Долгое эхо песков

(неровные записи, сделанные на пустых листах с печатью Хараватата в углу) Возможно, мне действительно стоит завести уже наконец нормальный дневник. Спасибо Хайтаму, что у него нашлась свободная бумага в его переводах, но мне неловко лишний раз его оббирать. С таким количеством чужих черновиков, которые я постоянно приспосабливаю под свои заметки, я скоро или вообще перестану что-либо находить в накопленных горах макулатуры, или, не дай архонты, случайно отдам несколько очень нежелательных откровений в руки какого-нибудь глупого студента (за исключением Хайтама, конечно!), который не преминет растрезвонить их на всю Академию. И тогда мне не останется ничего другого, кроме как уйти и закопаться в песок, как какой-нибудь подыхающий скарабей. Впрочем, в связи со всем, что недавно произошло… Может, это было бы не так плохо. По крайней мере, с полным ртом песка и по уши под землей я бы точно не смог никого задеть своими импульсивными словами. А в последнее время я только и делаю, что срываюсь на всех подряд. Что Кавех, что Сайно, что Хайтам. Я умудрился обидеть их всех. Молодец, принц Тамим, достойнейший из достойных! Мы преодолели больше половины пути, и сейчас всего лишь в двух ночах от Гандхарвы. Пять дней меланхоличной трясучки на спине вьючного яка хочешь-не хочешь, а заставят остыть даже самую пламенеющую голову. Уйти в нещадное самокопание было лишь вопросом времени, и я сдался на следующий же вечер после выезда за городскую границу. Итак, самый очевидный вывод: я мудак. Я мудак, самый настоящий. Только так можно назвать то, что я точно знаю, в какие триггерные темы надо тыкать пальцем, чтобы сделать близким как можно больнее, — и смею этим пользоваться. Сайно положил почти всю свою новую жизнь после перерождения на то, чтобы не бросить нас с Кхнему одних, и мы остались его единственными друзьями? Отлично, напомню ему о том, что он как жрец и рядом с нами-высочествами не стоял, и сделаю вид, что не ценю ни единого его усилия! Ведь это лучшая благодарность товарищу, не так ли! Даже если этот товарищ никогда не разделял наших надежд по поводу возвращения Ахмара. Про Кхнему даже вспомнить сложно, сколько раз я испытывал его нервы на прочность. Он вполне мог сорваться на меня еще пятьсот лет назад, когда я малодушно решил сделать его виноватым в том, что мы не вернулись в Сумеру раньше катастрофы. А ведь эта задержка, если так подумать, спасла жизни нам обоим. Никто ведь не мог гарантировать, что если бы мы тоже оказались в эпицентре повторного разлива запретного знания, мы бы не вышли оттуда смертельно зараженными, как Синамон. Когда мы прощались с Синамон, я помню, я подумал, что не перенесу потерять еще одного дорогого мне человека. И даже если я не сказал этого вслух, я был безмерно благодарен Кхнему, что он не оставил меня. В «Глазурном Павильоне» он сказал, что дал обещание Ахмару, что будет меня защищать. Я могу поверить, что Ахмар мог его о чем-то подобном попросить, но я не верю, что это единственная причина, почему он так добр ко мне. Он любит меня? Слова любви мы уже говорили друг другу, но раньше я не придавал им какого-то большого значения, так что Нет, нет. Уверен, Кхнему не врет, и действительно любит меня так же, как любил Ахмара. Это приятно. Это приятно и грустно одновременно, потому что тогда я еще больше виноват, что так пренебрежительно обращался с его чувствами. Люблю ли я его в ответ? Наверное да. Но я не знаю, как сравнить мою любовь к нему и к Ахмару. Ахмар был для меня всем, и мое сердце было отдано ему задолго до того, как Кхнему родился на свет. Однако, и самые великие барханы не стоят на месте. Я видел его счастливым и печальным, в ярости и в боли. Я выкурил с ним тысячу тысяч «далеких звезд» и помог заново обрести самого себя, когда следы невольничьих оков исчезли с его нежных и по праву аристократических запястий. А он взамен показал мне, что мир куда сложнее и неоднозначнее, чем я привык считать в своем пузыре. Я самый недалекий принц на свете, если ни разу не сказал ему этого вслух. С другой стороны… Я не был готов к тому, на что Кхнему способен. Мое фамильярское благословение позволяет сращивать переломы и затягивать самые глубокие рваные раны, так что я самонадеянно решил, что уж всего-то грубый секс я переживу. Но я был не прав. Дело не в грубости соития. Дело в том, кто был в это время со мной. И что я от этого испытывал. Я почувствовал себя в опасности. Я испугался Кхнему, его рук и его нежелания на меня смотреть. Для меня секс всегда был выражением доверия, привязанности. Я не должен был думать, что я смогу использовать его как компенсацию вины. Даже Ахмар запрещал мне это делать, когда я был перед ним провинен. Да, он тоже хватал за уши и опускал лицом в подушку, но он не насиловал меня. Его наказания нарочно были лишены всякого интима, чтобы потом я не боялся лечь с ним в одну постель и крепко-крепко обняться, отпуская все плохое. Жаль, что осознаю я это только сейчас. И пусть это был всего лишь инстинкт, в то время как разумом я понимаю, почему я оказался в таком положении, я все равно до сих пор внутренне содрогаюсь, когда Кхнему пытается держать меня за талию. Это неправильно. И то, что я ухожу от его прикосновений, хотя уже простил, и то, что такая проблема вообще у нас существует. Но теперь я без понятия, что мы можем сделать, чтобы это исправить.                      (записи, сделанные красивым витиеватым почерком. Свиток сильно замят по углам — так долго бумагу задумчиво катали туда-сюда в пальцах) Тамим, Тамим, Тамими… Что же мне с тобой делать? Уже почти неделя со злополучной ссоры, но принесенных извинений в ресторане нам обоим явно не хватило. Он почти не разговаривает, кроме как когда обращаешься к нему напрямую, и еще его глаза влажно блестят, когда я ловлю его взгляд из-за плеча. Если бы я мог, аюни! Если бы я мог вовремя остановиться! И никакие твои провокации, о которых ты не устаешь повторять, не оправдывают того, что я сделал. Это ведь не просто ответное оскорбление. Это насилие в самой мерзкой его форме. И кому, как не мне, понимать его значение! Подчинить. Овладеть. Обладать. Эти сводящие с ума барабаны, перекрывающие все человеческое. Мне казалось, что я мог их слышать в головах прежних хозяев. Не думал, что однажды этот стук раздастся в моих собственных ушах. Но видимо, чем ближе с чем-то таким знаком, тем страшнее, когда это знание оборачивается против. Тамими, мой родной Тамими, мой лисенок. Ты старше меня в годах, но ты пришел в этот мир совсем иначе, чем я. Сейчас ты гораздо опытнее, но иногда ты все еще похож на любопытное дитя. И я соврал тебе, безбожно соврал. Ахмар не просил меня защищать тебя, — он просто как-то сказал, что был бы счастлив, если бы мы были друг у друга всегда, когда это нужно. Это был мой личный выбор, стать твоим плечом. Потому что я тебя любил. я тебя люблю. Всегда и до конца. Надеюсь, ты найдешь в себе силы простить меня. (здесь текст продолжается под другим наклоном, — скорее всего, уже после какого-то привала) Мы развели костер, чтобы пожарить рыбы с грибами. Я предложил помочь выпотрошить улов, но по большей части разговаривал опять с Хайтамом. Тигнари что-то мяукнул про удачную находку нашего юного лингвиста, когда тот показал ему письмо, и снова затих. Я было продумал гениальный план, как втянуть его в нормальный диалог, — но тут он поскользнулся на влажной чешуе. Мне ничего не стоило бросить рыбу и поймать его. Я держал его за спину может буквально секунду или две, и потом он отшутился и вернулся к костру. Но я почувствовал это. Я почувствовал, как он невольно содрогнулся и слишком резко повернул голову. Есть тут же расхотелось. Ничего, остаться без ужина меня не пугает, я и так не перекусывал с самого отъезда. Пугает только то, что между нами теперь происходит. *** «Цель Тамима — сделаться героем романа.» К такому выводу я пришел еще во дворце Ахмара, пообщавшись с ним всего год или два. Тамим был остер на язык, но не зол. Не знал слабых струн людей, потому что предпочитал им себя, свой королевский дворец с джиннами и советниками. Был окружен золотом и шелками, любовью и заботой, а потому не привычен к тому, чтобы стойко встречать какие-либо невзгоды. У него вообще невзгод не было. Владыка бы не допустил. О том, что принц Шамсин мнит себя главным героем собственной драматической пьесы, а потому с особым тщанием предается переживанию всего, что с ним происходит, я сообщил и Ахмару. Что Тамим искренне уверился, что он — существо, созданное не для обыденного мира и обреченное на какие-то тайные испытания. Не то, чтобы я хотел пожаловаться на него. Просто меня поразила внезапная очевидность сделанного открытия, и хотелось с кем-то поделиться. «А ты его понял, и он за это тебя не любит.» — усмехнулся тогда хаяти, оставив кубок арака. «Что же, частично он прав, что он особенное существо. Апеп, среди прочего, не уставал ему об этом напоминать.Ты удивлен, что я не пытаюсь сорвать эту его внутреннюю пьесу? Но я не считаю ее чем-то предосудительным. Такой вот у него способ познания мира. Не осуждай его, зрители не всегда могут увидеть сцену целиком. Лучше попробуй хотя бы раз подыграть, мой драгоценный. И ты увидишь, что его постановка на самом деле не так уж и дурна.» «Я попробую», — согласился тогда я, еще убежденный, что это все глупости и ребячество. Но я прогадал. Твой роман и правда оказался увлекательным, аюни. Я сам не заметил, как втянулся. Общение с тобой было совсем не похоже на беседы с Ахмаром, но так становилось лишь интереснее. Я подсказывал тебе строчки и учил, как делать шаги навстречу. И так вот шаг за шагом незаметно пришел к любви. Ты становился человечнее, но вместе с выражением чувств ты становился лучше и в другом. Чужие настроения угадывались куда проще, а остроты все чаще били без промаха. Но я все равно гордился. Люди — это ведь не только про хорошее, так бывает только в сказках. Поэтому я Эх. К сожалению, даже в сказках супруги умеют говорить друг с другом. Невыносимо видеть тебя таким. Но какие слова мне подобрать, которые ты еще не слышал? Боюсь, все, что можно было сказать, я повторил тебе уже не один раз.

***

— Было очень вкусно. Ты не перестаешь удивлять. Хайтам отложил дочиста обглоданный хребет на край пустой тарелки и вытер руки. — На здоровье, рухи. Тигнари машинально перегнулся через бревно, чтобы забрать ненужную посуду и переложить ее в стопку со своей стороны. Хайтам проследил за его ушами, — те слабо приподнялись в ответ на комплимент, но тут же опали вновь, стоило рейнджеру заметить пустовавшее между ними место Кавеха. Архитектор сидел в палатке неподалеку, его сгорбленный силуэт отражался на внешних листьях в свете походного фонаря. Он оставил их всего каких-то полчаса назад, хотя собирался поужинать в компании. Но Тигнари чуть не упал в костер, а Кавех его удержал, и в тот момент между ними что-то неуловимо затрещало. После этого Кавех извинился даже чересчур поспешно, как будто не просто не хотел продолжать разговор, а натурально сбегал с поля боя. Хайтам посмотрел, как Тигнари соскреб недоенные грибы в угли, и недовольно поджал губы. На самом деле, за последнюю неделю странный треск в отношениях Кавеха и Тигнари он слышал уже не в первый раз. И все началось после того, как он вернулся от Чжун Ли в гостиницу, где обнаружил, что оба фамильяра успели собрать рюкзаки. Каждый в своем номере. Что казалось лингвисту самым напрягающим, так это то, что они старались вести себя как обычно. Вместе заполнили выездные бумаги, так же вместе сходили еще раз в департамент по делам граждан. Вывели яков из стойла и подготовили их к дороге. Но улыбки чувствовались какими-то натянутыми, а дежурные фразы — подчеркнуто-вежливыми. Хайтам заводил беседу то с одним, то с другим, и никак не мог понять, в чем дело. И это непонимание угнетало только сильнее. Не могла же их размолвка случиться из-за него? Не могли же они рассориться из-за того, что он так и не вернул воспоминания? Нет, он в это не верил. Скорее всего, он сам себе все навыдумывал. Чжун Ли правильно сказал, что им нужно время, чтобы прийти в себя. Они вот-вот должны были вернуться в родной Сумеру, и уж в привычной атмосфере Академии-то все точно обязано было наладиться. — Тигнари, эй. — А? — ушастый оторвался от созерцания догорающего костра. — Что-то случилось, Хайтам? — Все хорошо. Можно сесть поближе к тебе? — Да, садись. Хайтам подвинулся, заполняя собой кавеховскую пустоту. Лесной страж потряс головой, будто сбрасывая наваждение, и прислонился плечом к плечу. Чужое тепло рядом, казалось, успокаивало его, так что Хайтам взял на себя смелость приобнять покрепче. — То послание Богини Цветов, которое подарил Чжун Ли. Оно сильно поможет в моей работе. Ты знал, что она была готова пойти на такое? — Да, крайне удачная находка. Я не был в курсе всех ее неудачных планов, разумеется, но это очень на нее похоже. Джинны с духами всегда отличались особой изощренностью и коварством. А у фей, к тому же, еще и не было сердца. Когда тебе нечем любить, то и терять тоже нечего, м-м? — Интересно, зачем ей тогда так сильно нужна была любовь аль-Ахмара… — Не знаю. Фей трудно понять. Может, из честолюбия, что даже сам повелитель пустыни не смог остаться равнодушным к ее очарованию, ибо не буду врать, как женщина она была невероятно красива. Или ей нужна была его помощь. В свои последние годы она крепко помешалась на идее свержения Селестии. — И Селестия в ответ ударила по Ай-Хануму. Звучит… в каком-то смысле заслуженно? — Я не верю в справедливость Небесного Порядка! Только не после того, как они под предлогом помощи в борьбе с запретным знанием разрушили все, что у нас было! И при этом даже не попытались вылечить Ахмара! — выпалил Тигнари и тут же осекся. — Ой. Ты… ты не должен был этого слышать. Я только хотел сказать, что какой бы не была Пушпаватика, она была его подругой. А Селестия нас предала. — Понятно. Хайтаму очень хотелось продолжить обсуждение запретного знания и болезни, потому что что-то подсказывало: только что услышанное откровение как никогда близко подводило к все еще неизвестной ему правде о том, что именно случилось в Море Красных Песков тысячу лет назад. Но Тигнари уже протестующе скрестил руки на груди, показывая, что тема закрыта. Так что пришлось отступить. — Думаю, как вернусь, попрошу у мадам Фарузан разрешение на полевую экспедицию в пустыню, — поделился он, чтобы его отвлечь. — Хочешь самолично увидеть руины? — Да. И поискать другие свидетельства ваших отношений. Боюсь, того, чем располагает Академия сейчас, будет недостаточно как доказательной базы. Я ведь не могу напрямую раскрыть мудрецам из комиссии, откуда у меня большинство моих сведений. — Это правда. Тогда позови с собой Кавеха. Никто не обойдет охранные системы руин лучше, чем их создатель. — А ты сам не хочешь пойти? — У меня дела в Гандхарве, — отрезал рейнджер, хотя было понятно, что это всего лишь отговорка. — Тебе неприятно возвращаться? — Дело не в этом, — Тигнари неуютно завозился на бревне и наконец, сдаваясь, спрятал лицо у него на груди. — Хайтам… Пустыня больше не мой дом. Я теряю сознание, стоит мне пробыть в песках пару часов. Даже если бы я хотел, больше я физически не смогу туда вернуться. — Это все из-за твоего нового меха? — сочувствующе прошептал студент, вплетая пальцы в темные волосы на затылке. — Леди Руккхадевата предупреждала меня, что подобную трансформацию обратить вспять будет невозможно. Она просила меня подумать, но… В то время я не знал, что еще мне делать. Так что я совершил единственный поступок, достойный принца: нашел для валука шуна новое пристанище в лесах. Тигнари вздохнул, подаваясь навстречу ладони. Хайтам потянулся выше, накрывая поникшие лисьи уши, и вкрадчиво погладил вдоль короткого пушка. Рейнджер издал какой-то сдавленный жалобный звук, доверчиво ласкаясь к обнявшей руке. Видеть фенека таким уязвимым было непривычно. В Академии все привыкли, что мастер Тигнари — образец профессионализма и собранности, всегда имевший ответы на все вопросы, и время от времени не стеснявшийся быть жестким, если это помогало эффективнее вдолбить нужный материал нерадивому стажеру. А сейчас на его груди грелся будто бы совсем другой ушастый гибрид. Сомневающийся и потерянный, сам ищущий утешения и помощи. «Наверное, вот таким был настоящий Ахмар для них обоих, для принца и для архитектора», — подумалось Хайтаму. Их наставником, их поддержкой и опорой. Тем, кем простой студент Хайтам быть совсем не мог. И вряд ли когда-либо смог бы, без знаний прежнего короля. — Это был благородный поступок, — все же произнес он. — И я не думаю, что он был единственный. Не сомневаюсь, что ты был замечательным принцем, и твой народ сложил о тебе хвалебные легенды далеко не впустую. — Ты не знаешь меня прошлого, рухи. Ты бы так не говорил, если бы знал все. На это Хайтаму уже нечего было возразить, так что он просто потянул его с бревна к себе на колени, чтобы прижать к сердцу обеими руками. Тигнари положил голову ему на плечо, задевая слабым поцелуем щеку. — Прости, совсем расклеился, — пробормотал он. — И… и еще прости, что ушел из похоронного бюро, когда был нужен тебе. Мне правда очень стыдно. — Ничего, ничего. Все хорошо, Нари. Все хорошо. Они не расцепляли объятий, пока угли не прогорели полностью, и темные ночные тени не протянулись через поляну. Хайтам гладил выступающие лопатки и целовал лохматую макушку, а рейнджер в ответ щекотал свернутым в кольцо хвостом его бедро. Вокруг идиллически шелестел желтеющий лес, покрывающий предгорья Разлома, и уютно трещали насекомые. Все дышало спокойствием и умиротворением. Но даже так, смутное чувство отчужденности не покидало его. И когда Тигнари тихо спросил, хочет ли он провести ночь с ним, вместо этого он возразил, что собирается сидеть допоздна, в то время как Кавех наверняка уже его заждался. Лис непонимающе дернул ухом, но покорно удалился в другую палатку. Хайтам и сам не смог найти ни одной рациональной причины, почему так ответил, но слова уже были сказаны. Поэтому он долгим безотрывным взглядом проводил нырнувший под полог из листьев пушистый хвост и только потом отвернулся, ощущая на языке двойственный привкус правильности поступка и гложащей тоски.                      (записи элегантным почерком в пухлом блокноте, уже больше чем наполовину исперещенном разными рунами и другими языковедческими закорючками) Варианты заглавия: Подробный анализ исторических событий в эпоху правления царя Дешрета Нет, слишком по-вахумански Семантическое поле в романтическом и сексуальном контекстах Вряд ли соберется достаточно исходных материалов + слишком косвенно по отношению к главной задаче Анализ возможной сексуальной ориентации (??) Алого Короля на примере предложенного альтернативного перевода известных фресок из главных залов дворца Ахтамун Функционально-морфологические особенности любовной прозы языка Дешрета и (?) ранее не рассматриваемые ошибки перевода связанных ключевых историко-культурных памятников эпохи его правления (несмотря на большое количество вычеркиваний, последние две версии обведены жирными кругами) Краткое описание: Руническое письмо короля Дешрета традиционно считается одной из наиболее сложных к дешифровке письменностей Тейвата. За многие века существования даршана Хараватат учеными были предприняты более сотни попыток представить наиболее полный перевод найденных в Море Красных Песков памятников и артефактов. Однако все существующие на данный момент переводческие интерпретации имеют те или иные неточности, ошибки или смысловые несовпадения. Автор данной дипломной работы представляет свою версию как систематизации известных элементов языка Дешрета, так и обновленного толкования некоторых знаковых памятников. В данной научной работе будет проведен подробный анализ каждого из заявленных в приложении материа Будут ли дополнительные источники? ! Вернуться к вступлению после экспедиции ! ВАЖНО: построить третью часть работы вокруг основного вывода из письма Богини Цветов: хотя оно написано тем же руническим письмом, в нем не использовано ни одного т.н. «любовного» лексического оборота, какие присутствуют на копиях фресок фамильяров из дворца. Для сверки с Тигнари и Кавехом: Возможные ключевые слова, иносказательно отсылающие к принцу Шамсину: Золотая роза, питомец бога, благородный зверь, владетель садов, нежный лотос, любезная Привязанность (записывается с большой буквы), королевское сердце Возможные ключевые слова, иносказательно отсылающие к архитектору Аару: Сладкий персик, алмаз царской сокровищницы, покровитель камня и глины, поцелованный солнцем юноша, золотые руки, главное удовольствие, душа короля (следующие несколько страниц сплошь покрыты столбиками переведенных рун, безукоризненно начертанных и подробно объясненных. Только на самой свежей из них росчерки начинают дрожать и переплетаться между собой, — видимо, автор больше не мог разделять работу и внутренние переживания)

***

— Господин генерал махаматра, можете проверить мою открытку? Тоненький волнующийся девичий голосок заставил Сайно на минуту отвлечься от плиты, где он заканчивал жарить рис. — Не вопрос, давай глянем. Показывай. Коллеи робко протянула ему сложенный вдвое кусок плотной бумаги. Предполагалось, что он посмотрит только обложку, но он не удержался и заглянул внутрь: там во весь разворот были нарисованы разные лесные цветы, а между крупными пестрыми бутонами прыгали миниатюрные человечки. До художественной точности этим схематичным фигуркам было далеко, но по каким-то отдельным деталям они все равно прекрасно узнавались, будь то раскрашенные зеленым прядки в густой челке, голубое перо над головой или огромные, выделенные ярким углем наушники. — Руки все время дрожат, — пожаловалась Коллеи, заметив, как пристально Сайно изучает ее рисунки. — Поэтому контуры такие неровные получились, вот… — А по-моему, очень даже. Можно сказать, это такой дизайн, авторское видение, — не преминул похвалить махаматра, одобрительно кивая в ответ на расцветшую улыбку девочки. На внешней стороне листа большими цветными буквами было выведено «С вазвращением, мастер Тигнари!». Восхитившись безукоризненно расставленными знаками препинания, Сайно окунул палец в белую краску и одним мазком перекрыл лишний хвостик у первой гласной. — Вот теперь идеально. Отличная открытка. Тигнари точно понравится. — Спасибо, генерал махаматра! Я старалась. А у вас очень вкусно пахнет! — Это все специи. Я добавил в этот тахчин свою новейшую смесь, так что можешь считать, что это спец-заказ! Специ-ально для праздничного обеда, понимаешь? — Д-да, конечно, — Коллеи неловко зарделась, как всегда, когда Сайно пытался развеселить ее своими шутками. — Если хотите, я пока помогу расставить тарелки. — Расставляй, малая. И давай без чинов, договорились? Мы ведь друзья? Друзья. Так что называй меня просто Сайно. Или о! Как тебе «дядя Сайно»? По-моему, ничто так не подчеркивает солидность мужчины, как почетный титул дяди. — Как-то смущающе, — честно призналась та. — Вы ведь с мастером Тигнари даже не родные братья. — Родство — ерунда! Помнишь первый закон тропических лесов, которому я тебя учил? — «Каждый сам за себя»? — Нет, не этот! Этот ты вспоминай, когда тебе не хочется мыть посуду или выполнять еще какие-то скучные задания. А я говорю про другой закон. «Брат познается в беде». Так что вот так, мы с Тигнари куда больше братья, чем он может себе представить, как бы он не хотел этого отрицать… Поняла? — Поняла. И все-таки, можно я не буду звать вас дядей, господин Сайно? Пожалуйста. — Эх, ну как хочешь, — Сайно трагически вздохнул. — Тогда жди, будем скоро уже собирать на стол. Коллеи с облегчением опустилась на колени возле шкафа, чтобы вытащить чашки. Генерал поправил кухонный фартук, повязанный поверх неизменного схенти, и вернулся к огню. Распаренный рис под крышкой благоухал изо всех сил, обещая долгожданным гостям щедрое угощение. В тарелки готовый тахчин опустился слепленный по генеральскому обычаю, симпатичными зажаристыми пирамидками. Коллеи тут же попросила у него ложку, чтобы самой украсить треугольные бока узорами из соуса. Сайно с удовольствием снарядил ее всем необходимым, а сам вышел за дверь, чтобы немного проветриться. Лаконичную весточку о том, что Тигнари и компания пересекли границу Сумеру, сумеречная птица принесла час назад. Они с Коллеи так-то были готовы встретить их еще с утра, поэтому девчушка тут же подорвалась заканчивать надпись на открытке, а он оперативно занял место у кастрюли. Судя по безрадостному тону записки, его предупреждения сбылись, и троица возвращалась несолоно хлебавши (он честно сделал над собой большое усилие, чтобы не поставить нарочно в центр стола солонку). Так что вкусный обед и радушный прием должны были хоть немного их взбодрить. Сайно покачал головой, — предчувствовал, что скоро у него станет на три проблемы больше, — и осмотрелся в поисках силуэтов вьючных яков на горизонте. Яков он не углядел, зато из хижины вдруг раздался звук бьющегося стекла и судорожные вдохи, слишком похожие на подступающие детские рыдания. — А ну, отставить панику! — он ворвался в дверь так грозно, словно Коллеи всерьез угрожал какой-то невидимый преступник. — Г-господин С-сайно, простите! — испуганно запричитала она. — Я только… Я нечаянно… Я сейчас уберу… Она вся сжалась, как мышонок, и виновато бросала взгляды то на него, то на разлитый соус из упавшей на пол миски. Сайно быстро оценил размер причиненного ущерба: на удачу, кроме разбитой миски пострадала лишь одна из пяти пирамидок, последняя, от которой улетевшая ложка отковырнула кусочек сбоку. Сущий пустяк, но для маленькой ответственной Коллеи, конечно, это должно было быть настоящей трагедией. — Эй, не вешай нос, — он быстро поднял осколки, чтобы показать, что не злится. — Вот так, сейчас все уберем, и как будто ничего и не было. Посуду бьют на счастье, знаешь? — Е-если бы, — протянула Коллеи, промокая тряпкой лужу. — Из-за этой глупой болезни я роняю столько всего, что мастер Тигнари должен быть самым счастливым в Тейвате! А он только все больше грустит. — Это потому, что ты каждый раз расстраиваешься по мелочам. А ты в первую очередь верь в это сама! И тогда твое счастье обязательно заразит всех вокруг, в том числе и твоего колючку-наставника. — Точно-точно? — Точно-точно. Смотри, как просто я спасу этот замечательный тахчин! С этими словами Сайно взял чистую ложку и отломал еще один кусок с другой стороны. — Видишь? Теперь это исторически-достоверная пирамида: в руинах, как ей и положено. Я возьму ее себе, если ты не против. Такой шедевр должен достаться тому, кто его по праву оценит. — Вы смеетесь, господин Сайно! — Вовсе нет. Отважный генерал Спасайно никогда не смеется! Он только выручает маленьких девочек, желающих устроить своим наставникам сюрприз, и делает это с самым серьезным в мире лицом. Коллеи, не сдержавшись, хихикнула. Сайно мысленно вручил самому себе медаль за отличный каламбур. И в этот момент они наконец услышали крики, лай и гулкое мычание недовольных шумом яков.

***

Приезду главы Лесного Дозора и его товарищей радовались, казалось, все, кроме самого ушастого стража. С самого порога на Тигнари наскочил Амир и несколько других дозорных, решительно настроенных немедленно огласить по бумажке от первого до последнего пункта каждое происшествие в лагере и во время патрулей. За дозорными увязалась стая собак во главе со всеобщим любимцем Сагом. Собаки уже успели вдоволь обгавкать мохнатый транспорт и теперь переключились на самих вернувшихся, с энтузиазмом пачкая передними лапами все колени, до которых только могли достать. Кое-как отвязавшись от одинаково назойливых коллег-рейнджеров и их животных, Тигнари проскользнул в хижину, где его чуть не сбила с ног Коллеи. Она повисла на шее у учителя, тараторя первое, что приходило в голову, и когда тот окончательно запутался в том, кто по кому скучал, и что, где и когда у нее случилось, торжественно всучила ему открытку. Тогда Тигнари посветлел и даже позволил себе смешок, пока показывал Кавеху и Хайтаму их нарисованные копии. И все-таки, генерал махаматра чувствовал, что что-то не так. Все трое вели себя странно, — или, по крайней мере, страннее, чем обычно. Так что он не особо удивился, когда сразу после обеда и пары приветственных тостов аль-Хайтам встал и потянулся за сумкой, явно намеренный не просто отойти облегчиться. Но дать ему ускользнуть незамеченным он тоже не мог. Поэтому как только Хайтам шагнул за порог, он нагнал его, временно предоставив уже слегка запьяневших Тигнари и Кавеха заботам маленькой напарницы. — Далеко собрался? — Хочу успеть в Академию, пока не стемнело. Надо отчитаться мадам Фарузан по поводу диплома. — Вполне возможно, что она сегодня допоздна, — Сайно потер подбородок. — Я встречался с ней не так давно. Несмотря на отпуск, ей завладела идея снова пересобрать Вайрамбакху, так что она днями не вылезает из кабинета. Лингвист кивнул. — Так значит, тебе все же удалось познакомиться с лордом Мораксом, Хайтам? Как он тебе? — Он очень приятный человек. То есть, бог. То есть… Не важно, я просто благодарен ему за помощь и за компанию. Его мудрость заставляет о многом задуматься. — Он не смог вам помочь. — Он пытался. Но его искусство оказалось бессильно. Я так ничего и не вспомнил. — Как это было? — Он сказал что-то на древнем наречии и приказал нырять. Но я видел только сплошную черноту и бездонную пропасть. И больше ничего. — Совсем ничего? — Совсем. Хотя нет, постой. Было еще кое-что. Я подумал, что мне просто почудилось, настолько оно было мимолетно, но когда я выкрикнул имя Ахмара, я будто бы увидел какой-то трон в глубине зала. Трон стоял у подножия большой статуи, кажется, с рогами барана. Но я не уверен. — Вот как. А ты рассказывал об этом Тигнари и Кавеху? — Нет. У нас… Много чего произошло. Как-то не нашел подходящего момента. Сайно, ты ведь был главным жрецом аль-Ахмара. Ты знаешь, что это за место? — Я… Конечно же он узнал по описанию великолепный королевский трон Хадж-Нисута, использовавшийся только для самых значимых божественных церемоний. Огромный каменный трон, к которому вела изящная резная колоннада, и за которым, по приказу самого милорда, Кхнему возвел гигантскую статую Царя Баранов, — в память о подвиге Первого советника во время селестианской бури, когда он пожертвовал своей жизнью, чтобы спасти архитектора и еще дюжину попавших в песчаную западню придворных. И конечно же Сайно догадывался, почему магия Моракса не сработала, — естественно, что никакие ритуалы не могли вернуть назад то, что не было утеряно. Ибо сознание аль-Ахмара было до сих пор живо за закрытыми вратами Хадж-Нисута, на что и указывало видение о троне. В момент ритуала, должно быть, между сознанием Ахмара и телом Хайтама возник какой-то резонанс, позволивший на мгновение увидеть место заточения прежнего «я». Какая-то его часть порывалась открыть правду. В конце концов, кто, как не Хайтам, должен был решать, что делать с печатью храма. Но с другой стороны, он дал клятву. И эта клятва была крайне проста: хранить молчание, если после ухода владыки песков угроза высвобождения запретного знания не исчезнет. А леди Руккхадевата в ту ночь так и не смогла дать Касале однозначного ответа. — Как я и думал, — тем временем вздохнул Хайтам, восприняв его замешательство совсем по-другому. — Значит, мне просто показалось. Жаль. — Хайтам- — И, Сайно. Лорд Моракс считает, что у меня никогда и не было воспоминаний Ахмара, поэтому искать их бессмысленно. Неужели это правда? — Я не могу сказать. Но… Я также не могу утверждать, что он прав, — скрепя сердце, произнес бывший жрец. — Даже боги не обладают всеведением, Хайтам. Не исключено, что способ вернуть тебе память действительно где-то существует. — Вот только где, — невесело отозвался студент. Больше Сайно не стал его удерживать. Вместо этого он потихоньку вызвал из хижины Коллеи и попросил проводить Хайтама до окраины деревни. Коллеи легко согласилась, — добрый господин аль-Хайтам ей очень нравился, да и к тому же, ей хотелось поблагодарить его за привезенный из Ли Юэ подарок. Легкие подростковые духи из салона госпожи Ин Эр она уже горделиво продемонстрировала всем, кому могла, и теперь благоухала мятой и стеклянными колокольчиками на всю Гандхарву, пока радостно щебетала что-то ему под руку. Удостоверившись, что с этим он разобрался, генерал вернулся к столу. Тигнари и Кавех нехотя подняли головы от своих стаканов. Несмотря на несколько опустошенных рюмок, наметанный взгляд махаматры отметил и почти нетронутые кувшины (в обычное время, фамильяры бы уже давно доставали добавки из тайника рейнджера), и кислые лица обоих. К тому же, как только они приехали, Тигнари первым делом отвел Сайно в сторону, окатив целым градом извинений за то, что вышел из себя тогда, в аудитории Кшахревара. Сложив все это вместе, Сайно пришел к единственному возможному выводу. И в таком случае он точно знал, чем им помочь. — Значит так. Он залпом осушил остатки собственного вина и опустил чашку на стол с такой силой, что тарелки подпрыгнули, Кавех испуганно икнул, а Тигнари чуть не свалился со стула. — Меня не интересует, что между вами произошло, но так дальше продолжаться не может. Сейчас вы оба живо бросаете вилки-ложки, встаете и идете за мной. — Куда? — опешил Тигнари, но вместе с архитектором послушно вылез из-за стола. — Вниз, к реке. Туда, где тихо и безлюдно, — коротко пояснил Сайно, не оборачиваясь. — Если не помогают слова, будете решать на кулаках.

***

— Это бред. — Полнейший бред. — Меньше болтовни, больше действия, господа фамильяры. Раз вы не можете справиться сами, выполняйте то, что говорю я. — Я не буду драться! Мы и так уже достаточно рукоприкла- — Да брось, Тигнари, разве ты не хочешь залепить Кавеху в челюсть? Он ведь наверняка это заслужил. — Вот еще! Ты рехнулся? — Вообще-то, я не против, если ты почувствуешь себя лучше, — вдруг признался Кавех. — Я и правда заслужил. Я воспользовался тобой, и это было ужасно. Можешь меня ударить. — Тогда и ты меня ударь! — моментально вспыхнул Тигнари. — Конечно, пусть Кавех тоже отвесит тебе затрещину, — заявил наблюдавший за ними из-за ближайшего дерева Сайно. — В твою тугодумную голову здравый смысл вбивать только так. Рейнджер смерил его уничижительным взглядом, как будто прикидывал, стоит ли отвесить затрещину и ему тоже, но не двинулся с места. Сайно пожал плечами, не утруждаясь даже призвать защитное оружие. И Тамима, и Кхнему он знал как облупленных, так что никаких страшных взглядов совершенно не боялся. Стоило насильно столкнуть фамильяров носами, как замалчиваемый конфликт как по указке начинал неудержимо выплескиваться наружу, захватывая все их внимание. — Нему, я все это время говорил тебе так много гадостей и даже не задумывался, как сильно тебя изводил! — с досадой воскликнул рейнджер, нехотя, но оставляя нахального жреца в покое. — Это куда хуже! — Ты не можешь так просто сравнивать! — А вот и могу! — А вот и нет! Прекрати! — А вот и могу! И не прекращу, пока ты не признаешь, что виноват я! — Какой же ты невыносимо упрямый! — Как и ты! И ты ничего- ай! Костяшки чужой руки впечатались в его скулу так внезапно, что лесной страж не сразу понял, откуда вокруг вдруг заплескалась вода, и как он оказался пятой точкой в журчащем потоке. Он сплюнул и потряс головой. С берега на него растерянно смотрел Кавех, так и не опустивший вскинутый в воздух кулак. — Кхнему! — Ох-х, мне жаль, Тамим, я не знаю, что на меня нашло- — Кхнему! — уже яростней взревел лис. — Не думай, что это что-то доказывает! Скула, оцарапанная кольцом с шелковой чертежной перчатки, неприятно ныла. В груди закипало справедливо-обиженное рычание, вопреки всем предыдущим заверениям о заслуженности поддакивая самому первому и понятному рефлексу: басом взреветь «за что?». Но он лишь вытер щеку. Если Кхнему думал, что он поведется на такую дешевую провокацию, то глубоко ошибался. Отряхнув потяжелевший от влаги хвост, Тигнари подскочил и с воем бросился на архитектора с ответным ударом. Кавех инстинктивно блокировал выставленную вперед руку, поймав ее на скрещенные предплечья, но тут же последовавший удар коленом в живот заставил его согнуться пополам и отлететь в противоположные кусты. — Тами-и-им! — взвыли колючие заросли. Ветки затрещали, и в следующий миг навстречу принцу вырвался не менее распаленный блондинистый вихрь, сбивая с ног и одаривая новой серией увесистых тычков. — Слабовато бьешь, — подзадорил Тигнари, перекатываясь на живот и уклоняясь почти от всех, кроме последнего, все же задевшего плечо. — Ха… Не говори раньше времени! — Или не говори вообще! Воспользовавшись паузой, фенек пружиной взвился в воздух, как настоящая лисица в охотничьем прыжке, и налетел на Кавеха сбоку, хватая его шею в кольцо. Кавех вцепился в его локоть обеими руками, пытаясь высвободиться. — Да бездна, я не такой праведный, как ты думаешь, Тамими! — прохрипел он. — Я… я раньше воровал! — Ты не наедался вдоволь! — ответно пропыхтел фенек, всем своим весом пригибая соперника к земле, пока тот не выдержал и не завалился навзничь, — Это нормально, что ты был голоден и хотел еще. — Но тем не менее это было плохим поступком. — Плохим! Послушай, я не видел ценности в яствах или золоте, но я нападал на караваны ради забавы. Мне нравилось смотреть, как целые тюки богатств бесславно тонули в зыбучих песках. Это ведь тоже своего рода кража чужого! — Это, кх-ха… Это грабеж. Кража — это когда ты все делаешь незаметно. А если ты нападешь в открытую, это уже грабеж и разбой. — Вот видишь. Значит, я был хуже. — Ах так! Извернувшись, Кавех подставил ему подножку. Тигнари не ожидал такой прыти, а потому тоже потерял равновесие и кубарем покатился по каменистому берегу. Стоило ему затормозить и прийти в себя, как архитектор запрыгнул сверху, пытаясь пригвоздить к месту. Рейнджер пустил в ход когти, — Кавеху пришлось разжать руки. В мгновение ока Тигнари ударил его по голени и врезался лбом в плечо, меняясь с ним местами. — Я убивал! — возразил Кавех, тщетно барахтаясь в железном захвате лисьего принца. — И не только Парвезравана с Сирин. Я несколько раз нападал на своих хозяев, когда они… когда они заходили слишком далеко. — Я уничтожил целый город, — Тигнари грустно опустил голову. — И не только мужчин, Кхнему. Но и женщин. И детей тоже. Они казнили моего любовника на главной площади. Ради сапфирового колокольчика они обезглавили Гамаюна на потеху ликующей толпе. Они были как животные! И я уничтожил их, будто животных! Кхнему пораженно моргнул, не отводя от него глаз. — Так буря в Салехе — это твоя? Но почему ты мне никогда не рассказывал? — Я боялся! Я не хотел, чтобы ты думал, что я ничем от них не отличаюсь. Что я тоже… что я тоже животное. — Людям свойственно злиться. — В том-то и дело, Нему. Я ведь не человек. — Как и я. Знаешь, если бы тогда от Гюрабада не остались одни руины… Возможно, мой гнев бы тоже не ограничился царем и царицей. — Ты серьезно пытаешься меня поддержать в том, что я сделал? — Скорее, намекаю, что то время, когда это было нормой, осталось давно позади. Для нас обоих. — Ты прав. Жизнь вдали от пустыни меня размягчила, — признал Тигнари. — Сейчас я чувствую лишь сожаление. Даже не знаю, смог бы я так же снова, чтобы глазом за глаз и жизнью за жизнь. — Это не то, о чем стоит сожалеть. Ты стал лучше понимать людей. Смог увидеть их в новом свете, узнать поближе, проникнуться их эмоциями. Это дорогого стоит, аюни. — А ты больше не боишься поднять на меня руку. — Нашел, чему восхититься. Кавех закатил глаза и приподнялся на локтях, прижимая губы к его пострадавшей щеке. — Но если серьезно, то я хотел бы, чтобы ты правда чаще говорил напрямую, если тебе что-то во мне не нравится, — Тигнари сжал белокурую голову в ладонях, заставляя прерваться и посмотреть в глаза. — Я могу быть полным идиотом, Нему, но я не хочу делать больно тому, кого люблю. — Вау. — Что? — Ты говоришь это не в первый раз, но такое чувство, будто бы мне только что признались. — Хах. Хочешь обсудить то, что произошло после нашего путешествия по Тейвату? Мы ведь так и не поговорили нормально. — Хочу, но как-нибудь в другой раз. И так теперь не засну ближайшие пару-тройку ночей. Кавех вдохнул полной грудью, наслаждаясь влажным вечерним воздухом тропического леса, и взмахнул руками, чтобы как обычно по-хозяйски притиснуть жаркого маленького рейнджера к себе, — но замер на полпути. — Нари, я тебя обниму? Пожалуйста. — Т-ты можешь попробовать, — разрешил он. — Только смотри на меня. Смотри и не отворачивайся. Архитектор сглотнул, закрепляя соглашение поцелуем. Пальцы невесомо задели край капюшона, понемногу спускаясь ниже. Тигнари задержал дыхание, но не увернулся. — Больше никогда. Я клянусь, аюни. Больше никогда. Кавех осторожно обхватил его пониже лопаток, не разрывая контакта. Сжал совсем чуть-чуть, едва прижимая к рвущемуся наружу сердцу. И тут же убрал руки, падая на спину и счастливо раскидываясь на прохладных камнях. — Вот так, хватит. Я не тороплю, — прошептал он. — И помни, что я тебя люблю еще больше. Тигнари едва слышно рассмеялся, ныряя к нему в собственном объятии. Закрыть глаза и раствориться в моменте помешал только хруст скатывающейся гальки совсем близко от их голов. — Эй, птенчики! — окрикнул Сайно, о присутствии которого они успели абсолютно забыть. — И снова здравствуйте. Вам тут удобно? Ничего не желаете сказать? Например «спасибо, дорогой Сайно» или «что бы мы без тебя делали, мастер Сайно»? Оказалось, пока они откровенничали, махаматра оставил свой пост под деревом и неслышно подкрался вплотную. А теперь нависал над ними со сложенными на груди руками и делал вид, что хмурится из-за их приторных милостей, а не из-за того, что какой-то ушлый гандхарвский комар умудрился укусить бравого генерала прямо в бровь. Кавех и Тигнари ехидно переглянулись. — А тащи-ка нам еще выпить, Сайно. И так и быть, заранее спасибо!