Та самая миска с рисом

Хан не спал всю ночь. Глаза не закрывались дольше чем на секунду. Как только веки накрывали глазные яблоки в голове всплывали его лицо и голос. Слегка потрескавшиеся розовеющие губы в свете желтого фонаря, простая одежда и изящные движения. В душе поднимался ураган, не дающий расслабиться ни на секунду. Ближе к рассвету Хан понял, что смысла пытаться заснуть уже нет. Собственные простыни с изображением Молнии МакКуина были измяты и скручены, они пережили такую же тяжёлую ночь, как и хозяин. Подушка полетела на пол ещё с началом полуночи, одеяло опасно свисало с кровати и вот-вот готово было рухнуть, накрыв своим весом последние крупицы встревоженного сознания. Комната пропахла стрессом и самобичеванием. Цвет потолка стал самым ненавистным в мире. Первую половину ночи Хан утопал в нервозной радости, вторую — в тщетных попытках заставить себя уснуть. Мысли метались от тысячного по счету прокручивания прошедшего вечера в голове до "какого хуя я всё ещё не сплю?!" и лаконичного "бля". Он лежал в позе "звезды", широко раскинув руки и ноги, задрав носки кверху. На гладкой, побеленной поверхности потолка отражался свет фар проезжающих машин. За ночь мимо его общежития промчало около восьми "скорых" или полицейских составов, если судить по сине-красным всполохам на потолке. Некоторые из них издавали визги — высокие сменялись низкими и терялись, как только автомобиль отдалялся от здания. Хан успел придумать несколько десятков историй с разными развитиями сюжета, где Минхо — опасный преступник, а он — полицейский, который гоняется за ним не первый год. Минхо украл его сердце, пробив все стеклянные оболочки, в которые оно было заколочено нежными руками Хана. В фантазиях Джисон всегда настигал его, оббежав добрую половину света. Они говорили по душам, обнимались, плакали, Минхо признавался, что просто хотел, чтобы Хан всегда следовал за ним. Он показывал ему своё, разбитое сердце, а Хан нежно принимал его, обещая хорошенько позаботиться. Он выстраивал для них хрустальный дворец, где было место уже не только для него. И жили они долго и счастливо. Джисон возвращается в реальность. Тело сигнализирует о неудобном положении и Хан покорно переворачивается на живот, вытягивая руки вперёд и утыкаясь в них лбом. Был ещё один сюжет, который не давал ему покоя. Минхо крал его сердце, долго мучал и увечил его, а после — дразнил своим успехом. Ждал, пока Хан прибежит к нему, готовый на всё. Когда Джисон наконец-то догонял его, то бросался на колени, моля вернуть его часть. Вместо этого Минхо бросал сердце и давил всем весом тяжёлой подошвы, заливаясь своим прекрасным дьявольским смехом. Ещё один поворот с живота на спину. Только теперь его ноги покоятся там, где раньше была голова. Хан поднимает руку, разглядывая собственные пальцы. Его ладонь будто обдаёт теплым дыханием. Он сжимает её, наблюдая за стремительно бледнеющей кожей на месте выступов от костяшек. Режущая ухо мелодия звучит в девять. Спасибо, что не в пять, конечно, но от усталости после ночи без сна это все равно не спасало. Хан помнил зачем поставил будильник на это время ещё неделю назад. Он пообещал себе снова начать тренировки, ведь последний тур дался ему труднее чем прошлые. На концертах он все чаще терял контроль над голосом, задыхаясь от сложной хореографии, слишком быстро уставал, когда представление ещё даже не перевалило за середину. По привычке откидывая аргументы за "поваляться в кровати подольше", которые так настойчиво подкидывал мозг, Хан потягивается, выгибая спину и закидывая голову. Перекатываясь на бок, сползая с кровати, будто пластилиновая кукла без костей. Стопы чувствуют холод линолеума, шея сгибается под тяжестью головы и даже позвонки будто расплющиваются, срастаясь друг с другом. Голову простреливает болью. Понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя. Рука приглаживает растрепанные волосы, вещи из шкафа приземляются на кровать рядом. Несколько раз Джисон обходит комнату, пытаясь сообразить, что должен сделать следующим шагом. В итоге он вспоминает о существовании пластиковой бутылки с водой, кроссовках и тренажерном зале в соседнем с общежитием здании. Как и большую часть времени, зал пустует. По воздуху разливается энергичная мелодия, сильно контрастировавшая с состоянием Хана. Высокие окна пропускают яркий солнечный свет, расставленные по всему периметру кондиционеры создают ощущение свежести. На охристом ковролине рисуются силуэты беговых дорожек, выстроенных в один ряд. Хан занимает самую дальнюю. Несмотря на то, что пока что он не увидел ни души, хотелось скрыться даже от несуществующих глаз. Тренажер приветливо пиликает в ответ на нажатие на дисплей. По привычке Джисон быстро разгоняется, первые минуты чувствуя сшибающую с ног усталость. По ощущениям, своё нежелание движения приходится преодолевать долгие часы. Со временем по телу начинает гулять разжигающая силы энергия. Хан с наслаждением хватается за нее, уже с большей радостью превозмогая себя. Наконец-то удаётся забыться. Ноги отбивают четкий ритм, по виску стекает горячая капля, в мыслях приятная пустота. С дорожки Хан сползает распаленным и готовым работать дальше. Он хватает бутылку с водой, жадно опустошая ее на целую половину за раз. На мгновение он зависает, раздумывая над тем с какой группы мышц начать. Тренировки должны чередоваться, затрагивая разные участки тела. Какой его беспокоит больше всего? Правильно, грудной отдел и плечевой пояс. Как только он переставал заниматься — в первую очередь страдали именно эти части. Побродив немного по залу, Джисон останавливается у кроссовера — идеально. Ноги на ширине плеч, колени согнуты, торс наклонен вперед. Исходное положение — сведенные перед собой руки. Так учил Минхо, когда они тренировались вместе. Долго Хан не продержался, но проводить время вместе было весело. Тогда его до ужаса смущало настолько прямое оголение собственных недостатков. Он искал способы прикрыться или не выглядеть настолько глупо, но в итоге понял, что это бесполезно. Минхо всегда относился ко всему с пониманием, подтрунивая и поддерживая где нужно. Он легко хлопал Хана по животу и хвалил за хорошую работу, обещая, что увеличит нагрузку в следующий раз. В такие моменты Джисон не мог сдержать горделивой улыбки. Целый день после он был не в состоянии спокойно пройти мимо зеркала, каждый раз приподнимая футболку и рассматривая своё меняющееся тело. Когда Минхо сам подмечал изменения — счастью не было предела. Три подхода по пятнадцать повторений пролетают практически незаметно. Хан считает вслух, но мысли гуляют где-то далеко от вспотевших рук и напряжения в мышцах. До сознания с опозданием долетает хлопок входных дверей и тяжелые шаги. Хан очухивается только в тот момент, когда чувствует нависшую над собой тень и видит знакомые черные кроссовки. — О, ты тоже тут? — Джисон тяжело выдыхает, поднимая взгляд на лучащееся радостью лицо Чанбина. — Да вот, решил забежать. — А... Ясно. Но разве ты не по вечерам занимаешься? — Решил удвоить нагрузку. — Удвоить?! — Ошарашенный вскрик вылетает из груди прежде чем Хан успевает его сдержать. Он в исступлении хватается за голову и смотрит вверх, будто старается разглядеть небо через толщу потолка. — Боже, кажется я отстаю на целую милю от вас, ребята... Какой ужас... Сколько я спал... — Да ладно тебе, ты в неплохой форме. Еще и в зал пришел в свой выходной, это надо иметь силу воли. — Хвастаешься? — Подбадриваю. Чего ты распереживался то так? — Да фигня полная, не выдерживаю целой программы концерта. Сам же видел как я задыхаюсь. — Ага, а потом видел как ты с кровати не встаешь по несколько дней, стараясь восстановиться. — Чанбин перенес вес с одной ноги на другую, складывая руки на груди и осматривая запыхавшегося Хана с головы до ног. — Молодец, что снова тренироваться начинаешь. — Ага... Чанбин стоит молча, наблюдая за потугами Хана, еще несколько минут прежде чем выдать. — Хочешь помогу тебе с тренировками? Можем вместе заниматься, веселее будет. Хан удивленно поднимает брови и приоткрывает рот. У Чанбина над головой начинает высвечиваться ангельский нимб. Сам Джисон мало что знает о тренировках, но Чанбин — гуру. Поэтому его предложение принимается Ханом радостно, благодарно и без раздумий. Жалеет он об этом уже через несколько минут. Еще спустя час готов рыдать от истощения и боли. Вышел из раздевалки Хан в полностью разбитом и покалеченном состоянии, оставив Чанбина в одиночестве в тренажерном зале. В голове все еще звучал его строгий, режущий слух голос: "Еще раз!", "Еще один, Хан Джисон!", "Еще!" и "Меняй позу", "В исходное положение!". Неужели его друг всегда был таким ужасным человеком? Да еще и монстром с мазохистичными наклонностями, способным выполнять все это по несколько раз на дню. Сейчас Хану хотелось застрелиться. Мышцы горели адским пламенем, колени дрожали, ноги подкашивались, а головная боль затмевала все размышления, которые нескончаемым потоком крутились в сознании. На плаву его держали только мысли о предстоящей встрече. Он помнил, в семь часов ровно. И даже если Минхо не будет его ждать — он все равно заявится в его логово и будет сидеть там. Обиженно, но сидеть. И смотреть на его потрясную широкую спину, пока он убирается или ужинает. Хан уверенно кивает себе и заваливается в собственную комнату с мощью трактора. Несмотря на измотанное тело и изъеденный самому себе мозг, сна по прежнему ни в одном глазу. Сжавшийся и расстроенно пропевший желудок подсказывает Хану следующий шаг. Сегодня он мог существовать следуя только очевидным импульсам извне и реакциям тела. Каждая минута казалась страшно долгой и скучной, но в то же время, чем больше времени проходило, тем сильнее Хан волновался. Тревогу он предпочитал игнорировать, делая вид, что ее не существует, накрывая её бархатом бытовых проблем. Например, проблемой пустого желудка. Чтобы усложнить себе жизнь и потратить как можно больше времени, Джисон решает пройтись до магазина, чего он не делал уже очень давно. Укутавшись в маску, кепку, очки и бесформенную чёрную одежду, он выходит на свет. Ощущения воистину вампирские. Точнее Хан не знает как чувствуют себя вампиры, но может предположить, что примерно так же. Жара очень плохо влияет на трезвое сознание. Особенно если оно уже не настолько трезвое, а законсервированное столетиями вечной жизни... Или столетиями одной бессонной ночи. Капля пота скатывается с щеки на шею, пробегается по ключице и прячется в складках плотной одежды, пока Хан пробивает упаковку лапши быстрого приготовления и онигири с тунцом и майонезом на кассе самообслуживания. Он чувствует на себе беспокойные взгляды компании девушек неподалеку, но решает сделать вид, что их не существует. Точно так же как и его тревоги. Дорогу обратно он продлевает, заворачивая на соседние улочки и добираясь до дома только к полудню. Когда ежедневное поглощение пищи закончено, на Хана вновь наваливается тяжелый груз выбора. Слишком многим он может заняться и слишком многим не хочет. Поиграть в игры? Не в силах сосредоточиться. Позалипать на видео с животными в интернете? Тоже не вариант. Мысли улетают в другую степь на первых же кадрах. Поспать? Хан снова лежит на кровати, свесив с нее ноги. Он поочередно отбивает ими ритм одной из своих старых песен. Спина распрямляется на жестком матрасе, руки скручивают простыни, вновь разглаживая их, когда тревога отходит на второй план. Пятки болезненно отзываются на каждый удар о корпус кровати. Музыка. Легкий прыжок, тяжёлое приземление в мягкое, изогнутое по форме позвоночника кресло. Хана внезапно начинает разъедать сильное желание создать что-то новое. Что-то, что никто никогда не увидит, но хоть где-то он сможет излить свои чувства. Рука тянется к единственному блокноту в углу стола, но замирает в паре сантиметров. Взгляд застывает на пустующем белом листе. Все мысли разом вылетают из головы. Хан долго играет в гляделки с блокнотом, который за столько лет успел стать живым. Там хранились все его мысли, завёрнутые в оболочку переживаний и эмоций. Настоящий личный дневник. Некоторые строки оттуда слышали миллионы людей. Многим они были понятны и близки, некоторым помогали и продолжают помогать. Мысль об этом как всегда греет душу, сердце наполняется благодарностью и любовью к своему делу. Конечно, отношения с музыкой у него были далеко непростые. Иногда писать не хотелось. Иногда он просто не мог. И эти периоды были самыми тяжелыми и депрессивными, полными ненависти к себе и своему безделью. Только со временем он смирился с тем, что писать как раньше уже никогда не сможет. Нужно было искать для себя что-то новое. По-новому смотреть на мир и отражать его на страницах блокнота иначе. И каждый раз это забег на длинную дистанцию с самим собой. С Джисоном из прошлого и настоящего. Иногда Джисон из настоящего проигрывал. Хан бережно потирает белый лист, пальцы чувствуют неровность бумаги, издается еле слышный шорох. В голове по-прежнему пусто, но он давно научился справляться с этим. Темный грифель карандаша, сточенного почти до основания, оставляет жирный след за собой. Неважно что, но нужно писать. Скорее всего он сотрет и забудет первые предложения, но они сослужат ему хорошую службу "старта". Сквозь пелену и шум потемневшего сознания прорывается звонкий стук и голос, зовущий его имя. Хан с трудом разлепляет веки, на несколько секунд теряясь в пространстве. Предметы вокруг размыты, звуки все еще кажутся далекими. Взгляд останавливается на листах, разбросанных по всему столу. Они выдраны из альбома в порыве, каждый исписан от начала до конца. В своей руке Хан замечает сломанный карандаш, от которого уже почти ничего не осталось. — Хан, ты тут? Можно я заберу свои наушники? Джисон растерянно смотрит на дверь, стараясь сфокусировать взгляд на белой поверхности. Когда он слышит удаляющиеся шаги, приходится подпрыгнуть с места и, пошатываясь, добежать до прохода, с размаху распахивая дверь. — Хей прости, я отдам. Чан останавливается на полушаге и разворачивается, радостно улыбаясь. — Ох, я тебя разбудил, да? — Ничего страшного... Не думал, что усну сейчас. — Да, что-то у тебя совсем проблемы с режимом... Я понимаю, что концерты и перелеты плохо влияют на сон, но постарайся все-таки восстановить его. У нас на следующей неделе запланировано много съёмок ранним утром. Хан слушает в пол уха и кивает, вытаскивает из ящика наушники лидера, которые он ему благосклонно одолжил на пару дней, параллельно нажимая на экран телефона. Чан надевает устройство на шею и встревоженно оглядывает застывшего Хана. На лице Джисона отражается красный свет значка разряженной батареи. По телу разливается опустошающий холод. — Сколько, говоришь, сейчас времени? — Около восьми, что-то случилось? По Хану будто проехался камаз, переполненный удушающими эмоциями. Вина и страх сжали лёгкие и грудную клетку, стало тяжело дышать будто он тонет, накрытый километрами тяжелой воды. — Хах. Вот черт. Джисон резко разворачивается, чтобы схватить с кровати куртку, которую он подготовил заранее, и наспех надеть кроссовки, решив не заботиться о завязывании шнурков. — Чан, вызови мне такси, пожалуйста. — А, окей. Куда ты так поздно? — В общежитие ребят. — Аа... — Лидер озадаченно кивает и в несколько кликов вызывает машину. Он решает узнать о причине такой спешки позже, чтобы еще больше не нервировать взбудораженного Хана. Хотя у него и не получилось бы ничего у него узнать. Край зеленой куртки слишком быстро скрылся за поворотом коридора, слышался лишь быстрый топот, отражающийся от шершавых ореховых стен. Хан запрыгивает в машину, наспех пристегиваясь и командуя водителю адрес. Тот, будто зарядившись его нервной взбудораженностью, вдавливает педаль газа в пол, резко вписываясь в повороты перекрестка и рвано останавливаясь на красный. Пока они стоят на светофоре, Хан отмечает, что люди за окном автомобиля кажутся хмурыми и нервными. Они идут, переваливаясь с ноги на ногу, таща на себе тяжелые ноши прошедшего дня. Хану даже кажется, что одна из прохожих женщин утирает слёзы с глаз, прикрытых ровной челкой. Он не успевает разглядеть, потому что водитель несется со скоростью света, будто на сегодня Хан его последний клиент и ему не терпится избавиться от него. А может ему просто не терпится покончить с собственной жизнью. Хан грустно ухмыляется, решив не пресекать свою излишнюю драматизацию. Сейчас он был способен только на негатив. Дробь шагов отражается от кафельных ступеней общежития "жаворонков" и разлетается по всему коридору. Нужная дверь приоткрыта, из нее доносятся звуки синтезированных игровых перестрелок и звуковых эффектов. Хан замедляет шаг, к концу его движения сокращаются до минимальных, протирающих кроссовками пол. В тонком просвете видны очертания крепкого тела, развалившегося рядом с Минхо. Они сидят на полу, неотрывно следя за происходящим на экране. В руках зажаты джойстики. Чанбин активно жестикулирует и смеется, облокачиваясь на корпус кровати. Минхо безучастно проводит взглядом своего персонажа, падающего в бездну. Хан смотрит на пустую тарелку рядом с ними, она на четверть заполнена чашелистиками клубники. Он снова поднимает взгляд на Минхо и вздрагивает, сталкиваясь с его чернеющими омутами и хмурыми бровями. Хан дергается как ошпаренный, чуть ли не отпрыгивая от прохода. Он уже готовится пуститься в бегство, но двери резко распахиваются, жалобно скрипнув. Окажись он ближе на пол метра — очень долго бы залечивал синяки от такого мощного удара. Минхо прожигает его изучающим взглядом. — Почему опоздал? Сердце подпрыгивает до самого затылка, когда Хан понимает, что его ждали. — Прости, я... Я просто... Несколько секунд он перебирает в голове ответы. Он мнется с ноги на ногу, не зная с чего начать. Если он сейчас расскажет о том, что заснул только к вечеру, придётся объяснять и причину, а врать он не хотел. Минхо терпеливо ждал, но с каждой секундой молчания поникал все больше. Он смеривает Хана безучастным взглядом и вздыхает. — Ладно, проехали... Сердце будто клещами сжимает. Кто-то дерет его на части, и боль только усиливается, когда в глазах Минхо начинают потухать огоньки, сменяясь холодными черными шипами. Когда он отходит назад, чтобы вернуться на прежнее место, Хан делает резкий шаг навстречу. Он отчаянно хватает руку Минхо, лежащую на ручке двери. Вторую он прижимает к собственной груди так быстро, что Минхо успевает только вздрогнуть. — Нет, стой. Подожди. Я не спал всю ночь, потому что не мог перестать думать о твоих словах. Да, наверное это так глупо, боже... Прости, что опоздал, я был так взбудоражен, что так и не смог поспать. Представляешь, я всю ночь представлял, что я полицейский, а ты преступник и... И в общем это неважно... Сразу утром потом я пошел на тренировку, потому что был уверен, что не сомкну больше глаз. А там Чанбин, он совсем меня измотал... На тренировке... Потом я снова не смог уснуть и пошел писать лирику, а потом... Потом Чан постучался и я побежал... Сюда... Прости... Хан крепко сжимает пальцы Минхо, вжимая его руку себе в грудь, боясь, что он может вырвать её. В это время за его спиной появляется Чанбин. На его лице рисуется ехидная улыбка, которую он никогда не мог сдержать. Он смотрит на Хана и кивает ему. — Я тут пойду пожалуй уже, я вообще к Феликсу шел... Удачи, парни. — Чанбин неожиданно ловко проскальзывает за спиной Минхо и ретируется на первый этаж, не забыв посмеяться на прощание. В это время Хан борется с желанием пробить лицо кирпичом. Как он мог забыть, что Чанбин все ещё в комнате?! Все мысли разом вылетели из головы, когда перед ним появился Минхо. Расстроенный и злой. — Ты реально не спал всю ночь просто из-за моих слов? — А... Мне показалось, что они были какими-то особенными... — Хан поднимает взгляд на Минхо и глупо улыбается, снова опуская голову и расслабляя захват пальцев. — Я дурак... — Это точно. Минхо разглядывает его смущенное лицо прежде чем перехватить его ладонь и утянуть Хана в комнату, захлопнув за ним дверь и провернув замок. Он замер в полуметре от него, все еще держа его руку и будто раздумывая над следующим шагом. Джисон громко сглатывает, борясь с наваждением и резким отливом сил. Хвоя забивалась в ноздри, заставляя трепетать всё нутро. Только теперь с ней смешался еще один запах, но Хан не мог понять какой именно. Воздух его комнаты будто обволакивал, создавая ложное убеждение в том, что если Хан сейчас упадет — его удержит мягкая невидимая подушка. Соблазн был велик, но он держался, борясь с затуманенностью сознания. — Раздевайся. — властные ноты в голосе Минхо. — А? — Куртку, говорю, снимай. — А-а... Минхо выдыхает, смотря за метаниями Хана. Его голос подрагивает от напряжения, напоминая урчание зверя перед нападением. Он отрывает взгляд от Джисона и отступает на шаг, давая ему пространство для движения. Только сейчас за его спиной Хан замечает стол, накрытый бордовым шелком, ярким пятном выделяющимся на фоне бесцветной комнаты. С тремя новыми свечами в центре и пустым бокалом сбоку. Второй, наполовину заполненный, пенящейся прозрачной жидкостью стоит там, где Минхо сидел минуту назад. Сердце подпрыгивает в груди. Хан чуть не теряет равновесие от подскочившего давления, скидывая кроссовки с ног. — Так что ты там говорил про полицейского и преступника? — А... Это так, неважно... Минхо ставит тарелку с листьями от клубники на стол и резко разворачивается, неустойчиво пошатнувшись на ногах. — Важно. — Думаешь?.. — Думаю. — Ну... Это... — Джисон трёт запястье большим пальцем руки — Ночью я почему-то начал думать о том, что ты будто преступник, который украл моё сердце... А я гоняюсь за тобой годами как полицейский. И иногда мне удается найти с тобой общий язык, а иногда... Иногда не получается. Представляешь, думал об этом всю ночь... Так глупо. Минхо приближается к Хану, застывшему посреди комнаты. Он видит несуразно растрепанные волосы и запускает в них руку, приглаживая, перекладывая тонкие пряди с одной стороны на другую. Джисон не может оторваться от его расфокусированного взгляда, бродящего сначала по его лицу, а потом по макушке. — Сколько ты сегодня в итоге спал? — Ну... Получается часа четыре. Совсем нервы сдают... — Понятно... — Минхо опускает руку ему на шею, удовлетворенно оглядывая воцарившийся порядок в чужих волосах. — Хочешь... Посмотреть что-нибудь? — Взгляд неожиданно становится внимательным, хотя на дне зрачков как и прежде танцуют задорные огоньки. — Хочу. Белые занавески размеренно колыхаются, следуя за дуновениями сквозняка, который Минхо вечно любил создавать у себя в комнате. За окном чернел ранний вечер, в звуки завывающего ветра вплетались крики и далекие разговоры, хотя и они могли быть лишь звоном стучащих друг о друга труб. Хан тонет в темном океане. Они смотрят друг на друга, а точнее друг в друга, в самые души, несколько секунд. Они длятся целый вампирский век. Минхо моргает несколько раз подряд и отводит взгляд. Он разворачивается и отступает на несколько шагов, проводя ладонями по идеально заправленной кровати. Он быстро находит небольшой пульт и, спустя несколько щелчков по мягким кнопкам, звучит звуковой сигнал выхода из игры, которую Чанбин заботливо поставил на паузу. Пока Минхо открывает заранее подготовленный фильм, он командует Хану переодеться в его одежду. — Что? Зачем? Минхо не поворачивается и выражения его лица не видно, но Хан буквально чувствует как в его голове крутятся шестеренки. — Так удобнее. И вообще, сходи в душ. — От меня воняет? — Джисон подносит край футболки к носу и вдыхает. Его мысли подтверждает молчание со стороны Минхо. Он вручает ему новую зубную щетку, чистые спортивные штаны и домашнюю футболку с надписью бренда посередине. Тишина в комнате настолько ощутимая, что Хан, кажется, слышит как Минхо переваривает недавно выпитое шампанское. Он благодарно кивает и неловко ушаркивает, закрывая за собой дверь ванной комнаты. Горячая вода благотворно влияет на его состояние. Она будто смывает с тела тревогу и усталость, расслабляет мышцы, освежает, несмотря на жар. Из душа Хан выползает расслабленным и уставшим. Но уже не так, как несколько минут назад. Сейчас усталость приятная. Чувствуется притупившаяся боль в мышцах, приятный запах цитрусового шампуня Минхо, прикосновения его мягкой одежды. Температура в комнате значительно ниже той, что Хан создал себе в ванной, поэтому он быстро укутывается в одеяло, заваливаясь рядом с Минхо, лежащим на краю кровати. Под спиной скрипит матрас, нехотя поддаваясь его движениям. — Замерз? — Ага, будто в баню сходил. — Ну и хорошо, полезно после хардкора в зале. Как тебя вообще угораздило согласиться на тренировку с Чанбином? — Я не думал, что он такой изверг, честно... Всегда был крутым парнем, а тут... — Мда, даже я не выдерживаю его программу. — Серьезно?! — Хан ошарашенно выдыхает и растекается по кровати, касаясь тыльной стороной ладони бедра Минхо. — Это он тебе рассказал, да? — Ага, сказал, что ты неплохо держался. — Я не знал, что живу с таким страшным человеком... Минхо тихо посмеивается и хлопает Хана по ладони. — Будешь знать. — Ага. Ладно уже... Прости ещё раз, что опоздал. — Да успокойся, я даже обидеться не успел. Хотя если бы Чанбин так удачно не подвернулся и не рассказал о вашем утре... То у тебя были бы проблемы, малыш. — Минхо одаривает Хана лучезарной улыбкой, за которой явно можно было скрыть как желание убивать, так и мимолётное раздражение. Джисон решает поставить на второе. — Поблагодарю его потом... Хотя, мы, пожалуй, квиты. Забыли. Что смотрим сегодня? — Хан разворачивается к Минхо и натыкается на его сжатые губы и слегка опущенные брови. — Отзывы там странные, но рейтинг в целом хороший. Говорят красиво снято, исторический. — То, что надо! Врубай. Джисон расплывается в улыбке, чувствуя благодарность за то, что Минхо заранее подготовился. Разговор про бордовый столик в паре метрах от него он решает оставить на утро, когда сможет хоть на долю лучше соображать. Хан вплотную придвигается к парню рядом, обвивая его горячие руки своими, наслаждаясь теплом и любимым запахом, как он теперь понял, смешанным со сладким ароматом алкоголя. Он демонстративно кладет собственную голову ему на плечо и закрывает глаза, утыкаясь носом в ключицу и поправляя одеяло для них двоих. Минхо не издает ни звука, только спустя время вспоминая о фильме, поставленном на паузу в самом начале. По комнате разносятся звуки вступительных титров. С первых кадров картинка на экране захватывает атмосферой. Корея тридцатых годов — удивительное и печальное зрелище. Потрясающая съемка и музыка на фоне. Джисон даже обещает себе использовать несколько идей оттуда и включить пару мыслей в уже существующую лирику. Уже спустя двадцать минут до Хана доходит суть отношений между главными героинями. Они бросают друг на друга долгие неоднозначные взгляды, замалчивая переживания. Мгновенно Джисон начинает сравнивать себя с одной из них. С самого начала он наивно полагал, что на этих взглядах дело и кончится, ожидая больше исторической драмы или трагедии от сюжета. Но фильм переваливает за первую треть, и девушки оказываются в одной постели. Сердце заходится бешеным ритмом. Страшно поднять глаза на Минхо, не хватает воли даже отпустить какую-нибудь глупую шутку. На автомате он сжимает руку Минхо сильнее и чуть ли не с восторженным ужасом понимает, что тот поворачивается в ответ и смотрит прямо на него. Хан отчаянно борется с застывшим телом и в итоге дергано и неловко отвечает на взгляд. В голове проносится тысяча мыслей о том, что Минхо сейчас скажет. Отвратительно? Или "отодвинься от меня, боже". Еще хуже будет если он ничего не скажет, но все поймет по реакции Хана, которую тот не мог проконтролировать должным образом. Молчание затягивается, сцена неспешно шагает в самую пропасть. Хан не выдерживает первым. — Хороший фильм. — Голос снижается до срывающегося шепота. Но его и не нужно повышать, лицо Минхо находится всего в паре сантиметров, губы застыли прямо перед глазами. Хан издает неловкий смешок и отводит взгляд на мгновение, пряча глаза за длинной челкой. — Думаешь? — Слова Минхо практически невесомы, они будто растворяются в воздухе, боясь самих себя. — Думаю... — Хан видит как линия чужих губ становится тоньше, растягиваясь в улыбке. Минхо молчит еще несколько секунд, по крупицам собирая и сохраняя в своем сознании образ такого Хана. Теплого, нежного и до боли наивного, доступного только ему. — Я рад. — Минхо отворачивается и Хан чувствует как в груди расстроенно екает. Нет, конечно, он не смел ни на что рассчитывать, ему хватало и того, как близко он находится с Минхо, но... Черт! Хан уже готовится вновь погрузиться в историю фильма и ловить горячку с каждой второй сцены, но чувствует, как Минхо ерзает на кровати. Сосредоточение окончательно улетучивается, когда фильм переступает через все выстроенные Ханом границы разумного. Нет. Не может этого быть... НЕ МОЖЕТ БЫТЬ. Минхо, как ты мог выбрать такой фильм?! Джисон бросает беглый взгляд на бесстрастное лицо и затуманенный взгляд. Неужели его ничего не смущает??? Хан тут один как дурак выкореживается, переживая о каждой мелочи. НО ОНИ ПОЦЕЛОВАЛИСЬ. ЕЩЕ И ТАКИМ СПОСОБОМ. Как он может не думать об этом? КАК МИНХО МОЖЕТ НЕ ДУМАТЬ ОБ ЭТОМ??? Нет. Нет, спокойно. Вдох, выдох. Никто еще не умирал от поцелуя двух девушек. Но он может быть первым. — Хочешь научу тебя целоваться? — Голос Минхо ровный и звенящий. Заполняющий собой всю комнату. Сердце болезненно сжимается, пускаясь в дикую пляску у кострища. — Что? — Ну у тебя ведь никогда никого не было. — Ах...Хах... Да, и правда... Леденец у тебя тоже есть? — Хан вымученно улыбается, осознавая, что Минхо шутит. — Есть. Комнату потряхивает в такт ударов сердца. Хан чувствует как тяжесть рук Минхо на его талии исчезает. Он точно спит. Определенно точно спит. Раздается звук выдвигающегося ящика, матрас еле ощутимо пружинит и прогибается, когда Минхо возвращается на своё место. Хан разворачивается и чуть не задыхается от представшей перед ним картины. Минхо рвет зубами шуршащую, прозрачную упаковку леденца в виде рыбки. Одним ловким движением он срывает с конфеты обёртку и разворачивается к Хану, пока на его лице расползается дьявольская улыбка, а в глазах начинают плясать огни. Фильм поставлен на паузу, но Хан даже не успел отследить момента, когда Минхо его выключил. — Иди сюда. — Ты серьезно? — Ничего страшного не будет, не парься. Нет, нет. Это какое-то сумасшествие. С чего так резко? Точно сон. В противовес мыслям Джисон приподнимается на локтях. — Л...ладно... Между нами точно ничего не станет хуже? — Хуже точно не станет. Давай ближе. — Минхо похлопывает по своим коленям, поднося к губам леденец. На коленях Джисон подползает к Минхо и кладет руку на его плечо, думая как бы поудобнее перекинуть ногу. В голове зияющая пустота, сердце колотится так, что вот-вот треснут ребра. Чужая рука ложится на бедро и легко похлопывает, мол "поторапливайся". Привставая и перекидывая ногу, Хан бросает взгляд на Минхо. В этот момент Ли проводит языком по всей длине извивающейся золотистой рыбки. Удивительно реалистичная работа... Видны даже чешуйки и рельефные полоски на изогнутом хвосте... Джисон аккуратно усаживается почти на самые колени выпрямленных ног Минхо, вторая рука поднимается и оказывается между его шеей и плечом, задевая ладонью ключицу. Хан видит как подрагивают собственные пальцы, но долго концентрироваться на этом не может. Минхо откладывает поблескивающий в свете плазмы леденец и смотрит на Хана исподлобья. Сейчас он немного ниже, взгляд направлен прямо на его сжатые губы и напряженные щеки. — Расслабься. — И как я должен это сделать? — Ну... Подумай о чем-нибудь приятном. — Издеваешься? — Ни разу. — Раздражаешь... Минхо лучезарно улыбается, сужая чернеющие глаза и кладя руки на талию Хана. Кажется, что его сердце замирает, когда на губах чувствуется тёплое касание. Мир вокруг гаснет, остаются лишь прикрытые глаза Минхо и родинка, совсем близко. В нос ударяет аромат хвои, перебивающий все остальные. Минхо отстраняется на секунду, изучая реакцию Хана. Тот облизывает губы, чувствуя на языке сладость леденца и легкое покалывание. — Так это был бальзам для губ... — Что? — Забудь. — Хан быстро закусывает нижнюю губу, вновь приближаясь к Минхо. Вкус бальзама с запахом хвои начинает испаряться, а Хан отчаянно нуждается в нем. Осознать или оспорить эту мысль он не успевает, вновь натыкаясь на губы Минхо, с жадностью обхватывая их своими. Он действительно никогда не целовался, но за рвение поставил бы себе отлично. Минхо отвечает с тем же надрывом, придвигая все тело Хана ближе. Сильные руки легко касаются кожи под перекрученной футболкой, наверняка натыкаясь на мурашки, усеявшие все тело. Минхо подхватывает Хана за бедра и валит его на кровать, устраиваясь сверху. Руки Джисона вытянуты, щеки горят, сверкающий взгляд бегает по лицу Минхо. Хан снова облизывает собственные губы, сгибает ноги и устраивает их на спине Минхо. Тот плавно изгибается, прикасаясь животом и грудью к телу Джисона. На шее чувствуется обжигающее касание и легкая боль после. Хана будто вырывает из пелены прежней сладости. Он приподнимается на локтях и обводит Минхо ошарашенным взглядом. — Что ты делаешь? — Хм... Знаешь, чем они дальше занимались в фильме? — Не может быть... — Из Хана вырывается нервный смешок. Ну правда же не может. Или может? — Ага. Повторим? — Ты шутишь? — Глаза лезут на лоб, а сердце заходится с новой силой. Скоро его точно ебанет инфаркт. — Даже не думал. — Рука Минхо приподнимает футболку Хана, плавно ведя пальцами по рельефу подрагивающих мышц, пока взгляд устремлен точно на приоткрытые губы напротив. Джисон протяжно выдыхает, притягивая к себе Минхо, зарываясь ногтями в его волосы, царапая спину под кофтой. Эту ночь он запомнит надолго. Утро встречает Хана слепящим глаза светом, ярко контрастировавшим со сладкой, темной и глубокой истомой в теле. Двигаться не хотелось совсем. Взгляд пьяно блуждает по полупрозрачным молочным занавескам, ни капли не укрывающим комнату от солнца. Теперь понятно, почему Минхо любит так рано вставать. Хан отрывает свинцовые руки от простыни и трет ими глаза, стараясь прийти в себя. Он переворачивается на другой бок, сгибая одну ногу и подтягивая ее чуть ли не к самой груди. Веки снова предательски опускаются. — Завтрак на столе, если что. Джисон распахивает глаза, вглядываясь в угол комнаты, откуда донесся голос. Раньше он не заметил Минхо с закинутыми на низкий столик ногами, вальяжно раскачивающегося в кресле и посасывающего холодный кофе из высокого стакана. — Ты уходишь? — Так тебя же не дождешься. Пока ты проснешься — второе пришествие случится. Как кстати спалось? — Ехидная улыбка озаряет лицо Минхо. Хан недовольно бурчит себе под нос, но после последнего вопроса задумывается. Как он себя чувствует? Хорошо. Как никогда раньше. События прошлой ночи до сих пор вспыхивают в голове красным пламенем. Красным... — Спалось супер, а ты, кстати... Для кого-то готовил что-то? — Хан указывает на накрытый бархатом столик, где все еще красовались три свечи. — Ты дурак? Прямолинейно. Джисон начинает неловко посмеиваться, неуверенно вглядываясь в эмоции на лице Минхо. Противный червь сомнения сжирал его сердце. — Если ты в следующий раз опоздаешь на наше свидание, я убью тебя. — Минхо закидывает ногу на ногу и уверенно кивает. — Будешь плохим преступником из моих фантазий. Из того сюжета, где все кончилось печально... А когда у нас следующее свидание? — Сейчас, если ты встанешь. — Встану... А мы обсудим все? — Что все? — Ну... То, что было ночью... — А что тут обсуждать? Тебе понравилось? — А ты догадайся. — Ну вот, и мне тоже. Так в чем проблема? — М-м-м... — Хан садится на край кровати, свешивая с нее оголенные ноги. Он опускает голову, смотря за своими беспокойными руками. В чем проблема, говоришь? Да нет, ни в чем. Просто они чуть не переспали прошлой ночью, Хан чуть не сошел с ума от наслаждения и возбуждения, коего еще не видывал его девственный организм. Ничего особенного, каждый день такое происходит. Хотя, у Минхо может и каждый. — Ты это всем предлагаешь? Минхо округляет глаза, осматривая Хана с ног до головы, будто видит впервые. Он опускает стакан на столик и через несколько секунд оказывается рядом, развернувшись к Джисону всем торсом, касаясь его колена своим. — Хан Джисон, ты с ума сошел? Я думал, мы поняли друг друга... Хан хмыкает в ответ, чувствуя как в груди что-то трескается. Конечно, как он вообще мог рассчитывать на что-то. — Стоп-стоп. Не делай такое лицо будто я тебя предал. О чем ты вообще думаешь? Неужели непонятно, что я добиваюсь тебя уже много лет? — А? — Джисон поднимает голову, заглядывая в изумленные черные глаза. — Серьезно? — Конечно... Мне казалось, ты заметил... Как вообще можно было не понять? — Брови Минхо сводятся на переносице, во взгляде мелькает обида. — Я просто так тебя что-ли по ресторанам вожу? Ладно, ладно, первое время я действительно думал о том, что это просто по-дружески, но потом... Потом ты начал на меня так смотреть, что я подумал, что что-то может выйти, если я буду смелее. Зря? — Минхо серьезно заглядывает Хану в глаза, сжимая губы. На его шее проступает вена, желваки застыли в напряжении. Слова застревают комом в горле. — Ты... И фильм тоже заранее продумал? — Естественно. — Знаешь... Из тебя бы вышел отличный актер. — Хан снова опускает взгляд на замершие руки, чувствуя как по лицу расползается улыбка. Губы начинает саднить после долгих покусываний и поцелуев. — Ага... Хотел проверить просто. Ну так что. Твой ответ? Хан радостно подпрыгивает на месте, резко приближаясь к Минхо и заключая его в душные объятия. Будто бы ему не хватило прошлой ночи. Джисон покрывает быстрыми поцелуями все его лицо, натыкаясь то на скулу, то на ямочку подбородка, то на изгиб ключицы. — Ответ понятен? — Скажи словами на всякий случай, а то вдруг я опять что-то не так понял. — В зрачках Минхо мерцает тысяча звезд. Их будто только что сорвали с неба и разбрызгали на глубине чернеющих омутов. — Могу прошептать тебе прямо в губы. — Не дожидаясь ответа, Хан приникает к Минхо, обвивая руками его шею и выгибая спину. Минхо мягко поглаживает его по волосам, с упоением отвечая на поцелуй. *The end of flashback*