний дракон не утерпел, расценил происходящее как прямую угрозу его любимой паре, отринул воспитание и сыновнюю любовь. Едва успел выверить силу, чтобы не повредить руки матери, с трудом подобрал слова, которые не усугубят ситуацию. Но перед внутренним взором стоял восстановленный с точки зрения воина удар по лицу Хэл, который он оценил, когда смог открыть заплывший глаз на вторые сутки после состязаний за сестру, даже с учётом сошедшего отёка. Мать не имела права ни пальцем касаться Хэл после всего случившегося, не говоря о том, чтобы спускать её волоком по мечам Железного Трона, мешая спасать жизнь и здоровье отца.       Он извинится, потому что всё-таки она оставалась его матерью, единственной, кто пытался утешать его в детстве, но простить за Хэл едва ли когда-нибудь сможет. За его Хэл, которую пытаются отобрать у него уже столько времени, причинить вред. Знал бы он тогда, когда впервые пошёл за ней в город, — выследил и убил бы всех шептунов с особой жестокостью. Пробудившиеся с невиданной остротой звериные инстинкты вкупе с человеческим разумом терзали Эймонда, не отпуская от сестры: вдруг ей снова попытаются навредить? Обидеть? Убить? Он обязан быть рядом, защитить!       Ноги едва снова не понесли его к покоям Хелейны, но он выправился и добрёл до Зала Королевы. Мать в последнее время не так уж редко пользовалась им; но увидев человека внутри, Эймонд едва не отпрянул, подавив дрожь рычания в глотке.       Ага, просторские сладости, — хрипло фыркнула Хэл после того, как покинула комнаты отца, отобрала у него вверенную флягу с солодкой и допила остатки. А через пару часов в её покои пришёл Джерардис, и всем, кроме пары самых приближённых слуг, бывших с ней утром, и самого мейстера, запретили входить внутрь.       — Здравствуй, Эймонд, — с видом усталого благочестия кивнул Отто Хайтауэр. — Проходи, матушка пока задерживается.       Принц на лету осознал, что стыдить и совестить его будут не только за грубость в отношении матери. Но каким образом разговор, в котором он изначально не хотел принимать участия, как и раскаиваться в прилюдных перебежках на сторону Рейниры, перешёл в плоскость его очевидного и бесполезного караула у дверей Хэл, так и не смог понять.       — Мне жаль, что Вам не дают навестить Вашу возлюбленную сестру, которую Вы так отчаянно защищаете, — участливо лились речи деда. — Неужели мейстеры стали так жестоки? Я смог провести последний час со своей любимой женой…       — Вы ходите по краю! — мгновенно ощетинился Эймонд. Плохо спавший со дня вылета из Штормовых Земель, взвинченный неизвестностью состояния Хелейны, он остро реагировал даже на косвенную угрозу вне зависимости от желания. Эйгон и Дейрон боялись его трогать, а племянники обходили стороной, имея совесть только здороваться и говорить, что с Хэл всё будет хорошо. Вот только ей точно не было хорошо!       — Нет-нет, — тут же поднял ладони Десница. — Я всего лишь хотел ободрить Вас тем, что состояние принцессы куда легче и преходяще. Почему же Вам не дают заглянуть к ней хотя бы для того, чтобы передать пожелания здоровья? Разве не красен долг платежом? Она позаботилась о Вас после своих именин, что, в общем-то, справедливо с учётом того, что Вы совершили в её честь. Или принцесса отчего-то не пожелала Вас видеть сама?       — Какой леди хотелось бы представать перед мужчиной в дурном самочувствии? — пожал плечами Эймонд, на сей раз заметивший, куда собирается повернуть русло допроса Отто. Пригодились слова Вассы, обозлившие его, но логичные.       Хайтауэр покачал головой:       — Нет ничего ценнее времени, проведенного не только в здравии, но и в болезни. Разве доброе слово и прикосновение не лечат наравне с мейстерскими зельями? Разве принцесса Хелейна отвернулась от Вас в момент Вашей слабости? Но то было уже так давно… Может, остыли те чувства. Остыла её вина перед братом, что готов бросить всё во имя одного кивка её головы. Если ему так нравится сдаваться перед ней, она позволяет ему это, милосердно не лишая счастья.       Эймонд промолчал.       — Она добра, моя внучка и Ваша сестра. Вопреки всем гадким слухам не могу сказать против неё ни одного дурного слова, потому что она — лучшая Хайтауэр после своей матери. Её покровительство септам, приютам, мейстерскому делу — разве не свидетельство истинного благочестия?       Хелейна потеряла бы дар речи от такой подмены истин, а потом разразилась бы едкими остротами на высоком валирийском. Сестра всё ещё временами морщила нос от семиконечных звёзд, а молилась валирийским богам, небу и душам древних драконов.       — Разве позволяла она сомневаться в своей добродетели? Никогда. И я хотел всего лишь Вас предупредить до того, как это будет вынуждена сделать сама Хелейна.       — Предупредить? — глухо пробормотал ошарашенный Таргариен. Нет, всё-таки за мыслью деда тяжело уследить на разбитую голову. — Всего лишь очередные слова в попытках вбить клин между нами. Едва ли припомню день, когда Вы общались с моей сестрой.       — Я — не просто Десница Короля, но и старший родственник по крови. Я обеспокоен её судьбой. Разве не намёком является то, что сестра, которой Вы так преданы, отказывается Вас видеть после суда, где Вы позволили своим рукам большую вольность? И какими были её деяния ранее, разве позволяли Вам нечто большее?       Жаркие поцелуи, её касания, столь ласковые и бережные — она знала его шрамы наперечёт, сама зашивала многие раны, но отпускала в новые сражения. Берегла его с драконьей яростью и нежностью, будь то провоцирующий их дядя или её собственная болезнь. Мейстерское воспитание было превыше желания Хелейны заполучить повышенное внимание, теперь Эймонд осознал это ясно на контрасте с умело смешивающими правду и ложь словами деда-Десницы. Но к чему он клонит? Ждёт, что Эймонд признается в тайных свиданиях, порочащих Хэл? Сам даст оружие против неё в руки врага Рейниры? Или…       Сестра добра к тебе из чувства вины и доброты, видишь, внук, я говорю о том, что она совершает честные и достойные дела, значит, я не вру и в том, что ты ей не нужен, тебе всего лишь позволяют любить, но разве такая любовь не унизительна? Тебе уже намекают, что ты не нужен ей, что ей…       Нужен честный брак с достойным лордом? Королём?       Эймонд прикусил щёку до крови.       — Оставьте сестру в покое. Юная принцесса заслуживает лучшего за свои деяния. Конечно, неизвестно, на ком будет настаивать Рейнира, воспитывавшая её. Ведь мнение принцессы, как мы увидели накануне, будет иметь решающий вес. Но не думаю, что даже ей хватит подлости выдать младшую сестру за малоземельного лорда. Это наверняка будет кто-нибудь из Великих Домов, кто своим решительным голосом в будущем поддержит её права на Железный Трон.       Чего он хочет? Какой реакции? Кем он видит его: управляемым идиотом? Слепо влюблённым?       — Я уже раз доказал им, что они недостойны принцессы Таргариен, — процедил Эймонд известный факт. — Повторить — только доставит мне лишнее удовольствие.       Хайтауэр отчётливо хмыкнул:       — Если только сердце принцессы не решит иначе. А с ним Вас покинет и прежняя… удача.       А ведь Хэл спрашивала, как он поступит, если она влюбится в другого мужчину. Случайно, без злого умысла, но не сможет ответить на его чувства. Она всё ещё не любила его по-настоящему. Приняла, отвечала на поцелуи, позволяла быть рядом — да. Искала у него защиты. Держала своё слово. Но не полюбила больше, чем как брата.       — Мой принц, я верю, что Вы сильны духом и умеете смотреть правде в глаза. Ответьте себе: уверены ли Вы, что она испытывает к Вам такие же глубокие чувства, какие Вы испытываете к ней?       Эймонд прижал ладонь к виску, чувствуя острую пульсирующую боль внутри головы. Такие боли давно заменили ему способность унизительно сорваться и разрыдаться перед окружающими, как в детстве. У него действительно не было другого ответа.       — Нет.       — Мне очень жаль, мой принц. Это воистину ранит, я знаю. Ваш отец не даст благословения на брак без её согласия, не так ли? Когда все умения и слава, знания, навыки наездника крупнейшего дракона не позволят Вам ни получить руки сестры, ни стать кем-то большим, чем карающая тень короля. Если только… сын короля не унаследует корону, чтобы решать свою судьбу самому.       Сквозь нарастающий гул крови в ушах и вырвавшиеся на волю сомнения Эймонд осознал: вот оно. То, ради чего его пригласили сюда.       — Вы предлагаете мне убить сестру и брата? — с паузой спросил принц то, что от него ожидалось.       — Нет, вовсе нет. Руки короля должны быть чисты от родственной крови. Кто посмеет обвинить Вас после недавнего поступка у Железного Трона? Трагическое стечение обстоятельств. Люди болеют и умирают. Вы наконец сможете решить сами, кого хотите видеть при дворе, отослать племянников…       — Чтобы с ними также случилась трагическая случайность?       — Не исключено. Но главное — ни одна девица не сможет отказать своему королю. Ваша идея жениться на сестре по-настоящему прекрасна: поддержать чистоту крови, не обидев никого из Великих Домов, стереть споры о её первородстве и возможных правах, ведь она получит свою корону. Рассуждения истинного правителя.       Амбиции. Вот, на что должен повестись второй принц, который так долго был презираем, изгой среди Таргариенов, что не пожалел никого и обменял собственный глаз на самого крупного дракона войны. Рвущий жилы на тренировках, занимающийся всем тем, что должен познавать именно наследник, хотя там всегда ждали Эйгона. Злопамятный, вспыльчивый, своенравный. Тот, кто не поступился жульничеством и убийством, преследуя свои цели на всего лишь показательных состязаниях. Кто вновь положил взор на то, что ему не предназначено, — на что он готов пойти, чтобы утвердить своё первенство теперь в настоящих интригах за престол?       — А что получишь ты? — решительно смахнув сомнения с лица, выпрямился Эймонд, заведя привычным образом руки за спину.       — Лишь честь продолжать оберегать моего короля и Железный Трон. Вестерос нуждается в сильном правителе, достойном короны. Том, кто не растратит свои Королевства. Это вижу я, и так полагают прочие Дома. Ваш брат, к сожалению, утратил себя, свою честь и достоинство в загулах по Блошиному Концу. Рейнира и Деймон, Принц Блошиного Конца, стали ему первыми покровителями в низменных делах, и он с радостью нырнул под юбку сестры, разменяв ответственность на удовольствия. Но в Вас же, мой принц, есть настоящая воля правителя. Вы не пропьёте Королевства, как Эйгон; сможете удержать их в кулаке вместо вечно беременной Рейниры, которую заботит благо её слабых детей, но не государственное. Не проиграете их в бесконечных войнах, как Деймон Таргариен, которого звали Королём Ступеней и Узкого моря, но стоило ему покинуть острова — и где его победы и завоевания? Смылись, стёрты, бесплодны — лишь тысячи погубленных жизней и потерянные ресурсы. Триархия вновь одержала верх.       Ложь, круто замешанная на горьких правдивых фактах. Хайтауэр, зайдя издалека, разил неожиданно больно, не размениваясь: всем, что когда-то по глупости повторял за Эйгоном и придворными сам Эймонд. Сладкая приманка в виде желанного Трона и брака. Исполнение всех его детских грёз. Обещание даже не участвовать лично в убийствах — лишь открыть Деснице слабые места, которые он узнал за эти месяцы.       Эймонд позволил себе представить: Рейнира может умереть во время новой беременности — что вскоре она случится, не сомневался никто из семьи, и в смертях в тягости нет ничего необычного. Деймон сразу потеряет права, как и старшие племянники. Для Эйгона неудивительно отравиться дешёвым вином, причём до кончины Рейниры — потому что похорон любимой дочери король просто не переживёт. И Эймонд с поддержкой матери и деда без труда возьмёт корону. Даже если Хэл заподозрит что-то, хватит одного его приказа: для неё закроют самостоятельный выход из дворца, перекроют тайные ходы и доставят сразу к септе Бейлора. В тринадцать-четырнадцать он мечтал о том, как она будет обнажённой привязана шёлковыми синими и лиловыми лентами, под цвет глаз, к его постели. Всё будет исполнено в точности.       — Я подумаю над твоими словами.       И с трудом разжал сжатый насмерть правый кулак.

***

      Эйгон никогда не был излишне привязан к алкоголю благодаря драконьей крови, но тот хорошо притуплял кошмары и чувство страха: ведь потенциальный наследник бояться не должен.       Хороших снов принцу Железного Трона не снилось с малых лет. Он ненавидел их, бежал от них всеми силами и старался не встречаться глазами с младшей сестрой, которая тоже унаследовала семейный дар. Никто, кроме Эйгона, не понимал, как она играется с самыми мерзкими и опасными существами, но принц не открывал секрета взамен на молчание при нём о её видениях. Хелейна находила своё спасение от наполненного болью и безнадёжным мраком взрослого будущего в отвлечении на будущее скорое, минутное, и потому занимала свой дар предсказаниями, как повернуть руку, чтобы не укусила ядовитая гадина. Она любила их не больше любой другой девчонки, но искусно применяла как средство отвлечения.       Если они долго смотрели друг на друга или находились рядом, то видели мрачную судьбу другого без права на снисхождение богов. Эйгон уповал, что его признают негодным наследником или хотя бы подберут ему иную жену, с которой они не будут страдать от общества друг друга, но отец желал соблюсти традиции. Дед и мать хотели видеть его на троне, чтобы нашёптывать из-за спины и не делить власть с другим Домом. Средний брат ненавидел его и желал занять его место. Младший по малости пребывал в блаженном неведении. Они же с Хелейной оставались бессильны: сновидцы и пророки лишены привилегий противостояния року. Но могут подтолкнуть других людей или следовать за ними, уповая, что те не совершат иных ошибок — и, чем боги не шутят, заодно изменят и их судьбу. Как Эймонд, очертя голову бросившийся за первым освободившимся драконом покрупнее, решил отстоять его кулаками… или всё же виноваты племянники и кузины? Эйгон порой путался, когда брался размышлять о причинах и последствиях. В общем, как Эймонд в запале ударил Хелейну и обеспечил ей травму голову, забравшую часть памяти, — и прихватившую заодно дар провидения.       Счастливица! То-то притихла за некоторое время до Дрифтмарка, наверняка планируя свой побег от уготованной участи.       Ему было больно наблюдать, как способен измениться человек, освободившийся от проклятого дара, о котором мечтал отец, не зная его цены. Сестра ожила и смогла начать писать свою судьбу сама, чем немедленно воспользовалась, сбежав от их странной семейки на Драконий Камень к Рейнире — и дальше от печальной участи стать его женой. Что ж, чёрное ей к лицу.       Бедняга Эймонд так и не понял, что игры с пауками кончились, и ему больше рассчитывать не на что.       Сам принц удовлетворился тем, что перестал видеть разметанное кровавое месиво на пиках вместо тела своей младшей сестры, заодно — рушащиеся потолки Драконьего Логова (ага, значит, Хелейна как минимум выведет оттуда Пламенную Мечту в будущем!). На радостях напился в одном из борделей Гавани, покувыркался сразу с двумя шлюхами и продолжил отмечать ещё неделю, пока сны не вернулись.       На него опять натягивали корону, мечами отрубая за спиной пути отступления, снова начиналась война, в которой гибли все, кого он знал. Эйгон пару раз попытался довести на тренировке Эймонда до белого каления, чтобы заполучить второй волшебный удар, надёжно вышибавший предсказания до конца дней. Увы, если сестра сумела подкараулить события и косвенно влиться в них, его попытки оказались слишком грубыми, и изменить судьбу не удалось. Их останавливали рыцари и гвардейцы до того, как случится что-то, за что им отвечать перед королём. Что ж, Эйгон начал прикладывать больше усилий для того, чтобы отец одумался и прекратил колебаться. Взрослая старшая дочь, самостоятельно управляющая Драконьим Камнем, перед которой уже преклонили колени, имеющая наследников, — и слабовольный, вечно пьяный сын, который старательно пускал свою жизнь дракону под задницу и едва ли помнил, какой стороной пера подписывать документы.       Ради этого пришлось пожертвовать любовью к путешествиям, чтению, к совместным с братьями проказам, к полётам с Солнечным Огнём, который сначала обижался, фыркал на запах перегара, а потом тоскливо стенал днями и ночами, готовый простить всадника за всё, лишь бы он пришёл. Пока в первый раз не вернулась Хелейна — Хэл, которая больше этого не знала, но однажды наденет чёрно-алое, вплетёт в волосы сталь, оседлает одного из самых больших драконов и станет олицетворением гнева богов, Кровавая Хэл, Кровавое Пекло войны.       Эйгон судорожно взмолился, чтобы видения о сестре сбылись не по его шкуру. К концу пребывания младшей в столице он уже не сомневался, что Железный Трон окажется в руках Рейниры; видел, как в будущем мать подливает яд Ларису Стронгу. Давно пора: как ему надоела похабщина с ней в главных лицедейках, отлично, Хэл, расскажи Рейнире, уберите гада его же оружием, которое тот припас для самого Эйгона! Главное — у него появился шанс выжить.       Эймонд, его любимейший за свои невольные заслуги брат, гораздо лучше подходил той сестре, которую Эйгон видел во снах, удачно отводя от него связанные с женитьбой на Хэл интриги. Вот если бы вовсе никто из Таргариенов никогда не видел это клятое будущее, всем бы жилось куда счастливее и спокойнее! Выдумали всяких Эйгонов-спасителей, вот кем, а спасителем принц быть не хотел, судьба их не любит и пытает больнее прочих, бросая тела Неведомому, когда от души и сердца не остаётся ничего.       Отец и мать ещё не знали, когда точно прилетит сестра, чтобы прикинуть на неё ярмо брака, а Эйгон уже предвкушал развлечения. Грядущее переставало крениться из крайности в крайность, и принц по несколько ночей подряд мог спать без приевшихся видений или макового угара, в котором притворяться слепым дураком проще.       Правда, расплата пришла в лице самой сестры, решившей, что помощь нужна не только отцу, а Эймонд ей потворствовал. Организм с трудом отвыкал от разгульного образа жизни, мстя головными болями, ломотой, бессилием, бессонницей (когда поспать уже можно и хочется!), поганым настроением, проблемами с мужской силой. Если бы не предпринятые сестрой и братьями меры, Эйгон не поручился, что справился бы в незримой борьбе с пагубными привычками самолично. Вино, правда, оставил под рукой, на что Хэл ворчала, но меньше, чем когда он начал без разрешения называть по сокращённому имени. Сестра злилась, но Эйгон не мог заставить себя во имя недолгих формальностей звать её Хелейной, потому что Хелейна — это отвратное не случившееся, багровый ореол вокруг плоти и сломанных костей, серо-бурой пакли волос. Лучше живая Хэл, которая во сне стояла рядом, ободряюще положив руку ему на плечо, и кивала на темноволосую юную девушку в золотисто-коричневом платье с миленькой вышитой ланью на не менее миленькой груди. И потому, когда Эймонд наконец поднял меч во имя сестры, на последовавшем пиру Эйгон всё-таки расцеловал его в обе щёки (все подумали, что спьяну), едва не проговорившись о видениях: у тебя целый сапфир с голубиное яйцо где-то припрятан, можно гарнитур отковать у ювелира, о каком ещё подарке думать!       В посиделках перед отлётом кузин и дяди на Дрифтмарк Эйгон глянул на споривших родичей, на свою ладонь, где перечеркнул клятвой старую линию судьбы, прочертив новую. Подловил момент, словно в шутку спросил, защитят ли они его недостойную задницу в случае чего от гневных лордов, потому что…       — Эйгон, достал уже! — гневно раздула широкие ноздри Бейла. — Да любим мы тебя, дурака такого, любим! Иначе чего ради тут собрались?       — Ради Хэл и скоропостижной гибели в браке моего братца? — растянул губы в простецкой улыбке старший принц.       — Нам всем тебя по очереди поцеловать, что ли, чтобы ты прекратил отвлекаться?! — язвительно предложил Эймонд, сидевший на подлокотнике кресла сестры. Собрались у Бейлы и Рейны, где хватало места всем, но одноглазый брат неотступно стерёг свою добычу.       — Я бы предпочёл поцелуи наших прекрасных леди, — постучал пальцем Эйгон себя по щеке. — Но без трёх ударов по лицу от своих любимых брата и племянников. За утро именин вы мне, кстати, ещё должны!       Рейна переглянулась с Бейлой, и девушки встали со своих мест, направляясь к довольному Эйгону.       — Есть такая традиция в некоторых областях Эссоса… — начала старшая, подкрадываясь слева.       -… оттаскать именинника за уши столько раз, сколько ему исполнилось лет. Раз недавний именинник просит, налетаем, тут на всех хватит! — издала клич Рейна справа, а Дейрон и Джофф слаженно перекрыли судорожно дёрнувшемуся принцу дорогу.       Как ни обидно, на время шуточек от родни дар предвидения слеп, но за обретённое тепло и поддержку, которых он не получал даже от матери — ты не мой сын, ты идиот — он был готов простить гораздо большее. Тем более, уши ему не выкрутили, лишь защекотали до икоты от смеха и натрепали макушку до вставших дыбом волос.       Видения становились прозрачнее и надёжнее, пусть войны меняли обличие, но в небо рядом поднимались драконы на его стороне. Бейла лукаво подмигивала ему и с яростным кличем прикрывала их с Огнём под стальным дождём стрел и копий над холодными скалами и горячими песками, а не бросалась наперерез в жажде его смерти. Там Деймон Таргариен порывисто прижимал его к груди, позволяя скрыть мужские слёзы, чего, увы, не мог дать ему отец. Там они спорили с Джейсом до хрипоты, отчаянно призывая каждый на свою сторону прочую родню, — тринадцать человек, тринадцать мест в Верхнем кабинете Королевы вокруг каменного стола, повторяющего стол на Драконьем Камне. Где Эйгон-младший, смущаясь, прокрадывался к нему в покои, чтобы спросить — как выбрать себе супругу, если обязывает долг, но ещё никого не любил, как отец любит мать, любят его дяди, братья и сёстры…       Это было славное будущее, на которое набегали тени в виде заговоров, интриг, предательства, но после нескольких лет отчаяния Эйгон, глядя на сестру, тоже научился рассчитывать, как пользоваться лазейками. Вмешиваться исподволь, не раскрывая окружающим сути грядущего. Например, подтолкнуть к осознанию необходимости выбора Дейрона и стать частью его будущего, зная, что Эймонд не останется в стороне. Хотя ему было так же страшно, как лететь в грозу…       …но остаться в замке Баратеона, бросив сестру с племянником и брата, ещё страшнее. Под проливным дождём, от которого Огонь перед полётом по-детски пытался спрятаться под плащом своего всадника, Эйгон осознал, что даже настигни его видение, как Хэл и Эймонд доберутся до столицы живыми, он не готов отпустить их одних. Потому что они его против разных исходов будущего не бросили.       И в тронном зале оставаться стоять с матерью и дедом значило предать тех юных, горячных и верных, кто буквально вчера доверился ему жизнью.       На следующий день после суда девчонки и Джейс разболелись после ледяного полёта наперегонки с грозой, отчего парочка мейстеров заперла их по покоям и запретила тревожить до конца лихорадки. От Эймонда проку не стало никакого, и Эйгон взялся за племянников, стараясь сгладить общую тревожность привычными занятиями. В день, когда Дейрон не смог им составить компанию, после того, как глаза племянников начали косить в разные стороны, старший принц вздохнул и объявил, что в порядке разнообразия можно заняться другим интересным делом. И повёл их в сторону ближайшей потайной двери, от чего мальчишки разом взбодрились. Они прогулялись до одного из входов в гостевых комнатах, а потом Эйгон сам не заметил, как добрались до королевских покоев. Руки Неведомого на его удавке, несмотря на все предпринятые действия, до конца разжать не удавалось, и с утра принца тревожило усилившееся чувство петли на шее, которое общество племянников едва ли разгоняло.       -… всего лишь Вас предупредить…       Очень, очень интересно, — замер Эйгон, припадая к стене рядом с залом королевы-матери и вслушиваясь, закрыв глаза при свете маленького потайного фонаря. Младшие, стоило отдать им должное, почти бесшумно повторили то же самое. Но что последовало дальше… Джофф едва не вскрикнул, но две руки — Люка и Эйгона — заткнули его, пока он не запыхтел, выражая понимание. Эйгон сам отшатнулся от камня, потому что сказанное о Хэл не могло быть произнесено его братом.       Нет! Как смел он сомневаться в той, кто так любила его, что готова отдать жизнь, но родить ему детей, которых Эймонд хотел от неё?       Люк, припавший к стене, поглядел с болью в огромных тёмных глазах на старшего родственника, глотавшего спёртый воздух ртом.       Когда прозвучало искреннее признание об убийстве, Джофф сам зажал себе рот обеими руками, беззвучно плача. Эйгон едва сдержал отчаянный вопль и желание удариться лбом о камень. Нет, нет-нет-нет! Это видение, просто очередное видение, которое не сбудется!       Не верь ему! Пожалуйста, не верь! Вспомни наши клятвы, вспомни Хэл, которую должны связать по рукам и ногам, заткнуть рот кляпом, лишить сознания и воли, чтобы она не отомстила за гибель семьи! Неужели ты согласен на это? Она же тебя не простит!       Но Эймонд посмел договориться о цене предательства.       Эйгон в бессилии сполз на пол узкого туннеля, придерживаемый за плечи руками племянников. Где-то за стеной с гулом закрылись тяжёлые двери, послышалось едва уловимое движение: кто-то ещё оставался внутри. Старший принц слепо поднял к глазам потайной фонарь с плясавшим внутри маленьким огоньком среди затемнённых стёкол. В Эссосе есть Рглор, бог Пламени и Теней, и его жрецы умеют видеть будущее в огне. Жаль, Эйгону такой дар недоступен, чтобы немедля увериться в обратном от того, чему стал свидетелем.       — Эй, — едва слышно позвал Люк, укачивая в руках шмыгающего носом младшего брата. — Эйгон… мы верим, что ты не знал.       Старший принц позволил себе пару минут слабости, после чего решительно поднялся и направился на поиски среднего брата, сопровождаемый двумя мстительными тенями племянников, которые поняли его без слов: заставить открыть Эймонда оставшийся глаз на творимое дедом бесчестие пошире, а если будет упорствовать в расцветшей от чужих слов гордыне…       Эйгон мазнул пальцами по навершию личного кинжала у пояса, который начал носить с собой после недавнего выговора Деймона всем принцам за то, что личное оружие сдаётся только при визите к королю. Старший принц не разучился бить быстро и сильно. Слепому, не видящему ни подписанных указов, ни истинного врага поблизости, не унаследовать короны.

***

      Алисента судорожно вдыхала, пытаясь выровнять ритм сердца, хотя с момента суда прошло уже три дня. Но воспоминания жалили больнее ос, каждое из череды событий, что неконтролируемо обрушились на неё. И всё началось с одного. Одной.       Её собственная дочь, гнавшая, как рассказал верный шептун, своего дракона с бастардами в седле впереди всех к Гавани, болезненно белая после ночной погони в свете тронного зала казалась облитой кровью и дёгтем. Словно вышла из самой глубины Пекла, давно разменяв своё тёплое детское сердце на железо в груди. С проклятого Дрифтмарка она неуклонно уходила всё дальше от неё, переменившись после удара головой: а ведь Алисента сначала надеялась, что обойдётся. Или станет лучше, вернёт им ставшую более живой Хелейну. Но дочь дома внезапно устроила истерику, обвинила во всём брата, признавшегося к вящему ужасу королевы, и в обход собственной матери выпросила у отца корабль до Драконьего Камня. Отвечала на письма и мольбы редкими холодными строчками, сообщая, как счастлива вдали от Королевской Гавани. И только когда им с отцом удалось вроде бы вернуть её домой, Алисента поняла, что на Драконьем Камне не просто контролировали переписку Хелейны. Рейнира, всегда мечтавшая о девочке, нанесла ей новый удар в спину, самый болезненный. Она и Деймон украли её дочь и превратили её в своё подобие. Сколько ни старалась, королева не могла вернуть её к свету и теплу. Хелейна сбегала к своему дракону почти каждый день, как юная Рейнира. Показывала Дейрону коварную подножку, щурясь, как Деймон. Смеялась, как невоспитанные бастарды падчерицы. Язвила Эйгону, конечно же, не желавшему воевать до конца жизни с не любящей его женой. Человеческие чувства дочь проявляла только к отцу и младшему брату. Визерис, ни разу не видевший ничего, кроме покорности и демонстрируемой любви дочери, никогда бы не поверил Алисенте, вздумай та пожаловаться. И королеве было больно осознавать, что она может запереть дочь, но не изменить её, бунтующую против матери и братьев.       Как Алисента гордилась, когда один за другими её дети рождались вылитыми Таргариенами в отличие от детей Рейниры, которые должны были быть похожи на детей Деймона и Лейны! Чтобы годы спустя драконья кровь обернулась против неё: дочь явственно смотрела с недоумением и холодностью на мать, игнорируя попытки сблизиться. Она не видела их родства, поправляя белые волосы и одеваясь, как Рейнира, притворялась, что чтит Семерых — но не носила ни единого знака веры. Она шла за теми, кто выглядел, как она, кто позволял ей быть свободной в своём праве. Королева оборвала кожу вокруг ногтей до мяса, но знала, что если попытается помешать дочери улететь, то станет главным её врагом.       Когда почти прошли все сроки замужества, Хелейна вернулась в Красный Замок, испепеляя взглядом всех вокруг. Она едва сдерживалась, чтобы не ощериться вместо улыбки, сжимала добела пальцы, по первому разу забывшись и перехватив столовый нож как оружие — правда, быстро крутанула его и приняла невинный вид. Алисента пыталась быть мягкой, заботливой, но поняла, что не справляется — и отстранилась, не желая откровенного скандала. Хелейна не интересовалась делами матери, лишь раз сцепив зубы ради того, чтобы заключить перемирие во имя отца. Признаться, Алисента не поверила поначалу, что правда оказалась на стороне дочери против опытных мейстеров — но её идеи не были опасными, потому она разрешила и постаралась помочь со своей стороны. Но благодарность Визериса распространилась только на Хелейну, которая вползла под кожу короля ловкой змеёй, а Алисента не понимала их разговоров на валирийском.       Будто мало, королева первой заметила, что её средний сын стал проявлять признаки фамильного безумия. Она прекрасно помнила, чем закончились такие взгляды Рейниры и Деймона. И всё-таки надеялась, что более мирный и спокойный Визерис не передал это проклятие детям… хотя к ней в страсти он не был милостив, да и Эйгон уже доказал, что неразборчив и безрассуден в плотских связях. Но снова драконья кровь — и Ларис Стронг шепчет, что принцессу надо немедля убрать от двора, чтобы она не повторила деяний Рейниры, притом будучи незамужней. Что она ходит по сомнительным заведениям и улицам столицы и подкупает септу, чтобы та подтверждала её невинность. Кристон Коль уверял, что видел её ночами, но не хотел пугать, зная о её неприязни — да и сама Алисента, памятуя о его неспособности удержать член в штанах, возражала против того, чтобы он прикасался к её дочери.       Эйгон при очередной попытке поговорить о женитьбе на Хелейне содрогнулся и на вполне трезвую голову сообщил матери, что вставать на пути Эймонда в желании трахнуть сестру не станет, потому что заканчивать как Лейнор не желает.       В септе королева молилась о многом, в том числе о том, что если её худшие опасения сбудутся — хотя бы Эймонд придёт спросить совета матери. Хелейна, с учётом её воспитания Рейнирой, вполне была способна выхлестать лунный чай, чтобы избавиться от последствий, и никому не сказать, пока это не станет выгодно. Но время шло, они продолжали препираться, и Алисента понадеялась на искренность неприязни Хелейны и благородство Эймонда, который не стал бы насиловать сестру против воли.       Роковой удар пришёлся на именины Хелейны, когда её сын, который и так потерял уже достаточно в юном возрасте, поставил на кон собственную жизнь и здоровье. Алисента тогда ужаснулась холодности дочери, особенно на второй день. Её сына калечили на арене, а дочь поощряла продолжать! Впервые сменила гнев на милость во имя своих интересов, поняв, как может манипулировать братом. А скорее — подсказала Рейнира, провожавшая каждого побеждённого сторонника королевы и Десницы довольным блеском глаз. Хелейна даже не проведала израненного Эймонда!       Но лучше бы она ни за что не приближалась к его двери, когда утром третьего дня Кристон Коль, держась за разбитую голову, сообщил о том, что Эймонд, хромая, всё равно сорвался на арену! Впервые на памяти обитателей Красного Замка — с собранными девичьим образом волосами.       Видят Семеро, Алисента не хотела! Она никогда не подозревала, что… Нет. Ложь, а богам лгать нельзя. Она знала, что способна наказать ребёнка, если все вокруг закрывают глаза на его омерзительное поведение. Но тогда, стоило увидеть не раскаивающуюся Хелейну, она на несколько мгновений ослепла от страха и злости. Её прощали столько раз, но она, не ценя любви семьи, превратила собственного влюблённого брата в убийцу и послушную жертву одновременно!       Взгляд Хелейны после пощёчины был поистине волчьим — если бы не слуги, не разница в их положении, она бы бросилась на Алисенту и вцепилась ей в горло зубами. Королева отшатнулась в ужасе от распростёршейся на ковре дочери — и постыдно сбежала прочь. Ладонь горела, пульсировала, зудела, и Алисента долго смотрела на неё, помня тепло и мягкость кожи дочери под ней за долю мгновения до того, как прикосновение стало болезненным ударом. Прежде чем смыла кровь из-под ногтей.       А потом разрыдалась над тазом для умывания, поняв, что её последний шанс сохранить свою семью разбился вместе с вежливой маской Хелейны. Ни один дракон не стерпит насилия над собой. Не забудет ни одного удара — и будет мстить так жестоко, что без оглядки пожертвует целым миром.       Кажется, Алисента самолично отворила дверь Неведомому из Пекла.       Она истерзала себе все руки, молясь и проклиная одновременно, пока её сын сражался за свою жизнь и свою безумную любовь с кровавой пеной на губах. Её несчастный одинокий мальчик, её Эймонд, вынужденный всегда с боем вырывать у судьбы каждый одобрительный взгляд, каждый шанс на то, что другим достаётся просто так, платя всё выше и выше цену, пока не отдаст в конце жизнь.       Чтобы ослепнув, получить возможность хоть раз коснуться той страшной беды, за которую сражался.       Когда мейстер с Драконьего Камня через несколько дней уверил её в бессчётный раз, что жизнь её сына вне опасности, и ничего, кроме нескольких шрамов, не постыдных для мужчины, Эймонд не получил, Алисента смогла наконец разглядеть, что происходит вокруг. А именно — в очередной ужин сгрудившихся вместе её детей и детей Рейниры и Деймона, почти забывших родной язык, каркающих и рычащих на валирийском. Судя по довольной улыбке короля-мужа, отнюдь не ругающихся насмерть. Хмельного Эйгона, который стал больше времени проводить в замке; бледного, но гордого Эймонда, не сводящего глаза с усмехающейся сестры; взбудораженного Дейрона, объясняющегося с бастардами и фехтующего ножом с одним из них, самым младшим. А ведь Алисента близко не допускала до того, как Рейнира отчётливо сообщила на заключительном пиру, что её дочь не просто бездельничала и слонялась по Драконьему Камню с одичавшими бастардами с утра до вечера, а постигала мейстерское искусство. Причём довольно успешно, чему Визерис и Эймонд были наглядным подтверждением. Поднять за ночь на ноги полумёртвого брата! Выходит, они не стремились к одному лишь причинению вреда — и на самом деле помогли Эймонду?       Может, не всё настолько плохо? В конце концов, она впервые видела детей вместе за прошедшие годы — и не передравшимися, а… счастливыми?       Визит Рейниры был отчасти предсказуем, но по мере их разговора, едва не приведшего к новой ссоре, Алисента поняла, что чувствуют висельники. Как толстая промасленная петля сдавливает горло до позвоночника, безжалостно лишая воздуха, как пропадает опора под ногами, оставляя тело биться в предсмертных конвульсиях.       — Я защищала Хелейну, и мне не нужно чьё-то одобрение или разрешение, когда моя младшая сестра напугана до смерти тем, что в стенах замка творит её старший брат со служанками даже из благородных родов, средний — готов убить её саму, а Косолапый урод неприкрыто дрочит на её мать, которая поощряет весь этот разврат. Если таковы заветы твоих Семерых, я спокойна, что моя семья верит в древних богов Валирии. Ты хоть понимаешь, что требуя её любви и обвиняя меня в воровстве детей, даже не пыталась расспросить Хелейну, почему она боится Красного Замка? Почему она готова бежать куда глаза глядят, чтобы не стать оплатой за услуги очередного интригана? Ларис ведь давно вынюхивает про неё и уже строит планы, как заполучить принцессу. Например, если в очередной раз уйдя в лавку за травами для нашего отца в Гавани, она станет жертвой насильника и потребуется скорый брак? Он не может получить тебя, так почему бы не твою дочь? Хелейне всего лишь хватило ума скрыться до того, как вы продадите её очередному мерзавцу, что развелись у Железного Трона. Твой единственный шанс однажды заслужить её прощение — сделать хоть раз что-то самой для неё. Хоть раз защитить её, как настоящая мать, а не превращать в молчаливую шлюху, прикрыв это рабским браком.       Алисента тогда всю ночь давилась слезами, зная, что абсолютно теми же сведениями, что и Рейнира, обладает Деймон — и в любой момент её жизнь будет раздавлена, когда брат короля донесёт о неверности Визерису. А что он это сделает со свидетельством Рейниры и Хелейны с огромным удовольствием, Алисента не сомневалась. Она вспомнила всё, что последние годы думала о дочери, и с немалым трудом переступая через свою гордость и взрослый опыт, попыталась поставить себя на её место. На место одиннадцатилетней девочки, благородной принцессы, ещё не расцветшей, наивной — и вдруг видящей, как неприятный взрослый мужчина обнажает странную, непонятную плоть, натирая её и облизываясь на её мать. Делает что-то угрожающее, неприличное — что-то, так похожее на то, что делает пьяный Эйгон в коридорной нише с плачущей и стонущей от боли служанкой, не дойдя до своей комнаты. И потом её преследуют такие же взгляды вслед, охочие, злые, жадные.       Она же была совсем девчонкой в свои пятнадцать и лишь смутно понимала повеления отца одеться в платье матери и в таком виде разговаривать с королём — с Визерисом, который был вежлив и добр, старался не задеть её чувства, не обидеть и не напугать превыше, видел её робость. И то ей было странно, страшно, и глухое отчаяние ворочалось в груди, не в силах прекословить отцу или королю. Тогда же она научилась отвлекаться на сильную, резкую боль, если содрать кусочек кожи у ногтя. Если подумать, с Визерисом и то было безопаснее, чем с отцом! А окажись она на месте Хелейны — смогла бы не выдать себя испуганным визгом, истерикой, плачем, не попасться в руки насильнику? Смогла бы пережить этот ужас, представляя себя на месте служанки? Зная, что в любой момент, за каждым поворотом может оказаться в таком же кошмаре, и никто не придёт на помощь? Если её мать действительно… поощряет порочность и насилие над собой даже не своего мужа? Где брат может поднять на неё руку и соврать, ускользнув от наказания? Где больше нет никакой безопасности?       Её дочь была разбита, потеряна и унижена, а Алисента этого даже не заметила, привыкнув к внушённой мысли, что власть стоит любых жертв. Что власть в руках мужчин, что они нужны ей на её стороне любой ценой: местью, похотью, подкупом, послушанием. Что можно стерпеть что угодно.       — За что ей тебя уважать? — спросило её отражение в умывальном тазу перед рассветом. Усталое, с залёгшими чёрными тенями под глазами, обескровленным лицом. — За что твоей дочери тебя любить? Хватит врать — ты злишься на неё потому, что она нашла в себе силы сбежать от участи покорной шлюхи, что нашла свой приют и семью не под твоей рукой, защиту и любовь, сумев научиться быть свободной. Но не у тебя! Не у тебя! Чему ты бы её научила? Молчи, позволь бесчестить себя, трахать глазами, руками, членом, палкой? Терпи нелюбимого мужа, пьянство, побои, измены? Она же Таргариен, какое счастье в этом мире — быть Таргариен, быть свободной, быть собою, иметь возможность улететь прочь или сжечь место своей боли! Надо было сказать Рейнире сразу, надо было перестать бояться, улететь вместе с ней на Сиракс на Драконий Камень те проклятые двадцать лет назад!       Алисента в отчаянии ударила рукой по водной поверхности, разбив неприглядную правду. Её дочь не сломалась, научилась быть смелой. Встречала ужасы Красного Замка лицом к лицу, сначала умело прячась от злодеев своих кошмаров, а затем подняла голову, заставляя бояться окружающих. Они поливали её клеветой и грязью, чтобы скрыть свой страх перед женщиной, которая отказывалась сдаваться, а она, мать, поверила им, а не ей!       Визерис и Дейрон всегда верили ей — и ничего, кроме добра, не видели. Простой люд уже начинал любить её, а она спасала бездомных детей, выкупая их от участи быть скотом и шлюхами, спасая тех, кто не мог защитить себя. Эймонд, ведомый их драконьей кровью, так ли обезумел на самом деле, ходя по пятам за ней? Присутствием вольно или нет защищая от любого пошлого жеста и взгляда. Доверяясь Хелейне жизнью и выступая против самого короля, собственного отца, чтобы не увидеть, как сестру продадут в узаконенное рабство. Вопреки всем старым доводам её сын жив, стал победителем усилиями тех, кто считал его личным врагом. Хелейна больше не глядит на него с холодом или презрением, проводя дни — а может, и ночи — в его покоях, выхаживая ответственнее мейстеров.       Ты же знаешь, чем это закончится, — шепнул голос разума. — Твой сын впервые за долгое время счастлив. Он получил дракона, он получит любовь, и на добро Хелейна не ответит ножом в спину, ведь он искупил свою вину кровью.       Эйгон не успел навредить Хелейне, и его приняли в их разномастное общество. Остался её черёд. Матери, чья вина была прежде всех.       Её рука не дрогнула, подавая яд Ларису Стронгу. Когда он упал, задыхаясь от боли разрывающегося сердца, она впервые почувствовала, что может свободно дышать. Ей понравилось. На языке стало сладко, а в душе — легко. Семеро засунут её в Пекло за убийство…       Надо попросить мужа рассказать про валирийских богов.       Жаль только, что дочь не узнала — или не оценила. Алисента попыталась снова стать матерью — и видела, как Рейнира с улыбкой отходила в сторону, позволяя ей все неудачные попытки. Благо, хотя бы к Эймонду обернулась удача лицом: Хелейна дразнила его почти по-прежнему, но подпустила ближе. Королева не была слепой или совсем дурой, чтобы проигнорировать появившиеся в одночасье одинаковые бинты на ладонях детей. Они выбрали друг друга перед всеми придворными, пережив первый совместный бой, сплочились. Может, отец преувеличил? Кто будет убивать своего не просто кровного родственника, но побратима по валирийским обычаям, как пояснил ей муж?       Они были такими счастливыми — не благодаря ей, но может, ей, дочери вестеросской земли, впитавшей молоко, кровь и плоть Семерых, всего лишь не нужно им мешать? Не учить прирождённого Таргариена, как быть Таргариеном, на свой приземлённый манер? Ведь чем меньше она вмешивалась, тем легче было — и Дейрону, и Хелейне, и даже Эймонду. А вот Эйгон сбегал от её воспитания в выпивку и блуд. Как будто что-то она в нём воспитала, кроме желания забыться от трона любой ценой!       Алисента почти смирилась. Решила наверстать упущенное, уделяя больше времени Визерису, с горьким запозданием понимая, что он был, возможно, единственным, кто мог подарить ей ключи от клетей — если бы она хоть раз рассказала о них. Ей вовсе не нужно было выгрызать куски влияния, напряжённо сверкая глазами и ожидая реакции на каждый поступок, — король сам сделал её своей королевой. Сколь многих бед можно было бы избежать, доверяй она ему хоть на волосок больше, чем нисколько.       Жизнь, казалось бы, худо-бедно налаживалась, а отца стало проще игнорировать. Потеря Кристоном Колем белого плаща её не взволновала — разве что тем, как теперь он безнаказанно и бесконтрольно мог бродить по столице, где любила гулять её дочь, похожая на Рейниру. Впервые она порадовалась, что Деймон вновь узурпировал золотых плащей и был намерен превратить по той же причине Гавань в самое безопасное место.       Алисенте казалось, что она смирилась с их односторонними отношениями, почти оставила в прошлом ссоры, но то, что спровоцировала без всякой разумной причины её дочь в тронном зале…       Неудивительно, как сияла Рейнира: Алисента прекрасно поняла отсылку к их прошлому. Упрекать дочь за выбор цвета своего рода глупо, но то, как демонстративно она отреклась от собственной матери, ножом резануло по сердцу. Отец был в бешенстве, приговаривая Эйгона ко всем карам семи пекл, бормоча о том, что такой поступок не оправдать перед самым тупым северным лордом. Что тем самым Эйгон отрёкся от борьбы за права на престол.       Ты чужая, — доносился хриплый приглушённый смех за закрытыми дверьми покоев дочерей Деймона. — Тебя здесь не ждут. Ты им больше не нужна. Как ни пытайся, смиряйся, твоя роль окончена. Держись мужа, а дети справятся без тебя. Хотя какие дети, их ждут браки… в которых тебе едва ли позволят увидеть внуков.       Большую часть времени Алисента провела в покоях короля, уже привычно следуя правилам Хелейны и новых мейстеров, ухаживала за Визерисом, изредка позволяя себе в периоды его забытья беззвучно оплакать тщётность усилий и надежд. Спешно стирала слёзы, слыша вести о том, что её дочь, близнецы Деймона и первенец Рейниры тоже заболели, но обещают поправиться — и к ним не пускают, чтобы не разносить заразу по замку. Что Эймонд караулит у дверей сестры, а отец занялся подбором для младшего внука достойного союзного рыцаря, чая отправить его по мере возможности в Старомест. Дейрон был единственным, кто заколебался в тронном зале, и Алисента заподозрила, что её младший сын, самый послушный, теперь стал для отца главной надеждой на Железный Трон. Но чтобы Дейрон унаследовал корону, сколько человек должно умереть — и её собственные старшие дети тоже! Ведь не мог же отец всерьёз пожертвовать родной кровью?!       Но увидеть на пороге своих покоев поздним вечером Рейниру вместе с Деймоном она совершенно не ожидала.       — Ты знаешь, где может быть Эймонд? — начала Рейнира, едва за ней закрылись двери. Алисента передёрнула плечами от холодного насмешливого взгляда Деймона и не стала сдерживать накопившую злость:       — Я думала, в последнее время о местонахождении моих детей лучше интересоваться у тебя.       — Это было бы оправданно, — невозмутимо признался Порочный Принц, — если бы сегодня после разговора Эймонда с твоим поганым папашей они с Эйгоном, Люком и Джоффом едва не перерезали друг друга.       Алисента почувствовала, как пол ногами покачнулся. Не сразу осознала, что Рейнира крепко держит её за плечо, усаживая на кушетку. Королева содрогнулась, вспомнив, что уже давно собиралась избавиться от напоминавшего об унижении предмета мебели, и перехватила запястье заклятой подруги, немо призывая опуститься рядом — не напротив. Деймон остался стоять.       — Ты можешь не верить, но Эйгон и мои сыновья подслушали беседу Отто Хайтауэра с Эймондом в Зале Королевы о том, что корона Эймонду подходит гораздо лучше. Он не спорил с ним и поинтересовался о цене. Когда брат и племянники попытались позже расспросить его об услышанном, он стал смеяться и язвить, что было принято ими за согласие с твоим отцом. Они подрались.       — Их обнаружил я, когда следующий удар Эймонд собирался нанести в печень Эйгона, у Люка было выбито левое плечо, что не помешало ему метнуть нож в лицо Эймонду, а Джофф держался за рассечённый лоб, — продолжил Деймон, и только Рейнира удержала Алисенту на месте. — Они переругались и едва не искалечили друг друга всего лишь из-за посеянных Отто сомнений и подозрений. Эймонд не собирался предавать, по крайней мере, по его словам, — но чем это едва не закончилось, должна представлять. В итоге каждый получил от меня по пять плетей, а потом я отправил их к мейстеру. Но до Джерардиса дошли только трое, а до Орвиля — никто. Волочь всех четверых разом не мог, понадеялся, что у старших хватит ума прийти самим — за это могу извиниться.       — То есть искалеченных детей ты сначала ещё избил от себя! — взвизгнула королева, нечеловеческим усилием вывернулась из рук принцессы и бросилась на Деймона, метя ногтями в лицо.       — Смертельных ран никто не имел, — умело отступил мужчина, оставляя между собой и разъярённой женщиной три ядра расстояния с препятствием в виде обеденного столика. — Ничего, угрожающего жизни и здоровью, если вовремя обратиться к мейстеру.       — Деймон! — возмутилась Рейнира, пытаясь безуспешно поймать Алисенту за плечи.       — Мерзавец! Да как ты посмел поднять руку на моих сыновей! На принцев!       Порочный Принц уклонился от брошенной вазы и поглядел на растерянную Рейниру:       — А ты хотела идти к ней одна. Пусть выплеснет гнев на мне.       Королева возмущённо обернулась к принцессе:       — Да как вы смеете приходить ко мне и заявлять такое! Так… гордо сообщать о том, что мои сыновья подрались и были наказаны вами, но при этом вы понятия не имеете, что теперь стало с Эймондом!       — Может, у него есть любимое место в Красном Замке? Куда он мог пойти, если не к себе и не к Хелейне — мы проверили?       Плечи Алисенты затряслись по мере осознания:       — Тренировочный двор. Вхагар. Но отец не мог…       — Обошли все дворы. Из замка он не выходил, — опроверг Деймон, прерывая неинтересные ему излияния. — Те потайные коридоры, которые знал, тоже проверил.       Судя по лицу королевы, о последних она и не предполагала.       — Ну, где-то же он проводил время, когда его дразнили в детстве? — наклонил голову принц. — Сомневаюсь, что ему хватит сил искать новое место сегодня.       — Верхняя галерея над библиотекой, — вспомнила Алисента. — Туда можно подняться по узкой винтовой лестнице.       — Я помню, где! — воскликнула Рейнира, обернулась к дверям. — Идём!       — Нет, — категорично остановил женщин Деймон. — Вам обеим нечего делать ночью на высоких галереях наедине с непредсказуемым парнем, который сейчас вполне может обозлиться на весь мир и не отвечать за свои поступки. А если хотя бы часть слов подонка осела в его голове…       — Он — мой сын! — сжала кулаки Алисента и попыталась проскочить мимо, но принц преградил ей дорогу.       — Вы недавно повздорили. Мириться над пропастью, когда оба в невменяемом состоянии, — дурная затея. Я найду Эймонда и отведу к мейстерам, потом сообщу. Обещаю, Алисента. Лучше расспроси своего отца, о чём он беседовал с твоим сыном. Которого, к слову, в тот зал привело послание якобы от тебя.       То, во что ей до последнего не хотелось верить, обрушилось на плечи непосильным грузом. Что бы ни произошло между отцом и сыном, но её дети покалечили друг друга в пылу ссоры, хотя только вот крепко держались друг друга! Алисента знала, как это бывает, невольно поглядела на левый рукав Рейниры, скрывавший шрам, который она собственноручно оставила ей несколько лет назад. И ради чего всё? Чтобы вновь пустить волну ненависти и кровопролития между родственниками по крови? Отыграться на Эйгоне за предательство: ведь именно это в пылу обещал отец! Неужели он использовал Эймонда, чтобы натравить его на Эйгона?       Алисента издала больной стон, обняла себя руками за плечи, разом обмякнув. Не сразу осознала, что видит перед собой кубок с водой, протягиваемый ей Рейнирой.       — Давай дождёмся Деймона. А завтра ты сможешь поговорить с обоими сыновьями, — осторожно предложила принцесса.       На несколько мгновений Алисенте захотелось выбить кубок из рук Рейниры, накричать на неё, вытолкать взашей из комнат и броситься за сыном самой. Но пришло осознание, что она в очередной раз опоздала защитить своих детей. Защитить Таргариенов, которые для её отца значили не больше, чем она сама, не говоря уж про её мать, когда дело касалось власти. Алисента помогала ему, упросила мужа-короля вернуть его ко двору, хотя у Визериса были подозрения не доверять Отто Хайтауэру! Но неужели ему, Деснице Королевств, настолько нужен Железный Трон? Что в нём, в сплетении мечей, обагрённых пламенем и кровью?!       — Власть порой вызывает безумие не меньшее, чем болезненный разум, — коснулась её спины на удивление тёплая ладонь Рейниры, и Алисента подняла покрасневшие глаза на принцессу. — Каждый раз кажется, что цена незначительна в перспективе будущего, но со временем жертвы растут. И несколько пролитых капель крови на брачном ложе прекращаются в капли яда в чужом кубке, а казнь преступника — в убийство собственных детей, которые могут претендовать на место главы Дома. Ты слышала, что случилось на Севере?       — Про молодого Старка и его дядю? — поколебавшись, Алисента приняла кубок и сделала несколько глотков, смачивая напряжённое горло. — Да. Но мы ведь не такие, как эти северяне!       Алисента запнулась, вспомнив, что отец использовал северных лордов в качестве мерила доверчивости как низшую единицу. Как он надеялся, что его старые речи о том, что Хелейна стала врагом, уведя Пламенную Мечту на Драконий Камень, забудутся.       — Мы не такие, — твёрдо произнесла Рейнира. — Поэтому Эймонда сейчас ищут все, кому мы доверяем. Какие бы размолвки не случались у нас, их можно решить, если не позволять вмешиваться тем, кто за маской участия и помощи желает драконам смерти. Тебе выпало сложное бремя — быть матерью драконов, не зная особенностей нашего рода. Отец мог не рассказать тебе то, что естественно для него. Хэл замечала, что пугала тебя, вовсе не имея такого желания; да и сыновья вряд ли отличились в лучшую сторону. Право, я сама порой боюсь, что нам с Деймоном ожидать в следующий раз от наших детей! Но ни один из нас, поверь, не обладает проклятием Мейгора. Наш самый страшный противник — это страх, который жаждет убить дракона. Страх и жажда заполучить собранную под крылом дракона власть. Потому Эйгон женился на своих сёстрах, и эта традиция прерывалась только при внутренних обстоятельствах. И сейчас Отто решился действовать именно тогда, когда Эймонд и Хэл вынужденно разделены её болезнью, и его разум сконцентрирован только на ней, уязвимый для других. Не удивлюсь, что он пытался манипулировать им, используя имя Хелейны.       Королева осела обратно на кушетку:       — Ты можешь поклясться, что не причинишь вреда моим сыновьям? Ни ты, ни Деймон, ни твои или его потомки?       — Никогда, клянусь, Алисента. Ни делом, ни бездействием.       — Почему Хелейна так и не простила меня? — подняла на неё растерянный взгляд Алисента. — Я старалась, очень старалась, но она снова выбрала тебя!       — Дай ей время, — миролюбиво предложила Рейнира. — Хелейна не выбирала меня или кого-либо, кроме Эймонда. Но в ней сильна фамильная гордость и драконья кровь. Она сопротивлялась, потому что её насильно тянули на сторону другого рода, навязывали чужие ценности. Разреши ей быть драконом, доверься — и увидишь, что это не так уж плохо. Хелейна поверит тебе, когда увидит, что ты веришь ей.       Алисента колебалась долго, но приняла ладонь Рейниры, сжав её.       — Как Хелейна себя чувствует?       — Не очень хорошо, — не стала лгать Рейнира. — Но ей должно стать лучше через несколько дней. Поверь, Джерардис сразится хоть с твоим Неведомым за свою лучшую ученицу. А как только Эймонда найдут, не обессудь, то привяжет его к кровати в соседних со своими покоями, чтобы до выздоровления принц никуда не делся. Это нередкий инстинкт: найти укромное место и зализать свои раны, если нет чувства безопасности вокруг. Думаешь, я просто так однажды выбрала наименее посещаемую в замке богорощу? Ходила молиться Старым Богам?       Слово за словом, они вспоминали прошлое до того, как их развёл рок по разные стороны, ожидая вестей от Деймона.

***

      Вино варил Эймонд, который хмуро заявил, что столько раз видел действо в моём исполнении, что ничего сложного в нём нет. Я же опиралась локтями о толстое дерево за рабочим столом в Кухонном Замке, с интересом следя за братом: болезнь свалила меня на следующий день после отца, только успела переговорить с Джерардисом, который помогал Орвилю, занявшему место нового королевского мейстера. Сегодня шёл седьмой день, лихорадка наконец спала после второй волны, и я смогла покинуть покои. Джейс бы наверняка обозвал это очередным ненужным геройством, но мне было тошно беспомощно пролёживать бока, тем более, в изоляции от событий двора. Меня ожидаемо поймал Эймонд на полпути: уверена, он подкупил моих служанок, правда, оставался вопрос — чем? Проводил до кухни и срезал все попытки сделать что-нибудь самостоятельно, насильно усадив за стол. Я только смогла провести ладонью по его напряжённым плечам и вздрогнувшей спине и позволить ему на сей раз руководить, внимательно наблюдая.       Брат поставил дымящиеся кубки между нами, щедро добавив в мой большую ложку лесного мёда, устроился рядом. Горячо и кисло-сладко с насыщенной пряностью — мне такое нравилось. Нутро моментально согрелось, и я почувствовала усталость. А ведь даже мили не прошла по коридорам и дворам!       — Я был у отца, — заговорил Эймонд. — Ему лучше с сердцем, но что-то неладное осталось с суставами. Поправишься окончательно и тогда посмотришь.       Спорить, что могу и сейчас, я не стала, кивнула. Старого Орвиля я помнила со Староместа, куда однажды ездила с Джерардисом под личиной ученика на ежегодные испытания на целительскую ступень, пока остальная семья улетела на несколько недель в Эссос. Он был хорошим и мудрым человеком, и им на пару с Джерардисом я доверяла здоровье короля со спокойной душой.        — Я просил у него твоей руки, — я подняла от кубка удивлённый взгляд. Эймонд выдержал его хладнокровно. — Он не ответил… но не отказал. Выговорил за то, что я был груб с матерью, повздыхал и отослал. Думаю, он захочет поговорить с тобой, когда ты поправишься.       Брат подозрительно пощупал мои наверняка покрывшиеся испариной щёки и лоб, но возвращения лихорадки не обнаружил. Не ожидала я от него таких вестей сходу.       — Скажи мне, Хэл… Я должен знать, изменилось ли твоё мнение в отношении, — сглотнул он, — меня? Отцу ты скажешь правду. Но я не хочу обманываться до того ложными надеждами.       — Почему моё мнение должно было измениться? — пробормотала я, пожала плечами взамен на упрямый взгляд, пытавшийся прочитать мысли на моём лице. — Я дала тебе своё обещание. Я подтвержу его отцу.       — Ты получила, что хотела, — ссутулился он, на несколько мгновений пряча взор. — Мою верность. Мои клятвы. Весь двор не даст теперь нам забыть об этом. Даже если Эйгон или я обратимся против Рейниры в будущем, мы станем скорее предателями, а не законными наследниками. Разве нужна была тебе моя любовь? Вы выиграли.       — Мы выиграли, — поправила я своё чудовище, кладя руку на его натренированную кисть с выступающими под кожей венами. — Бой, но не войну. И пусть она тянется как можно дольше, потому что срок её — жизнь отца. Но ничего из этого не влияет на мои чувства к тебе. Пока мы шли сюда, я думала о том, что лишь незадолго до моих прошедших именин ты впервые попробовал моё вино, и это почему-то стало для меня значимым событием в тот день, сделало его запомнившимся, особенным. Я многого не ожидала, что произошло между нами. Не думала, что буду для тебя значить столь многое, что ты станешь для меня гораздо большим, нежели упрямым младшим братом. И всё же я вернулась в Красный Замок, а ты изменился. Но не твоя воинская доблесть привлекла меня, хотя я её высоко ценю. Это была твоя забота.       Я придвинулась ближе к нему, повернула его руку, прижала ладонь к ладони, ощутила его пульс кончиками пальцев на внутренней стороне запястья: напряжённый, частый.       — Я поверила тебе. Наши драконы не могут танцевать, но танцевали мы, заботились, вместе пережили и плохое, и хорошее. Я хочу быть с тобой. Хочу почувствовать твою близость. Я думаю о тебе, и мне не жаль сердца, которое я отдаю тебе. Неужели ты думаешь, что все эти недели я доверялась тебе только ради обмана?       Стоило мне сердито нахмуриться и отстраниться, показав свою обиду, как брат с горестным стоном выдохнул моё имя и рванулся ко мне отчаянно, искренне, с явным намерением сгрести в охапку и зацеловать — непременно страстно, выплёскивая всё, что зрело внутри без моего общества. Я едва успела вскинуть левую руку, отстранив правой бокал с вином, чтобы не облиться; с трудом остановила его в паре дюймов от того, чтобы столкнуться носом к носу, упершись в его кожаный доспех. Его потряхивало от напряжения, попыток удержать бурю эмоций, чтобы не причинить мне вреда и не оттолкнуть ещё больше. Во взоре плескалось слишком многое и такое знакомое: боль, страх, желание, подозрение, ярость…       То, что страшнее Вхагар, внутри, — вспомнилось внезапно.       — Нет, Эймонд, — мягко покачала я головой. — Не так.       Провела освободившейся ладонью по его щеке нарочито неспешно и едва ощутимо, заставив зажмуриться, тяжело дыша. Сердце наполнила щемящая нежность и тоска, когда разглядела тонкий свежий шрам, уходящий к виску недалеко от живого глаза.       — Не спеши, — повторила я на валирийском. — Танцуют всегда двое.       И подалась вперёд сама, легко целуя его нижнюю губу, затем верхнюю, ловя глухой стон и продолжая удерживать себя на расстоянии, в невесомой ласке не позволяла углубить поцелуй, пока он не принял мои правила и не выдохнул, сдавшись под моими руками. Тогда я разрешила себе приникнуть к нему в объятии, запустив руки в так нравившуюся мне причёску, перебирая пряди волос и поглаживая кончиками пальцев кожу головы. Эймонд жадно притеснил меня к себе, словно пытался напиться из нашей близости как из родника, будучи измождённым жаждой путником.       Совсем рядом пискнула молодая служанка, так невовремя сунувшаяся в дальний угол одной из кухонь, громко уронив утварь, хотя прислуга старательно игнорировала это место во время моих или наших общих визитов. Я только успела разглядеть хвост пыльных юбок, потому как брат не смог остановиться сразу, но после выглядел виноватым.       Так и получилось, что через двадцать минут я, пытаясь отдышаться, сидела с повинной у постели короля в сопровождении Эймонда, застывшего мрачной тенью рядом, решившегося не ждать, пока весть дойдёт до Алисенты или Десницы и будет превратно пересказана отцу. Покои разделила на две неравных части узорная парчовая ширма в красно-зелёных оттенках, которую поставили неподалёку от кровати, чтобы не допустить первому вошедшему увидеть болезнь правителя. Но в остальном они не изменились, и дальнее окно было открыто, впуская свежий воздух и вечерний свет.       Визерис Таргариен переводил с меня на брата ясный и недовольный взгляд.       — Разве я позволил тебе думать, что ты можешь прикасаться к своей сестре с нечистыми помыслами? — проскрипел он, обращаясь к Эймонду.       — Нет… Ваше Величество, — стыдливо ответил брат, боявшийся сейчас отца больше, чем когда-либо кого бы то ни было на свете.       — Почему ты тогда посмел её оскорбить?! — взмахнул рукой Визерис. Стой король в полном здравии напротив сына, это была бы полновесная пощёчина, и Эймонд дёрнулся в сторону, будто ощутил её на самом деле. — Деймон рассказал мне кое-что о твоих прежних проступках!       Эймонд ещё сильнее склонил голову.       — Как я могу отдать тебе руку своей дочери, если ты так к ней относишься? — возмущался отец. — Зажимаешь в тёмных углах замка, словно безродную служанку, рискуешь её жизнью, я не говорю про репутацию, не ставишь сестру ни во что?!       — Эймонд защищал меня, — вмешалась я, потому что каждое слово брата было бы обращено против него. — От шпионов Лариса Стронга, от отчуждения прочих обитателей Красного Замка. От собственной матери. Я не говорю, что он был прав несколько дней назад, но…       — Вхагар чуть не сожрала вас с Пламенной Мечтой! — поднял король голос, наконец высказавшись об истинной причине. — И её всадник должен был думать о последствиях! Что бы ты мне сказал, что сказал осиротевшему отцу, своему королю: что ты убил собственную сестру?! Случайно?!       Эймонд молчал, пылая лицом.       — Отец, — взяла я его дрожавшие от гнева руки в свои. — Ты имеешь право злиться — так злись и на меня, потому что во всём случившемся нашей вины поровну. Я знала, что рискованно в первый раз лететь с Вхагар, не привыкшей к Мечте, но дала согласие, и мы оба вернулись живыми и здоровыми. Если бы я не хотела общения с братом, то сказала бы тебе. Но нам требовалось время вместе, чтобы разобраться в мотивах друг друга — и в себе самих. Найти истину в наших сердцах. Если бы мы были лишены этого, то так и остались бы чужими, не принимающими своей родной крови. Не всё сразу складывается ловко, ведь ты сам рассказывал мне, какие бывали между тобой и мамой Рейниры трудности поначалу. Почему отказываешь в ошибках нам?       Король вытянул свои узловатые кисти из моих ладоней, кряхтя, устроился в постели выше, подбил подушку локтём.       — Я слышу тебя — или его слова в твоих устах?       — Мы подчиняемся воле нашего короля, но как твой сын и твоя дочь — мы просим шанс на жизнь во взаимной любви. Эймонд полюбил меня, и я полюбила его. Это бесценный дар, который мы обрели и хотим сохранить в наших сердцах. Я не перестану любить его, если ты выдашь меня замуж за кого-то другого, и никто не станет для меня лучшим мужем, нежели Эймонд.       — Отец, я совершал ошибки, — вскинул голову брат, поймав мою мысль, приблизился и преклонил колени перед ложем короля. Заговорил не сразу, глухим, но искренним тоном. — Я раскаиваюсь. Я просил о твоём прощении, я просил о прощении Хэл, обрёл примирение со старшей сестрой и дядей, их семьёй, благодаря ей. Три с половиной года назад я был глуп и опрометчив, не понимал своих чувств и мог причинить сестре боль. Ты был прав, отказав мне. Но я не забыл её, даже сковав своё сердце драконьей чешуёй, заточив в себе то, что полагал слабостью. Хэл смогла вернуть меня к жизни: никогда прежде я не чувствовал себя на своём месте, кроме последних месяцев. Но без неё я не обрету настоящий покой. Я почитаю твою волю, но прошу: не отдавай приказ, который не сможет принять моё сердце. И если ты выдашь Хэл замуж против её воли — ради неё меня не остановит даже смерть.       Отец откашлялся, откинулся на подушки, прикрыв лицо рукой и тяжело дыша. Мы переглянулись и сплели пальцы: почувствовать друг друга, разделить надежду. Король ещё не отказал прямо.       Входные двери распахнулись, и послышался голос Алисенты:       — Ваше Величество… Визерис, это более невозможно! Их застала прислуга в Кухонном замке! Хелейне ещё не разрешал покидать покои мейстер, а Эймонд!..       Она ещё не видела нас, прижавшихся к высокой кровати отца. Король мрачно посмотрел ширму, потом на нас. Я сообразила быстро: приняла испуганный вид, прижала ладонь к левой щеке, которая начинала призрачно ныть, когда я слышала повышенный голос королевы-матери. Она кричала также, когда ударила меня. Эймонд напрягся, готовый вскочить и прятать меня за своей спиной.       — Потакать безрассудству — разве не хватило однажды нам истории с Рейнирой!       Я едва успела опустить сверкнувшие довольством глаза: вызывать злость отца высказываниями в отношении любимой старшей дочери — проигрыш заранее.       Алисента осеклась, увидев, что главные участники переполоха сами успели склонить виноватые головы перед королём. Визерис с каменным выражением лица посмотрел на супругу — и положил тяжёлую ладонь на наши переплетённые руки.       — Ты права, Алисента. Разве не должно нам извлечь уроки из истории? Наши дети полюбили друг друга и смиренно просили королевского благословения на брак, будучи не связанными иными обязательствами. Я даю им его. По валирийской традиции Эймонд возьмёт в жёны свою сестру Хелейну после того, как женится их старший брат Эйгон. Который, как я знаю, уже приглядел себе невесту.       — Что? — замерла королева.       Мы с братом переглянулись и посмотрели на отца. Тот отпустил нас и велел:       — Встаньте, дети мои. Я услышал ваши просьбы. Если ваш брак принесёт вам счастье, да будет так.       Я благодарно обняла отца за плечи, доверив спину перед Алисентой Эймонду, сдержанно поклонившемуся.       — Спасибо, отец! Мы обязательно ещё навестим тебя! — пообещала я, и мы поспешили сбежать от выяснения королевских отношений.       Вылетев в коридор под заинтересованными взглядами гвардейцев, я не сдержала хриплого смеха — и от стен отразился уже давно не слышимый никем хохот Эймонда. Он догнал меня, подхватил в объятия и закружил на месте так, что за мной полетел подол платья:       — Ты станешь моей женой!       — Да, — крепко обхватила я его за шею. Гвардейцы кашлянули, призывая к порядку, но нам было не до них. Ахнула, когда Эймонд удобнее перехватил меня и на руках понёс к моим комнатам, располагавшимся на другом этаже. И как ему не тяжело?       — Надо сообщить остальным, — забеспокоилась, когда меня опустили у моих открытых покоев. — Позовёшь их, пока я отдышусь?       Эймонд вздрогнул, замялся на пороге. Я скрестила руки на груди, отбросила смех и наивность в сторону. Таившаяся под крыльями хладнокровного выжидания драконица в моей душе выпрямилась, устав принимать невинный вид, и я ухмыльнулась совсем по-другому, безжалостно, если не сказать — зло:       — Или проблема в пролитой несколько дней назад братской крови?       Я начала наступать на отшатнувшегося внутрь моих комнат брата, захлопнув за собой двери и загоняя его в угол хлёсткими словами:       — Кого ты хотел обмануть: меня, семью, Десницу или себя? Но представление с девочкой на побегушках я оценила. Что ж, признаю, ты меня удивил. Неужели думал, что я ничего не узнаю?       Пятился Эймонд недолго, вспыхнул, как драконий яд, при последних словах, дёрнулся обратно:       — Может, стоило довести дело до конца, раз их клятвы на самом деле ничего не значат!       Я без замаха врезала ему кулаком по рёбрам так, что загудели кости в правой руке у меня самой. К собственному стыду, с полным осознанием того, что бью по больному, заставив его отшатнуться и согнуться, чтобы перевести дух.       — За то, что допустил саму мысль о том, чтобы причинить вред семье, — объяснила своё опасное наедине с ним поведение. — Тебе обещал дядя и брат с племянниками.       Эймонд сдержал свои руки при себе, хотя я видела, как он рефлекторно дёрнулся. Но ограничился тем, что прижал ладонь к пострадавшим недавно костям. Догадался быстро:       — Сёстры.       — Верно, — кивнула я. — Они-то тебе лично ничем не клялись.       Каково было моё изумление, когда на четвёртый день Бейла и Рейна проникли в мои комнаты, принеся такие новости, что я чуть не поседела. О подслушанном Эйгоном разговоре Эймонда с Отто; о драке, в которой Эймонд безуспешно пытался уберечь лицо, догадавшись, куда будет целить старший, хотя младшие тоже постарались. Их смог растащить Деймон, не церемонясь ни с кем. Разъярённый дядя навесил каждому участнику свары по пять плетей собственноручно в тёмном углу казарм, и лишь после они смогли разъяснить неумелую попытку среднего принца разузнать о планах Десницы, втеревшись в доверие, чтобы использовать информацию после. Эймонд вымолил у них право рассказать мне самостоятельно, но обиженные племянники моментально поделились с близняшками даже вперёд Джейса. А сёстры в свою очередь не собирались после случившегося подставлять меня под похожий удар недомолвок. Вспомнили все сомнения и умоляли как следует подумать о том, чтобы вступать в брак с тем, кто по-прежнему был опасен злым нравом. Ведь Люк с Джоффом свидетельствовали, что Эйгон сначала попытался заговорить с Эймондом, но тот начал насмехаться над ними, и потом лишь Эйг потерял контроль. А племянники не собирались стоять в стороне, когда начали бить «своего».       Я ругалась и плакала, пока Рейна и Бейла обнимали меня с обеих сторон, утешая. Они тоже не считали Эймонда безвинным, но по примеру своего отца видели его вину в том, что он своим поведением спровоцировал бессмысленную драку, причём жестокую, с разбитыми лицами, переломанными носами, трещинами в рёбрах и прочими последствиями; разве что без внутренних кровотечений обошлось. Король, как ни странно, в курсе не был. Слишком много интересов схлестнулось в тот день, и его вмешательство могло только усугубить непредсказуемость ситуации для всех причастных сторон, так что травмы списали на интенсивную тренировку.       После переживаний того вечера мне снова стало хуже, потому я и пробыла в своих покоях почти неделю, хотя сёстры и Джейс как раз были выпущены на четвёртые и пятые сутки. Стоило ожидать продолжения манипуляций Десницы, а брат, оставшийся в одиночестве, был уязвим. Я извелась, когда кузины заявили, что пока принц не объяснится со мной, Эйгон и младшие не пойдут на мировую, поскольку это стало бы лучшим показателем его истинных намерений. Признается или нет, и если да — то на кого возложит ответственность?       Но Эймонд решил по-своему.       — Я верила, что ты будешь честен, — покачала я головой. — Расскажешь мне, может, не сразу, но как можно скорее. И уж определённо до того, как решится наша помолвка.       — Но если ты знала, — медленно пробормотал Эймонд, выстраивая мысль на ходу, — то почему ты… согласилась? Зачем убеждала отца?       Он заметался между камином и гостевым диваном, искоса поглядывая на меня:       — Когда ты поняла? Из-за той девицы?       — Я знаю всех кухонных слуг, — язвительно хмыкнула я. — И они знают меня. К тому же кто допустит грязнулю на кухни? Сначала подумала — хайтауэровская шпионка, но толку в том, чтобы так подставляться? Напугать тем, что весть дойдёт до кого бы то ни было? Я не помолвлена, ты — тоже, так что скандал легко разрешить нашей свадьбой. Хайтауэрам она невыгодна…       — Ошибаешься, — буркнул Эймонд. — Дед хотел таким образом заставить всех забыть о твоём первородстве.       Я отмахнулась:       — А вот тебе выгода прямая. Весь замок и без того в курсе твоих целей, но нужен прямой повод, чтобы заставить отца перестать закрывать глаза… ох, — я смутилась, вспомнив, что отец теперь тоже остался с единственным глазом. — В общем, чтобы он заметил нас.       Поведя плечами, я в очередной раз ощутила, как давит шнуровка. Запустила руку за спину, нащупывая узлы, со стоном ослабила их, стянула туфли и вольготно устроилась на кушетке, закинув на длинное сидение ноги. Продолжать стоять, крутя головой следом за братом, утомляло. Всмотрелась в замершего истуканом Эймонда, следившего за мной широко распахнутым глазом, тяжело задышавшего при виде раздевающейся в его присутствии сестры.       Оу, кажется, кого-то накрывало откатом, аффект требовал разрядки.       — Хэ-эл, — прохрипел он, слегка оттаяв, когда я махнула ему, чтобы не мельтешил и тоже сел напротив. Дёрнул себя за воротник, деревянными шагами подошёл к другому краю, вцепился руками в высокую спинку. — Что ты?..       И умолк, старательно замотав головой, словно надеясь вытряхнуть оттуда порочные мысли.       — Очень содержательно, — поддела я, глядя на его побелевшие кисти и потемневшее лицо. Издеваться над ним было приятно, не стоило скрывать. — Нет, предаваться страсти мы не будем, но мне тяжело дышится после болезни, а нам ещё долго разговаривать.       — Ты же знаешь, что я могу навредить тебе, — заскрипел брат зубами. — Додразнишься.       — Я всё ещё верю в твою силу воли. Но ты можешь уйти. Оставить меня наедине с известными слухами о тебе. Или сесть рядом и подробно рассказать обо всём, что происходило с начала моей лихорадки. О том, встречался ли после той ссоры с тобой Отто вновь?       — Я думаю только о том, чтобы снять с тебя это клятое платье целиком! — прорычал он, отталкиваясь от спинки и делая несколько неловких шагов прочь. Застыл, оглянулся беспомощно, раздираемый бушующими эмоциями. Если бы не его чувство вины передо мной, то он уже не колебался бы в том, чтобы исполнить угрозу.       — Сложнее будет врать, — закивала я согласно. Ткнула пальцем в узкую дверь слева. — Но если совсем невмоготу, вон там — моя уборная.       Эймонд застонал, прекрасно понимая, что я его шантажирую с высоким риском в первую очередь для себя. Зажмурился, пытаясь выровнять дыхание и притвориться, что главный соблазн отсутствует в пределах видимости. Спустя несколько минут он добрёл до сидения, устроившись на самом краю.       — Даже не вздумай дотрагиваться до меня! — огрызнулся он, старательно глядя в стену перед собой. — Иначе наш первенец родится куда раньше должного срока от дня свадьбы!       — А знаешь, — задумчиво протянула я, едва сдерживаясь от того, чтобы погладить его бедро стопой, — мне нравится твоя страсть.       Эймонд тут же обернулся на меня, негодуя и едва удерживаясь на грани. Я улыбнулась:       — Я вовсе не безобидна и не беззащитна, возлюбленный брат мой. Вот ответ на твой вопрос, почему я позволила состояться нашей помолвке, настаивала на ней, несмотря на неблагоприятные обстоятельства. Я признаю тебя равным. Я всегда желала себе достойного супруга, кого не испугает моя хищная сторона, кто сумеет совладать с ней, кто сам — хищник, умеющий усмирять свою и мою жажду крови, которая просыпается порой во мне. Пусть я годами не предполагала, что ты способен заполнить пустоту в моей душе, но ты сумел доказать обратное. В день бури я увидела тебя настоящего пред силами, на которые люди повлиять не могли, в отличие от тех же состязаний. Моя драконья сущность признала тебя. А я никогда не отдаю своё. Ты — мой, и я не отдам тебя никому, тем более Хайтауэру. И я стану твоей, когда мы обменяемся кровью.       — Свадьба по валирийскому обычаю, — утвердительно произнёс он, не сумев отвлечься в беседе на родном языке из-за моих неожиданных откровений. Его взгляд почернел бездной желания.       — Именно. Согласна вытерпеть обряд в септе Бейлора для репутации Дома Драконов, но ты знаешь, что я придерживаюсь валирийских верований.       — Нужны соответствующие ткани, валирийская сталь и обсидиан, — прикрыл глаз Эймонд, вспоминая традиции Дома. — Эйгон может снова взять кинжал отца.       — На Драконьем Камне есть остальное. Рейнира и Деймон женились так, — подтвердила я. — Ну а теперь, когда тебя немного отпустило, вернёмся к Отто и его предложениям.       Скривившись, Эймонд сбивчиво повторил историю со своей точки зрения. Я с трудом подавила порыв спрятать лицо в ладони, потёрла переносицу.       — Ты хоть понимаешь, на что разозлился Деймон? Ладно, Эйг и прочие, кто обиделся на тебя за возможное предательство. Но настоящую суть вашей ссоры?       — Я допустил то, что расчёты деда начали сбываться, — покачал головой Эймонд. — Хэл, я тебе клянусь, у меня и в мыслях не было предавать вас! Я подумал, что это удачный повод подобраться ближе, узнать его планы — и нарушить их. Доказать, что я не хуже! Но не учёл, что Эйгон и младшие услышат их — и поверят.       — Наш Десница непотопляем, — негромко заметила я. — Сколько раз его отец изгонял, а он вновь и вновь проскальзывает на эту должность, пользуясь своим родственным положением, умением влиять на людей, на королеву — в особенности, плести интриги и смахивать с дороги противников чужими руками. Не тебе с ним тягаться, и не мне, и даже не всей нашей девятке. Деймон много лет мечтает избавиться от него, дольше, чем кто бы то ни было из нас — и Хайтауэр ещё здесь. Потому что его нельзя просто устранить: он — олицетворение всей оппозиции иноземным драконьим королям; и вместе с тем для большинства — хороший и благородный человек. Он — лицо многих вестеросских лордов, которые жаждут вернуть отобранную Таргариенами власть, преумноженную на завоевания наших предков. Такова природа человека.       — Ему всегда будет мало, — кивнул Эймонд. — А если мы будем защищаться яростно, они поднимут восстание, в котором сгорят тысячи невинных жизней. Меня оскорбило то, как он думал о моих стремлениях: будто я кровожадный монстр, не считающийся с чужими жизнями. Что мной могут руководить только гордыня, похоть и гнев.       — Это внешняя сторона, известная многим. Эйгон уже успел прославиться по-своему, а Дейрон тебя всё равно обогнал по благочестию и начитанности. Твоя же слава бежит впереди тебя. Тебе скоро семнадцать, ты молод, а драконья кровь вдвойне горяча. Отец не впервые пенял тебе, что ты не задумываешься о последствиях; не хочешь вреда, но вред легко наступает в итоге.       — Седьмое Пекло, но мы же клялись! Почему они не послушали свою кровь?! — взмолился Эймонд небесам, не став спорить о своих действиях.       — За это я всыплю им сама, не переживай. Хотя уверена, Рейнира и Деймон провели воспитательные беседы.        Эймонд содрогнулся всем телом:       — Дед вчера разговаривал со мной опять. Утешал в очень своеобразной манере. Мне кажется, он уже что-то планирует. Поэтому я понял, что мне сначала нужно…       Он смущённо закашлялся. Я с интересом ждала продолжения.       — Лишить его возможности искушать меня браком с той, кого я люблю больше всего на свете, — твёрдо закончил Эймонд. — Ведь если король благословил бы нас, ему больше нечего было бы предложить. Я обещал тебе — будет так, как скажет отец. Дед… Отто Хайтауэр — не мой отец. Я — не Хайтауэр. Я — Таргариен. И я чувствую кровь нашей семьи; одна мысль причинить вам вред вызывает у меня отвращение. После нашей клятвы я даже себя начал понимать яснее. Мне омерзительны его слова, которые липнут к коже, вызывают сомнения. Но я чувствовал себя таким одиноким в последние дни.       Брат наклонился ко мне, и я подобрала под себя ноги, чтобы удобнее уместиться вдвоём. Он протянул ко мне руку, и я перехватила его ладонь, сплетая пальцы в крепком замке.       — Эйгон хотел вырезать мне оставшийся глаз. Джофф выкрикнул, что мне нельзя было доверять с самого начала, что я только и ждал, чтобы предать их. Деймон был разочарован… Милосерднее было бы убить меня, как Веймонда, да хоть забить насмерть! Когда я увидел наутро Рейниру, она молчала — но как печальны были её глаза, и я… не смог. Сбежал от них снова, от матери в том числе, хотя умом понимал, что они не стали бы ранить меня сильнее. Ведь я подвёл Эйгона и тебя. Я подвёл тебя, Хэл. Позволил ради обмана солгать о тебе, остаться зароненному сомнению в своём сердце.       — И ты промолчал, — закончила я список прегрешений. — Ты промолчал, потому что боялся, что я не прощу тебя. И ты не получишь благословения отца.       Эймонд сглотнул:       — Да.       — Ты извинился перед Эйгоном?       Брат неприятно прищурился, приподняв бровь:       — Мне извиняться? Даже не проси. Эйгон при случайном столкновении всё равно посоветовал держаться подальше от них в ближайшее время.       Я покачала головой:       — Ох, Эйгон… Я попрошу иное: пусть это останется первым и последним, когда ты причинил вред кому-то из нас осознанно или допустил причинение вреда. И ты должен был рассказать мне до того, как мы пошли к отцу. Я бы ругалась, но простила тебя с лёгким сердцем, а не мучилась мыслью о том, насколько ты готов предать моё доверие. Ты ведь знаешь, помнишь, каково это? А, Розовый Ужас?       — Ты… — Эймонд задохнулся, а потом в закатных лучах на его щеках блеснули влажные дорожки. Он порывисто обхватил моё плечо, сглатывая новые слёзы. — Ты помнишь?       — Мне рассказали. Но от тебя, зная твою честь, — не ждала.       Эймонд сглотнул и потянул меня к себе, чтобы крепко обнять. Я ласково провела ладонью по его вздрагивающей спине, стараясь не причинить боли. Коснулась напряжённой шеи, пропустила распущенные волосы сквозь пальцы. На несколько минут прижавшись ещё теснее к моим рукам, с прерывистыми вдохами он смог справиться с собой и вернуться к настоящему: молодой мужчина, который совершил подобное старой жестокой шутке с кем-то другим. Ведь если бы он взаправду предал нас, не осталось бы больше ни любви, ни доверия в пепле боли и разочарования.       — Хэл, я осознаю, как ужасно поступил с тобой, — прошептал он, отстраняясь едва ли на несколько дюймов. — Мне стыдно, что я причинил тебе боль, заставил пошатнуться твоё доверие. Прости меня за глупость, за ложь, за сомнения. Я приму от тебя любую участь.       — Мы совершаем ошибки, Эймонд. И я скажу тебе на будущее: прощать бывает также тяжело, как и просить прощения.       Я прикусила губу, смаргивая собственные слёзы, навернувшиеся на глаза. Сердце, потяжелевшее от пережитого за прошедшие дни, неровно и болезненно билось в груди.       — Я прощаю тебя, мой брат, мой будущий муж, — прошептала я. — С надеждой, что между нами больше не будет тайн, ссор и умалчивания. Что ты извлёк уроки из своих решений, узрел их последствия.       — И научился на них, — отрывисто кивнул он, ослабляя хватку на моих плечах. — Я говорил, что люблю тебя, и до скончания наших лет я буду доказывать это своими делами. Но я понял, что смог полюбить и всех остальных членов нашего Дома. Какими бы они ни были, как бы я к ним ни относился ранее, но чувствовать разочарование было… больно. И мои действия — я действительно мог погубить кого из них! Это моя последняя попытка действовать в одиночку. Я не желаю больше рисковать вами и причинять страдания.       — Ты — неотъемлемая часть нашей семьи, Эймонд, — прижалась я губами к его вспотевшему лбу. — Мы никогда не бросим тебя, даже если ты ошибаешься. Но постарайся ошибаться реже, потому что чем старше мы, тем выше цена.       Позволила себе ненадолго забыться, спрятаться в его руках от мира. Выдохнуть тому, что всё обошлось не лучшим образом, но не привело к непоправимым последствиям.       — Я слышала, как ты приходил, скучала по тебе, — пробормотала я в его шею. — Но Васса должна была тебе передать мои слова.       — Мне никогда не хватит слов без твоего голоса, твоего запаха, твоего тепла. Если тебя нет рядом, и я не знаю, что с тобой, я не могу думать ни о чём другом, — сжались его объятия. — Я не умею быть спокоен, дракон внутри сходит с ума, потому что многие уже пытались причинить тебе вред. Защищать тебя — моя жизненная необходимость. Позволь мне это.       — Хорошо, — я проследила носом линию до его челюсти, коснулась губами подбородка, просяще заглянула снизу вверх, и Эймонд сдался без сопротивления, целуя меня. Провёл широкими ладонями по спине, и я не сдержала отрывистого стона. Брат крупно вздрогнул и отстранился.       — Хэл…       — Позволь мне тоже заботиться о тебе, — мурлыкнула я, прижимаясь к нему теснее.       — Хэл, умоляю, дай мне сохранить хотя бы остатки достоинства! — сорвался голос Эймонда. — Я не хочу, чтобы твой первый раз случился так, как и идти по замку из твоих покоев в мокрых твоими стараниями штанах!       — Скажи «да» и раздевайся.       — Блять, Хэл, нет!       — Ты на меня ругаешься? За что? Я хочу всего лишь позаботиться о тебе!       Брат вцепился в штаны, старательно прикрывая промежность, неуклонно сползая спиной по спинке кушетки от меня.       — Хэл, я не могу ругаться на тебя, но прошу — просто позволь мне уйти. Я люблю и уважаю тебя, чтобы не брать едва оправившуюся от болезни, не понимающую, чего ты хочешь на самом деле!       — Я прекрасно знаю, чего хочу, — нависнув над ним, пробежалась я пальцами по шнуровке ворота рубашки, распуская её. — Раздевайся и показывай мне свою высеченную спину и прочие травмы, с которыми ты уже которые сутки скрываешься от обоих мейстеров, горе ты моё! Немедленно!