***
Кхнему нашел Ахмара на вершине дворца, на огромной открытой платформе, которая в последнее время стала одним из самых частых мест отдыха великого лорда. Владыка пустынь стоял у самого края, опираясь бедром о выступающий угол, перебирал в пальцах бусины на длинном шнурке и наблюдал за размеренно щелкающей и гудящей механической конструкцией. Та, разместившись в самом центре площадки, методично трудилась под безмолвным присмотром четырех украшавших периметр каменных изваяний шакалов. Архитектор обогнул площадку по краю, чтобы не мешать конструкции. Следом за ним, заинтересованно свистя маленькой птичкой, летел еще один механизм, поменьше, и с практически осознанным упрямством постоянно пытался ткнуться ему в спину. Кхнему ловко уворачивался, дразня слишком любопытную машинку, и та каждый раз вспыхивала голубыми рунами, начертанными вдоль ее граней. — Тише, Бенбен, — подойдя ближе к лорду, Кхнему усмиряюще похлопал по блестящему корпусу. — Подожди немного. Все хорошо, хаяти? Он тронул короля за руку, успев заметить, как тот едва уловимо вздрогнул, прежде чем повернуться как следует и ласково запутать пальцы в золотых локонах фамильяра. Они поцеловались; на секунду перед глазами Кхнему охряный горизонт застелился серебром, когда Ахмар притянул его вплотную, утыкая его лицо себе в задрапированное шелком плечо. — Когда ты со мной, мой драгоценный, мне не может быть плохо, — Ахмар улыбнулся, поглаживая тонкую прядку у чужого виска. — Ты говорил с Тамимом? Он справляется? — Последние вести из Тулайтуллы сообщают, что волнения в Сапфировом городе и окрестностях уже улеглись. Значит, он скоро вернется. — Это радует. Надеюсь, он постарался быть дипломатичным, — печальный вздох заставил чужое сердце потяжелеть. — Восстания джиннов и фей вспыхивают не просто так. Мы дали подданным Пушпаватики приют, но мы не можем вернуть им саму Пушпаватику. По крайней мере… пока что. Лорд пустынь проводил долгим взглядом вылетевшие из рабочей конструкции дополнительные манипуляторы, которые помогали ей высекать из песчаника будущие строительные плиты. — Я смотрю, твое сотрудничество с гостями из Каэнри’ах складывается продуктивно. — Технический прогресс магов Каэнри’ах поражает, — Кхнему, помедлив, кивнул. — Как и та охота, с которой они делятся своими знаниями и чертежами. — У тебя есть причины сомневаться в намерениях Затмения? — Да нет, просто… Моя мать мне с самого рождения говорила, что когда на дорогу падают золотые монеты, за каждую придется заплатить раскаленным железом. — Железом? — Ну, это было наше выражение. Невольничье то есть. В Гюрабаде было много праздников, и на каждый богачи кидали в толпу деньги и драгоценности, якобы для нас всех. Но на самом деле слуги-джинны тщательно следили за каждой монеткой, и тех рабов, кто решился поднять хоть одну, потом обвиняли в неблагодарной жадности, — Кхнему отвел глаза. — И наказывали. — Другими словами, в таберне не бывает бесплатного обеда? — понимающе пробормотал Ахмар. — Твоя мать была умной женщиной, Кхнему. Но тебе не стоит волноваться. У моего договора с Каэнри’ах есть цена, и я ее уже заплатил. — Что они попросили? — Единственную валюту, что всегда была ценнее золота. Знания. Обретенная мудрость венчает любую голову краше всякой царской диадемы, не так ли? Людям Каэнри’ах известно многое, что сокрыто от Архонтов, или что Архонты не считают ценным. Но в этом мире также есть вещи, путь к которым лежит за пределами человеческих возможностей. Ахмар протянул руку за спину архитектора, ловя притихшего Бенбена в раскрытую ладонь. Выгравированные руны засияли под властным прикосновением лорда. — Священные слова, которые даруют жизнь, — выдохнул Кхнему, не отрывая глаз от мерцающих символов. — Каэнри’ах хотят исследовать Ирминсуль? И ты им это позволил? — Ты звучишь удивленно. Но разве то, что задумали мы, не таит в себе еще большую дерзость и святотатство? — Ахмар усмехнулся и крепче стиснул его плечо. — Аару Мунафад, наше сокровище, обретет гораздо более грандиозное воплощение. То, что было всего лишь вратами, станет коридором, ведущим в бесконечный райский сад. Новый идеал Аару принесет мир, свободу, справедливость и безопасность всем моим народам. Кхнему тоже коснулся маленького механизма, соединяя их с Ахмаром ладони на теплом металле. Бенбен тихонько радостно затрещал, выпрашивая внимания, как ребенок. Он и есть ребенок, — вспомнил архитектор слова лорда, когда впервые обратил внимание на странное поведение только что собранного первого экспериментального образца. — Новорожденное сознание, ограниченное от развития только собственной искусственностью. Поразительно! Для других конструкций надо будет сделать руны более прямолинейными, но этот малыш… Этот пусть остается. — Я смогу начать постройку первичной формы через две луны. Надеюсь, когда она будет готова, родители смогут меня простить. — Твои родители гордятся тобой, великий архитектор Аару. Я в этом не сомневаюсь. Теплые губы прижались к открытому лбу, без слов что-то в нем успокаивая и в чем-то его убеждая. Кхнему этого было более чем достаточно. Он и без того безоговорочно доверял любимому божеству. Что бы сказала мама, гордая рабыня, когда-то отказавшаяся петь прославления якобы безучастному лорду Палящего Солнца, если бы узнала, что ее родной сын теперь каждый восход просыпался в его постели? Смог бы он объяснить ей, что настоящий аль-Ахмар совсем не такой, каким она его представляла? Впрочем, он принял бы любые ее слова, только чтобы услышать ее снова. Больше всего на свете он жалел, что тогда опоздал с прощанием. Архитектор расслабился, закрыл глаза, убаюкиваемый мерным жужжанием большой первозданной конструкции и маленького непоседы Бенбена, и позволил себе упасть в надежные объятия, отдаваясь ласкам целиком.***
«Правильно ли я делаю, что подозреваю его?» Аль-Хайтам тяжело вздохнул, вертя в пальцах письменное перо соседа. Он мог поклясться, что схватил его случайно, и это было немудрено, учитывая тот бардак, который приветствовал студента в их комнате каждое утро: Кавех имел привычку засиживаться допоздна и ложился уже заполночь, а потому некому было заставлять его прибирать раскиданные по всем углам вещи. Другой вопрос, что поспешно собирать сумку с утра вместо того, чтобы обстоятельно сложить все вечером, совсем не было в привычке самого Хайтама. Но последние несколько дней его мысли занимало сделанное ранее неприятное открытие, и это несколько выбило его из проторенной колеи. Перо Кавеха было немного более узким и легким, чем те, которыми пользовался Хайтам. Выкрашенное золотом и коротко остриженное по всей длине, оно блестело на дневном солнце, проникающем в незашторенное окно аудитории, и казалось опасно-острым на прикосновение. Но мягко проведя вдоль кромки, палец не встретил никакого сопротивления, лишь слегка распушив его. Опрятно-новая верхушка контрастировала с основательно стертым стержнем, покрытым засохшими чернилами и даже слегка сколотым на кончике. В этом был весь Кавех. С его безупречным макияжем и идеально уложенными локонами, на которые он непременно тратил несколько часов перед зеркалом, но при этом с вечно испачканными руками, то серыми от смазанного графита и угля, то в темных пятнах чернил, в зависимости от того, практика или теория была у Кшахревара сегодня. Кавех казался колким на язык и часто безжалостно врезался в комфортную хайтамовскую тишину с новой провокацией на спор, но, разбиваясь волной прибоя о его каменную выдержку, смягчался, прятал когти и становился лукаво-ласковым, как домашний леопард. Кавех… Кавех ему нравился. По крайней мере, тот Кавех, за которого он себя выдавал? Ох, Хайтам действительно сомневался, стоило ли продолжать затеянное расследование. Какая-то часть его заранее переживала о руинах той нежной связи, что соединяла их втроем с Кавехом и Тигнари. — Архонты, хоть кто-нибудь в этой группе меня слушает?! Если нет, то я сейчас вас покусаю… Хотя вы все невкусные. Окрик мадам Фарузан пронесся между притихшими студентами как преддверие назревающего урагана. Хайтам нашел глазами мятную макушку девушки, которая, не получив удовлетворительных ответов от его однокурсников, начинала терять терпение. Фарузан посмотрела на него в ответ, и каблучки профессора тут же простучали между рядами, направляясь, разумеется, прямо к сероволосому отличнику. — Хайтамчик, ты моя последняя надежда! — браслеты со звоном стукнулись об угол столешницы. — Повтори, пожалуйста, для всех здесь присутствующих, что я только что сказала. — Сейчас. Он подвинул руку, заглядывая в конспект, чтобы убедиться, что он действительно пропустил последние пару минут ее лекции. Впрочем, ему повезло, что тема пересекалась с его дипломом, и он со значительной долей уверенности мог предположить, что именно Фарузан от него хотела услышать. — Кхм… Аналитическое выражение грамматического значения? — рискнул он, и, получив кивок, едва сдержал выдох облегчения. — Это явление, когда грамматическое значение слова выражено за его пределами. — Приведи пример? — Его можно наблюдать в некоторых языках пустыни, в частности, в руническом письме Дешрета. Так, среди рун известного обелиска близ храма Хемену принято считать, что вторая группа символов, представляющаяся в буквенном выражении как и-м-р-ф-н-к, объединяет два слова: «мужчина» и «лиса». То есть, главная информация заключается в трех последних рунах, означающих «песчаная лиса» или «фенек», но так как предположительным субъектом выступает существо мужского пола, то информация уточняется посредством первых трех символов, добавляющих этот признак. Фарузан закивала активнее и гордо приосанилась. Хотя ее персональные интересы тяготели больше в сторону расшифровки языка механизмов и пазлов, чем в разбор обыкновенных исторических записей, от которых не открывались потайные двери и не зажигались элементальные монументы, она умела ценить исследовательский энтузиазм учеников. Именно поэтому она так охотно бралась руководить даже не совсем близкими ей темами дипломов, понимая, что иногда орлам подрастающего поколения для успеха требуется лишь не мешать их свободному полету. — По итогу, мы получаем инскрипт «фенек-мужчина» из второй группы, что с добавлением остального расшифрованного массива, среди которого есть слова «высокое положение», «солнце» и «почести», дает вывод о принадлежности обелиска к эпохе Золотого Шамсина, он же Принц Фенек, и подтверждает, что в письменности Дешрета категория рода добавляется аналитически, а не грамматически. — Благодарю. И на этой прекрасной ноте мы и закончим пару, полагаю. Застучали и загремели отодвигаемые стулья и сбрасываемые в сумки книги. Однокурсники Хайтама один за другим направились к двери, больше радуясь концу учебного дня, чем тому факту, что он только что спас их головы от профессорского подзатыльника в виде внезапного теста. — Птенчик, — Фарузан задержалась на месте. — Ты какой-то задумчивый. Хочешь что-то спросить? Хайтам нерешительно сжал перо, подыскивая слова, но не находя нужных. Фарузан так радовалась за него и их совместные успехи. Кроме того, она была очень высокого мнения о Кавехе, как о студенте. Делиться с ней своими подозрениями, пока еще оставался шанс в них ошибиться, было бы нерационально. — Нет, мадам. Дорога на соседний этаж Кшахревара показалась даже слишком короткой. Они с Кавехом договаривались встретиться чуть позже, его сосед хотел после пары поговорить с мадам Наджией насчет выпускной работы, но аль-Хайтам решил, что лучше подождет его прямо там у дверей, чем будет ходить туда-обратно по Академии, нагнетая только сильнее. Так и не отправленное Тигнари письмо болталось в сумке, вложенное во все ту же «Теорию перевода». Он так и не смог его закончить, не понимая, как объяснить Тигнари тот факт, что хотя сам настаивает на раскрытии правды, глубоко внутри он одновременно отчаянно не хочет развивать эту несчастную мысль о подлоге. «Поговорю с ним лично», — подумал он, неспешно поднимаясь по внутренней маленькой лесенке. — «После сегодняшнего вечера обязательно». В коридоре было ожидаемо пусто, но нужная дверь осталась приоткрытой, и из-за нее определенно слышалась беседа. Чтобы не мешать Кавеху с его наставницей, он сделал пару шагов как можно тише и аккуратнее, нацелившись на скамью у окна в противоположной стороне. Но до скамьи так и не дошел. Так как голос, который по мере его приближения стал гораздо громче, к его неожиданному открытию, принадлежал точно не мудрецу Наджии. Кавех был внутри, Хайтам слышал характерное шарканье его любимых белых заостренных туфель по стыкам напольных плит, свидетельствовавшее о его нервном состоянии. Его собеседника он тоже узнал бы везде, — обманчиво-бархатный баритон генерала махаматры всегда выделялся среди других матр и преподавателей. Это объясняло подмеченную нервозность. Вопрос был лишь в том, почему вместо Наджии Кавех сейчас разговаривал с Сайно. — Но а если я отчислюсь из Академии… — пробормотал невидимый ему Кавех почти жалобно. Аль-Хайтам застыл, напрягшись до побелевших костяшек безотчетливо стиснутых кулаков. Оставить Академию? Прямо сейчас? Меньше, чем за полгода до выпуска? Неужели он не единственный, кто начал что-то подозревать, и дело его соседа уже успело дойти до матр? — Это не вариант, — оборвал Сайно. — По крайней мере, если ты не хочешь после отчисления собрать чемодан и купить билет в один конец до Мондштата. — Но Мондштат — унылая деревня! Почему не хотя бы до Ли Юэ? — Потому что в Ли Юэ подданные лорда Моракса знают, как работать мозгами. То, чему ты, как видно, так и не научился. Твоя легенда лопнула как Гидро пузырь, Кавех, и в этом только твоя вина. Кавех готов так запросто все бросить и уехать? Кулаки сжались еще сильнее, ногти больно врезались в кожу ладоней. Но это значит… Это значит, что он прав? Кавех действительно только играл роль студента, когда на самом деле он — совсем другой человек? — Ты сказал, что готов помогать нам, — тем временем глухо прорычал внезапный третий собеседник, в котором Хайтам с трудом разобрал обычно вежливо-мягко скругляющего гласные Тигнари. — Но пока что все, что ты делаешь, это пересыпаешь из пустого из порожнее! Что здесь делает Тигнари? Хайтам отступил на шаг назад, совсем запутавшись в происходящем, и тревожно повертел головой, опасаясь, что сейчас по лестнице поднимется кто-то еще, и его поймают за подслушиванием. Не то, чтобы он в принципе был привычен или вообще хотел подслушивать, он правда собирался перестать, — но обнаружившееся участие мастера Тигнари в этом и без того странном разговоре было слишком невероятным, чтобы делать вид, что ничего не происходило. Свободная рука инстинктивно зацепила через сумку корешок книги с письмом. Он рассчитывал, что Тигнари разубедит его или, по крайней мере, поможет как-то справиться с проблемой: поговорить с Кавехом так, чтобы тот оставил притворство и вернул к себе доверие, или, в крайнем случае, разделить обиду и боль предательства. Но он никак не подозревал, что Тигнари все и так знает и, кажется, тоже замешан в этом деле. Как и махаматра, нетипично терпеливый и добродушный, чтобы намереваться помочь, а не уже сто раз как увести под надзор с правом хранить молчание. И он с ними заодно? Похоже на то. Но что за тайну, во имя Дендро Архонта, скрывает Кавех, что и генерал махаматра, и старший научный сотрудник Амурты так отчаянно пытаются ее сохранить? — Простите великодушно, ваше высочество, что я не могу так сразу придумать оптимальный план по спасению ваших задниц из очередного дерьма, — в ответе Сайно хрустело столько колкого льда, что об него можно было натурально порезаться. — Точнее, я могу предложить вам одно безотказное решение, но вы и так уже его слышали. Оставьте Хайтама в покое. Он не лорд аль-Ахмар, и даже если бы и был им, сомневаюсь, что аль-Ахмар похвалил бы вас за все то, что вы натворили, прикрываясь его именем. — Не смей говорить за Ахмара! — Что, боитесь признаться в своих ошибках? — Уж точно я не буду оправдываться перед тобой, Касала! Аль-Ахмар? Касала? Хайтам не был уверен, что слышал эти имена раньше. По звучанию они больше всего походили на какой-то диалект пустыни. Чем дольше он слушал, тем меньше понимал. А еще это обращение Сайно к Тигнари, «Ваше Высочество»… Тигнари тоже не просто преподаватель Академии? Или это часть какого-то секретного шифра? — Тигнари, хватит! Сайно, и ты тоже! В кабинете что-то громыхнуло, — или Тигнари выпустил пар на мебели, или Кавех опрокинул стул, потому что, судя по последовавшему фырканью и возне, Кавех сгреб Тигнари в охапку, удерживая на месте. — Да что на вас обоих нашло?! — взмолился студент. — Мы же все переживаем за него! Тигнари, приди в себя, хватит искать ссоры на пустом месте! Сайно, а ты извини его, ты же знаешь, что ему тяжело! Он не хотел тебя обидеть. — На пустом месте? А кто не сказал нам ни слова о том, что Ахмар собрался принести себя в жертву? Он знал, он все знал заранее и не только не попытался переубедить его, но и ни словом об этом не обмолвился! Это по его вине все, что мы нашли — перья на мертвом песке! Мы даже не смогли проститься! Касала, ты жалкий предатель! — Ваше Высочество, прекратите истерику! — грозно пророкотал Сайно. — Вы можете как угодно оскорблять меня, но этим вы делу не поможете. Более того, вы настолько эгоистичны, что не способны элементарно уважать волю лорда аль-Ахмара даже после всего, что он сделал для вас и для Тейвата! — Сайно! — Угх… Ладно. Послышался шорох развязываемого вещевого мешка, потом заглушенный плеск. Что-то впихнули кому-то в руки. От напряжения пальцы на сумке начали ощутимо подрагивать, но Хайтам все еще стоял недвижимо, вслушиваясь в каждое слово. Значит, кем бы не был этот аль-Ахмар, он был их общим знакомым, и Тигнари не простил Сайно его молчание, хотя, судя по всему, жертва «лорда» имела оправданные причины. Общая картина понятнее не стала, но на межличностном уровне было ясно, почему сейчас между ними сыпались искры. — Вот, выпейте, охладитесь, — плескалась, видимо, вода в походном бурдюке махаматры. — Простите меня за грубость. И я вас извиняю, хорошо? Однако в дальнейшем, пока мы обсуждаем дело, я хочу слышать от вас трезвый разговор, а не ковыряние старых ран. Можете сделать мне хотя бы одно это одолжение? — Могу, — нехотя буркнул профессор Амурты между шумными глотками. — И да, исключаться Кавеху бессмысленно, в этом я согласен. — Почему? — спросил Кавех. — Я могу придумать другую легенду, я уверен… — Потому что Хайтам не настолько идиот, чтобы не узнать тебя в лицо, как бы ты не стригся и не одевался, — вставил Сайно. — Вы ведь успели вступить с ним в любовную связь. Он привязался к тебе, и твои фокусы на нем больше не сработают. — Но а что тогда? Сайно, может, ты проведешь показательное расследование, но скажешь, что моя вина лишь в поддельных курсовых? С этим я смогу справиться. Выплачу все до последней моры, напишу новые, даже останусь на второй год! — Почему бы и нет, — с надеждой поддержал Тигнари. — Можно попробовать. Хайтам должен поверить! — Так-то неплохой вариант, — признал генерал. — Но где гарантии, что кто-то из вас не проболтается снова? Или не сделает какую-то еще глупость? — На что ты намекаешь? — На то, что вы уже не первый раз оступаетесь, при этом все еще ни на шаг не приблизившись к цели. Я правда хочу, чтобы вы подумали о том, сколько еще Хайтам выдержит. Потому что я уверен, что рано или поздно кто-то из вас опять не сможет вовремя включить мозги и того гляди проговорится ему о том, что он — реинкарнация Алого Короля! «Он — реинкарнация Алого Короля» Голос Сайно эхом отразился в наушниках аль-Хайтама. «Он — реинкарнация Алого Короля» Он ведь услышал именно это? Он… он кто?! Это звучало настолько бредово, что он даже не осознал, что последнее восклицание бесконтрольно прорвалось наружу, неотвратимо ломая тишину коридора. Из аудитории послышались неразборчивые ругательства, почти бегом бросившиеся к двери шаги, и через секунду дверь резко распахнулась, являя взлохмаченного, со съехавшим чуть набок шакальим шлемом Сайно. Полные неверия в абсурдность ситуации золотые глаза вперились в не менее ошарашенное лицо Хайтама. Генерал махаматра глубоко вздохнул и со стоном схватился за свои волосы. — Да шайтан вас раздери!***
— Касала. Мне нужно с тобой поговорить. — Непременно, мой лорд. Без малейшего колебания прервав медитацию, верховный жрец поднялся с колен, оставляя все ритуальные принадлежности подчиненным. Он отряхнул ладони в поданный другим жрецом отрез белой ткани, пока еще чьи-то руки ненавязчиво оправили ему плетеные ленты шакальей головы и подали посох. Приказав продолжать без него, Касала торопливо вышел из зала вслед за позвавшим его повелителем. Алый Король явно был чем-то обеспокоен. Касала мог об этом сказать и не принимая во внимание самый факт того, что тот редко когда решался прерывать его храмовые обязанности. Даже будучи божеством, Его Величество никогда не спешил злоупотреблять своим возвышенным статусом, — в конце концов, по его собственным словам, богу, имеющему в своем распоряжении столько времени, сколько не выразят и тысячи людских жизней, трудно было придумать, куда он мог так торопиться. Но на этот раз, судя по всему, случай был действительно необычный. И необычный не в хорошем смысле, так как в его всегда твердой походке чувствовалась странная слабость, а за глазами пролегла зловещая темная тень. Они прошли в засаженный цветами и деревьями внутренний двор храма, опустевший моментально, как только в дверях показались шлем верховного жреца и королевская птичья маска. Аль-Ахмар выбрал скамью в тени пальмовых листьев, тяжело присаживаясь и складывая пальцы в замок. — Я совершил то, что не должен был. — О чем вы, милорд? — Смотри. Владыка песков одним широким жестом раскрепил наруч и задрал рукав туники до локтя, протягивая ему руку. Касала сделал шаг вперед, однако не дерзновея дотрагиваться. От запястья вверх по предплечью короля отдельные участки потемнели и покрылись коркой, напоминающей крупные рептильи чешуйки. Оставшаяся вокруг чешуек здоровая кожа будто бы высохла и потеряла в цвете, больше походя на тростниковую бумагу, чем на живую плоть. Ахмар не подавал вида, приносила ли ему эта чешуя какую-то боль или нет, но очевидно, что подобному не полагалось уродовать божественное тело. Из глазниц шлема заструился фиолетовый дым: запертый в нем ифрит оживился, почуяв негативную энергию. Жрец отпустил кусочек сознания в жадную дьявольскую пасть, и тот с довольным рыком принял жертву, открывая часть своего взамен. Чешуя несла в себе знакомый отпечаток. — Это… — Мое наказание. За золото полагается платить железом. — На вас след Бездны. — Твой ифрит не ошибается. Не буду скрывать, я надеялся, что все обойдется… Но демонические небеса под корнями Ирминсуля охраняют свои знания хорошо. В этом, как видишь, я имел неудовольствие убедиться лично. Касала еще раз вдохнул клубы проклятого дыма, вновь объединяя свой разум с демоном. Беззвездное царство на корнях священного древа; непроглядная тьма; бесконечное падение сквозь колодец, еще глубже, сквозь все то безумное, обрывочное, что копилось здесь задолго до создания мира, человеческого и даже божественного; рискованный спуск на самое дно, туда, куда не заглядывает и сама Селестия… — Вы не знаете, как это излечить. — Нет. И боюсь, лечение в моем случае — не вариант. Даже если я найду способ остановить болезнь, я жив только до тех пор, пока о моем преступлении не знают наверху. Я лишь надеюсь, что они останутся безучастными достаточно долго, чтобы Кхнему и Каэнри’ах смогли использовать эти знания в создании Аару. — Если вы так говорите, — Касала разогнал более ненужную дымку ладонью и надвинул шапку плотнее. — Считаешь, я сделал глупость? Жрец осторожно кивнул. — Вы больше не бессмертны. — У меня еще есть время. К тому же, если проект Аару будет успешен, это даст мне и другие варианты. А даже если скверна и окажется быстрее… Я не страшусь смерти. Я прожил хорошую жизнь. — Не все смогут разделить ваше мнение. — О чем ты? — Вы рассказали об этом, — жрец показал на поврежденную руку. — Кхнему и Тамиму? — … нет, — помрачнел король. Некоторое время он молча разглядывал чешую, потом с каким-то новым противоречивым чувством дернул рукав вниз и щелкнул пластинками наруча, возвращая украшение на место. — Я расскажу, не смотри на меня так. Мне просто нужно найти слова. — Я никак не смотрю, мой лорд, мой шлем закрывает мне обзор. Но когда позовете их к себе, только не говорите, что у вас не было выбора. — Потому что выбор есть всегда, — закончил за него Ахмар. — Используешь мою философию против меня, Касала? Но ты прав, у меня был выбор, и в нем я сделал то, что сделал. Вопрос лишь в том, что лежит на другой чаше весов. — Для вас? — Для меня они равноценны. Но вот для Тамима и Кхнему… Алый Король с отчаянием смял свободный кусок рукава в кулаке. — Я не знаю, Касала. Я думал о всеобщем благе, и что мы сможем достичь. Пушпаватика и ее народ, Семь Башен, родители Кхнему… Однако в глазах несчастного любовника весь мир неизбежно теряет свою значимость, верно? — Я могу передать им все за вас, если хотите. — Нет, нет. Спасибо тебе, но я должен сам, — Ахмар с благодарностью принял подставленный локоть Касалы, поднимаясь. — Я не имею права зваться божеством мудрости, если после стольких веков не могу довериться своим возлюбленным.***
— Это мое перо? — Что? — Хайтам не сразу понял, о чем говорил Кавех, не замечая, что все это время теребил в пальцах то самое многострадальное перо. — А, да. Твое. Я нечаянно сложил его вместе со своими с утра… Извини, оно немного растрепалось. Мне вернуть? — Да нет, оставь себе, — Кавех неловко усмехнулся. — У меня их еще куча. — Неудивительно, что ты ими так разбрасываешься, — смешок Хайтама вышел настолько же скованным. — Бедные сумеречные птицы, — кривая вымученная улыбка Тигнари не позволила определить, шутка ли это была вообще. — В одно перо и птица не родится, — туманно изрек Сайно, не утруждая себя никакими дальнейшими пояснениями. Все четверо практически одновременно тяжело вздохнули. После слишком долгого молчания в дверном проеме, где за спиной обомлевшего махаматры Хайтам смог разглядеть и таких же удивленно-растерянных Кавеха с Тигнари, Сайно первым обрел назад дар речи, предложив прежде любых других разговоров переместиться из Академии в более приватное место. Предложение было принято единогласно (точнее, общим согласным молчанием), и они перебрались из лекционной аудитории Кшахревара в скромный домик на отшибе профессорского квартала, когда-то выданный Сайно за его заслуги на должности, но, в связи с его постоянными перемещениями по всему Сумеру, использовавшийся им довольно редко. Тем не менее, не смотря на тонкий слой пыли, в доме было светло и опрятно, а самое главное — больше не было шанса поймать за дверью какого-то еще неожиданного гостя. Два студента, научный сотрудник и генерал расселись вокруг стола, и теперь неуверенно хмыкали, цокали и косились друг на друга, будто молча спрашивая, кто первым отважится поднять тему. — Кхм. Так… Это точно не затянувшийся розыгрыш? — подал голос Хайтам. — Я имею ввиду, без контекста это звучит довольно бессмысленно. Я — реинкарнация божества? С чего вы это взяли? — Честно говоря, мы не можем быть уверенными на все сто процентов, — начал Сайно. — Но совпадений слишком много! — торопливо перебил архитектор. Кажется, он испытал значительное облегчение после того, как услышал, что Хайтам готов к диалогу, и теперь с трудом собирал беспорядочно рвущиеся наружу слова в членораздельные предложения. Хайтам покосился на Тигнари, но тот, в отличие от блондина, все так же неопределенно дергал замятый уголок салфетки на своем краю стола, а его уши все еще понуро склонялись к макушке. — Твои глаза выглядят точь-в-точь, да и твоя внешность, манеры… Реакции твоего тела, кстати, тоже! Ну, в том самом смысле, если ты понимаешь. — Ты хочешь сказать в сексуальном? — в голову вдруг пришла мысль, что Кавех действительно в их первую ночь втроем трогал его гораздо больше и активнее, чем при среднестатистическом половом акте. — Да, но ты не подумай, мы не спали с тобой только чтобы это проверить! То есть, мы проверяли, да, но в первую очередь это был просто секс! Я хочу сказать, мы хотели, чтобы ты получил удовольствие, а раз твое тело отзывается так же, то и мы решили, что… — Нет-нет, подожди, Кавех, так выходит только еще глупее. Глаза, манеры, сексуальное поведение… Но ведь ничего из этого не достоверно! Сохранившиеся сведения об Алом Короле настолько отрывочны, что даже его реальная внешность — предмет научных споров практически с основания Академии! И вы никак не можете оправданно проводить подобные сравнения, разве что- Хайтам осекся. Выдуманные личности обычных сумерцев, странные пустынные имена, высокородные титулы, обсуждение Алого Короля не как исторической фигуры, а как знакомого, — рациональный вывод, при всей своей невероятности, напрашивался только один. — Разве что вы лично знали Дешрета. Кавех и Сайно кивнули. — Ахмар. Его зовут Ахмар, — поправил Тигнари. — Аль-Ахмар? Он уже слышал это имя в их разговоре. Это лучше объясняло кое-что из подслушанного. Кроме того, Кавех и Тигнари опускали уважительную приставку, что должно было значить как минимум равные или дружеские отношения. Сайно ее использовал, но это было логично, учитывая, что и к Тигнари он обращался на «вы» и «высочество». — «Дешрет» придумали ученые из Академии, — пояснил рейнджер. — В нем есть смысл, не спорю, но это просто… Это не его имя. — Я понимаю. То есть, аль-Ахмар… И вы… Да сколько вам лет?! И кто вы вообще такие? — Точно не двадцать шесть! — рассмеялся Кавех. — Но рассуждаешь ты верно. Мы действительно были близки, потому и сразу положили на тебя глаз. Я провел с Ахмаром достаточно времени, чтобы поручиться, что если бы ты отрастил длинные волосы и оделся по-королевски, то даже я сам бы не отличил. Ты его практически полная копия, поверь. Кроме, может быть, отвратительного характера типичного заучки. — Но я не помню, чтобы в исторических источниках упоминался кто-то, похожий на вас, — недоверчиво произнес Хайтам, ради такого позволивший себе пропустить его последнюю фразу мимо ушей. — Если вы были близки, то должны были бы сохраниться хоть какие-то упоминания? — Мы не упоминались в источниках! — Кавех всплеснул руками и демонстративно закатил глаза. — Только подумайте, бриллиант Хараватата, самый известный на всю Академию книжный червь, а простейшей логической цепочки так и не смог построить! Скажи, дорогой мой, разве ты сам недавно не битый час нудел мне о том, что история некоего ушастого принца в твоем дипломе складывается даже слишком гладко? Так вот он здесь перед тобой! — Кавех! — вскинулся было Тигнари, но архитектор потряс головой. — Ничего, пусть знает. Раз уж мы ему сказали, что он — перерождение Ахмара, то будет честно объяснить и кто мы на самом деле такие, и почему нам это так важно. Лесной страж не нашел, что возразить, и махнул рукой, сдаваясь. — Значит… Вы… Ты… Твое высочество…? — Хайтам замялся, запутавшись, как теперь должен обращаться к профессору. — Ты и есть принц-фенек? Тот самый Шамсин Пятидесяти Ураганов? — Просто «ты» достаточно, не переживай. Имя Тигнари — такое же мое, как и все другие. И да, Шамсин — это я. Только перевод не совсем верный. Там бури, а не ураганы, — на губах Тигнари, впервые за весь день, промелькнула несмелая улыбка. — Ураганы — это тропические циклоны. А в пустыне случаются песчаные, то есть «жгучие», или «огненные», бури. Поэтому мой титул правильно читается как «Шамсин Пятидесяти Огненных Бурь». Можешь включить это в свою работу, если хочешь. — Ох. Так значит, когда я задавал тебе вопросы про Шамсина… — Это было забавно, — кончик лисьего уха благосклонно затрепетал. — Но, как я уже говорил, ты был не первым, так что мне привычно делать вид, что историю я знаю лишь понаслышке. — Теперь даже как-то неловко, — зарделся Хайтам, вспоминая, какие именно тексты он предлагал ему на разбор. Тот самый про цветы-засосы, использованный им как предлог для поцелуя, а кроме него — еще целую подборку подобных отрывков, которые он обычно листал в свободное время в выходные… Тогда Тигнари, если был с ними, притискивался щекой к его плечу, рассеянно скользил взглядом по столбикам рун и строчкам перевода и иногда давал дельные замечания, полушепотом, чтобы не потревожить дневной сон устроившегося на их коленях Кавеха. — А я был королевским архитектором! — не выдержав, выпалил последний. — Но ты ведь и сам сообразил, да, Хайтам? Я просто устал ждать полагающегося мне вопроса. И если ты сейчас скажешь, что не знаешь прославленного архитектора Аару, из-под невероятно талантливых рук которого вышла большая часть известных академикам храмовых комплексов, обелисков и памятников в Море Красных Песков, то я клянусь, я обрушу на тебя весь свой божественный гнев! — Архитектор Аару? — задумчиво моргнул Хайтам, внутренне наслаждаясь тем, как Кавех весь подобрался в страхе, что он действительно не встречал нигде упоминаний второго известного приближенного Алого Короля. — Ах да, архитектор Аару! Тот самый, который возвел усыпальницу вместо оранжереи, чтобы позлить принца Шамсина, а в итоге по слову короля был вынужден применить весь свой талант, чтобы перестроить ее заново, не повредив ни одной травинки внутри? — Это была неудачная шутка! — моментально вспыхнул его старший. — Да! И я перестроил! И ни одной травинки там и правда не шелохнулось! И все потому, что у нашего Шамсина отсутствует чувство юмора! К ифритам, Хайтам, обязательно было вспоминать именно эту историю?! Аль-Хайтам невозмутимо пожал плечами, быстро смаргивая накатившее вдруг веселье. Какие-то вещи не менялись никогда. — Ты уже слышал мое прошлое имя, так что мне тоже больше нет смысла скрываться, — кашлянул Сайно. — Я буду краток. Когда-то давно Касала был верховным жрецом аль-Ахмара. Великий владыка песков завещал ему присматривать за его фамильярами, и потому я до сих пор здесь. Присматриваю. А так как господа фамильяры все это время верили и ждали, что аль-Ахмар переродится и вернется к ним, то вот и результат. Хотя до сих пор ума не приложу, как вы трое смогли сойтись. — В голове не укладывается, — честно признался лингвист. — С одной стороны, я хочу вам верить, а с другой… простите, но дикость какая-то. Он перевел взгляд с Тигнари на Кавеха, потом на перо в своих руках и обратно. — Как я могу быть аль-Ахмаром, если я впервые узнаю о нем с ваших слов? Я помню только свою жизнь как Хайтама, помню отца, Порт-Ормос и Академию, а об истории пустыни читал только в исследовательских статьях. Как я вообще могу быть божеством, когда у меня и Глаза Бога-то нет? — Мы не знаем, почему у тебя нет воспоминаний Ахмара. Нас это удивило не меньше, — признался Тигнари. — И нам жаль, что мы не сказали тебе правду раньше, — извинился Кавех. — Просто мы боялись, что ты нам не поверишь, или что еще похуже… — Вполне вероятно. Я все еще не уверен, верю ли я, или мне просто любопытно. — Но мы готовы помочь тебе вспомнить! Все, что потребуется! Ты ведь с нами, Хайтам? Ты ведь тоже этого хочешь? Хайтам прикусил губу, мягко накрывая второй рукой ладонь сгребшего его запястье Кавеха, чтобы тот ослабил хватку. — Я… Я должен все обдумать.