***
В Гандхарву Хайтам выбрался только пару недель спустя. За это время он успел помочь Кавеху выправить добрую половину формулировок его диплома (для непритязательного языкового уровня выпускников Кшахревара он и так был написан неплохо, но все же теперь лингвист замечал гораздо больше забывчиво рассыпанных анахронизмов), и обнаружить в истории Академии еще несколько воплощений претенциозного архитектора. Вообще в последние дни детективная охота за другими личностями фамильяра даже превратилась у них в свою рода игру. Хайтам, дожидаясь его с дополнительных консультаций, вытягивал из Акаши очередную подшивку академических архивов, а потом, когда в поле зрения павлиньей походкой вплывал улыбающийся златовласый Кавех собственной персоной, называл ему одно или несколько имен. Дастур Агни, профессор Каулла, загадочный юный дриеш Феб, первым описавший принцип работы первозданных искр в пустынных руинах… Чаще всего он попадал в точку, — впрочем, это было довольно легко, так как персонаж Кавеха неизменно выделялся или дерзкими темами своих работ, или каким-то связанным с ним публичным скандалом, — и тогда архитектор небольно пихался локтем, кляня его слишком умные мозги, а в следующее мгновение нырял за ближайший угол, снимая проклятие мокрым развязным поцелуем. А затем Кавех снова вернулся к диплому, ворча себе под нос что-то уничижительное в адрес слишком придирчивой Наджии, и Хайтам, пожелав удачи, мудро оставил его наедине с творческими муками, решив вместо этого съездить на природу. Признаться, он успел соскучиться по ушастому рейнджеру. Тигнари, ввиду вновь увеличившейся под конец семестра загруженности Лесного Дозора, не мог появляться в Академии так же часто, как раньше, — и поэтому желание его увидеть только росло. В тенистой лесной деревне царило ожидаемое оживление. Аль-Хайтам сделал небольшой крюк по окраине, чтобы не встречаться с наставлявшим группу стажеров Амиром. Помощник шефа, хоть и извинил ему ту маленькую выходку с правами на уникальность индивидуального исследования, но с тех пор встречал его крайне недовольно, словно подозревал очередную обманку. Поэтому Хайтам отошел от Амира с компанией подальше и, пригнувшись, незаметно проскользнул в хижину главы дозорных. — Господин аль-Хайтам! Заслышав открывшуюся дверь и разглядев в госте хорошо знакомого харавататца, из-за стола поторопилась встать щуплая маленькая Коллеи, после недавно перенесенного обострения болезни все еще плохо державшая равновесие. — Привет, господин аль-Хайтам! Ой-ой… — она покачнулась, неудачно запнувшись за ножку стула, и Хайтам протянул ей руку, чтобы предотвратить падение. — Сп-спасибо… Ты к мастеру, да? А он ушел. Где-то полчаса назад, наверное. Прости! — Ничего. Надолго ушел? — О, нет, он только спустился к заводи! Сполоснуть вещи там, и м-мои тоже… — Коллеи засмущалась, очевидно стесняясь того, что наставнику приходилось за ней так ухаживать. — Он скоро будет, думаю. — Тогда я подожду здесь. Хайтам помог девчонке усесться обратно за стол, обратив внимание на раскрытую книжку, которую она листала. Это было одно из тех пособий, что он отправил Тигнари в качестве альтернативы справочникам по биологии. Кажется, «История Древнего Тейвата». — Получается читать? Нравится? — Очень! — просияла Коллеи. — Нет, то есть, атласы растений и животных я тоже люблю, но там так много сложных слов, и мне постоянно приходится отвлекать мастера, чтобы он объяснил… А в этих мне почти все понятно! Они совсем как легкие романы «Издательского дома Яэ», но мастер Тигнари при этом не ворчит, что я читаю всякую ерунду вместо полезного для развития. А, знаю! Хочешь, я почитаю тебе вслух? — Давай. Он невольно почувствовал прилив гордости. Его тезис о дополнительной обучающей литературе оказался верным, и Коллеи буквально лучилась удовольствием, как маленькое солнце. — Значит, я остановилась на… — девочка смешно нахмурила бровки домиком, водя пальцем по странице. — О, вот, на во-ца-ре-нии семи Архонтов. Только я буду по слогам, ничего? — Ничего, конечно. Ты ведь пока тренируешься, — Хайтам вспомнил, как когда-то в детстве точно так же потешно-серьезно ощупывал каждую черточку в книге, пока отец терпеливо учил его складывать отдельные буквы в полноценные слова. Получается, реинкарнация не сохраняла даже базовых навыков, таких как чтение и письмо. С одной стороны логично, он же прошел весь путь взросления заново, а не пришел в себя в уже полноценно сформированном теле. Но с другой, отсутствие хоть чего-то магического в его жизни как-то разочаровывало. Лингвист хмыкнул, останавливаясь за спиной Коллеи, чтобы следить за текстом и поправлять ошибки. Хотя, как выяснилось, малышка и правда справлялась достойно, медленно, но верно продвигаясь вдоль крупных строчек. Ему почти не пришлось ее перебивать, только пару раз подбодрить и кое-что немножко подсказать. И чем увлеченней она вчитывалась, тем увереннее и тверже звучал ее голос. Семь Архонтов… В Сумеру Сердце Бога по итогу получила Буер, Великая Властительница Руккхадевата, в то время как Алый Король с Богиней Цветов признали за ней ее старшинство и законное право на титул Архонта, и они втроем сохранили дружбу вплоть до смерти последних. В упрощенном учебнике в подробности их совместного правления не вдавались, но в той версии, которой придерживалась Академия, все было именно так, как Хайтам сказал Кавеху: с несчастливой любовью аль-Ахмара и Пушпаватики, постепенно одолевшим короля безумством и, как итог, крахом цивилизации песков, принесенной в жертву ради попытки воскрешения любимой. Очевидно, на деле все было иначе. У аль-Ахмара были возлюбленные в лице фамильяров, настигшее их бедствие тоже вряд ли было следствием его безумства, иначе нарратив у Кавеха, Тигнари и Сайно был бы совсем другой. Конечно, даже если бы он помнил, как все было на самом деле, он все равно не смог бы переубедить целую Академию именитых ученых. Но, по крайней мере, он бы не задавал глупых вопросов фамильярам. Король, знающий о своем королевстве даже меньше, чем детская книжка с картинками. Как нелепо. — Бар-бей… Нет, Бар-ба-тос, лорд сво-боды… — осилив разделы про Буер и Моракса, Коллеи отважно попыталась схлестнуться еще и с Архонтом Анемо, но все же через минуту устало оторвалась от книги и с надеждой подняла голову к Хайтаму. — Молодец! — не замедлил похвалить он. — У тебя здорово получается. — Я рада, — та снова смущенно заморгала, а потом удивленно посмотрела в окно. — Хах, солнце так высоко. Мастер Тигнари должен был уже вернуться. Он сказал, что может задержаться, но- — Я понял, не переживай. Схожу проведаю. Он оставил сумку и плащ под присмотром Коллеи, — все равно путь был недолгим, — и легко пробежался по деревянным мосткам вниз. Там у дозорных была прилажена небольшая лесенка, ведущая к мелкой речке, которая и составляла основу выживания всего лагеря в этом далеком от благоустроенной столицы лесном уголке. Вытоптанная тропинка змеилась вдоль пышного травяного берега против течения, уводя к северу от лагеря. Такие свежие, зеленые пространства обычно оказывались раем для плесенников и спинокроков, но вокруг этой речушки не наблюдалось ни малейшего признака монстров. Все-таки, тропой рейнджеры пользовались довольно часто, а даже тупые плесенники со временем прекращали попытки гнездиться в тех местах, где их каждый раз методично уничтожали во имя общего удобства и безопасности. То тут, то там под кустами встречались деревянные ящики и тазы, кое-где на ветках можно было заметить еще не убранную одежду — явные признаки того, на что именно дозорные тратили здесь свободное от патрулей время. Тигнари пока не было видно, но Коллеи подсказала, что чуть в стороне от общей стирки есть еще одна заводь, которую ушастый наставник облюбовал под личное пользование. Аль-Хайтам уверенно направился именно туда, за выступающий большой камень, где река едва заметно сворачивала вправо. А вот и он, — мелькнула мысль, как только студент обогнул препятствие, оказываясь в уютном полукругом убежище, образованном с трех сторон высоким крутым обрывом. Но громкий оклик так и застрял неозвученным на кончике языка. Мастер Тигнари купался; его совершенно раздетая фигура замерла в середине стылого озерца, почти по пояс в кристально-голубой воде. Он стоял к нему спиной, и Хайтам мог разглядеть солнечные блики в скатывающихся по торчащим лопаткам крупных каплях-бриллиантах. Струи воды срывались со сложенных горстью на головой ладоней, сбегали вдоль позвоночника и ударялись о шерстистый бугорок основания хвоста, разделяясь затем на два стекающих по гладким бедрам ручейка. Когда вода кончалась, Тигнари наклонялся зачерпнуть еще, — и тогда его изящная спина волнительно прогибалась, хвост взмывал вверх, на долю секунды позволяя рассмотреть чуть больше бедра и даже округлость мягкой ягодицы, а потом перед глазами снова сверкал град катящихся алмазов и жидкого хрусталя. Хайтам нерешительно сглотнул, облизывая моментально пересохшие губы. Покажи ему эту картинку как сохранившуюся фреску времен Дешрета, и он бы ни секунды не колебался, чтобы сказать, что да, этот мужчина-фенек не может быть никем иным, кроме как древним благородным принцем, нежным любовником великого владыки пустынь. В груди тут же остро заныло от желания прикоснуться, убедиться, что это не иллюзия, и он действительно был настолько слеп, что не разглядел столь несвойственную простым лесным дозорным божественную красоту и грацию раньше. Борьба между разумом и желанием была недолгой, с полной победой последнего. «Он твой партнер, почему нет», — признал побежденный разум, и студент согласно расстегнул штаны и скинул прочь сапоги. Наушники он бережно завернул в безрукавку, оставляя сверток на удобно оказавшемся рядом пеньке. Тигнари, обладавший тонким звериным слухом, не мог не засечь его манипуляций, как бы бесшумно он не пытался все провернуть. Но при этом, пока Хайтам осторожно переступал босыми ногами по неровному дну, непроизвольно поеживаясь, — в озере было довольно прохладно, — рейнджер никак не показал, что кого-то заметил, и даже не обернулся на плеск шагов, все так же плавно покачивая бедрами и отрешенно взмахивая хвостом. Не вздрогнул он и когда две большие руки накрыли его бока, соскальзывая по ребрам на выступающие тазовые косточки, а сзади к спине горячо и жадно прильнули всем телом. Хайтам вздохнул почти с облегчением. Теплый. Живой. Реальный. Пахнущий цветочной сладостью, немного вяленым мясом, — самый расхожий патрульный перекус, — и еще грибным супом, который тот скорее всего варил себе и Коллеи на обед. Тут же захотелось уткнуться носом в плечо и вдыхать все эти бесхитростные, но уютные запахи, пока взаправду не насытится. О, Хайтам был безнадежно влюблен. — Привет, — шепнул он в чуткое лисье ухо. Тигнари выдохнул громче, сам откинулся назад, сильнее вжимаясь в нежданного гостя; макнувший в воду хвост защекотал в опасной близости от паха. Ладошка рейнджера взлетела вверх по поддерживающему его предплечью, ощупывая голову и шею. Не найдя шнура наушников и на проверку легонько потянув за открытую мочку, Тигнари понимающе кивнул и с улыбкой поцеловал подставившуюся ключицу. Это был сигнал узнавания и одобрения. Проницательный фенек, удостоверившись в отсутствии слухового аппарата, даже не стал стараться повысить голос, чтобы он мог его расслышать: подобных доверительных жестов для их незамысловатой коммуникации было вполне достаточно. Чувствуя новый прилив любви к принцу-профессору-лесному дозорному (впрочем, он был готов обожать его в любой ипостаси), Хайтам вернул поцелуй, припечатав губами лоб. Тигнари довольно зажмурился и накрыл одну из широких ладоней своей, сдвигая ее по животу, пока пальцы не коснулись короткого пушка. Разрешал. Но он не спешил спускаться, вместо этого пробравшись свободной рукой повыше к мягкой груди. Как он помнил из прочитанных исследований о культуре королевства песков, в одежде подданные Алого Короля чаще всего выбирали меньше ткани и больше разнообразных украшений. Чем выше статус, тем украшения замысловатей и богаче, — а уж королевские фамильяры точно не были обделены доступом ко всем возможным драгоценностям. В одном из переведенных текстов о Шамсине присутствовало упоминание «звонкой капели солнечных лучей», разлетавшейся по плечам, и «крупных лиловых слез, оросивших нагое тело, словно все джинны разом зарыдали, не в силах поравняться своими прелестями со столь совершенным созданием». Очередной неизвестный автор не изменял традиционному архаичному стилю громоздких метафор, но суть описанного была понятна. Значит, при дворе его лисье высочество в большом количестве носил нательные цепочки, подобные тем, что археологические экспедиции пару раз находили в уцелевших шкатулках. Объятие стало крепче, пальцы изучающе прочертили дорожки от грудных мышц, ощупывая рельеф: прикидывали, как могли лежать на них декоративные золотые нити, поглаживая вслед за летящей фантазией. Полукругом от плеча к плечу, это обязательно. В несколько рядов, где с каждым витком цепочка бы становилось крупнее и тяжелее. Между ними скорее всего были вплетены еще и вертикальные подвески, чтобы было похоже на падающие лучи солнца, и каждая инкрустирована аметистами либо еще какими-то фиолетовыми камнями, что как раз и вдохновило составителя того текста. Несколько нитей по бокам, чтобы при малейших движениях вся эта россыпь колыхалась и блестела, и чтобы так и не терпелось пересчитать губами каждый узелок-камушек, в процессе постепенно становясь перед принцем на колени, без всякого смущения признавая торжество его хрупкого великолепия. И еще одна цепочка, самая большая и заметная, должна была начинаться под горлом, в массивном ожерелье, и спускаться вдоль всего торса до самого пупка. Капля аметиста в золотой оправе раскачивалась бы перед самым носом, дразняще не давая поцеловать впадинку живота, пока наконец не доводила до того, что под властным взмахом руки все золото разом оплывало, обращалось в настоящий сверкающий дождь, обнажая для короля его долгожданный приз. Хайтам мечтательно зажмурился, отмечая, как податливо проминался Тигнари под его касаниями, и как чужой пульс стучал под кожей прямо в подушечки пальцев, там, где он бережно придерживал его под самым сердцем. Почему-то ему вдруг отчаянно захотелось узнать, умел ли фенек танцевать. Наверняка да. Принц Шамсин все же был покровителем Сапфирового города Тулайтуллы, колыбели изящных искусств. Танцевал ли он в таком невесомом наряде из цепочек и подвесок для него? За сколько шагов мог распалить его дремлющую искру желания в нестерпимую, голодную необходимость? Хвост слегка шлепнул по колену, бровь вопросительно изогнулась. «О чем задумался?» — О том, как ты выглядел, будучи принцем, — поделился Хайтам, прижавшись щекой к мокрым волосам на макушке. — И аль-Ахмар тебе врал, если не хотел тебя каждую минуту, когда ты был рядом. Фенек задрал голову выше, заглядывая ему в глаза с насмешливой хитринкой, прямо как у маленького бесенка. «С чего ты решил, что я об этом не знал?» Он беззвучно расхохотался, притираясь задом плотнее, чтобы они оба ощутили, как крепко у Хайтама на самом деле стоял. Лисья ладошка вновь нашла его собственную, теперь уже настойчивее толкая ее вниз под воду, к своему не менее твердому возбуждению. И на этот раз Хайтам беспрекословно повиновался, позволяя тому сладко простонать рот в рот. В деревню они вернулись, когда голубое небо над головой уже раскрасилось первыми легкими мазками розового заката, мешаясь у горизонта в особый, сиреневый оттенок, светлый и густой как заварной крем из роз. (Кавеху, с его артистичным вкусом, точно бы понравился такой редкий цвет, и он бы непременно отразил его в каком-нибудь из своих набросков, — совместно решили они, как только Тигнари помог защелкнуть слуховой аппарат обратно) Коллеи встретила их в хижине. В их отсутствие она одолела остальных архонтов Семерки и даже что-то нарисовала на чистом листке: пусть кривенькая, но явно старательно заштрихованная поделка по возвращении учителя была быстро сложена и спрятана в карман сарафана. Из того, что успел увидеть Хайтам, на рисунке был изображен крылатый Анемо Архонт, осыпающий одуванчиками девочку в красном. Ага, значит, картинка предназначалась той самой мондштатской подруге по переписке, своей привязанности к которой Коллеи всегда по-детски стеснялась. — Я думала, вы там утонули! — с плохо скрытым упреком заявила девчонка, проковыляв навстречу рейнджеру, чтобы забрать у него коробочки с мылом и пенными зельями. — Господин аль-Хайтам, как же так! Я попросила тебя вернуть мастера, а не задерживать еще на целых два часа! — Прости, — неловко улыбнулся он. — Так получилось. Мы просто- — Как ты сказала? Утонул в ручье по колено? Я, глава Лесного Дозора? Архонты, Коллеи, такого я от тебя не ожидал, — пришел ему на помощь Тигнари, притворно хмурясь. — Все, легкие романы у нас под запретом. А то вон как мозги засоряются, одни глупости на уме. Того гляди, ты меня на весь лес опозоришь. — М-мастер! Коллеи испуганно пискнула, без боя сдавая свое преимущество над ситуацией. — Я-я-я не подумала! Извините! Просто я волновалась… — На первый раз прощается, — смягчился тот. — Значит, соберешь на стол тарелки с чашками, и я подумаю, чтобы пройтись мимо книжной лавки, когда поеду в Академию. Малышка засуетились, пряча восторженно заблестевшие глаза в шкафу с посудой. Тигнари же, поманив Хайтама за собой, вышел из домика на воздух. Как только они отошли на пару шагов, рейнджер фыркнул в кулак. — Не заметила. Наклонись. Он поднялся на цыпочки и поправил ему завернувшийся ворот безрукавки, из-за которого беззастенчиво выглядывало потемневшее пятно засоса. — Вот так. И ты тоже не позорь меня перед Дозором. Ты, может, и король, но извини, мой дорогой милорд, теперь у меня есть работа, в которой мне чуть менее все равно на расползающиеся сплетни. Такие вещи плохо влияют на общую дисциплину коллектива. — Я понял, — лингвист оглянулся по сторонам, проверяя безлюдность обстановки, и, будучи все еще в приподнятом настроении, позволил себе небольшую наглость в виде шального поцелуя прямо в не успевшую отстраниться мордашку. — Принц. Тигнари возмущенно засучил ушами, впрочем, не делая попытки оттолкнуть, — сам прекрасно слышал, что все остальные дозорные сейчас собрались у общего котла, — и закатил глаза, начав что-то доказывать про принципы организации здоровых отношений в рабочей группе. Хайтам, не слушая, обнял его, теперь среди запахов цветов и грибов находя и пока не выветрившийся тягучий мускусный аромат секса и разгоряченной кожи. Если у аль-Ахмара таким был каждый из тысяч дней, — он бы определенно не захотел забывать ни один.***
За оконной рамой из песчаника, старательно отесанного и плотно сбитого, как и все остальное в доме, но все же заметно уступающего в какой-либо роскоши прежним дворцам-пирамидам, холодные звезды постепенно начали тускнеть, готовясь встретить скорый восход. Аль-Ахмар печально вздохнул, нехотя выпрямляясь на постели. Он наблюдал за звездами в окне почти всю ночь, так и не найдя покоя, потому что не захотел бессмысленно тратить в обманчивом мире грез те последние драгоценные часы, что он еще мог провести рядом со своими возлюбленными. Выпутав из одеяла руку, — если левая кое-как двигалась, то правая уже совсем одеревенела почти до самого плеча, — он проглотил невольный всхлип и с усилием воздрузил ее себе на колено, негнущимися пальцами касаясь золотистых волос на чужом затылке. По правую сторону, по привычке разметавшись на подушках так, словно хотел заполнить собой, своим теплом и телом все свободное королевское пространство, дремал Кхнему. Собственные покрывала он давно сбросил на пол, бесстрашно подставившись ночному сквозняку абсолютно раскрытым. Зарумяненная нежно-персиковым загаром кожа в неверном свете звезд отливала благородным перламутром, а в шелковых локонах будто запутались сказочные лунные лучи. — Мое сокровище, — неслышно прошептал Ахмар, осторожно подцепляя упавшую ему на лицо прядку, чтобы заправить ее за ухо. — Мой дорогой Кхнему. Ты не отвернулся от меня, даже когда понял, что я не выполнил своего обещания. Даже когда наш идеальный рай оказался всего лишь несбыточной мечтой глупого гордеца, ты простил меня. Ты в одиночку возвел эту деревню, и нет места достойнее нее, чтобы носить имя Аару. О, любовь моя. Я надеюсь, что когда ты проснешься, ты простишь мне еще одну мою ложь. Сомкнутые веки архитектора задрожали, когда невесомое прикосновение погладило его по виску. Король поспешил убрать руку, опасаясь потревожить спящего. Он давно принял свое решение и был уверен, что от него не отступится. Однако он был не только богом, но и живым человеком. И он не скрывал, что это решение, пусть и единственно верное, приносило ему боль. Свобода сотен людей, что после стольких страданий будут избавлены от проклятия неизлечимой болезни, вселяла в него надежду, успокаивая истерзанное едким сожалением сердце. Но взамен он жертвовал своим собственным счастьем, заново обретенным в скромной простоте деревни Аару — тихим семейным счастьем в объятиях Кхнему и Тамима, тлеющим угольком сохранившимся среди разлетевшегося пепла и опустевших руин. Однажды сиятельный владыка аль-Ахмар загадывал, что разделит с любимыми беззаботную сладостную вечность. Сейчас же он всего лишь просил, чтобы они смогли быть счастливы и без него. Сердце в очередной раз стиснуло неотвратимой тоской. Ахмар повернул голову, едва сдерживая затопившую его щемящую нежность. Слева от него грозный принц Тамим, когда-то за один день стерший с лица земли целый город, невинно сопел, свернувшись в клубок и обняв собственный хвост, совсем как настоящий лисенок. Надежно спрятанный от острого звездного света в ласковой тени лорда, Тамим улыбался ему во сне. Маленький родной Тамим, разумный вольный ветерок, его сердце и душа. — Альби, мой хороший, мой милый… — сбивчиво начал Ахмар и прикусил губу, теряясь, что сказать. Кхнему был сильный, Кхнему бы понял его и со временем исцелился от душевных ран, он знал это. Но Тамим… Горькая совесть комком застревала в горле. Какая-то его часть даже сомневалась, что заставлять Тамима жить после его смерти было милосердием, а не мучительной пыткой. Тамим был его безупречным творением; дикой, мятущейся стихией, что он приручил и научил чувствовать, как люди. И когда новоиспеченный принц Шамсин впервые скинул перед ним свои одежды, предложив ему все, что у него было — он взял, нежно сжимая дрожащую песчаную бурю в своих руках и обещая никогда не оставлять его одного. Ох, выходит, он снова солгал. И солжет опять, как только милый принц откроет глаза навстречу занимающемуся утру. Что ж, когда его не станет, у Кхнему и Тамима будет даже слишком много общего. — Никаких моих слов не хватит, чтобы искупить вину перед тобой, мое сердце, — мимолетный поцелуй обжег щеку каплей раскаленной росы. — Все, что я могу, это разрешить тебе злиться. Прошу, ненавидь меня, кричи, плачь. Я бесконечно виноват в том, что забрал у тебя слишком много, сам этого не заметив. Дай волю всем своим эмоциям, альби, как угодно — но только почувствуй себя живым. Ты нужен этому миру, слышишь? Не лишай его своей красоты. Отстранившись, Алый Король с сожалением бросил еще один взгляд на стремительно бледнеющее небо. Время безжалостно утекало, как песок сквозь растопыренные пальцы. С глухим стоном он сгреб собственные волосы в еще рабочий кулак, собираясь с силами. Кровать предательски скрипнула, когда он встал на ноги. Уши Тамима взволнованно дернулись на звук, и он задержал дыхание, чувствуя себя преступником на грани обнаружения. Фенек тоненько жалобно заскулил, будто чувствовал, что что-то не так, но не проснулся. Набросив на Кхнему упавшее одеяло, король вышел, больше не оборачиваясь. Снаружи его ждал Касала, с молчаливой готовностью помогший ему облачиться в самые простые туники. Затем он позволил ему опереться на свое плечо, и они оставили дом позади. — Ахмар, да на тебе лица нет, — сочувственно ахнула белокурая эльфийка, встретившая их за пределами поселения. Она без вопросов подставила хромающему лорду второе плечо. — Ты точно готов? — Ты знаешь, что да, Ру. — Знаю, — взгляд Руккхадеваты потемнел. — Но я так же знаю, насколько тебе тяжело это далось. Если бы я на твоем месте… Я бы не смогла смотреть в глаза Вьягхаре, будто ничего не происходит. Не так страшно распоряжаться собственной судьбой, как нести ответственность за близких. — Ты расскажешь им? — Только то, что ты позволил. Он кивнул, и они замолчали. «Я понимаю твою боль», — без слов говорила надежная ладонь лесной богини, придерживающая его за талию. «Спасибо, что доверяешь мне даже в такой час, Ахмар». Не имея возможности повторить жест, лорд пустынь склонил голову, соприкасаясь с давней подругой лбами. «После ее смерти, мы остались с тобой вдвоем. Мне жаль, что мне тоже приходится покинуть тебя слишком рано» «Нет радости без горя, как невозможен свет без тени. Я не буду притворяться, что я не опечалена. Но я буду хранить у сердца все наши воспоминания, и благодарить тебя и Пушпаватику за каждый день, в который мы были вместе» «Твоя мудрость приносит мне покой» «Как и меня восхищает твоя сила духа» — Хадж-Нисут готов к ритуалу, — хрипло возвестил Касала, прерывая сгустившуюся тишину. — Мой лорд, леди Руккхадевата. Прошу вас. Мерцающая аура Дендро вокруг двух божеств погасла, и они втроем обернулись к массивной двери парящего храма. Изначально, они собирались отправиться в заранее обустроенную гробницу в глубине пустыни, подальше от чудом уцелевшей деревни, — но Ахмар был слишком слаб для такого путешествия, и в итоге выбор пал на зал коронации. Касала также взял на себя ответственность за все необходимые меры предосторожности, и теперь, помимо закрывающих барьеров, перед храмом на специальных постаментах высилились еще и три огромных часовых механизма, которые бы намертво замуровали вход, если бы что-то пошло не так. — Ты все-таки их поставил, — нахмурился лорд. — Касала, я уже говорил тебе. Ты и так сделал для меня очень многое. И не как твой король, а как твой друг, я прошу, чтобы ты не ставил себя под удар зазря. — Милорд, скажите честно. Вы меня уважаете? — Конечно, что за- — Так и уважайте мой выбор тоже. Если скверна Бездны будет угрожать повторным разливом, я без колебаний замурую себя вместе с вами. Мне уже нечего терять, но мне есть, что защитить. — Ладно. Ахмар нашел ладонь упрямо нахмурившегося жреца, стискивая ее в своей. — И все же, использовать часы ты будешь только в самом крайнем случае. Ты помнишь, о чем я просил тебя в первую очередь? — Оберегать Тамима и Кхнему. И молчать о том, что вы с леди Руккхадеватой попытаетесь использовать храм как место резонанса, чтобы отделить ваше сознание от запретного знания до того, как ваше тело поглотит Бездна. — Но у нас будет всего одна попытка, и всех моих знаний недостаточно, чтобы сказать, есть ли хоть какой-то шанс, что это сработает, — призналась Руккхадевата, слышавшая весь разговор. — Я верю в лучшее, но если и эта копия окажется зараженной, Хадж-Нисут должен будет навеки остаться в забвении. — Да. Если ты не будешь уверен в исходе нашего эксперимента, ты не обмолвишься об этом ни словом, Касала. — Вы можете на меня рассчитывать. Верховный жрец накрутил полосатую ленту своего шлема на палец и задумчиво посмотрел Ахмару в лицо. — Если кто-то узнает ваш секрет, милорд, я утоплю его в зыбучих песках, чтобы тайна не всплыла на поверхность. Аль-Ахмар, вопреки серьезности ситуации, не сдержал улыбки. — Чтобы тайна не всплыла на поверхность? Потому что так обычно говорят, когда узнают какую-то важную информацию, — что она «всплывает»? А я сказал вам, что утоплю виновного, и вот и получается… — Я понял, Касала. В отличие от моего братишки Апепа, до меня твои шутки доходят быстро, — он подмигнул, сделав акцент на глаголе. — Доходят. Смекаешь? — Это потому что лорд Апеп — змей, и у него нет ног, чтобы ходить, — расшифровал жрец и резко опустил голову, чтобы король не видел, как он пытается не смеяться сквозь навернувшиеся слезы. — Все так, — Ахмар и сам чуть не плакал. Как и Руккхадевата, украдкой промокнувшая глаза тыльной стороной ладони. — Спасибо, Касала. Оттерев веки, левой рукой он неуклюже приобнял худые плечи жреца. — Идем. Надо торопиться.***
Понемногу, пока по всему Сумеру все явственнее расцветала весна, аль-Хайтам пришел к выводу, что брошенная Кавеху фраза про «положительный» исход его невольного подслушивания была отнюдь не чисто рациональным заключением. Во-первых, Тигнари и Кавех сами разом будто посвежели и распустились, как согретые солнцем цветы. Сброшенный с плеч груз вынужденного молчания отразился на них как нельзя лучше. Тигнари оставил необходимость напоминать про разницу их академических статусов, стал больше смеяться и обнаружил в себе удивительную страсть к тактильным контактам, при первой удобной возможности стремясь примоститься у него под боком и положить голову на колени. А Кавех… К удивлению обоих, Кавех не стал пререкаться с ним меньше, все так же стабильно осыпая его своими громкими восклицаниями по поводу и без. Но тем не менее, он тоже изменился. Сами их перепалки стали мягче, поверхностней, из скандальных ссор раздраженных сожителей превратившись в ленивый обмен колкостями любящей пары. Во-вторых, освобожденная от отравляющей конспирации, их связь стала только крепче. Хайтам больше не ощущал себя словно бы оттесненным в угол комнаты от греха подальше, в то время как вокруг стола решалось что-то важное, знать которое его тем не менее посчитали недостойным. И если поначалу к образу аль-Ахмара он испытывал какую-то подсознательную глухую ревность, кожей ощущая подавляющее превосходство легендарного лорда над собой по всем фронтам каждый раз, когда кто-то из фамильяров переводил разговор в это русло, — то со временем, не без помощи все тех же постоянных бесед с Тигнари, Кавехом и изредка даже Сайно, он сам стал подмечать все больше сходств между ним и собой. Нет, конечно, ему все еще было невозможно тягаться с буквальным божеством мудрости в знаниях или опыте, как бессмысленно было и в принципе предпринимать попытки равнять прошлое и настоящее по какому-либо критерию. Но вот в своих чувствах к принцу и архитектору Хайтам обрел с Ахмаром некую проникновенную солидарность. Иногда он просил рассказать ему что-нибудь еще об их отношениях. Тогда Кавех говорил «Ахмар делал вот так», а Тигнари показывал это в действии, — и, поразмыслив, он приходил к выводу, что сам бы подумал точно так же. В общем и целом, Хайтам мог с уверенностью сказать, что чувствовал себя как никогда отлично. И когда в один из дней, выйдя из аудитории последним, он увидел ожидающих его в другом конце коридора Тигнари и Кавеха, то сразу направился к ним, не заботясь о сверлившем ему в спину пристально-изучающем взгляде мадам Фарузан. — Мы должны кое-что обсудить, — покосившись из-за его плеча на угрожающе щурившуюся девушку, сообщил Тигнари полушепотом и потянул обоих к лестнице. — Идем к Сайно! К этому времени лингвист научился читать настроения гибрида-фенека по его звериным частям, так что виляние хвоста и прижатые уши были истолкованы им как признак того, что новость ожидалась хорошей. Кроме того, несмотря на то, что Тигнари и Сайно не шибко ладили, он даже не поморщился, когда упомянул имя махаматры и его дом: значит, новость была настолько хорошей, что даже их внутренние терки отошли на второй план. Еще больше в своем тезисе Хайтам уверился, когда прошел в генеральскую гостиную к уже известному всем четверым столу и встретился лицом к лицу с самим бывшим жрецом, методично раскладывавшим пасьянс из карточек «Священного Призыва Семерых». Сайно мурчал под нос какой-то прилипчивый мотивчик, раскидывал нарисованных героев по семи элементам, и, — совершенно невероятно, — едва заметно улыбался. — Добрый день, Хайтам, — поднял голову он, как только они подошли. — Знаешь, почему летучие змеи на самом деле не летают? Тигнари, плюхнувшийся на стул рядом, смиренно вздохнул. Кавех прыснул, а аль-Хайтам же не увидел ничего зазорного в том, чтобы поддаться любопытству. — Ну? — Они всю жизнь только планируют. — Ха! — как воспитанник Хараватата, он не мог не оценить добротной игры слов. Как и не мог не принять этот лингвистический вызов. — Хм-м… Но если они, как ты говоришь, постоянно парят, то точно полететь не смогут. — Почему? — Потому что слишком запариваются. — О. Неплохо, — Сайно бросил на него взгляд искренней гордости и одним движением смешал карты, убирая их в свой заветный сделанный на заказ чехол. — Проверку прошел, молодец. — Какую проверку? — вполголоса поинтересовался Хайтам у веселого Кавеха, заняв свое место в кругу. — Касала с Ахмаром тоже иногда перекидывались шутками. Откуда, думаешь, у него такой багаж, что вся Академия наслышана? — От верблюда, — не моргнув глазом, отбил махаматра. — А теперь перейдем к сути дела, потому что, в отличие от некоторых, у меня помимо весеннего обострения есть еще и работа. Растекшийся было по спинке стула ушастый рейнджер облегченно дернул ухом и встрепенулся, налегая на стол локтями. — Отлично! Наконец-то. В общем, у нас с Кавехом появилась одна идея по поводу возвращения твоей памяти. Мы посовещались об этом с Сайно, и он одобрил наш план. — Для протокола хочу заметить, что я все еще считаю его крайне наивным и бестолковым, — Сайно хмыкнул, однако уголок его губ продолжал выгибаться в кое-как скрываемую улыбку. — Но, по крайней мере, он столь же нереальный, сколько и безопасный. А чтобы запретить вам безобидную прогулку, у меня нет ни полномочий, ни желания. — Может и наивный. Но даже милорд признавал, что иногда наглость — второе счастье! — встрял Кавех, получив в ответ сразу два красноречивых взгляда: один из-под шакальего шлема, а второй — сквозь серебристо-серую челку. — Эй, разве я не прав? В конце концов, Ахмар с ним ведь был того! — И он единственный, про кого мы точно знаем, что он еще жив, здоров и не растерял своих сил, — добавил Тигнари. — Если мы встретимся с ним, у нас может что-то получиться. — Вот именно. Тем более, тут недалеко. Буквально через дорогу. — Через дорогу, на которую уйдет больше недели в пути. Это не деревня Гандхарва, а другое королевство. К тому же, вам придется снарядить яков и проложить маршрут, как обычным путешественникам. — Ну разумеется мы в курсе, сколько это займет! Поэтому мы подождем завершения учебного года. Мне в любом случае надо сперва защитить выпускную работу, иначе мадам Наджия меня из-под земли достанет. — Я не понимаю! Стойте, — замахал сбитый с толку Хайтам. — Так что это за план? Куда вы собрались поехать? — В Ли Юэ, разумеется. Найти лорда Моракса. Кавех приосанился, с удовольствием большого сытого кота наблюдая за меняющимся выражением его лица. — Г-гео Архонта? — опешил студент. — А ты знаешь других Мораксов? — Нет, но- — Значит да, именно Моракса — Гео Архонта. — Вау. Да уж, стоило ему только пообвыкнуться с мыслью, что он может являться перерождением древнего могущественного существа, и что все это время он занимался любовью с двумя божественными фамильярами, каждому из которых было по меньшей мере пара-тройка тысяч лет, — и вот пожалуйста. Новое потрясение. Нет, он был в курсе существования других живых богов, конечно, и в теории конечно же это было логично, что фамильяры одного из них должны были быть знакомы и с остальными. Но на практике он все равно смог только изумленно хлопнуть ресницами. Тигнари и Кавех правда могут просто так отправиться и побеседовать с основателем всего Ли Юэ? Да еще и познакомить его с ним? В данной ситуации упавшая на пол челюсть была вполне оправдана. — Езжайте, если хотите, — кивнул Сайно. — Ваш летний отпуск — ваше право. Но я бы все равно не советовал возлагать на помощь лорда Моракса слишком больших надежд. Его история с леди Хаагентус породила множество замысловатых механизмов и тайных искусств адептов, но поможет ли какое-то из них вспомнить прошлое? Этого никто не знает. — Для божественного жреца у тебя маловато веры в могущество Архонтов. Ахмар бы все сделал одним щелчком пальцев. — У аль-Ахмара был доступ к священному древу, Тигнари. Это другое. — Но сейчас к Ирминсулю попасть может только Руккхадевата, которая еще неизвестно когда покинет храм Сурастаны. А Ахмар должен был оставить Мораксу хоть что-то! Тигнари обернулся к Кавеху, ища поддержки. Тот ободряюще взял его за руку, а пальцы второй переплел с радостно-растерянным Хайтамом. — Согласен. Искусством адептов или вдруг запасным ключом к Ирминсулю, но мы вернем воспоминания. Что скажешь, хаяти? Готов после сессии поехать в Ли Юэ и получить назад свою память? Хайтам глубоко вдохнул. Тигнари, Кавех, принц Шамсин, архитектор Аару… Руины в пустыне, домик в Порт-Ормосе, Академия, величественые пирамиды… Лорд аль-Ахмар — и он, Хайтам. В голове все всколыхнулось, перемешалось пестрыми крылышками тысячи потревоженных бабочек и сорванных цветочных лепестков, а потом наконец сложилось в один на удивление стройный, правильный и простой узор. — Да. Я готов. Я хочу этого. Я хочу вспомнить. В порыве чувств он хотел было обнять их всех: Кавеха, Тигнари, может, даже генерала махаматру, если бы тот был не против, — но лицо соседа скрылось вдруг в зеленой вспышке, ослепившей его сразу после озвученных слов. Хайтам вскинул руку, на ощупь пытаясь схватить ускользающее из виду архитекторское плечо, — и пальцы сомкнулись вокруг чего-то круглого и гладкого, размером не больше ладони. Все тело тут же пронзил мощный поток какой-то смутно знакомой энергии, странным образом рождающийся будто бы не снаружи, из крепко сжатого предмета, а наоборот, бьющий изнутри, перетекающий по венам в кончики пальцев, пока весь не сосредоточился наконец в пойманном чуть теплом круглешке. Только тогда слепяще-яркий и пульсирующий как сердцебиение свет постепенно сошел на нет, и он решился приоткрыть один глаз, осторожно распрямляя побелевшие от напряжения костяшки. В ладони переливалось изящное украшение, чей вид и форма не оставляли сомнений в сути. Точно такие же увесистые стекляшки болтались у бедра у обоих фамильяров. Глаз Бога. — Ай, йа кхара, — где-то в стороне севшим голосом выругался Сайно. — У меня отвратительнейшее чувство дежавю.