Друзья?

Что может быть лучше короткого рабочего дня в пятницу? Вот и в моей голове не нашлось ответа правильнее, чем этот. Все домашние дела сделаны, заданий по работе нет, а значит, необходимо придумать, чем занять себя до приезда Санзу. Мужчина обещал приехать в шесть часов вечера – в лучшем случае – после работы на ужин. И дернул же меня черт с утра протянуть язык и похвастаться тем, что я умею готовить макароны… в любом виде, а Санзу изъявил желание попробовать, как великий любитель этих самых макарон… Санзу Харучие – друг… знакомый, с которым общение длится относительно недавно, но, такое ощущение, словно несколько лет. Он появился в моей жизни слишком неожиданно, по крайней мере для меня. Тот вечер в клубе я не забуду никогда: громкая музыка, пьяная в хлам подруга и ее парень, улетевший в никуда после пары неизвестных таблеток. Думаю, от них не было бы такого эффекта, если бы не дорожка порошка, которой он полирнул бутылку виски – одну на двоих с Наной – его девушкой и, по совместительству, моей подругой. После самых страшных кошмаров я не просыпалась с таким ужасом, с которым ощутила грубые руки на себе в ту ночь. В висках набатом било: «Ты пропала», ведь помощи ждать было не от куда – Нана и ее обдолбанный паренек, не соображая ничего, сидели у бара, в то время как в узком темном коридоре, ведущим в уборные, не было никого. Противные влажные ладони скользили по талии, переходили на оголенные плечи и вгоняли в безумную дрожь – все тело трясло, как в припадке и похлеще, чем наркоманов после передозировки или от ломки. Из горла вырывались лишь тихие просьбы остановиться и отпустить, которые проигнорировано растворялись в пространстве. В ушах били басы, а кровь с резью продвигалась по сосудам, болезненной пульсацией отдаваясь в висках и по всему телу. Глаза жгли слезы, но я держалась – не могла позволить себе раскиснуть окончательно и потерять рассудок. Паника – не выход. Она лишь усугубит ситуацию, и я потеряю себя. А это единственное, на что у меня есть силы повлиять. Уши опаляет огненное дыхание с перегаром, усиливая рождающуюся тошноту, и грязные слова доносятся как из-под воды, пока огромные лапища задирают подол черного платья. Я тонула. В грязи. В пошлости. В испорченности. В стыде. И вдохнуть не получалось – как бы ни силилась, горло в спазме сжалось, словно его скрутили железным прутом. Я плохо помню, что было после, но в голове до сих пор ярко звучит тихий, вкрадчивый голос, вытаскивающий меня из глубины океана на необходимый воздух. Он оказался чудом, божественной силой, мечтой, спасающей меня от ужасов реального мира. − Развлекаетесь? И без меня? Два коротких вопроса, которые вдохнули в меня надежду и вытащили из лап того чудовища… монстра. Как иронично, что спасало меня существо, ничем не лучше той твари – даже в разы хуже. Он был властителем всех чудовищ… как казалось мне тогда. Кто бы мог подумать, что с ним можно вести мирные беседы, делиться музыкой и болтать на различные темы? Вот и в моей голове не было даже намека на такую мысль. Только сейчас я ждала этого «властителя» у себя дома на ужин. В шесть часов вечера. Простой дружеский ужин, за которым мы будем поедать пасту и обсуждать прошедший день. Санзу дал четкую установку, чтобы к его приезду все было готово. И если сейчас четыре часа дня, то к готовке можно приступать через час. Удовольствие от приготовления блюда можно получить, когда делаешь все неспеша, искренне наслаждаясь процессом. Вот и я не люблю торопиться, когда готовлю. Телефон короткой вибрацией оповестил о новом сообщении. Возможно, Нана или… Санзу. «Я еду. Паста готова?» Вот черт. «Ты же сам сказал к шести…» «У меня уже шесть. Я еду. Меня не ебет.» Черт, черт, черт… От его работы до меня максимум минут двадцать – за это время явно не получится приготовить пасту. Тогда остается лишь надеяться, что мужчина приедет в лучшем расположении духа… или сможет помочь ускорить процесс. «Если я не буду успевать, поможешь готовить?» «Не-не, это без меня…» Вот засранец! Но я, в принципе, даже не удивлена. Это же Санзу Харучие – человек, занимающий секретную и опасную позицию в Бонтен. Его невозможно представить с фартуком за кухонным столом или плитой. В голове всплывают только сцены, затопленные в чужой крови. Интересно, испытывает ли Санзу хоть что-то, когда убивает человека? Может, каплю сожаления? Грусти? Хотя бы тоски или скуки? Почему-то в голове крутится короткий ответ «нет». Устает ли он после всего этого? Да. И я не думаю, что ему хочется стоять у плиты и готовить кому бы то ни было еду, включая себя. Поэтому, вытащив все необходимое из холодильника, быстро набираю сообщение: «Тогда посидишь рядом, пока я буду готовить?» Ответ не заставил себя долго ждать – даже вода не набралась в кастрюлю для спагетти. «Как доеду.» «Отлично! Уже готовлю соус.» И совсем не важно, что нет. Главное – имитация бурной деятельности! Чеснок успевает отправиться на сковородку вместе с беконом, когда на телефон приходит очередное уведомление. «Какое вино пьешь?» В голове пульсирует «никакое», ведь с Санзу пить нельзя – у этого человека замечательная выдержка, и, такое ощущение, что он не пьянеет никогда. Невозможно представить его в невменяемом состоянии от алкоголя – наркотики не в счет. Кажется, что он пьет их вместо аскорбинок – на завтрак, обед и ужин горстями пропихивает в себя, запивая не водой, а крепким алкоголем. И потому следует мило отказаться, учитывая, что завтра нужно идти на работу. Только вот пальцы сами начинают жить своей жизнью, набирая быстрый ответ: «Давай красное полусладкое. На свой выбор.» «Хорошо». В воздухе витает аромат жареного бекона вместе с еле уловимыми нотками чеснока. Голова чуть кружится от вкусного запаха и желания скорее попробовать, но пока еще рано. Да и времени не так уж и много, а соус еще готов не до конца. Быстро отделила белки от желтков и взбила последние венчиком. Во время приготовления пасты в голове мелькают приятные воспоминания из детства: вот папа учит меня готовить пасту карбонара, а мама с радостью пробует чуть подгорелый соус. В ее глазах не видно, насколько пересоленным получилось мое первое самостоятельное блюдо, а на лице сияла лишь счастливая улыбка. Наверное, поэтому я всегда любила готовить, с каждым годом совершенствуя свои навыки и оттачивая все до почти профессионализма – я ощущала поддержку, и мне просто нравилось готовить, чтобы в конце порадовать близкого и дорого человека вкусной едой. Цвет чеснока приветливо сообщил, что сковородку пора убирать с огня, и в момент, когда в желтки были добавлены сливки, прозвучал звонок в дверь. Это невозможно! Он по дороге сюда нарушил все возможные правила дорожного движения и вместе с тем не стоял в очереди в магазине? В голове вертелись тысячи догадок и вопросов, которые можно ему задать, только все они исчезли, стоило открыть дверь. На пороге, уперевшись рукой в стену, стоял Санзу. Из-под темного тяжелого пальто, не застегнутого на крупные пуговицы, виднелся рабочий костюм-тройка без пиджака – лишь темно-синяя жилетка, в цвет ей брюки и белоснежная рубашка. Чуть уставшее лицо мужчины украшали привычные шрамы в уголках губ, растянутых в улыбке, и горящие морозные глаза. − Ты быстро, − заметила и отошла в сторону, пропуская его в квартиру. − Да, − с усмешкой тянет Санзу и протягивает пакет. – Не было пробок – быстро доехал. Ну конечно! У Санзу Харучие никогда не бывает пробок – правила созданы для всех, кроме него. И кошачья улыбка, засиявшая на его лице, лишь подтверждала эти мысли. Наши взгляды столкнулись друг с другом – как холодный и теплый воздух, порождая ревущий гром и сверкающую молнию. Лед и пламя, смерть и жизнь, тьма и свет, зло и добро, разум и чувства… две противоположности, которые должны бороться друг с другом, но только не в нашем случае. Пусть мы и сталкиваемся, но не воюем – лишь укрепляем фундамент под ногами, помогаем выстраивать дорогу и удерживаем на ней. Рука дернулась, а вместе с ней зашуршал и пакет, отвлекая внимание и выводя из привлекательных оков льда. Нельзя, Наоки! Запомни это навсегда! Санзу Харучие – не тот человек, о котором можно думать подобным образом. Он лишь знакомый… максимум друг. Не больше. Перевела взгляд с мужчины на пакет, заглядывая внутрь и замечая высокую бутылку вина. «Kurni». Италия. Одно из лучших красных полусладких вин. Мне удостоилось чести всего лишь раз попробовать это вино – на дне рождения Наны в одном из элитных клубов Токио. Хватило всего одного бокала, чтобы запомнить вкус этого вина навсегда. − Это вино должно быть вкусным, − прячу улыбку за прядями волос и замечаю несколько маленьких упаковок, от которых началось активное слюноотделение, как у собачки Павлова. – А что это за сладости? − Я не ебу, что ты любишь, и взял всего понемногу, − Санзу безразлично пожал плечами, стягивая с них пальто. До слуха дошел еле слышимое урчание, которое явно исходило не от меня. – И где моя еда? − Почти готово, − посылаю мягкую улыбку и, чуть покачнув пакетом, киваю в коридор. – Идем за мной на кухню. Не дожидаясь ответа, быстро разворачиваюсь и спешу к плите. Спагетти сварились, и нужно срочно слить воду. Переварить спагетти для пасты – грех. За него карают, и я даже знаю как. Проходила и больше не хочу. В прихожей слышится шуршание, звяканье вешалки и тихий шум шагов. Санзу ходит осторожно, почти бесшумно, что удивительно – он не создает впечатление тихого человека. Санзу Харучие всячески создает вокруг себя шум – смех, пустая болтовня, громкая музыка, звуки выстрелов и рассекание воздуха острым лезвием катаны. В его жизни нет тишины, и это, порой, пугает. − Где у тебя ванная? – розовая макушка выглядывает из-за угла, и Санзу лениво скользит по моей фигуре холодным взглядом. − Слева по коридору. Чувствуй себя как дома, − прокричала вдогонку удалившемуся силуэту, а потом, чуть тише, добавила. – Хотя можно было и не говорить. Помешивая венчиком смесь из сливок и желтков, сосредотачивалась на тихом шуршании воды, доносящемся из ванной. В квартире стоял аромат спагетти и жареного бекона с чесноком. Сейчас же к привычным ноткам итальянской пищи добавился еще один запах. Мужской, чуть сладковатый, но вместе с тем резкий от табака, принадлежащий Санзу Харучие. Порой кажется, что завяжи мне глаза и запусти в комнату его, я безошибочно назову вошедшего. − Да-да, − вдруг раздается из-за спины, и я вздрагиваю, оборачиваясь на появившегося на кухне Санзу. − Я везде, как дома. Упс. Помимо замечательной интуиции, у мужчины прекрасно развит слух. − Неплохое качество, на самом деле, − безразлично пожимаю плечами и переставляю получившуюся смесь на водяную баню, мелодично помешивая соус деревянной лопаткой. – Как прошел сегодняшний день? Голова после вчерашнего не беспокоит? Санзу исписался, пока собирался в клуб к Риндо Хайтани на день рождение. Мой телефон разрывался от сообщений от мужчины, пока он выбирал костюм, ехал в клуб и зависал там. Харучие был бы не он, если бы не прислал фотографию с белой дорожкой порошка на столе, стопкой купюр и несколькими бутылками алкоголя на заднем плане. Я вообще удивлена, что сегодня он спокойно вышел на работу, а после – приехал ко мне. Любой нормальный человек не смог бы даже встать с кровати, если бы вообще дополз на нее после такого вечера. А потом мозг услужливо напоминает, что Санзу Харучие – не нормальный человек. − Не день, а хуетень. Надеюсь, вечер не подведет, − весело тянет мужчина, и я, даже не глядя на него, могу с уверенностью сказать, что Санзу облизывает нижнюю губу. – Голова уже не болит – я таблетку выпил. Мурашки толпами бегают по спине, пока между лопатками прогрызается дыра от неотрывного взгляда мужчины. Я чувствую его ледяные глаза на каждом миллиметре своего тела даже под слоем одежды, которая кажется лишней… из-за жары. От плиты и работающих конфорок, а еще потому, что все окна закрыты. Да, только из-за этого… − А ты чем занималась? – привычно растягивает слова Санзу, и все напряжение улетает из организма. Это просто Санзу, черт возьми. − Да ничем интересным: работа, учеба – все, как всегда… − Как всегда, − эхом повторил мужчина, а потом оживленно спросил. – Где у тебя бокалы? Я пока налью вино. Бокалы… Последний раз я пила вино дома вместе с Наной, когда мы собирались на очередной девичник пару месяцев назад. Единственное, что я помню из того вечера – мы не могли найти бокалы, а потом, наплевав на все нормы и приличия, пили вино из горла, передавая друг другу бутылку. Самое удивительное, что на следующий день во время традиционной уборки, мы нашли бокалы для вина в высоком кухонном шкафу, навсегда запоминая, где их отыскать в следующий раз. Поэтому, не задумываясь, киваю в сторону того самого шкафа: − В шкафу на самой верхней полке. Достанешь или понадобится стул? Конечно же, ему не потребуется стул. Санзу выше меня на добрые полторы головы, если не больше, и даже мне порой не требуется дополнительная помощь в виде стула, чтобы достать что-то с верхних полок. Только желание поиграть на нервах мужчины и его самолюбии протягивает лапки, раскрывая мне рот и убивая инстинкт самосохранения. Жаль, что Санзу это никак не трогает и не волнует – мужчина меланхолично встает с насиженного места и подходит к шкафу: − Достану. Тонкая рука грациозно взлетает вверх и достает тонкое стекло с самого дальнего угла полки. В руках сверкнули бокалы, и Санзу быстро вернулся к столу, по дороге заглядывая в ящик и с первого раза угадывая, где находится штопор. Тонкая рука с ярко выраженными костями обхватывает сильными пальцами горлышко бутылки, а вторая с легкостью вкручивает штопор в пробковую затычку. Мы с Наной несколько минут не можем справиться с чертовой пробкой, в то время как Санзу аккуратным движением выдергивает ее из горлышка с характерным звуком. Весь мужчина источает смесь элегантности и опасности – эти два качества сейчас веют от него за тысячи километров. Они проявляются во всем: в разливе вина по бокалам, в рассматривании рубиновой жидкости сквозь идеально чистое стекло и даже в том, как Санзу стрельнул на меня глазами, вопросительно приподнимая бровь. Вот черт. − Я немного не успеваю, поможешь натереть сыр? – говорю первое, что приходит в голову и киваю в сторону сыра и терки. Санзу чуть недовольно щурится, но все равно кивает, пусть и нехотя: − Давай сюда. Он протиснулся мимо меня, закатывая рукава рубашки. О, Боже… Тонкие, но жилистые, сильные руки оголились по локоть, обнажая бледную, покрытую венами кожу. Изящные пальцы заправляли белоснежные рукава, а у меня от этого подкашивались ноги и начинали дрожать руки. Да что ж со мной такое?! Приди в себя, ну же! Это же Санзу. Который начинает тереть сыр, крепко сжимая пальцами желтоватый кусочек, а другой рукой прочно удерживать терку. Его ладонь скользила вверх и вниз, а мои глаза, как голова у болванчика, вторили его движениям, и лишь спустя мгновение я смогла оторваться и перевести взгляд на лицо. Черт. Санзу Харучие обладал удивительным сверхспособностями, раз с легкостью тер сыр, при этом не смотря на него и впиваясь ледяными глазами в меня. Мужчина растянул губы в ухмылке, словно прочитал все мои мысли, бегающие по голове с истошными воплями о неправильности и неизвестно откуда взявшейся похотью. И я бы не удивилась, если бы Санзу действительно смог это все прочитать. Спокойно, не выдавая своего состояния, перевела взгляд на соус, который был уже почти готов, и нарочито небрежно бросила: − А какой для тебя вечер, чтобы не подвел? − Хм, вечер… Санзу склонил голову набок, наконец делая жертвой своих холодных глаз остатки сыра. Он задумался лишь на секунду, и с легкостью продолжил, перечисляя каждый пункт с еще больше расцветающей улыбкой: − Ну определенно нужно выпить, закинуться… можно ебало кому-нибудь разбить. Спокойствие, с которым он сказал последние слова, пустили дрожь по моему телу. Конечно, я знаю, кто такой Санзу и не строю для себя иллюзий. Да о чем можно говорить? Мы познакомились в ситуации, где он ломал кости мужчине, который пытался меня изнасиловать. А после – достал свою катану, с сумасшедшей улыбкой прося меня закрыть глазки. И я успела. Сомкнула их ровно в тот момент, когда воздух разрезала острая сталь, окропляющаяся в последующее мгновение в алый. Я не хотела, чтобы сегодня случилось что-то подобное. Или чтобы Санзу употреблял наркотики, ведь в памяти свежи воспоминания его состояния после употребления: пустые, но вместе с тем безумные глаза, дикая ухмылка и резкие движения, которые не поддаются логике. Мужчина мог встать и пойти куда-то, остановиться посреди дороги и вернуться обратно. Мог с легкостью и без причины ударить другого человека. Мог начать смеяться без остановки, запрокидывая голову и прикрывая ледяные глаза. Конечно, с ним было весело. Но было странно-больно смотреть на такого Санзу. − А последние два пункта обязательны в твоем списке? Позволяю оторваться от соуса на несколько секунд, чтобы взять со стола бокал вина и пригубить его. Приятный фруктовый аромат проникает в легкие, и в голову бьет от пусть и легкого алкоголя, но на пустой желудок. Добавляю в соус бекон и чеснок, вновь продолжая помешивать и делать маленькие глотки вина один за другим, пока снова не ощущаю на себе взгляд Санзу. Он изменился – холодное спокойствие уступило место заинтересованности, и я пояснила: − Может, есть варианты поинтереснее? − Предпоследний обязателен и возражению не подлежит, − быстро возразил Санзу и, оторвавшись от терки, полез в карман жилетки. − Кстати, я прихватил с собой, не хочешь? Секунда, и на столешнице между нами оказывается прозрачный пакетик с белым порошком. Даже к гадалке ходить не нужно, чтобы понять, что именно лежит в этом пакете. И, зная Санзу, его содержимое сегодня окажется в нем самом. Только, надеюсь, без меня. − Ты хочешь, чтобы я улетела и подмешала что-нибудь не то в пасту? − Ну, ты же почти доготовила, так что не страшно, − мужчина пожимает плечами и, отряхнув терку и руки, протягивает мне сыр. – Ненавижу готовку. В подтверждение своих слов Санзу берет бокал и залпом осушает его, слизывая с тонких губ оставшиеся алые капли. Он замирает на секунду, а потом снова берет бутылку и наполняет пустой бокал. Ярко выраженный кадык дергается от каждого глотка, и в голове от выпитого вина начинают рождаться не самые нужные мысли. Нужно срочно отвлечься. − Почему? – вновь оборачиваюсь к соусу, пробуя на вкус. Божественно. − Просто не в кайф. Мужчина вновь подходит ко мне с бокалом вина в руке и ставит его на столешницу. Он выжидательно смотрит на меня, и под этим взглядом хочется расплавиться. Потому что по-другому уже не получится, стоит взглянуть на него в ответ. Только Санзу безмолвно вынуждает повернуться к нему, словно приставил дуло холодного пистолета к моему виску. Хотя так оно и ощущалось, особенно под его заковывающими в лед глазами-айсбергами. Тонкие губы вновь дрожат в улыбке, и Харучие кивает на порошок, лукаво щурясь: − Ну так что? Санзу Харучие походил на змея-искусителя. Самого Дьявола. Сатану. Который искушал на грех, манил и завораживал речами и глазами. Он притягивает, соблазняет, и его улыбочка в совокупи со взглядом ситуации не улучшают. Жаль только, что на меня это не действует, иначе я не смогла бы проводить так много времени с Санзу – либо я уже была бы в гробу, либо в притоне из-за наркотиков и безбашенного образа жизни. Поэтому с легкой улыбкой, продолжая меланхолично помешивать соус, отвечаю: − Нет, спасибо, милый. Сегодня без меня, − в чашу с соусом добавляется сыр, и кухню наполняет яркий сливочный аромат, почти выталкивающий сладкий от Санзу… почти. − Пара минут, и можно садиться за стол. − Отлично. Мужчина вновь опрокидывает в себя бокал, залпом осушая его, и наливает себе еще. С переливающейся, играющей темно-рубиновой жидкости перевожу взгляд на лицо Санзу – сосредоточенное, с чуть сведенными бровями к переносице, что никак не связывается с его привычным поведением. − У тебя точно все хорошо? − Все в порядке, − быстро кивает мужчина и указывает на мой полупустой бокал. − Тебе долить еще? − Да, пожалуйста. Пока мой слух улавливает журчание жидкости, добавляю спагетти в соус. Аромат начинает кружить голову, и я ссылаюсь на пустой желудок, а не на выпитый алкоголь, который тут же оказывается в моей руке. Санзу отталкивается бедрами от столешницы и уходит за спину, а потом слышится тихий скрежет ножек стула по полу. И лучше бы он стоял рядом. Не потому, что так спокойнее или теплее, а потому, что тогда я не ощущаю на спине его дикие глаза, от которых непонятная смесь холода и жара разливается по телу. Быстрее приготовлю – быстрее окажусь вне оков этого воздействия. Ловко выкладываю спагетти в белые тарелки и, пригубив напоследок вино, водружаю на стол еду. Снежные глаза начинают поблескивать от предвкушения, и Санзу, потирая ладони, придвигается ближе к столу. Он облизывает нижнюю губу, чуть прикусывает ее и переводит взгляд с пасты на меня: − Ну, наконец-то, отведаем, что тут у тебя получилось. − Приятного аппетита, − сажусь напротив Харучие и улыбаюсь в ответ. Только вместо еды протягиваю руку к бокалу вина, снова делая крошечный глоток. Кристально чистое стекло приятно холодит горячую кожу, и я прикасаюсь щекой к бокалу, лениво моргая и наблюдая за Санзу. Он спокойно ест, изредка отрывая взгляд от пасты и даря его мне. Пустые глаза сразу же фокусируются, стоит им скользнуть по моему лицу и почти опустевшему бокалу с вином, и наполняются непонятными ощущениями. Всегда завидовала людям, умеющим считывать мысли других по одному взгляду на глаза. Они с легкостью предсказывают, что творится в головах других, даже не прикладывая для этого никаких усилий. Совсем недавно мне посчастливилось столкнуться с господами Хайтани. После нашей встречи прошло не меньше двух недель, но у меня до сих пор прыгают мурашки по телу, стоит вспомнить вечер. Их холодность и высокомерие. Отчужденность и гордыня. Острый взгляд, говорящий, что все вокруг них – лишь мусор под ногами, не стоящий ни единой секунды внимания. Их темные, аметистовые глаза, словно холодные пустые драгоценные камни, менялись только при взгляде друг на друга. Им действительно не нужны слова, чтобы понять друг друга – необходимо просто взглянуть, и все мысли перетекают из одной головы в другую. Еще никогда в своей жизни я не видела настолько сильной связи между людьми, как у братьев Хайтани. Она крепкая, прочная, нерушимая… и очень пугающая. Страшно представить, что сделает один, если пострадает второй. − Ну, − вдруг тянет Санзу, и я моргаю, переносясь из ночного клуба в свою квартиру к улыбающемуся по-кошачьи мужчине. − Могу сказать, что это вкусно. Пять баллов. Его полный бокал вновь становится пустым за считанные секунды, а потом со стуком опускается на стеклянную поверхность стола. Видимо, первый пункт своего веселого вечера мужчина хочет осуществить уже сейчас. − Надеюсь, пять из пяти? – отвечаю ему улыбкой и, наконец, протягиваю руки к вилке, приступая к приему пищи, хотя почему-то совсем не хочется. – Тебе долить еще вина? Санзу улыбается уголком губ, а потом активно кивает в согласии: − Конечно из пяти, − его взгляд переходит на почти пустую бутылку вина, и мужчина, останавливая на ней стеклянные глаза, покачивает головой. – Я, пожалуй, остановлюсь, иначе так и выпью все вино. − Ни в чем себе не отказывай. Санзу тихо усмехается и вновь принимается уплетать пасту, словно перед ним самая лучшая еда в его жизни. Конечно, это далеко не так – он ходит в лучшие рестораны Токио, где есть блюда, приготовленные шеф-поварами со стажем, а не домашними любителями-самоучками. Но то, с каким энтузиастом и удовольствием – ему осталось только заурчать для подтверждения – мужчина быстро доедает пасту в моем исполнении, греет сердце и радует душу. − Спасибо, − Санзу в мгновение доел последний кусочек и быстро вскочил, убирая тарелку в раковину. Его движения стали резче, стремительнее, словно он куда-то спешил, но я знала, что это далеко не так. Просто Санзу предвкушает вечер, один пункт из которого он уже почти выполнил, хотя три бокала вина вряд ли окажут большое влияние на опьянение. Мужчина возвращается к столу, но, вместо того, чтобы сесть на свое место, Санзу наклоняется ко мне и, обхватив за плечи горячими руками, прожигающими кожу через футболку, невесомо целует в щеку. Пусть прошла всего лишь секунда, но весь мир словно остановился, а по телу пробежала дрожь от легкого касания его рук на плечах и мягких губ на щеке. Да что ж со мной творится такое? Почему все рецепторы так обострились? Вроде бы ничего такого, но все тело полыхает от этих нежных и мимолетных прикосновений. – Кстати, и как тебе вино? – как ни в чем не бывало спрашивает Санзу и опускается на стул, упирая локти в стол. − Вино очень вкусное, спасибо. Но много пить не буду – завтра на работу, − в противоречие словам снова беру в руку бокал и делаю еще один глоток в попытке отвлечься от странных мыслей в голове. – Мне кажется или там есть фруктовые нотки? На лице мужчины в миг начинает играть нервная улыбка, превращающаяся в привычно-психованную, и кухню заполняет тихий смех. Что я такого сказала? Он о работе или о вине? Неужели я прогадала с фруктовым послевкусием? − Так тебе завтра на работу? – с губ слетает последний смешок, и Санзу пожимает плечами в извиняющемся жесте. – Ну, прости, детка. Что ж ты раньше не сказала… Его глаза медленно оббегают меня, замирая на каждом миллиметре тела, осматривают, вгрызаются в душу и растапливают, как кусочек сливочного масла на летнем солнце, что никак не идет в сочетание с холодом, царящим в них. Улыбка затмевает любой дискомфорт, исходящий от опаляющего взгляда, потому что она становится другой – не сумасшедшей или дикой, а странно-довольной, счастливой и предвкушающей. Что он задумал? Чего ждет? − А если бы и сказала, что это могло изменить? − Ну, ты спросила про вино, − тянет Санзу и снова тихо посмеивается. – Детка, там не только фруктовые нотки. В сердце зарождается беспокойство, и в голове бьет: «Берегись». Я чувствую неладное, и глаза замерзшего мальчишки не обнадеживают меня в обратном, а лишь с горечью подтверждают ужасные мысли. Догадка рождается ровно в тот момент, когда Санзу снисходительно наклоняет голову, ликующе улыбаясь. − Я подмешал туда таблеточку экстази, так что, − сильные плечи подпрыгивают, и мужчина откидывается на стуле, не спуская заинтересованного взгляда, − прости, но голова у тебя завтра все-таки будет болеть. Нет. Нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет. Этого не может быть. Все ложь. Шутка. Санзу же шутник, клоун, чудак. Он не может говорить всерьез. Только его глаза никогда не врут, спокойно наблюдающие за рождающейся на моем лице паникой. Вот черт. − Блять, Санзу… − Брось, детка, − мягко смеется Харучие, − мне так хотелось, чтобы ты расслабилась вместе со мной. Черт возьми! Чертов день, чертов ужин, чертово вино и чертов Санзу! В голове постепенно начинает нарастать звон, а в ушах отдавать быстрой пульсацией – сердце ускоряет свою работу, только делает это очень стремительно. Спустя мгновение я не слышу ничего, кроме стука в ушах и болезненной пульсацией по всему телу, а домашняя футболка прыгает в такт этим скорым биениям, что будет заметно даже невооруженным глазом из окна соседнего дома. − Как скоро она подействует? Голос слышится замедленным, тягучим, как горький мед во время болезни, и я свожу брови к переносице. В голове все начинает идти кругом – в поле зрения появляются черные пятна, от которых не получается избавиться даже частым морганием. Рука слабеет, и я понимаю, что спустя мгновение бокал просто выпадет из нее, но нельзя этого допустить – бокалы мамины, и она их очень любит. Потому я быстро разжимаю пальцы, и хрупкий материал встречается со стеклянной поверхностью стола. В голове начинает плыть еще больше, а в глазах все крутится, и потому я перевожу беспомощный взгляд на Санзу. Он знает, что делать. Он не допустит чего-то плохого, ведь так? Только его некогда четкий контур размывается, словно смотришь из-под воды на красивую фотографию, и мне приходится снова начать моргать, чтобы скинуть с глаз эту противную пелену. − Судя по твоим зрачкам – уже! Радостный возглас мужчины превратился в бульканье. Как будто я ушла под воду, а вокруг меня плавают рыбы. Большие и длинные, маленькие и глазастые, разноцветные и однотонные – розовые. Розовые рыбы… они такие яркие, красивые и быстрые, но вместе с тем медленные. Плывут резко, но лениво, тягуче, словно сопротивляются сильному потоку воды… Стоп. Какие, к дьяволу, рыбы?! − Черт… В глазах все кружится, заворачиваясь в спираль, и я закрыла их, пока чувство тошноты не победило, забирая кубок за номинацию «прекрасное завершение дня». Я хочу сказать – совсем неважно, что – важно издать хотя бы любой звук, но не могу. Губы высохли и слиплись. Наверное, стоит их смочить водой. Только до нее я не доберусь – даже ползком, и потому просто провожу по покрывшейся сухой грубой коркой коже. Внезапно дышать становится легче, только ситуация не идет на улучшение – дыхание учащается, а сердце продолжает качать кровь, как сумасшедшее, заглушая собой все возможные звуки. Оно не понимает, что происходит, ровным счетом как и я. Это просто невозможно – я никогда в своей жизни не употребляла наркотики. Да, пила с друзьями в клубах, получая удовольствие от алкогольного опьянения, приятно расслабляющего тело. Иногда курила, позволяя никотину овладеть разумом и отправить меня в прострацию. Но я никогда… никогда в своей жизни не употребляла ничего, и утекающий из меня разум не может найти выход из этой странной ситуации. Из груди рвется смех, но я стараюсь сдержать его, плотно смыкая губы. Только желание засмеяться – громко, во весь голос – одерживает победу, с ядовитостью показывая язык, и я издаю истеричный смешок, полностью расслабляясь на стуле: − Что будем делать? Тело не слушается совсем – даже если очень захочу, не смогу поднять руку. Да и зачем мне этого хотеть? Здесь так хорошо, тепло и мягко. А витающие вокруг маленькие огоньки только создают свою атмосферу. Они медленно кружатся рядом со мной, спускаются с потолка и разлетаются по комнате. Тусклый свет, доносящийся от огоньков, осторожно рассеивается, захватывая все: плиту, столешницу, холодильник и… Санзу. − Детка, давай я отнесу тебя на диван? И не дожидаясь моего ответа, Харучие ловко подхватывает меня на руки и несет в гостиную. Мужчина никогда не был в моем доме, только ориентируется сейчас в нем даже лучше меня. Он уверенно вышагивает в необходимом направлении, и от этого становится так смешно, что я не сдерживаю смеха, утыкаясь носом в розоватую жилетку. От Санзу пахнет чем-то сладким, а еще немного сигаретами и вином. Этот аромат проникает нежно-розовыми волнами в меня, оплетает легкие и проникает в разум, въедаясь в него навсегда. И я не противлюсь, позволяя ситуации полностью завладеть мной и бушующими во мне чувствами. Тело покалывает от прикосновений сильных рук – даже сквозь слой одежды я ощущаю их так ярко, словно он горячим железом проходится по голой коже. Они клеймом выжигаются на спине, руке и ногах – везде, где возможно это сладкое соприкосновение, становится горячо и жарко… хорошо. Только блаженство резко прекращается – спина опускается на небольшой ледяной диванчик. Неудобно. Плохо. И больно – хочется вернуться в приятное тепло, окунуться в плен сильных и надежных объятий, захлебнуться ими раз и навсегда, но Санзу не дает. Мужчина осторожно отцепляет мои руки от своей рубашки и подкладывает под голову подушку, нависая сверху. Его сила и мощь распространяются по всей квартире, а меня придавливают к дивану. Только я не жалуюсь – хочу, чтобы это произошло не заочно, а в буквальном смысле. Хочу ощутить на себе его поцелуи. Хочу попробовать его на вкус. Хочу обвести языком контур каждой татуировки на прекрасном теле. Хочу, чтобы он оказался во мне… Но Санзу хочет отстраниться – мужчина упирается руками в спинку дивана и собирается выпрямиться. Нет. Удивительно, но сейчас рукам не нужна команда, чтобы обхватить пальцами широкие, но костлявые запястья Харучие и удержать его на месте. Мужчина считывает меня, замирает и вдруг улыбается – мягко и нежно растягивая красивые губы в улыбке: − Расслабься. − Я и так расслаблена, − вместе со смехом, на распев вырывается у меня, и я замолкаю, но не перестаю тихо посмеиваться и улыбаться. Санзу выглядит до неприличия серьезным, в отличие от меня, и слова сами стреляют из меня, даже не пройдя стадию обработки мозгом. – Почему меня одну накрыло, а тебя как будто нет..? − Я подмешал только в твой бокал, − спокойно поясняет Санзу. – Я сейчас не употреблял, − взгляд ледяных глаз скользит вниз, а потом вновь возвращается к моему лицу. – Я чист. Мне просто хотелось посмотреть на твою реакцию от наркоты, и… − Харучие замолкает, улыбаясь еще нежнее и проводя языком по нижней губе, которую тут же захотелось поцеловать. – И ты такая милая. Мужская рука осторожно выпутывается из моего хвата, и острые костяшки касаются щеки. Тонкие длинные пальцы пробегают по скуле и заправляют прядь непослушных волос за ухо. Большая ладонь вновь возвращается на щеку, согревая теплом, а большой палец медленно оглаживает чувствительную кожу. Я хочу оттолкнуть его, ведь он накачал меня наркотиками забавы ради, чтобы просто посмотреть, а потом… неизвестно что сделать со мной. И какая-то часть меня отчаянно хочет узнать, что же такого может произойти, когда ему надоест просто смотреть. Этот противный голос внутри нужно заткнуть, а лучше вообще – уничтожить. Только он становится все сильнее и сильнее, полностью управляя мной – щека сама ластится о чуть грубую кожу сильной руки, глаза сами прикрываются в блаженстве, и улыбка сама не сходит с моего лица, а становится лишь шире и ярче. Я хочу послать его, но вместо это мягко шепчу: − Подлец. И чувствую, как Санзу улыбается в ответ. Я хочу увидеть эту улыбку, и потому слишком резко распахиваю глаза. Свет бьет на рецепторы быстрее, чем в голове успевает мелькнуть хоть какая-то мысль, а потом вся комната наполняется яркими цветами. Они сменяют один другой, прыгают и пульсируют. Я готова поклясться, что даже ощущаю касание этих оттенков на своей коже – они мягкие, чуть покалывающие и вызывают мурашки, а потом обволакивают тонкой пленкой, защищая и спасая от любого раздражителя. На привычно бежевых стенах танцуют кислотные и неоновые цвета – синий, желтый, зеленый, малиновый. Они плавно перетекают на пол и потолок, а потом все начинает вертеться, смешиваясь, но не в один цвет, как вино с водой, а сохраняя свою индивидуальность, как масло и вода. Цвета кружатся вокруг меня и накрывают с головой. − Все такое яркое… Гласные тянутся нараспев, но я ничего не могу с этим сделать. Да и не хочу. Зачем, когда рядом со мной только Харучие? Глаза заканчивают блуждать по комнате и натыкаются на самое красочное в этом мире – мужчину. Сейчас он стал еще четче, резче и прекраснее, чем был когда-либо: острые скулы, прямой нос и тонкие губы. Его дьявольски красивое лицо обрамляют розовые, мягкие волосы. Этот цвет настолько ярко и сильно выделяется среди остальных, что кажется неестественным, и потому мои пальцы медленно и осторожно касаются прядей. Где-то в глубине души страшно – вдруг, это все мираж, и мое касание развеет его, как страшный сон? Но Санзу не исчезает – он спокойно смотрит на меня в ответ, пока пальцы бегают по водопаду из его неоновых розовых волос. − И твои волосы тоже, − шепчу сквозь улыбку, не переставая купаться в его прядях. Они действительно мягкие, словно перина, и я хочу запустить в них руки, полностью зарываясь пальцами на затылке и натягивая волосы у корней. Хочу увидеть, что после этого произойдет, как он отреагирует и что последует потом. И мое «хочу» побеждает. Медленным шагом пробираюсь пальцами на затылок и готовлюсь сжать пряди, как взгляд натыкается на глаза. Ледяное море среди тропиков. Островок холода и вечной мерзлоты в жаркой пустыне. Они так ярко горят и прожигают меня, что на них невозможно не смотреть. − И глаза… ледяные… холодные… но такие прекрасные… И его ледяной взгляд стал теплее. Как сквозь толстый покров снега прорастает белый подснежник – теплый, добрый и нежный… чистый в таком грязном мире. − Ты права, принцесса. Все ощущения становятся ярче, − мягкий голос обволакивает слух и дурманит, путает. – Я дал тебе легкий наркотик, все это ненадолго… Харучие осторожно вытаскивает мою руку из своих волос и, прикрыв глаза, касается губами тыльной стороны ладони. Рецепторы тут же дают о себе знать, вспыхивая огнем и громко вопя в голове. Это прекрасное чувство, легкое, приятное… вызывающее дрожь по всему телу. − Я не хочу, чтобы такое заканчивалось, − губы трясутся, и слова выпрыгивают неровным потоком из моего рта. – Мне так нравится. Ясный взгляд Санзу становится растерянным, а потом вновь серьезным. Такая быстрая смена, которая для меня тянулась вечность. И это было настолько забавно и нелепо, что смех рвался из груди, ломал кости, расцарапывал мышцы и кожу, чтобы высвободиться наружу и оглушить мужчину. − У меня, конечно, есть еще, но лучше не надо… − Почему? По слогам выскочило из моего рта, а потом рука выпутывается из хватки Санзу и обвивает тонкую, но сильную шею мужчины, присоединяясь ко второй, уже давно покоящейся там. Харучие горячий, обжигающий, как само солнце – он дарит тепло, а, стоит коснуться, расплавишься и сгоришь от его энергии. И сейчас он находится так близко, но в то же время очень далеко. Вот он – трогай, любуйся, но этого очень мало. И я прикладываю неимоверные усилия, чтобы притянуть его чуть ближе и замереть в нескольких сантиметрах от прекрасных губ. Они тонкие, персиковые и мягкие – моя щека до сих пор ощущает их мимолетное касание, которое было таким далеким… словно из другой жизни. − Может вместо «хорошо» стать «плохо»… Санзу подается вперед, резво сокращая расстояние между нашими губами, и целует. Медленно. Чувственно. Распаляя желание и убивая любую возможную мысль. Его язык проходится по нижней губе, потом пробегает по верхней, чтобы в конце скользнуть между ними – внутрь – и переплестись с моим языком. Как только мужчина начинает править во мне, кровь стынет в жилах, а потом плавится, в ускоренном темпе бегая и пританцовывая по сосудам. Да что там кровь – все тело хочет пуститься в безудержный пляс от таких нежных ласк, совсем не свойственных этому мужчине. Харучие разрывает поцелуй, причмокивая в конце, чтобы потом вновь обрушиться на мои губы, и я сама подставляюсь под его смертоносную атаку. Не выживет ничего – ни мое тело, ни мой разум, ни моя душа, но я так хочу вкусить этот запретный плод, что трясутся руки, зарывающиеся в пушистые волосы на затылке. Я, наконец, осуществляю задуманное и натягиваю прядки у корней, не слыша ничего, но ощущая вибрацию, передающуюся через поцелуй. Санзу нравится. Очень сильно. И он улыбается сквозь поцелуй, прижимаясь еще ближе ко мне. Все тело пылает от его рук, скользящих по моей фигуре. Даже через одежду я чувствую жар и силу, исходящие от мужчины надо мной, который дарит свои поцелуи. И это самое прекрасное, что когда-либо было в моей жизни. Санзу вдруг отстраняется, растягивая влажные и припухшие губы в улыбке, и вновь возвращается ко мне, но не целуя. Горячее дыхание лишь опаляет мою слишком чувствительную кожу, и это очень больно! Черт, Хару! Он дразнит, и от этого становится плохо. Сама подаюсь вперед, а мужчина – назад, не давая мне совершить желаемое. Между ног пульсирует, и я ощущаю, насколько мокрая сейчас лишь от пары поцелуев с ним. А Санзу бессовестно медлит и мучит меня! − Хару, не изводи, − постанываю в приоткрытые губы и свожу брови к переносице. Все тело сводит в судороге от такого необходимого ощущения – этих припухлых влажных губ на своих, а потом – везде, где только он захочет. И Санзу жалится надо мной, позволяя себя поцеловать страстно, жадно, беря главенство в этом поцелуе. И Хару принимает мою лидирующую позицию – податливо оглаживает мой язык своим, сжимает руки на талии и резко расслабляет их. Я хочу, чтобы он понял, как сильно мое тело его жаждет – сквозь поцелуй прикусываю опухшую нижнюю губу и слышу тихое шипение. Санзу слегка отстраняется, морщится, и я тут же провожу по еле заметной ранке языком, прося прощения, которое сразу получаю. Только желаю я еще больше, чем просто поцелуй, и потому плавно перевожу руки с его волос на мощные плечи, оглаживая их по кругу, а затем спускаюсь к рубашке, спасая пуговицы из оков. Моя благородная миссия проходит почти успешно, но Санзу вдруг перехватывает мои запястья, вновь укладывая их себе на шею. − Детка, мы не будем продолжать, − мягкий шепот касается моих дрожащих губ, и я хочу плакать от таких слов. Взгляд Хару по щелчку становится ясным, но не холодным, как лед, а теплым, как летнее небо в солнечную погоду. – Во-первых, я не хочу, чтобы наш первый секс был под наркотой. Я открываю рот, чтобы возразить, но Хару быстро перебивает: − Во-вторых, тебя скоро начнет отпускать, и будет сушняк и сонливость. Если вдобавок в это время я буду тебя трахать, ощущения будут так себе, поверь мне. Мужчина резко выпрямляется и, стрельнув на меня глазами, уходит. Оставляет одну. Возбужденную. Неудовлетворенную. Воспаленную. Пылающую. И очень обиженную. Черт возьми, Хару! Пусть он и прав, но я безумно, до трясущихся рук и кружащейся головы хочу его. Тело подрагивает и требует его, хочет, чтобы он хотя бы еще раз прикоснулся, провел губами по щеке, скользнул тонкими пальцами по руке или шее, заклеймил меня собой. Но он ушел. Просто встал и исчез, растворяясь, как мираж. Видение. Сон. Пустая мечта. Только вот объект моего помешательства появляется в коридоре со стаканом воды. Хару облокачивается плечом на косяк, смотрит на меня, а я не могу оторвать глаз от мужчины: чуть растрепанного, сильного и опасного, но такого прекрасного и желанного. Санзу считывает меня за секунду и вновь улыбается, проходя в гостиную. Бокал воды опускается на столик перед диванчиком, а сам мужчина – на диван рядом со мной. Он не касается меня, но тело ощущает электричество, стреляющее между нами. Оно больно бьет, но это самая приятная боль в моей жизни. Вдруг в голове мелькает – с Санзу Харучие я ощущаю все так… ярко и странно. И дело далеко не в наркотиках или выпитом алкоголе. Даже до этого мне хотелось его. Как бы сильно я ни противилась и ни утверждала обратное – я жаждала его всегда. С того самого момента, как он спас меня, являясь ангелом. Для кого-то он был ангелом смерти, а для меня – ангелом-спасителем. Хару придвинулся чуть ближе и пробежал костлявыми пальцами по моей руке вверх, обвел плечо и, не обделив вниманием шею, запустил их в волосы. Он мягко перебирал пряди, в конце концов укладывая мою голову на свое плечо. − Ты знал, что являешься самым великим обломщиком во всей истории всех миров и народов? – грустно усмехнулась и полностью расслабилась на плече мужчины. Внезапно губы сами по себе растягиваются в удовольствии от вдруг нахлынувшего спокойствия, а глаза лениво закрываются. Яркость всего мира сходит на нет, сосредотачиваясь лишь на одном человеке, который тихо сидит рядом со мной и обволакивает чуть сладковатым ароматом вперемешку с табаком. Слух ласкают размеренное дыхание и спокойное биение сердца. Он рядом. Со мной. И его присутствие полностью выводит меня из реальности в мир грез, погружая в приятный сон.

***

− Ты знал, что являешься самым великим обломщиком во всей истории всех миров и народов? – тихо спрашивает Наоки, и Санзу улыбается. Он слышит выравнивающееся дыхание, а после – еле уловимое сопение и понимает, что девушка погрузилась в сон. Лишь полностью убедившись, что Наоки спит, Харучие так же тихо отвечает, глядя на спутанные на макушке волосы: − Знаю, иначе я был бы не я. Наоки тяжело вздыхает и удобнее укладывается на плече мужчины. Она долго ерзает щекой, прежде чем, наконец, замереть и обхватить его предплечье руками. Его умиляет вся она: с головы до пят. Такая красивая, утонченная, нежная и добрая. И в глубине души – Санзу уверен в этом точно – Наоки далеко не так чиста, как кажется. Только все ее грязные скелеты в шкафу даже не пугают его – он хочет ее всю. − Спи, принцесса. Его губы касаются мягких волос, и мужчина вдыхает аромат полной грудью. Что-то цветочное… чуть сладкое, но не приторное или тошнотворное, с чем уже встречался Харучие. Скорее нежное, как и сама Наоки. Санзу, как самый заядлый наркоман, вдыхал аромат девушки, пока она не провалилась в крепкий сон. Лишь после этого он позволил себе осторожно пошевелиться, высвободиться из плена тонких рук и, подхватив девушку, отнести ее на кровать. Наоки ощущалась в его руках правильно и точно – как недостающая деталь конструктора или паззла – вставала ровно на свое место и согревала замерзшую душу расцветающим теплом. Спящая мордашка вгоняла мужчину в мир сна, и Санзу уложил девушку в постель, укрывая розовым пледом в белый цветочек. Дело осталось за малым: принести воду и таблетки от головы, а потом уйти из квартиры, захлопывая за собой дверь. Только вот Харучие позволил себе остановить время на несколько минут, замирая над умиротворенно спящей девушкой, свернувшейся клубочком на огромной кровати, а после осуществил задуманное, унося с собой смесь сладкого аромата и сигарет.

***

Яркие солнечные лучи раздражающе воздействовали на глаза, и я тысячу раз прокляла, что не зашторила окна на ночь, хотя… в голове вообще не осталось ни единого воспоминания с этой ночи. Лишь жалкие обрывки всплывали и обрушались на пульсирующую от боли черепную коробку. Приезд Санзу на ужин. Паста карбонара. Вино. Помутнение. Экстази. Галлюцинации. Желание. Поцелуи. Рвущаяся наружу похоть. — Черт возьми... Резко села на кровати, ощущая помимо боли ударившуюся по голове тяжесть, и лениво распахнула глаза. Взору бросился бокал с водой и одинокий блистер с обезболивающим, а потом на губах сама по себе родилась осторожная улыбка: — Хару...