с переплетенными на могильной плите пальцами, под давлением времени, над потраченными годами и листами бумаги.

— ты и сам бы себя не простил? он бы и сам себя не простил прежде, не простит и сейчас — с подбитой бочиной, с прибоиной в рассудке. эймон спал за последний месяц, кажется, часов десять в сумме: это видно по его мешкам и дрожащим рукам в неконтролируемых судорогах. он весь — сплошная судорога, его то бросает в холод, то в жар, то в целую реку крови, истоком которой он по неосторожности является. по неосторожности потому что вынужденно, потому что у него выбора не было в пользу его наличия у брата; он забрал себе весь гной из открытой раны и всеми своими мечтами наложил шов. госсен не гниёт. берётся корочкой. подует и пройдёт. заживёт до свадьбы. госсену восемнадцать. эймон отгибает с усилием пальцы от раны на боку и сдержанно шипит. кровь сохнет и клеит к себе одежду. бездна не за горами, он бы и рад. — я не понимаю, о чем ты говоришь. несмотря на плачевность, он держится аристократом перед полной противоположностью. право слово, госсен выглядит отвратительно, только кровь и красит — ему к лицу, и эймон морщится. забывается. — ты сжёг все мои письма! это неправда. у него для госсеновских писем целый ящик под ключ. два, три ящика. у него в честь госсена кабинет, особняк и собственная жизнь, скатившаяся в кошмар. наяву. — надо будет, сожгу и следующие. тебя волнует их участь? продолжай использовать посыльных в качестве личного дневника, расскажешь о плохом дне. у госсена поперёк торса цепочка дыр от эймоновских осколков, точно цепь. семейные оковы, и одежда разодрана в клочья. под ним — устье той самой реки. две боевые единицы одного войска. воюют друг на друга без особого желания, по инерции. эймон вскидывается кистью, ещё функционирующей, и демонстративно метит очередным осколочным ранением под рёбра — почти насмерть. он не промахнулся бы, но на всякий госсен в несколько тяжёлых шагов подтягивается ближе, грудью налегает на острую магию и почти смеётся, когда эймон моментально рассеивает угрозу для жизни брата изящным движением пальцев. и он почти опускает руку в отчаянии, только вот госсен все ещё беспокоится о качестве прицела. жмётся грудью к раскрытой ладони, вжимается сердцем в центр ладони и опускает собственную на эймоновское бедро. чтобы пальцами залезть в рану, разодрать сильнее и по локоть испачкаться в крови брата. только эймон замечает, что сердце под ладонью бьётся быстрее в беспокойстве — улыбается ломано, со снисходительной насмешкой. — выглядит жалко. не дорос, полагаю? госсен молчит, пережимает бок широкой ладонью и тянется вперёд. они стоят неподвижно так, лбом ко лбу, битый час, зажимая друг другу кровавые пятна, сплетаясь болезненным дыханием и ледяными пальцами. стадия их отношений наконец достигла той точки, где эймон может обнять госсена. новая начинается, когда эймон позволяет себя поцеловать впервые.