***
— Мерзость! Едва попробовав из принесенного слугой кубка, Кхнему закашлялся и согнулся почти что пополам, пытаясь не задохнуться. Горько-кислая субстанция, нездорово-желтая и чуть шипящая по расписным краям, обожгла горло, толкнула прямо у сердца и сотнями острых коготков вцепилась во внутренности, болезненно, как если бы раздирая на шматки. — Что это, яд? — Слюна летучих змеев и кровь унута, разбавленная с белым виноградом, — спокойно заметил ушастый принц над его макушкой. Не выпуская из пальцев заплетаемые волосы человека, он нагнулся, второй рукой одним движением спасая еще почти полную чашу от конвульсивного переворачивания на пол. — Для смертных можно сказать, что и яд. — А я по-твоему кто?! Я тоже смертный, если не забыл! — возмутился гюрабадец. — Отравить меня хочешь? — Именно, — Тамим пожал плечами. — Да я смеюсь, Кхнему. Расслабься. Я не намерен отнимать у тебя жизнь. По крайней мере, точно не таким образом. Но выпить это тебе все же придется. — Да один глоток уже поставил меня одной ногой в усыпальницу! А ты говоришь, чтобы я влил в себя целый кубок?! — Я знаю, что питье не из приятных. Но поверь мне, ты захочешь осушить его до дна. Змеиная слюна умертвит органы раньше, чем тело окажется под клинком. Это облегчит твои муки. — Мучаюсь я уже сейчас, — Кхнему брезгливо сморщился, но руку за чашей все же протянул. На второй глоток ядовитое вино, как и ожидалось, лучше совсем не стало. Он зажмурился, задержал дыхание, через силу все же отхлебнул, борясь с непреодолимым желанием наплевать на слова принца и отшвырнуть отвратительную жижу прочь. Рука в его волосах утешающе погладила затылок, пока гюрабадец с трудом заставлял себя пить еще. Он стиснул свободный кулак, царапая ладонь ногтями, чтобы отвлечься от ощущения спекающихся кишков, и постарался думать не о том, что он делает, а о том, для чего. Все это до сих пор ощущалось какой-то странной сказкой из уст основательно запьяневшего караванщика. Великий владыка пустынь спасает от неминуемой смерти нищего пленного мальчишку, прельщенный его лицом и талантом. Приводит его в свой роскошный дворец, всячески одаривает, начиная от богатых одежд и заканчивая местом на своем ложе. Доверяет ему множество своих секретов, не ограничивает его ни в чем, постоянно напоминает, что он больше не раб, и волен уйти как и когда ему того захочется. Пока в конечном итоге глупый мальчишка, медливший с ответом из простого человеческого любопытства, не влюбляется по-настоящему. И тогда благосклонный король делает ему главный подарок: вечность этой самой любви далеко за пределами одной смертной жизни. Услышав такую сказку, в Гюрабаде рассказчика прогнали бы взашей. Царь Парвезраван гордился условиями, которые он создал для рабов, на каждой стройке глашатаи без устали вещали о возможности выкупа и об удвоенных серебряных монетах каждому, кто будет проявлять усердие. Но Кхнему, как и многие другие невольники, знал: это всего лишь фасад, красивые слова без капли правды. Любой, кто однажды сомкнул на чужих запястьях и лодыжках железные цепи, больше не захочет снимать их никогда. Рабы должны были лишь мечтать о месте равном своим господам, но не получать его взаправду. — Запомни: как только ты возляжешь на алтарь, смотри только на Ахмара. Змеиный яд не убьет твои чувства полностью, только притупит. И честно, ты не захочешь видеть, что в это время с тобой будет делать Касала. В ловких пальцах Тамима последние шелковые прядки улеглись во вьющуюся в кольцо вокруг головы косу. Заколов их изогнутой роговой шпилькой, он отступил назад, еще раз придирчиво осматривая свою работу. — Ты все понял, Кхнему? Этот ритуал жестокий, ты должен быть готов. Но только так ты сможешь занять место подле нашего лорда. — Я не боюсь крови, — голос мужчины не дрожал, но животное чутье сквозь густые ароматические пары ловило идущий от него тонкий запах тревоги. — В Гюрабаде она проливалась чаще, чем кричали красные стервятники. — Этого недостаточно. Для ритуала ему потребуется твоя кровь, ты не должен забывать об этом. Пускать чужую и смотреть, как течет собственная — разные вещи… Но только сперва опустошив сосуд, его можно наполнить вновь. Ты боишься боли, Кхнему? Смертные всегда такие хрупкие… — Тамим, ты спрашиваешь о боли сына служанки и предателя, родившегося в городе, где чистота рода превыше всего, — блондин невесело усмехнулся, отставляя кубок. — Правда думаешь, что у меня остались хоть какие-то страхи? Лисий принц только хмыкнул, разглядывая поджарое тело человека перед собой. Переодетый к церемонии, Кхнему был завернут только в одну легкую тунику, такую, которая потом бы порвалась и слетела от малейшего прикосновения. Светлые волосы пышным венцом лежали на макушке, открывая загорелую шею и высокий лоб. Пока его не коснулся жреческий кинжал Касалы, Кхнему еще был никем, песчинкой среди мириада таких же подданных Алого Короля, — но Тамим понимал, почему Ахмар с первого взгляда выделил его из всех. Красивый молодой мужчина представлялся изысканной статуей, любимым детищем искусного скульптора, обласканным от мягкого контура лица до узких ступней. Но впечатление об изнеженности было обманчивым: стоило положить руку на плечо и провести вдоль лопатки, как ожидаемая гладкость рвалась незнакомыми аристократии шрамами. Сыну строптивой рабыни и предателя-мудреца действительно было не место в суровом Гюрабаде, особенно когда этот сын выглядел благословленным Селестией и без ее священной милости в венах. Поэтому аль-Ахмар забрал его из той грязи в свой дворец, и поэтому же теперь собирался завершить то, что не закончила Селестия: дать ему эту милость божественного духа. Сделать его фамильяром. — Не вся боль одинакова, — тихо проговорил принц, очерчивая ладонью узоры надсмотрщического кнута. — Их ты ненавидел. Но готов ли ты смиренно принять боль во имя того, кого любишь? Кхнему обернулся, чтобы посмотреть фенеку в глаза. — Да. Он поймал его за локоть. — Иначе я бы не выпил целую чашу яда. — Не обольщайся. Змеиная слюна — ничто по сравнению с тем, что тебе еще предстоит. — Я готов. Но… Тамим, ты ведь тоже будешь там, да? — Хочешь, чтобы я подержал тебя за ручку? — насмешливо оскалился лисий принц. — Когда-то и я прошел через это, и до сих пор здесь, чтобы выслушивать твои причитания. Так что делай выводы. — А ты подержишь? — улыбнулся гюрабадец. — Пожалуйста. Тамим не ответил, однако его рука, вырвавшись из хватки Кхнему, надежно стиснула кисть смертного в своей.***
— Это он только ради тебя, — прошептал Кавех аль-Хайтаму, когда они оба подскочили со своих мест в комнате студенческого общежития, услышав осторожный стук в дверь. — Меня заставлял тащиться к нему в Гандхарву. Ни в какую не хотел задерживаться в городе. — Может, ты просто неправильно приглашал, — как всегда безжалостно заметил Хайтам. — Не в обиду, но иногда ты как что скажешь, конечно. Что хочется притвориться, что мы не знакомы. — Эй, если хочешь знать, в Академии наоборот мне все сочувствуют, что я тебя терплю с собой в одной комнате! — Я тебя не держу, можешь переезжать к любому другому соседу. — А вот выгонять меня не надо, Хайтам, я- — Надо же, не успел зайти, а уже такая музыка для моих ушей, — Тигнари, настороженно просочившийся в приоткрытую дверь, саркастически поднял бровь. — Кавех, чем тебе не угодили на этот раз? — Ничем, что я не смог бы обсудить и попозже, — Кавех вздернул подбородок, при виде долгожданного ушастого рейнджера сменяя гнев на милость. — Мы рады тебя видеть. Не поверишь, Хайтам даже раскошелился нам на какую-то крутую выпивку! Садись скорей. — Да ничего такого, на самом деле. Подумал, что для атмосферы подойдет, только и всего. — Вот как? — Тигнари посмотрел на него с чем-то, уж больно похожим на умиление. — Спасибо, Хайтам. Это просто чудесно. Столик был завален чертежами и переводами, так что бокалы и бутылки выстроились в круг на подносе прямо на ковре. От легкой полупрозрачной жидкости с коралловым блеском, как только она наполнила бокалы, по всей комнате разлился утонченный фруктовый аромат. Кавех с удивлением одним махом прикончил свой. Так не похожее на привычное более тяжелое и насыщенное змеиное, но вместе с тем какое-то странно знакомое. В едва уловимом персиковом привкусе чудилось что-то древнее, воздушное, как шелковые ткани, струящиеся вдоль танцующих ног, и звонкое, как изумрудные кольца на манящих присоединиться к веселью руках. Второй и третий бокалы опустели так же незаметно, и архитектор, раздразненный все ускользающей игриво-спелой ноткой, отставил бутылку, ловя этот пряный вкус персика уже на губах Хайтама. В поцелуе персик ощущался гораздо яснее. Тонкая сахарная сладость перекатывалась между сталкивающимися языками, на вдохе попадая в горло и почему-то оседая в легких, а не в желудке. Ладонь Кавеха незаметно пробралась в серебристые вихры на макушке, а в ответ по его открытому позвоночнику вниз пробежались чужие пальцы, останавливаясь на стягивающей задний вырез рубахи пряжке и только потом аккуратно отстраняя второй ладонью за плечо. — Отличное вино, — Кавех успел облизнуть губы Хайтама еще раз. — Где отрыл такую редкость? — У наставницы спросил, — не замедлил сказать студент, по-птичьи любопытно посматривая в его лицо. Но на его немой вопрос Кавех так запросто ответить не мог, потому что на варианте «это вино удивительно похоже на то, что ставили на стол советники милорда, когда мы пировали жаркими ночами в пустынном дворце» назревающий секс бы явно закончился, и началось смертоубийство, так как бывший принц тут же бы захотел вырвать длинный архитекторский язык на корм своим фантомным лисицам. — Наставнице зачет, значит. Рубиновый глаз хитро прищурился, перехватывая изумленное выражение мордашки рейнджера за спиной аль-Хайтама: ностальгическая сахаринка во фруктовом напитке, несомненно, ударила в голову и ему тоже. — Ну-ка, поцелуй его, — Кавех подтолкнул соседа, заранее с азартом представляя, какой эффект это окажет на тонкую душевную организацию ушастого, если даже он сам успел немного расчувствоваться. Он подхватил бокал, неторопливо допивая остатки, пока на его глазах Хайтам робко, — ну с его позиции, конечно, гораздо проще было целовать взасос друга-студента, чем научного сотрудника на несколько сот лет постарше, — приобнял Тигнари за щеку, касаясь губами губ. Темные лисьи уши возбужденно затряслись практически сразу, опадая вплотную к макушке. Руки легли было на неприкрытые плечи, но затормозили, поспешно прячась обратно, и вынырнули вновь уже без грубых охотничьих перчаток, с наслаждением хватая кожа к коже. Ладони восхищенно прошлись вдоль рельефных мышц, и Кавех не мог с этим не согласиться — физическая форма нового воплощения Ахмара действительно была выдающейся. Бордовый шарф, а следом и рубашка, присоединились к бумажкам на столе. Блондин брал инициативу на себя, впрочем, как и всегда. Лорд Ахмар, хоть и тоже мог при случае, все же больше предпочитал отдаваться в заботливые объятья фамильяров, особенно когда возвращался в свои покои отдохнуть после долгой прогулки или длинной аудиенции. В те дни Кхнему обычно усаживался сзади, умело разминал горячую от полуденного солнца спину, успев наизусть выучить каждую приятную точку. Потом, прогнав узлы напряжения, вжимался в него теснее, хватал за грудь, дразня чувствительные соски и нахально шепча в краснеющее ухо всякие неприличные вещи. Вещи, которые были бы скорее уместны в самом плохом гюрабадском борделе, чем в королевском дворце божества, — но как же великий владыка пустынь обожал его дерзкую, беспринципную манеру! Чуткие уши Тамима, прекрасно слышавшие каждое вульгарное словечко, при этом непременно возмущенно дергались, но не более того. Все-таки, принцу сложно было возражать, когда голова была зажата между подрагивающих бедер повелителя, а юркий язычок старательно вылизывал напряженный член. Не устояв перед искушением, архитектор придвинулся поближе и накрыл руку Хайтама своей, сдвигая выше, заставляя залезть пальцами под каре и плотно сжать основание пушистого уха, ногтем указательного вырисовывая маленькие круги по коротенькой шерстке. Он не раз видел, как это делал лорд, да и сам потом кое-что смекнул, так что у него не было сомнений, что Тигнари от подобного вспыхнет, как маков цвет, и предвкушающе завиляет хвостом. — Делюсь маленькими профессиональными секретами, Хайтам, — усмехнулся он. — Запоминай, пока мне не пооткусывали за это все конечности. Тигнари зафырчал, но недовольство скоро перешло в поскуливание, когда Кавех зацепил и второе ухо. Профессор Амурты быстро терял весь свой напускной профессионализм, и сквозь прежнюю личину скучного ботаника наружу прорывался настоящий, горячий и нуждающийся божественный Принц Фенек, безумно соскучившийся по таким прикосновениям к себе. Ушастый рейнджер уже успел незаметно стянуть с Хайтама тканевый пояс и освободить его руки, так что Кавех, ничуть не стесняясь, пробрался ладонями под полупрозрачный верх, — о, он до сих пор гордился своим дизайном, а поэтому задирал одежду максимально аккуратно, чтобы не повредить тонкий материал и сложную металлическую вышивку, — и сжал их на груди, под пальцами восторженно отмечая участившийся ритм сердцебиения. Стоило ущипнуть разочек за крупные розовые бутоны сосков и найти зубами особое местечко за ухом, как студента судорожно передернуло, серебристый затылок опустился аккурат на архитекторское плечо, а нос уткнулся ему в щеку. Кавех не мог нарадоваться: Хайтам не только отвечал на ласки абсолютно так же, как и Ахмар, но и чувствовал ровно в тех же самых точках. «Одинаковые» — беззвучно, одними губами торжественно провозгласил он, обращаясь к Тигнари. И тот его понял: придержал болтающийся шнур наушников, а покусывающие поцелуи пролегли между ребер именно так, как раньше нравилось Ахмару, зарабатывая в награду несдержанный, вокальный стон и моментально прибавившую еще два алых полутона краску на скулах. — Ты тоже помоги Тигнари раздеться, а то он один отстает, — предложил блондин, жарко шепча у самого виска. Аль-Хайтам, от усердия хмуря брови, кое-как разобрался с наслоениями ремней, туник и кофт, в своих огромных ладонях почти целиком умещая изящную талию гибрида и осторожно трогая светлую, мягкую как сметана кожу, которую, благодаря фамильярскому благословению, не загрубил ни один случайный шрам. Но вот на пуговице под животом затормозил, на нервах сглатывая так шумно, что это прекрасно услышали оба. — Только не говори, что стесняешься, — Кавех блеснул глазами, готовый ухватиться за новый повод поддразнить. — Да нет, просто… Тигнари… Все же, уважаемый профессор… Этика… — неразборчиво пробормотал Хайтам. — Слышишь, Тигнари? Хайтам боится снимать с тебя штаны, потому что ты важная академическая шишка! — услужливо разжевал его заминку он, откровенно веселясь. — Представь себе, какая чушь! — И ничего не чушь, — запротестовал лингвист, честно пытаясь справиться с внезапно тугой петлей. — Учитывая разницу наших социальных статусов, это вполне закономерная эмоциональная реакция, обусловленная устоявшейся общественной стигмой. Чушь в данной ситуации это скорее наоборот, твой намеренный отказ от соблюдения минимальных границ вежливости. Наличие между вами сексуальной связи никак не отменяет того факта, что профессор Тигнари все еще является старшим сотрудником даршана Амурта. А ты еще даже не выпустился! — Архонты, только не читай мне лекцию, — Кавех изобразил страдальческое лицо. — Тигнари, спаси! Пригрози ему неудом, я не знаю! — Угомонись, — махнул на него тот, в глубине души понимая причину веселья, но не стремясь слишком уж откровенно подыгрывать. — А то неуд будет тебе. Кавех, на удивление, и правда закрыл рот, заняв его чужими лопатками, а Хайтам посмотрел на рейнджера с неприкрытой благодарностью. — Как ты его! Умеешь, — тихо позавидовал он ему на ухо. — Здорово. — Тебе он всегда именно таким болтливым и нравился, — Тигнари поймал его губы в очередной поцелуй, вздрагивая, когда два больших пальца, наконец перестав мяться, съехали по животу вниз, под расстегнутую кромку, на ощупь дотрагиваясь до горячей плоти. — Хах, ха... Что ты хочешь сейчас? — Ну, я не уверен, — лицо Хайтама приняло задумчивый вид, что не совсем вязалось с тем, как ладонь уже целиком пробралась в приспущенные штаны, беря его в кулак. — Когда я еще не был в курсе реального положения вещей, я думал, что я бы хотел тебе отсосать. А кроме этого… Я не владею знаниями о принципах секса втроем, так что, я полагал, что дальнейший план спрошу у вас двоих. Вы выглядите достаточно опытными. Что бы вы хотели сделать? Тигнари? Кавех? Тигнари посмотрел на архитектора. Им не надо было даже перемигиваться или как-то еще выражать приходящие в голову мысли: желание было настолько единым и синхронным, что буквально выписывалось между ними огромными сияющими рунами, как на механизмах Кхнему. — Это твой первый раз, — озвучил ушастый страж. — Мы хотим изучить тебя, — добавил Кавех. — Как? — Твое тело, твои реакции, вообще все, про что вряд ли пишут пером на бумаге. Побудешь для нас королем? Королем подушки, я имею в виду, — пояснил он, почувствовав испепеляющий взгляд. — Давай запрыгивай на кровать, соси профессору, если уж настроился, а потом ложись и получай удовольствие. Поверь, ты даже не представляешь, какие штуки мы можем тебе показать. — Как вульгарно, — наморщил брови все еще занудно-воспитанный его высочество, но Кавех уже не слушал. Тем более что Хайтам, как самый прилежный ученик, в это время одним движением подхватил того под бедра, пересаживая на одеяло и окончательно избавляя от штанов и сапог. Под участившиеся вздохи и трудолюбивое сопение остатки персикового вина зажурчали из бутылки в бокал. Кавех, довольно вздохнув, расположился сбоку, чтобы лучше видеть, — и чтобы почувствовать, как свободная рука Тигнари пробралась к его паху, не позволяя остаться в стороне. Как пустыня бывает различна под золотым солнцем и серебряной луной, так и ее повелитель, несравненный лорд песков аль-Ахмар, сочетал в себе совершенные противоположности, когда дело доходило до физических наслаждений. Когда среди охряных дюн еще стояли девяносто девять людских городов во главе с Семью Башнями, а земли Сумеру процветали под защитой союза трех божеств-правителей, великому владыке и его любимым фамильярам некуда было торопиться в просторных дворцовых залах. Кхнему лакомился спелейшими персиками и прозрачным виноградом, не обращая внимания на капающий сок, пока рядом, на шелках и парче, по дрожащим ногам Тамима крупными каплями стекало масло. Худая лисья задница виляла в крепкой хватке налегшего сверху милорда, с готовностью принимая член, обхватывая так тесно и горячо, что Ахмар постанывал, двигал бедрами сильнее и вообще выглядел так, словно втрахивать ушастого принца в мокрую от семени парчу было его единственным желанием на свете. А потом владыка мягким языком собирал фруктовый сок с его локтей, уже сам опускался на шелка точно так же, как ранее стоял принц, и в сторону Кхнему летел невозможно просящий и готовый подчиняться взгляд двухцветных милордовских глаз, а еще недавно плотно сжатые губы призывно распахивались, смачивая слюной длинные пальцы архитектора. Хайтам, наглец, притащил же вот самое-самое вино, от которого так и тянуло вспоминать! Он даже не мог сказать, с чего именно вдруг излился: с пальцев Тигнари, видения алых губ Ахмара вокруг его пальцев или с трепетных вздохов Хайтама, который только что закончил с рейнджером и теперь приводил себя в порядок, вытирая рот. — Архонты, Хайтам, — протянул Кавех, виртуозно забрасывая бокал к остальным на поднос. — Говорю как зритель, это было очень даже неплохо. Я, конечно, дрочил тебе раньше, но я умру прямо сейчас, если не узнаю, какой у тебя голос, когда то же самое делают с тобой. И, держа слово, тут же опрокинул студента на постель спиной, утягивая в поцелуй и параллельно ненавязчиво ослабляя крепление наушников. — Кави! — невольно запротестовал Хайтам, когда незащищенные уши обдало неожиданной прохладой, а окружающие звуки резко стихли. — Все хорошо, они тебе сейчас не нужны, — заверил он его в самое ухо, чтобы тот расслышал. — Просто твои уши слишком привлекательные. Он вобрал в рот стремительно вспыхнувшую мочку и ухмыльнулся, когда увидел, как Тигнари с другой стороны отзеркалил его жест. Хайтам резко втянул носом воздух, пытаясь потрясти головой, чтобы оборвать слишком напористую ласку, но не соображая, в какую сторону это сделать, ибо пекло сразу с обеих: значит, с ухудшившимся слухом чувствительность действительно возросла. Это стоило запомнить, на будущее. Кавех отпустил его, пожалев, и с наслаждением хрустнул плечами, подтягивая за бедра к себе. Нагнулся, притираясь носом к изнывающему члену, и защекотал дыханием блестящий от выделившейся смазки кончик. — Пожалуйста, — выдохнул Хайтам, уже даже не защищаясь очередным нервным словоизвержением. — Давай. Головка тут же оказалась во рту, выбивая из лингвиста судорожный вдох. Кавех несколько раз плотно обвел ее языком, неторопливо рассасывая собранную смазку, а потом, осененный еще одним внезапно всплывшим воспоминанием, слегка придавил к зубам, пальцем нажимая на ствол прямо под своей губой. Усилившаяся пульсация под подушечкой не обманула. Все в точности, как он помнил! — Тише, не перегрузи его так сразу, — Тигнари улегся щекой на подрагивающий живот, не сводя пристального взгляда с блаженствующего лица архитектора. Он закатил глаза: «Сказал ты, пристраиваясь к его члену тоже». Рейнджер хитро улыбнулся, одной рукой не глядя дотягиваясь до соска. Подождал, пока Кавех уберет ладонь, и сам сомкнул кольцо второй вокруг ствола, вытягивая шею, чтобы поцеловать выступающую венку. «Если он лорд, то выдержит». Где-то сверху на подушке от подобной двойной стимуляции отчаянно задышал Хайтам, уже сейчас едва не срываясь в абсолютно разбито-счастливые всхлипы.***
Тамим был прав. Кхнему совершенно точно не хотел видеть, как Касала заносит острый сверкающий хопеш над его обнаженным телом, и в холодной стали отражается зловещая фиолетовая дымка, струящаяся из черных глазниц головы шакала. — Смертный мир — разделяющая река, — хрипло провозгласил жрец. — Смертные не должны пересекать ее, не должны пытаться, не должны желать, иначе вместо вечной жизни найдут лишь вечный мрак. — Смотри на Ахмара. Не думай о Касале, — лисий принц, как и обещал, не отпускал его руки ни на минуту. — Переплыть реку нельзя. Чтобы обречь искомое, нужно иметь тело, подобное телу орла, и парить высоко. Лишь обретя дозволение аль-Ахмара, вознесись. Кхнему послушно смотрел. Лорд Ахмар стоял с другой стороны жертвенного алтаря, при полном королевском облачении, включая тяжелый длинный плащ и птичью костяную маску. Сквозь прорези маски изумрудами сверкали цепкие глаза, зорко наблюдавшие за происходящим, не упуская из виду ни взволнованное лицо своего будущего фамильяра, ни оглашающего этапы ритуала жреца. — Орел должен клевать три органа. Не убоявшись, обрети дух подобный ему! Мужчина глубоко вдохнул. Тамим склонил голову, отвлекая внимание на себя, целуя щеки и подбородок, и длинные острые уши, слава Архонтам, закрыли от него поднятый хопеш Касалы. Спасибо змеиной слюне, боль чувствовалась и вполовину не так сильно, но даже от механического ощущения разрезающих движений металла вдоль податливой кожи гюрабадца сотрясала неприятная леденящая дрожь. — Смиренный, что пройдет испытание Поглощения, навсегда забудет о голоде и жажде. Просветленный, что пройдет испытание Дыхания, получит вечное блаженство. Отважный, что пройдет испытание Перерождения, достигнет неизменности формы. Касала говорил сложно и красиво, но между витиеватых фраз Кхнему улавливал гораздо менее приятную суть. Короче говоря, кто переживет вскрытый желудок, легкие и сердце, тот и будет здравствовать вечно. Вполне себе логичное заключение, только вот как вообще такое можно пережить? Обычно в твоих органах начинают копаться только когда ты и так холодный труп! — Я горжусь тобой, Кхнему, — Ахмар, будто угадав его мысли, посмотрел на него с неприкрытым обожанием. — Ты молодец. Ты обязательно справишься. Я не дам тебе умереть, не бойся, мой дорогой возлюбленный. Алый Король подхватил вторую его руку, прижимая к своей груди. Гюрабадец, морщась от накатившего странного чувства чужеродности собственного препарируемого тела, все же нашел в себе силы вернуть этот взгляд удвоенным: под складками бархата сердце Ахмара билось так же часто, как и его. — Мой повелитель, — напомнил о себе жрец. — Да, сейчас. Только заканчивай быстрее, Касала, прошу тебя. — С удовольствием. Ахмар зубами сорвал с другой кисти золотые полосы браслетов, стянул перчатку и позволил жрецу коснуться хопешем запястья. Блондин выгнулся на алтаре дугой. То новое, что теперь струилось в его тело, ослепительно разливаясь по всем сосудам, несло в себе невообразимую силу. Казалось, Ахмар делился с ним не кровью, а чистейшим расплавленным солнцем. Кхнему испуганно зажмурился, опасаясь, что просто физически не вместит в свою жалкую маленькую оболочку даруемое, — а когда открыл глаза, то обнаружил себя уже не на алтаре, а среди знакомых покрывал спальных покоев. Он первым делом поспешно отвернул угол, прикрывающий грудь, — и, к собственному изумлению, не обнаружил ни единого, даже самого еле различимого, шрама. Хотя точно помнил и демонического Касалу, и ритуальный хопеш, и все, что произошло. — Удивлен? Значит, плохо слушал нашего старика, — раздался голос неподалеку. — И что я должен был услышать? — гюрабадец развернулся к сидящему у распахнутого окна принцу. Тот расслабленно курил в вечерний сумрак, зажав круглый наргиле между скрещенных лотосом босых ног. — Ну например, что именно ты получаешь, став фамильяром. Тебе можно больше не беспокоиться о воде и пище, ты обретаешь долголетие и, чему ты сейчас и был свидетелем, — получаешь неизменную физическую форму. Другими словами, шрамов на тебе не остается. — Касале надо выражаться понятнее, — пробурчал Кхнему, недоверчиво поглаживая себя по тем местам, где, по его представлениям, должна была пройтись сталь. Кожа была совершенно целой. Он завел руку за спину, пытаясь проверить старые следы кнута, — но не смог нащупать и их. Принц не обманывал. Он действительно будто заново родился. — Это древний ритуал, созданный Царем Шакалов, названным братом лорда и его первым жрецом. Священные слова не меняют по прихоти каждого, кто недостаточно умен, чтобы их осознать. — Хочешь сразиться, Тамим? — прищурился новоиспеченный фамильяр. — Теперь мы с тобой на равных! На легкую победу не рассчитывай. — Не хочу, — потряс трубкой тот, разгоняя сгустившийся дым. — Вообще-то, я ждал здесь твоего пробуждения не просто так. Ахмар сейчас встречается с леди Руккхадеватой и леди Пушпаватикой в тронном зале за игрой в шахматы. Если милорд выиграет эту партию, сможешь узнать еще одну свою новую привилегию фамильяра. — Боюсь даже представить, какую? — Отправишься с нами в Ли Юэ на собрание Архонтов. Кхнему потребовалась пара минут, чтобы осознать, что он сидит с открытым ртом. Принц пошевелил ушами, удовлетворенный произведенным эффектом, и преспокойно вернулся к своему кальяну, успевая еще пару раз затянуться, прежде чем на него песчаной бурей налетели с нетерпеливыми расспросами.***
Со своей кровати напротив Кавех наблюдал, как Тигнари заботливо поправляет подушку под головой крепко уснувшего после всех пережитых впечатлений Хайтама. Лисий хвост при этом любовно ходил из стороны в сторону, позволяя архитектору глазеть то на одну голую стройную ногу, то на вторую. Когда рейнджер наконец закончил и отошел, Кавех с готовностью потеснился, приглашая его к себе. — Сколько он продержался? Всего пару часов? — вполголоса хихикнул он. — Солнце едва село. — Чуть больше двух часов, полагаю. Он все же человек, не забывай. Для предела его возможностей это очень даже похвально. Я насчитал две эякуляции и как минимум один сухой оргазм. — Да я и не спорю, что он молодец, — Кавех обнял Тигнари, мягко поглаживая по плечу. — Но ты обратил внимание, насколько они одинаковые? Таких случайностей не бывает. Каждый укус, каждый поцелуй, который я пробовал… — Да, — Ухо прижатого к чужой груди рейнджера дернулось, невольно щекоча под веком. — В постели он Ахмар больше, чем где-либо еще. — Только не Ахмар-древний бог с тысячелетиями опыта, а Ахмар-девственник, который даже раздеть тебя стесняется. Тебе же пришлось самому сесть на его член, чтобы предотвратить повторную речь про этику! Кстати, аюни, поделись, как оно внутри? Визуально он вроде похож, но в руке как будто бы даже и побольше будет. Тигнари осуждающе толкнул его в грудь, выпутываясь из объятий, но все же, заметно покраснев, кивнул. — Больше? — придохнул Кавех практически благоговейно. — Ну дает! Вот это я понимаю, новое воплощение! С таким огро-о-омным знаком плюс по всем фронтам! — Кавех, перестань, — шутливо заворчал лесной страж. — А вот и не перестану! Хайтам-то отрубился, а у нас с тобой вся ночь впереди. Блондин заговорщически подмигнул, змейкой протискивая руку между их животов: так и не отвыкшие от длинных дворцовых ночей, они оба все еще были возбуждены, и ладонь Кавеха стиснула вместе два совершенно твердых органа. — Кавех, — прошептал Тигнари почти побежденно, всего с пары простых движений начиная неосознанно толкаться в его руку. — Кхнему… Нему, только я- — Я понял, понял. Я все знаю, Тамим, — ответил тот, придерживая его за подбородок, чтобы ласково коснуться губами губ. — Я буду снизу. Возьми меня, как ты это умеешь, мой ненаглядный принц. Тамим глухо рыкнул, больше не контролируя ту клокочущую смесь любви, тоски и радости вновь обретенного, что начала вскипать еще с первого сегодняшнего поцелуя, а теперь, окрепнув, ломала последние пятисотлетние барьеры. Между ним и Кавехом тоже были отношения. Он говорил об этом аранарам, и сам никогда об этом не забывал. Не такие простые отношения, да, и чуть было не утерянные после падения Каэнри’ах, — но Тамим бы соврал, если бы сказал, что не дорожил ими. И все это время не раз корил себя за те решения и слова, которые, по-хорошему, никогда не должны были прозвучать в лицо того, кто всегда был с ним рядом. Он соскучился. Он невероятно соскучился и только недавно начал в полной мере осознавать как сильно. Он пока не был готов стереть абсолютно все прочерченные границы, но когда Кхнему смотрел на него так, как сейчас, и с такой готовностью предлагал сделать этот еще один шаг к воссоединению — он просто не мог отказать. В глазах зажегся хищный огонек, хвост крепко обмотал чужие колени, а клычки по-собственнически впились в загривок. — Ну что же, ты сам напросился. Только не разбуди нашего лорда, аюни.***
— Тигнари. Тигнари! Мастер Тигнари! Лис отрицательно промычал, нехотя разлепляя глаза и тут же недовольно жмурясь от брызнувшего в глаза солнца, нагло светившего сквозь отдернутые занавески. — Извини, Тигнари, но я должен был тебя разбудить. Вставай. — Да встаю, встаю. Рейнджер спихнул раскинувшиеся конечности еще дрыхнущего архитектора и спустил ноги с кровати, кое-как приводя себя в положение сидя. Он сощурился, разглядывая окружение. Голова, казалось, резко потяжелела раза в два и едва держалась на такой хрупкой для нее шее, не говоря уже о том, чтобы как-то искать в ней цепочку вчерашних событий. Соседняя кровать могла похвастаться аккуратно, даже дотошно заправленным одеялом без единой складочки, и опрятно разложенной сверху одеждой: их с Кавехом одеждой, которую вчера они втроем с Хайтамом определенно точно разбросали по всей комнате. Поднос с чисто вымытыми и составленными в идеальный треугольник бокалами перекочевал с пола на край стола, хотя вот на самом столе черновики все так же валялись одной большой смешанной кучей. Судя по всему, при всей любви к порядку, трогать учебные материалы своего тонко чувствующего и крайне творческого соседа Хайтам не рисковал. Сам юный лингвист, явно вставший очень рано, раз успел навести такую чистоту, стоял тут же, у стола. Уже одетый, с какими-то ложками в руках, он замер около своих заспавшихся партнеров, с легким беспокойством смотря на медленно промаргивающегося ушастого. — Что такое, Хайтам? — зевнул он. — Доброе утро. — Доброе утро, Тигнари. Эм-м… Извини, если я ошибся, но разве по расписанию ты не читаешь сегодня лекцию старшему курсу Амурты? — Лекцию? Старшему? Какую ле… Ох, силы небесные, читаю! Память вернулась как ударом подушки по затылку. Тигнари глянул в окно, по утреннему солнцу и без часов мгновенно определяя, что непозволительно опаздывает. — Какой позор. Спасибо, что растолкал! Он подскочил как ошпаренный, торопливо оделся, рассыпаясь в благодарностях за удобно собранные в одно место вещи. Поднявшись на носочки, на прощание клюнул пахнущего свежеприготовленным, но увы не светившим ему завтраком Хайтама в щеку, — и забросил на плечо лямку сумки, решительно толкая дверь. Только чтобы так же резко закрыть ее обратно, вжимаясь спиной в зелено-голубые витражи отделки. Точно, как он мог забыть. Хайтам и Кавех все еще делили комнату в общежитии Академии. В студенческом общежитии. По коридору которого в позднее учебное утро торопились такие же опаздывающие молодые люди. И которым совершенно нежелательно было видеть, как помятый старший научный сотрудник даршана Амурта выбегает из соседней с ними двери! — Будешь кофе, Тигнари? — предложил Хайтам, чуть отодвигая его влево, чтобы выглянуть в коридор самому. — У меня готовый на плите. Не волнуйся, минут через семь будет чисто. Это последние бегут, почти все уже ушли. За семь минут вполне успеешь выпить чашку. Обучающиеся все равно имеют право уходить с занятия только после порога в пятнадцать. Рейнджеру не оставалось ничего другого, кроме как согласиться. Разумеется, под совершенно бесстыжий смех разбуженного дверными хлопками Кавеха: золотоволосый джахаш, Селестия его раздери, тоже успел сообразить, в чем дело.