Без правил

Первое сентября. От этого праздника всегда веет какой-то безнадежностью. Двери школы откроются, как хищная пасть, чтобы проглотить толпы учеников и выплюнуть в конце весны очумевшими от желудочного сока знаний, в котором они варились весь год. Первого сентября я всегда ощущала эту тревожную новизну и неизвестность, которая затем становилась разношенной и удобной, как старые тапочки. Вонь от свежей краски везде, даже в пропахшей въевшимся пОтом раздевалке. Пустые гулкие коридоры. Стены туалетов, стыдливо голые без привычных надписей типа «Вася пидор» и «Надя сосёт», а чуть подальше крупными резкими штрихами «ХУЙ». Потрёпанные учебники, которые раздадут после классного часа, со стёртой памятью, стёртыми карандашными пометками, теперь готовые изменить своим бывшим с нами, одиннадцатиклассникам. Выпускниками. Выпускной класс. Я пытаюсь спрятать непонятный страх, который таится за этим словом, замазать его тоналкой, забить пудрой, закрасить тушью, но он всё равно прорывается в неровной линии подводки, которую мне, мать его, приходится переделывать по три раза. Ещё в прошлом году я не стала бы так заморачиваться. Но сегодня... Там будет Ильяс, и Пашка, и Костя Воронов, и даже отбитый урод Стас. И все они изменились за лето. Я тоже изменилась, поэтому вытягиваю полы рубашки из школьной серой юбки, распускаю волосы и беру новую сумку вместо привычного рюкзака. Устраиваю мысленный баттл в прихожей между новыми туфлями на каблуках и старыми кожаными балетками. Балетки побеждают. На серые улицы словно набрызгали белой краской. Белые банты у малышей, белые рубашки, белые колготки. Многие несут цветы, как на похоронах. Ночью прошел дождь. Асфальт тёмно-серый, холодный даже на вид. Лета больше нет, оно сдохло за ночь, и окоченевший труп распространяет холод на всё вокруг. Небо серое. Серые дома, серые лица. До школы пять остановок. В автобусе будто никто и не слышал про первое сентября. Люди едут по своим делам. Бабульки с тележками и хозяйственными сумками, наверно, на рынок. Мамаши с детьми в поликлинику. Студенты в универ. У них тоже первое сентября, но никто не наряжается. Я встаю в уголке, прикрывая коленки сумкой, чтоб не зацепили капронки. Так уже было не раз — херакнет кто-нибудь своим баулом, а потом зацепа разъезжается в дыру. Меня толкают, дёргают за волосы, один раз чья-то грубая ладонь сзади прилипает к бедру. Я пинаю пяткой не глядя. Ладонь исчезает. Обычная давка. Автобус до центра всегда переполнен. Но сегодня это противно вдвойне, потому что за лето я успела отвыкнуть. За квартал от школы слышна громкая музыка. Классы строятся на стадионе. Я немного опаздываю, но не критично, поэтому подлетаю слегка взмыленная к самому началу торжественной линейки. Лаура Адольфовна с обшарпанной табличкой «11 А». Сколько их было до нас. И сколько ещё будет. Обернувшись на свист, вижу Костю Воронова, который окидывает меня преувеличенно восхищённым взглядом. Вымученно улыбаюсь в ответ. Костя симпатичный, но у него уже два года постоянная девушка. Директор толкает речь. Никто не слушает, несмотря на угрозы Лауры оставить нас в школе до вечера. Я не вижу Лизу, но она невысокая и, наверно, стоит где-то впереди. Зато Ильяса видно издалека. С его метр девяносто он возвышается над толпой, оглядывая нас, как сытый удав. За лето его волосы потемнели. Теперь он больше похож на татарина. Метрах в пяти от толпы Ангелина, прислонившись к берёзе, демонстрирует паре девчонок свой чёрный бюстгальтер, спустив расстёгнутую полупрозрачную блузку с плеча. Пялятся не только девчонки, парни сворачивают шеи, чтоб незаметно поглазеть. Юля пихает меня в бок — «привет». Киваю ей. Здесь, на поле, ветру ничего не мешает разгуляться. Делаю полшага к спинам впереди стоящих, чтобы хоть немного спрятаться. Малышев, к которому я подошла слишком близко, оборачивается. Теперь мы с ним одного роста. Если он окажется самым низким среди пацанов в этом году, то у них прибавится ещё причина, чтобы пиздить его. Вспомнив про Стаса, обвожу взглядом головы. Белая макушка нигде не мелькает, и мне становится спокойнее. Директор, отбубнив своё, передаёт микрофон ведущим из десятого класса. По традиции выпускники не участвуют в подготовке праздников, большое облегчение. Малыши поют и танцуют. Мне хочется прикрыть уши от фонящих микрофонов. Миша и Олька из параллельного вытаскивают дрожащих первоклашек с колокольчиками. Меня тошнит. Во рту вкус жеваной бумаги. Я не помню, завтракала сегодня или нет. Руки и ноги коченеют, а спина наоборот покрывается липким потом. Если я сейчас грохнусь, то эта линейка запомнится надолго. Мне хочется вжаться в толпу, чтобы хоть кто-нибудь согрел и поддержал. Но я представляю удивленные, брезгливые взгляды... и остаюсь стоять на месте. Обхватываю себя руками. Всё равно никто не обращает внимания. Внезапно спине становится тепло. Я не сразу соображаю, что ветер больше не задувает сзади. Что-то заслонило меня от него. Только бы не Стас. И не Лиза. Позади стоит незнакомая девчонка в толстовке и чёрной кепке козырьком назад. Длинный русый хвост волос перекинут на плечо. Её цепкие льдисто-голубые глаза впиваются в меня с неприязнью. Что происходит? Звучит гимн, и Лаура заставляет всех стать по стойке смирно. Я отворачиваюсь, но продолжаю согреваться теплом непонятной девчонки. Школьные двери, ради такого случая распахнутые настежь, начинают проглатывать детей, класс за классом. Мы — последние, мёрзнем ещё минут пятнадцать. От мерзкого месива из тел на стадионе остаются жалкие объедки кучкующихся родителей и мы, сбившиеся в стадо, будущие выпускники. Уводят «Б» класс, наступающей друг другу на пятки гогочущей массой. А нас Лаура сдерживает, как нетерпеливых овец, мечтающих нырнуть в тёплое стойло. «А» класс уходит последним. Ебаная традиция. Я теряю из виду девчонку в толстовке пока мы оголтелым табуном несёмся по коридорам и лестницам в класс, чтобы занять лучшие места. Юлька пристроилась на третьей парте, как в прошлом году, и машет мне рукой. Я рада, что самый стрёмный момент, когда ты ждёшь, словно раб на невольничьем рынке, подберёт тебя кто-нибудь к себе или придётся гордо шествовать в одиночестве на последнюю парту, всем видом демонстрируя, что мне насрать на мнение окружающих, всё уже позади. Последняя парта среднего ряда — обитель Малышева, рядом с которым никто не хочет сидеть. Лаура стоит у учительского стола, брезгливо пережидая творящийся хаос. Вбегают две заполошные мамаши от родительского комитета с букетом роз, общим от всего класса, и пёстрым конвертом. Мамашки несут какую-то отсебятину, криво улыбаясь. Я рада, что моя мать никогда не приходит в школу и не участвует в этом фейспалме. Все громко хлопают, пока родком суетливо пятятся к двери. Заходят опоздавшие — те, кто бегал курнуть к школьным гаражам. Последней входит девчонка в кепке и останавливается, хитро блестя глазами. Я бы на её месте тряслась от страха. — Внимание, класс! — Лаура возвышает голос. — У нас новая ученица, Захарова Кристина. Она переводит дух и продолжает уже спокойно: — Кристина приехала к нам из Карелии. Карелия? Это что-то очень далёкое и оттого почти сказочное. Почему-то мне представляются дремучие лесА, изрытые подземными убежищами финнов. Надо будет погуглить. — Всем пис! Я Крис, — она поднимает две «вилки» из пальцев. Если бы она при этом хоть улыбнулась, то на год точно стала бы клоуном класса. Возможно, заняла бы место Малышева. Но Крис убийственно серьёзна, и все молчат, не зная, как реагировать. — Садись, Захарова! — Лаура, неодобрительно поджав губы, хмурится, будто предчувствует новую проблему. — У нас в школе принято носить школьную форму. И кепку сними... — ДАмам в помещении не обязательно снимать головной убор, — Захарова нарывается с первой минуты. Я тоже думаю, что новенькая станет большой проблемой, как большая белая акула, которую запустили в стаю касаток, но даже предположить не могу, чем это обернётся для меня.