Chrissy and Eddie’s Infinite Mixtape

Крисси мало говорила. Конечно, она разговаривала, но ее слова часто не имели какого-либо веса. Так жизнь, как она ее знала, была проще. Легче. Безопаснее. Крисси просто соглашалась. Крисси шла на компромисс. Компромисс было важным словом для нее, она его рано выучила. Крисси хотела игрушечный грузовик, как у соседских мальчиков. «Предлагаю компросисс», — говорила ее мама, и Крисси дарили куклу и новое платье. Крисси хотела большой шоколадный торт на день рождения. «Предлагаю компромисс», — говорила ее мама, и Крисси ела половинку пирожного на глазах остальных мам, запивая все большим стаканом чистой воды. Но на следующий день ее мама принесла измерительную ленту и блокнотик на завтрак. С тех пор она начала записывать в нем, как Крисси «меняется». Крисси хотела книгу про космос. Мама говорила: «Предлагаю компромисс», и у Крисси появляется книга о манерах и о том, как быть скромной и послушной. Крисси хотела пойти на занятия по степу. «Предлагаю компромисс», — и Крисси получала пачку и трико. Но балет ей нравился. До тех пор, пока у нее не начался переходной возраст, и ее тело не начало «трястись». Крисси хотела кота. «Компромисс?», — говорила ее мама, что значило «нет», но в один день ее папа зашел вместе с Крисси в зоомагазин по дороге домой из больницы, после того как она упала на велосипеде с большого холма. Она стерла обе коленки, счесала ладони, и у нее было то, что доктора называли «асфальтная сыпь», на одной щеке. Ее маму «просто тошнит от вида крови», и для нее «лучше умереть, чем переступить порог этой больницы», так что она позвонила отцу на работу, и он приехал, чтобы отвезти ее в травмпункт. Крисси вернулась домой с мечтой (она захотела быть врачом! Ведь врачи умные, и помогают людям, и все-все их слушают!) и с клеточкой полной сосновых опилок и маленьким комочком золотистой шерсти. («Сирийский, или золотистый, хомяк (лат. Mesocricetus auratus)», — было написано в ее энциклопедии, которую она упрашивала и все-таки получила без каких-либо компромиссов, что делало ее для Крисси целым сокровищем. Она назвала хомячка Мэсси). За подарок ее папа получил пощечину и час ругани, но Крисси просто влюбилась. Она хранила Мэсси на подоконнике, чтобы он мог видеть окружающий мир. Она откладывала свои карманные деньги (ей не разрешали подзарабатывать няней), чтобы купить ему домик побольше, а потом и колесо, и несколько сосновых брусочков, чтобы Мэсси мог их грызть. Она кормила его семенами подсолнухов, (не жареными, в них куча жира, Крисси) и смотрела, как он обнюхивал ее книги на столе, шастал по полу (не дай Бог, он нагадит на ковер, Крисси), а потом чистила его славные маленькие усики и идеальные маленькие лапки. Мэсси нравилось его колесо. Он бегал в нем все время. Все время. Утром, днем и ночью, если Мэсси был в клетке, то он был в своем колесе. Да, иногда он спал (Крисси нравилось приносить ему новые штуки из разных материалов для его гнезда: кусочки туалетной бумаги, длинные травинки, цветы из сада, что вниз по улице), но чаще всего Мэсси бегал. И бегал. И бегал. Крисси была достаточно взрослой, чтобы ходить в библиотеку, и даже умела пользоваться картотекой, так что она пошла (ты никогда больше не сядешь на этот чертов велосипед, Крисси, тебе что, мало?) в библиотеку и нашла книгу про хомяков, потому что Мэсси так может сильно устать, правда? В тот день она узнала несколько интересных фактов о хомяках, например то, что самки хомяков могут убивать своих детей и что хомяки очень привязаны к своей територии и могут драться, чтобы защитить свою зону, а старые хомяки могут мочиться на семена и орехи, чтобы смягчить их, потому что это защищает их стареющие зубы. Еще она узнала, что живут хомяки от восемнадцати месяцев до двух лет. Крисси разбиралась в математике. Мэсси застанет только пару оборотов Земли вокруг Солнца (она таки прочитала книгу про космос в библиотеке, ведь ей нравилась наука, нравилось знать, как устроены вещи), а он проведет их, все бегая в своем колесе. Это казалось чем-то плохим. Крисси не могла перестать думать об этом несколько недель. Это было так, будто у Мэсси над головой появился таймер: до смерти одиннадцать месяцев. Десять. Девять. А все, что он делал, — это бегал в колесе, пока на него пялилась какая-то глупая, толстая, бесполезная девочка с хвостиками, которая, наверное, слишком сильно его давила, пока плакала в его мягкую шерстку, когда ее живот урчал, а в горле жгло. Колесо Мэсси стало поскрипывать. Мама пригрозила выбросить его в мусорку. Но Крисси смазала его вазелином, и мама больше ничего не говорила. Но Мэсси продолжал бежать. И Крисси построила план. Основные опасные для хомяков хищники, если ссылаться на книгу из библиотеки, — это хищные птицы (в Хоукинсе были совы, ястребы, конечно), змеи (библиотекарь сказала, что они тоже есть в Хоукинсе, хотя Крисси никогда их не видела) и лисы (вот их Крисси очень хотела бы увидеть). Еще в Хоукинсе, наверное, были барсуки, кайоты и рыси. Так что да, должно быть, это будет работенка не из легких — выжить снаружи для Мэсси, но… Разве это хуже, чем жизнь в клетке на подоконнике? Разве добыча еды, постройка гнезд и возможность быть свободным хуже, чем бег, бег и бег? Крисси ждала самый идеальный из идеальных весенних деньков, чтобы отпустить Мэсси. В то время она как раз перешла в старшую школу, и за ней была небольшая опушка со столиком для пикников, за которым она как-то видела, как старшеклассники курят. Она незаметно сбежала с физ-культуры после того, как сказала Мистеру Уайту, что у нее месячные (Крисси не хотела врать ему, но он разрешал девочкам делать что угодно, когда они говорили о месячных) и побежала к столику для пикников. Это была не самая подходящая замена природного обитания хомяков, но зато было много мест для такого маленького существа как Мэсси, чтобы спрятаться. Цветочки уже пробивались с почвы, а цветы —значит семена, которые Мэсси любит есть. Тут были сосны, а значит есть и шишки. Еще, кажется, тут были дубы — в Хоукинсе они повсюду. Она как-то давала Мэсси желудь, а он запихнул его целиком за щеку. Она предположила, что он съел его, пока никто не смотрел. В таких ситуациях Крисси считала, что они с Мэсси похожи, но она никогда не находила кучки рвоты в его клетке, когда убиралась в ней, так что, наверное, не так уж и похожи. Крисси спрятала маленькую клетку, которую папа купил вместе с Мэсси, в свой рюкзак и сказала маме, что ей нужно в школу пораньше. Мама поверила: Крисси в последнее время часто практиковалась для поступления в команду группы поддержки. С собой она взяла несколько горсток еды для Мэсси, не считая того, что она проследила, чтобы его щеки были набиты по полной, перед тем как она открыла крышку и взяла его на руки в последний раз. Она легонько почесала местечко меж ушей, и он закрыл свои глазки-бусинки. Она надеялась, что он счастлив. Крисси поцеловала его и сказала, как сильно любит. Его усики щекотали ее нос, ее щеку, ее ресницы, пока он обнюхивал ее лицо. Потом он немного повертелся, и Крисси положила его на ближайшее бревно. В нем была выемка, которая выглядела, как отличное место для жизни хомячка. — Хорошо, — она шепчет и целует его еще раз. — Будь свободен. И она его отпустила. *** Она рассказала Джейсону о Мэсси спустя пару месяцов с того момента, как они начали встречаться. И о том, что она все еще иногда ходит на опушку с семенами и орешками для него. Но Джейсон не понял. — Но зачем? — спросил Джейсон у неё. Его красивые голубые глаза сужаются, пока он гладит ее по голове, и она как-то не уверена, что ей это нравится. — У него была очень хорошая жизнь с тобой в твоей комнате. Никаких хищников, никаких проблем. Он склонил голову. — Ты что, его не любишь? — Конечно я люблю его, — она ответила. — Я очень его люблю. — Тогда зачем отпустила его на волю? В лесу опасно. Там всякие змеи, волки и все такое. В клетке ему было бы намного безопаснее. — Просто он все время бегал, — она попыталась объясниться. — Это все, что он делал. Наматывал круги в колесе и спал. Он казался живым только когда я его доставала, и даже тогда он был заключен в моей комнате. У Джейсона на лице было такое выражение, будто он пытается ее понять, но оно не оставалось на его лице долго. — Для этого и нужны питомцы, Крисси. У Джейсона была собака — большой белый ретривер. Крисси казалось, что это было самое доброе животное, которого она встречала, хоть ей и не очень нравились собаки. — Просто зависаешь с ними, пока тебе хочется поиграть, а потом они просто, ну, что-то свое делают. В тот момент у Крисси в животе как будто что-то оборвалось, но она не уверена, было это от привычного голода или чего-то другого. — Но все же, — продолжил Джейсон, пока убирал челку с ее лица, Крисси пыталась не думать о том, как он так же гладит свою собаку, — очень мило, что ты все еще приносишь ему еду. Потом он улыбнулся и поднял ее подбородок для поцелуя. Но еще была Дженна — и Дженна поняла ее. — Так держать, — сказала Дженна. — Я бы тоже отпустила кроху. Пусть будет свободный, найдет себе мадам, заведет себе маленьких диких хомячков. Дженна была на год старше Крисси; они вместе были в группе поддержки. Дженна учила ее быть флаером, делать сложные штуки в воздухе, и это не было «компромиссом». Хоть ее маме и нравился чирлидинг, она беспокоилась обо всем, что могло Крисси покалечить, но ее дочь была легкая и сильная и хотела летать. Дженна была крутая. У нее были крутые косички. Ее брат был диджеем в Чикаго, оба ее родителя работали, так что ее никто не контролировал, и дома она часто проводила время одна. Дженна считала, что идея быть медсестрой очень крутая, и она поддерживала Крисси в этом (еще один компромисс. Мама хочет, чтобы Крисси вышла замуж. Крисси хочет быть врачом. Они пришли к компромиссу и выбрали специализацию медсестры. Не то чтобы медсестры были не супер, просто мама согласилась на это, только чтобы карьера не мешала Крисси выйти за Джейсона. В крайнем случае она могла бы найти себе какого-то доктора. Дженна не всегда слушала Крисси, когда она говорила, но опять же таки, Крисси в целом много не рассказывала, и больше предпочитала слушать Дженну. Подружка была интересной и смешной и делала Крисси копии каждой касеты, что ей присылал брат. Крисси купила плеер с наушниками, чтобы слушать музыку, не привлекая внимания родителей, потому что у ее мамы были свои взгяды на то, что было хорошо, а что плохо. Альбом Принца Purple Rain был квинтэссенцией плохого, но, Боже, как Крисси его любила. Еще она любила Дэвида Боуи, Квин, Элтона Джона и Синди Лопер. Джейсону не нравилась Дженна. — Она чокнутая, — говорил он. — Будь с ней осторожнее. У Джейсона был пунктик по поводу «чокнутости». У него была тетя, он как-то рассказывал. Она была «чокнутая». «Ненормальная» — он говорил. От этого слова Крисси вздрогнула. — У нее постоянно менялось настроенние, она была капризная. Мне так папа говорит, — его лицо вздрагивает, когда он рассказывает. Его отец не приветствует капризы, а Джейсон — его отец в миниатюре. Еще его отец не приветствует неуважение, дерзость, и розги не жалел. Она знала, что Джейсон боится своего отца, но не так, как она боится свою мать. — Моя тетка могла кричать и плакать, — он продолжает, — и никто не мог ее успокоить. Крисси тоже иногда хочет кричать и плакать, но если она плачет, то делает это тихо. Ведь слезы не помогут, а если будешь громкой — привлечешь слишком много внимания. — Почему ей было так плохо? Джейсон пожал плечами. — Она вроде как видела вещи. Вещи, которые больше никто не видел. — Какие, например? — Я не знаю, Крисси! — отрезал Джейсон. — И не хочу знать. Потом он поцеловал ее в щеку. — Это вообще не важно, детка. Она все равно в какой-то психушке. — Что? — Крисси ахнула. Джейсон кивнул с очень серьезным лицом. — Ага, они вырезали часть ее мозга, вроде как, и сейчас она просто… Не здесь, если так можно сказать. Просто овощ. Но Джейсон решил смягчить ситуацию, когда выражение ужаса мигнуло на ее лице (леди не разевают пасть как коровы, Крисси). — Ну, зато она счастлива. Теперь она не кричит и не плачет, за ней хорошо следят. Водят ее на прогулки в большой сад, все дела. Крисси думает о скрипе в колесе Мэсси, о цветах, что она приносила для его кроватки. Она думает о слове счастье. Разве не кричать и плакать достаточно для того, чтобы быть счастливым? Джейсон берет Крисси за затылок. — О, детка, — он говорит, и его глаза мягкие и голубые, его руки очень ловкие. — Извини, Крисси. Не нужно было об этом говорить. Знаю, ты ненавидишь ужастики. Просто сделай вид, что ничего не было. Просто сделай вид, что ничего не было. Он говорил так, когда слишком сильно хватал ее за руку, или когда орал, или когда кидал что-то в стену. Потом он плакал, умолял о прощении и просил ее «сделать вид». А это у нее очень хорошо получалось. Встречаться с Джейсоном? Это компромисс. Он говорит, что любит ее, и она предполагает, что это правда. Она предполагает, что тоже его любит. А почему его не любить? Мама говорит, что он идеальный. Крисси и Джейсон не так уж и много времени проводят вместе. У него свои друзья, у нее свои. Иногда, когда она говорит маме, что идет гулять с ним, то на самом деле идет в библиотеку делать домашку, слушать плеер и делать карточки по биологии, например, о дыхательной системе. Еще она может читать о том, как работает фотосинтез, или писать эссе о символизме в «Убить Пересмешника». Это намного легче делать вдали от дома. *** Крисси начинает ходить к мисс Келли в начале выпускного года. Это часть ее договоренности с мисс Элсон, тренером группы поддержки. Они заключили ее, когда та застукала Крисси с двумя пальцами в глотке на перемене. Один поход к мисс Келли в неделю, если она хочет остаться в команде. И Крисси ходит, но мисс Элсон все еще тяжело на нее смотрит во время тренировок, так что Крисси старается стать как можно незаметнее, когда не выступает. Но она никому не говорит, потому что хоть мама и называет ее идиоткой, она на самом деле не глупая. Мисс Келли понимает насчет Мэсси. Она была очень милая и очень терпеливая и отвечала на каждый вопрос, который Крисси осмелилась бы задать. Мисс Келли говорит ей, что она заслуживает счастливую, полноценную жизнь, что кажется немного менее несбыточным в маленьком, тесном кабинете психолога. С помощью мисс Келли Крисси даже подает документы в несколько колледжей за границами штата; конечно, она никому об этом не говорит. Зачем? Как будто она действительно сможет поступить в эти заведения. Но о них приятно думать иногда. Хорошая мечта. И это даже помогает. А потом начинаются видения, и не помогает больше ничего. Маятниковые часы. Пауки. Шепот в ее голове. Об этом Крисси не говорит мисс Келли, ведь видеть вещи, которые больше никто не видит, — это уже следующий этап психологических заболеваний, да? Галлюцинации не указаны в брошюрах о тревоге, депрессии, негативе к себе или когнитивном диссонансе. Джейсону она тоже не говорит, потому что опять-таки, она не глупая. Крисси знает, что такое лоботомия (нейрохирургическая операция, при которой одна из долей мозга иссекается или разъединяется с другими областями мозга, иногда используется как радикальное терапевтическое средство помощи пациентам с грубыми нарушениями, — сообщает ее энциклопедия). Она помнит вид насмешливого страха на красивом лице Джейсона, когда он говорил о своей тете и то, как это выражение вновь появляется, когда он говорит о «ненормальных» в их школе. Дженна сейчас в Чикаго, Крисси могла бы сказать ей, но единственный доступный ей телефон стоит в гостиной, так что, нет, она никому не говорит. Она вполне уверена, что сходит с ума, но это совсем не так весело, как об этом поет Принц. Она не может спать. Она и так мало ела, но теперь все выходит наружу. Кажется, вызывать рвоту — это единственное, что Крисси могла контролировать. Она знает, как устроена пищеварительная система, она знает, что ее действия — это булимия, и она знает, что это плохо. Но раньше это помогало, а сейчас уже нет. Так же как и дыхательные упражнения и другие тактики, которым ее научила мисс Келли. Значит, Крисси нужно найти что-то другое. Крисси знает Эдди Мансона. Не в том смысле, что они знакомы, а в том смысле, что все его знают. Эдди Мансон известный, и, кажется, это ему нравится в том смысле, что для Крисси непонятен. Он будто вечно ищет свет софитов, хотя они каждый раз его обжигают. Он жаждет внимания, но получает его в самом плохом понятии этого слова, однако каким-то образом это его радует. Крисси и представить себе не может, как можно хотеть, чтобы тебя видели в таком свете. Она показывает людям только то, что они хотят увидеть. Это осторожный маневр, построенный на балансе, но у нее хорошо получается. Так она выживает. Дает людям, что они хотят, и не больше. Говорит то, что нужно и молчит. Делает, что от нее ожидают, и больше ничего. Для этого и нужны питомцы, Крисси. А Эдди уж точно не домашний питомец. Он слоняется по коридорам старшей школы Хоукинса как дикий кот. Он громкий, он грубый, он страшный. И занимает много места. Каким-то образом он кажется больше своего тела. Он не похож ни на кого из всех, кого она знала. Все говорят, что он чокнутый, хотя Крисси не верит во все эти слухи о том, что он какой-то там сатанист. Но он продает наркотики. Так что, вероятно, он может ей помочь. Дженна рассказывала ей, как это работает, в прошлом году. Так что Крисси подбрасывает записку в шкафчик Эдди, пока Джейсон в туалете на перемене. Ему она говорит, что после уроков у нее тренировка. Он верит, потому что с чего бы ему не верить? Крисси помнит, как шла по этой же дороге, чтобы освободить Мэсси. Тогда была поздняя весна. Было красиво. Теперь она идет туда, чтобы купить наркотики (Боже, Крисси, что ты делаешь?) у той же скамейки, где она оставляла семена своему маленькому другу. Сейчас лес кажется декорациями к фильму ужасов. Вокруг пыльно и сухо. Тени разрезают землю под ногами, и она дергается от каждой треснутой палки, от каждого сухого листочка. Эдди нет у стола для пикника, когда она уже на месте. Мэсси тоже нет. Ну, логично, что хомячок уже скорее всего умер. Но как все-таки было приятно чесать его за ушком, как хорошо ощущалась его золотистая мягкая шерсть между ее пальцами, как было мило, когда он щекотал ее усиками, и как спокойно было ощущать, как его крошечное сердечко неустанно билось, и билось, и билось. — Ау? — она зовет. Ее собственное сердце кажется слишком огромным для ее груди, стучит так, будто хочет пробить ее ребра и сбежать в лес. Часы бьют где-то за ней, и стук о ее грудную клетку теперь больше похож на ураган. Это близко. Как часы могли оказаться в лесу? Крисси оборачивается, и они прямо перед ней, висят на дереве. Или может это вообще часть дерева? Она знает, что часы нереальны, их никто другой не видит, но сейчас это ощущается реальнее всего остального вокруг. Все, кроме этих часов — фальшь. Деревья, земля под ногами и даже ее собственное выпрыгивающее сердце. Не думая, Крисси делает пару шагов вперед, словно ее тянет силой этой нереальной реальности, пока напряжение накапливается в ее глазах. Часы бьют снова, и стекло впереди громко трескается. Крисси дергается, когда черное море пауков выливается из трещины, тысячи и тысячи пауков… Крисси отшатывается назад, пытается убраться подальше от часов и пауков, и от напряжения, и от шепота в ее голове, но что-то оказывается позади нее и... Она резко оборачивается, крик готов сорваться с ее губ. — Воу, тихо-тихо-тихо. Темные кудрявые волосы, черная кожа, джинса. Это Эдди Мансон. Он держит руки вверх и извиняется за то, что испугал ее. Его голос заменяет непрекращающийся шепот в ее голове. Она несколько раз глубоко, резко вздыхает. Она чувствует сигаретный дым (что обычно вызывает у нее головную боль, но сейчас он кажется реальным и словно возвращает ее на землю) и что-то чистое, вроде мыла. У Эдди меняется выражение лица, его брови беспокойно сдвигаются вместе. У него такое активное лицо. Оно без конца меняется, и это кажется очень, очень реальным. Очень живым. — Ты в порядке? — спрашивает он. Звучит так, будто он правда обеспокоен. Эдди же ненормальный, все так говорят, да? Так может он тоже видит… Крисси оглядывается через плечо на дерево за ней, но часы и пауки исчезли. Она снова смотрит на Эдди, чьи глаза не отрывались от нее ни на секунду. Так что нет. Он ничего не видит. Крисси просто сумасшедшая. — Эм, да, — она запинается. Эдди очень высокий, что кажется ей нечестным, но смотреть вверх на него помогает ослабить напряжение в глазах. — Извини, я просто, эм… Мне показалось, что я что-то услышала. — О, — он не задает вопросов, просто указывает на стол, — может присядешь? Крисси садится, но дрожь ее не отпускает. Она тянет за рукава кофты, чтобы попытаться скрыть тремор ее рук. Эдди снимает свой жилет и куртку, открывая вид на футболку с логотипом клуба Адского огня. Джейсон ненавидит эти футболки и этот клуб. Изображение ухмыляется на нее с другой стороны стола, показывая красный язык. Когда Эдди смотрит на Крисси, его взгляд не угрожающий и не опасный. Он просто… изучает. Как будто он видит ее. Крисси старается не прятаться и не уменьшаться, как она привыкла, хотя небезопасно, когда ее так видят. — Тут, ну. Тут не о чем беспокоиться, ладно? Сюда никто не приходит, — пытается успокоить ее Эдди, пока садится. Его длинные конечности сгибаются и разгибаются с плавными движениями мышц. Не то чтобы Крисси может видеть его мыщцы, не то чтобы у Эдди их много. Просто она знает, как конечности работают, она это учила. — Мы в безопасности, — говорит Эдди. Она поднимает на него взгляд, больше не концентрируясь на месте, где она теребит край кофты. Их глаза встречаются, и сердце Крисси снова ускоряется. У Эдди очень длинные ресницы. — Клянусь, — он добавляет. И Крисси хочется ему верить. Он окрывает свой железный ланчбокс. Наркотики, —вспоминает Крисси. Точно. Покупка наркотиков. Как покупать наркотики? — Так, как это работает? — она надеется, что звучит адекватно. Кольца у Эдди на пальцах блеснули, когда он опустил руку от своего подбородка и объяснил, что он берет только наличку, что имеет смысл, и что не выдает чеков, что тоже имеет смысл. Он же не считает, что она укажет эту транзакцию, когда будет платить налоги? Он снова смотрит на нее, словно пытается понять задачку по математике (Крисси видела, что у него не очень получается на алгебре. На химии они тоже в одном классе). Тяжесть его изучения становится слишком для нее, и она отводит взгляд. Он предлагает ей пол унции травки (это много?) за двадцать баксов (она заплатит сколько угодно, чтобы остановить ее видения), а потом она слышит звук за спиной. Крисси подпрыгивает на месте, оборачивается, чтобы посмотреть. Это белка. Крисси взгдрагивает, когда Эдди вздыхает и закрывает крышку ланчбокса. — Слушай, эм, — он звучит раздраженным, и у него есть полное право быть таким, — необязательно это делать. Но Крисси обязательно нужно это сделать. — Одно слово, и я уйду. Уход Эдди для Крисси сейчас кажется самой последней вещью в мире, которую она может хотеть. Он нужен ей, нужна его помощь, нужны его наркотики, и, господи боже, она не хочет оставаться тут наедине с часами, пауками и белками. — Не в этом дело, — она говорит, опуская голову из-за стыда и страха. Он все еще отстраняется, а Крисси хочет, чтобы он остался, даже когда ей так сложно попросить то, чего она хочет. Она кладет руку на шершавую поверхность деревянного, забытого в лесу столика для пикника, уравновешивая себя, пока собирается с силами произнести слова дрожащими губами. — Я не хочу, чтобы ты уходил. Он останавливается и переносит вес обратно вперед к Крисси. Он не уходит, а это значит, что он ее услышал. Джейсон не слышит, может, потому что Крисси особо не говорит, так что она говорит кое-что Эдди. — Просто... — она потирает ребро ладони об край стола. Это просто нервная привычка, но движение вперед-назад, вперед-назад успокаивает. — Тебе иногда кажется, что ты сходишь с ума? — она спрашивает, все еще не поднимая глаз. Эдди снова наклоняется ближе, когда она все же решается встретить его глаза. Хорошие глаза. Она думала, что они будут злыми, но в них нет и капли зла. Просто глаза. Добрые. Карие. Красивые. Мягкие. — Эм, — он отвечает. У Крисси сердце падает, но затем взлетает снова вверх, когда он продолжает с маленькой улыбкой — ну, знаешь, каждый день бывает. Крисси не думает, что он смеется над ней, когда он усмехается. И улыбка у него тоже хорошая. Не злая, просто хорошая, как и его глаза. Такая мальчишеская. Обаятельная. Она заставляет ее тоже немного улыбнуться. — Понимаешь, — он снова продолжает, в его глазах смешинки, — мне кажется, я прямо сейчас схожу с ума толкая травку Крисси Каннингем, — он выделяет ее имя, будто оно что-то значит, — «Королеве старшей школы Хоукинса». Крисси никогда не чувствовала себя как королева, ни разу. Она не совсем понимает, куда он ведет, но он точно не смеется над ней. Он не назвал ее «чокнутой». Он сказал, что тоже чувствует себя сумасшедшим. Он постукивает своими большими серебрянными кольцами по столу и говорит, что они раньше уже зависали. Крисси этого не помнит, но ей бы хотелось. — Извини, я... — Ничего, — Эдди говорит это тем же тоном, как Крисси говорит «я в порядке», а значит что это не «ничего». А потом он бьет себя в грудь, словно в него стрелой попали, и падает вниз со скамейки. Крисси шокированно ахает, и ее сердце снова подпрыгивает, но это почти приятно, когда тебя шокирует что-то настоящее. — Я бы себя тоже не вспомнил, Крисси, — громко провозглашает он, пока поднимается на ноги. Она смеется. Не может даже сдержаться. И это так приятно — смеяться. — У меня что-то в волосах? — Эдди спрашивает. Он самая настоящая, самая реальная вещь, которую она когда-либо видела, стоит тут, весь в тех же сухих листьях, что так пугали ее недавно. Но они совсем не страшные, когда он весь в них извозился. Крисси не может остановить свой смех, но это хороший смех, не поддельный, не напуганный. Ее рот открыт, а большие, некрасивые передние зубы все на виду. Маме это очень не понравилось бы, но ее тут нет. Эдди фокусирует на ней взгляд и скрещивает руки на груди. Его лицо такое экспрессивное, что от него просто невозможно оторваться. — Вообще не помнишь меня? Крисси перерывает ее воспоминания, но совсем не может вспомнить момента, когда они бы зависали. — Прости! — говорит она, ведь так проще, чем сказать «нет». — Средняя школа, — он подсказывает, — Шоу Талантов. Крисси вспоминает Шоу Талантов в средней школе. — Ты делала эти свои штуки, — он машет воображаемыми помпонами настолько в пол силы, что тренер наорала бы на него в мгновение ока. — Было круто, кстати. Сердце снова ее подводит. Эдди проводит кучу времени, насмехаясь над спортсменами, над популярными во всей школе ребятами, но считает что ее чирлидинг был крутым? — А я, — говорит он, прислоняясь к дереву, — я был со своей группой. Группа. Группа Эдди. Три мальчика в черном. Сильный упор на барабаны и воющее гитарное соло, от которого у нее волосы на шее встали дыбом. Его группа называлась… — Ржавый гроб! — она вскрикивает, наконец-то вспоминая. Она не была такой громкой пару лет точно, не считая выступлений в группе поддержки. — О господи! — Да! — Эдди прохрипел победным тоном, хлопнул в ладоши и повернулся на 360 градусов, чтобы показать на нее пальцем. Эта радость на его лице, во всем его теле, в его движениях. Он ужасно заразительный. Невозможно хмуриться, когда смотришь на него. — Ты все-таки помнишь! — О Боже, ну конечно! — отвечает Крисси, и нет никаких часов, никаких пауков. Есть только воспоминания о Шоу Талантов, и о том, как это было громко, и как мальчики, наверное, повеселились, как они зажгли. — Как можно забыть что-то с таким названием? «Как можно забыть Эдди Мансона?» — Не знаю, — говорит Эдди, глаза светятся и блестят удовольствием, — ты ненормальная. Это не звучит плохо, когда он говорит так. Это как секрет, хороший секрет, прямо как подача документов в колледжи или кассеты, спрятанные под ее кроватью. Его глаза мягкие и темные, и они улыбаются. Он сам улыбается. Это слово с уст Эдди Мансона совсем не звучит как оскорбление. — Нет, — она начинает, — ты просто… Выглядел так… — По-другому? — заканчивает он вместо нее. Крисси не уверена, что она выбрала бы это слово, но это правда. Он на самом деле выглядит по-другому сейчас. Он выглядит по-другому и по сравнению с тем, как она видела его на уроках, или когда Джейсон дергал ее в другую сторону от него в коридорах. Он хороший тут. Добрый. Смешной. Притягательный. — Ну, я был побрит под тройку, и у меня не было этих улетных татушек, — он тянет за воротник футболки, чтобы подкрепить свои слова всплеском чернил на его груди. Она видела те, что у него на руках раньше. И сколько у него татуировок? Она не знает никого с татуировками. — Ты играл на гитаре, правда? —спрашивает она. Крисси вспоминает худого паренька с проворными руками, игравшего на электронной гитаре, настолько сфокусированного, будто она была единственной вещью во всем мире. Она помнит, как стеснялась, когда похвалила его после их выступления. — И все еще играю, — говорит он, смотря вниз. — Все еще. Вот бы услышать, как он играет. И, словно прочитав ее мысли, его голова снова поднимается. — Приходи, послушаешь нас. Мы играем в Хайдауте каждый вторник. Хайдаут — это бар в городе, в котором никто не спрашивает паспорт. Дженна как-то ходила, но Крисси никогда. Понятное дело. Но она могла бы пойти, если Эдди будет там. Если она может послушать как он играет. И эта идея кажется почти возможной, пока она тут на опушке рядом с ним. — И получается круто, — Эдди говорит, он обнимает себя, его ладони спрятаны в подмышки, — у нас, вообще-то, даже толпа бывает. Это не удивляет Крисси. Он словно гравитационное поле. Она полностью заворожена Эдди, тем, как он двигается, тем, как говорит, каким свободным он кажется. Какой же он тогда на сцене? Она внезапно завидует Джейсону за то, что он видел Эдди на ланче, что он видел, как тот шагает по столам и выступает перед всей школой, потому что Крисси никогда так не видела Эдди раньше. И кажется, будто он тоже ее видит. Как будто она единственная вещь в мире, как будто она его гитара в средней школе. И это не ощущается плохо, то, как он смотрит на нее. Это… Хорошо. Это по-настоящему. — Ну, где-то пять пьяниц, — шутит он, улыбаясь. Или не шутит? Крисси снова смеется. Она столько не смеялась с тех пор, как Дженна уехала в колледж. Это ощущется так, будто она снова дышит. — Это конечно не Гарден, — он говорит, пока понарошку врезается кулаками в дерево, — но нужно откуда-то начинать, да? Обычно Крисси думает перед тем как говорить. Она должна. Если она скажет что-то не то или сделает что-то не так, то кто-то точно заметит. Но она не думает сейчас. Она просто говорит, потому что она не против, если Эдди заметит. Он снова поворачивается к ней, и его внимание такое резкое, такое сфокусированное. — Знаешь, ты не такой, каким я тебя представляла. Она задается вопросом понял бы он историю с Мэсси, почему она его отпустила. Она думает, что понял бы, даже лучше чем Дженна и мисс Келли. Эдди шутливо прячется за своими длинными волосами. — Злым и страшным? — Да, — Крисси шепчет, не смущенная. Он-то наверное знает о своей репутации. Эдди сокращает расстояние между ними, опираясь руками об стол. — Ну на самом деле, я тоже думал, что ты будешь злой и страшной. Крисси ахает. — Я? Сама идея того, что Эдди мог ее бояться, странная и волнительная. И заставляет ее чувствовать себя… Почти могущественной. — Устрашающей даже, — подтверждает он, пока усаживается. Крисси решает, что ей правда, серьезно симпатизирует Эдди Мансон. — Ну, что ж, — он поднимает пакетик, что оставил на столе. — Другие хорошие новости: лесть со мной сработала, так что… Крисси снова снотрит вниз и смеется. Так вот что она делала? Льстила ему? А так и не скажешь. Больше похоже на то, что они… Как он сказал? Зависали. И это были самые лучшие пятнадцать минут, что Крисси может вспомнить. — 25% скидка на пол унции, — он держит пакетик с травкой в своих пальцах, и сердце Крисси, что только что было таким легким, снова тяжелеет. Точно. Наркотики. Она покупала наркотики. Они не зависали. Они не друзья, хотя Крисси думает, что хочет дружить с Эдди, но он-то вряд ли захочет дружить с кем-то таким отстойным и скучным, как она. Они провели время вместе, потому что он продавал ей наркотики, а они нужны ей из-за того, что она совсем сходит с ума. Точно. — Пятнадцать баксов, — предлагает он, болтая пакетиком перед ней. — Ты обдираешь меня как липку. Крисси не хочет его обдирать. Она хочет вернуться назад на тридцать секунд, когда они смеялись, но момент был утерян, и ей кажется, что она почти слышит удар часов. А сделает ли травка то что нужно? Крисси не знает. Она никогда не курила раньше. Она толком даже никогда не напивалась. Она полагается только на то, что ей говорила Дженна в том году. Эдди и так уже очень ей помог. Он знает о наркотиках, по-любому. Он ими торгует, правда? — А у тебя есть что-то, — она спрашивает, — может, посильнее? Он ничего не говорит какое-то время, и когда она смотрит на него, то глаза у него размером с весь мир. Он смотрит на нее с таким беспокойством, что Крисси становится легче, ведь, кажется, он поможет, кажется, он может помочь, кажется, он хочет помочь. Кажется, она может доверять ему. И это так и есть, Крисси доверяет ему, как она доверяет девочкам, которые делают вместе с ней поддержки, которые ловят ее, когда она летает на тренировках. Она верит ему так, как верила в Мэсси, в то, что он выживет, что будет жить, что будет свободным в этом мире. Эдди говорит, что у него есть кое-что сильнее, но не с собой. У Крисси нет машины, так что он предлагает захватить ее после игры сегодня и отвезти к себе. И это вроде как должно звучать странно, но ей так не кажется. Он снова заставляет ее смеяться, но теперь это по-другому. Она хотела бы, чтобы было как раньше, как пять минут назад. Они пожимают друг другу руки, чтобы скрепить сделку. Его рука ощутимо больше чем ее, его кожа теплая, и своей ладонью она ощущает, что на подушечках его пальцев есть твердые мозоли. Она просит (а с Эдди просить оказывается не так уж сложно), чтобы он провел ее до конца опушки. Он не спрашивает причину. Он просто надевает обратно куртку и жилет и выводит ее сквозь тени и пыльную листву. Крисси не слышит совершенно ничего подозрительного, пока они идут. Эдди рассказывает о Хайдауте, и нет никаких часов, никакого шепота, есть только Эдди рядом с ней, и она так благодарна, что могла бы заплакать. Но она не плачет.