Без правил

Я сижу на скамейке минут пять, пока немеют от холода щёки. Редкие снежинки опускаются сверху. В голове мелькает мысль: как из страшного чёрного провала неба может рождаться что-то настолько хрупкое и светлое. Мимо торопятся прохожие, будто заряженные частицы в процессе электролиза, я тоже поневоле встаю, вливаюсь в поток, текущий к автобусной остановке. При виде колышущейся молчаливой толпы становится тоскливо — внутри тесного пространства меня зажмут со всех сторон, кто-то станет сопеть в затылок, чья-то огромная туша будет давить всем весом, лишая возможности вдохнуть. Но происходит чудо: к остановке один за другим подходят сразу два автобуса. Толпа вслепую ломится в первый, а во втором даже остаются свободные места. Мне надо присесть. Игнорируя осуждающие взгляды бабулек и женщин постарше, я плюхаюсь на сиденье у окна. Плохая идея. На разбитой дороге автобус трясёт, и тошнота подкатывает снова. Я терплю, разглядывая свои коленки, обтянутые плотными чёрными колготками — так легче. Коленки некрасивые, угловатые, кости проступают под кожей неровными буграми, хотя сама я не худая. Локти тоже слишком острые, как говорила бабушка, одни мослы. Меня всегда завораживали женщины, девочки с мягкими, плавными линиями тел, их круглые коленки с ямочками, изгибы, будто нарисованные по портновским лекалам. Я не такая. Я не идеальная. Кристина ещё дальше от этого идеала. Кроме длинных светлых волос да прозрачно-озёрных глаз, в ней нет, пожалуй, ничего женского. Тогда почему меня к ней тянет?.. В классе Юлька сразу подлетает, начиная выдавать последние новости. Я совсем забыла — сегодня фотосессия для выпускного альбома. Одиннадцатые классы поделили на группы по десять человек, и мы должны после уроков тащиться в студию на портретную съемку. Юлька накрашена, отглажена, а я в мятой рубашке, наспех умытая в школьном туалете, синяки под глазами и гнездо на голове. — Так, чем ещё меня порадуешь? Конечно, на первом уроке будет контрольная по физике, к которой я не готовилась, потом зачёт по английскому. Нет, эссе по русскому я тоже не написала, хотя его задавали ещё на прошлой неделе. И стих не выучила. У меня даже нет с собой всех нужных учебников, потому что собираясь утром, я покидала в сумку те, что достала вчера. Юлька смотрит с тревожной жалостью, но вопросов не задаёт, а я пытаюсь вжать голову в плечи, чтобы стать невидимой для вошедшей в класс Кристины. Это происходит неосознанно. Взгляд Крис находит меня, и я понимаю, что окружающие для неё мгновенно становятся не больше чем картонными декорациями. Она игнорирует вопрос Виолетты, хлопок по спине от Насти, направляясь к своему месту. Нарочно задевает бедром моё плечо, и я затылком чувствую, как она пялится неотрывно, будто оглаживает взглядом. После начала урока я получаю свой листочек с задачами для контрольной и даже пытаюсь вникнуть. Но чёрные закорючки кажутся грязью, налипшей на чистый лист, их хочется стряхнуть. К тому же, Кристинин взгляд жжёт спину, мешает сосредоточиться. Прикрыв рукой тетрадь, грызу карандаш. Рядом вздыхает Юлька. У нас разные задания, а если бы и были одинаковые — все равно я ей ничем не помогу. — Вижу, тебе, Новоселова, физика без надобности! Ангелина, увлечённо красившая губы ярко-красной помадой, после слов учителя опускает карманное зеркальце. Кажется, назревает очередной скандал. — Конечно, — ничуть не смущаясь, отвечает она. — Сила трения получается, когда два тела трутся друг об друга... Электроны там возбуждаются...— класс смущенно подхихикивает, — А чем больше смазки, чем легче скольжение. Всё, что мне в жизни пригодится, я уже знаю! Физик открывает рот, как рыба без воды. Притихший класс ждёт реакции. — В таком случае тебе, Новосёлова, нечего делать на моих уроках! Вон из класса! Ангелина артистично пожимает плечами и, улыбаясь, начинает собирать вещи. После её ухода в кабинете тишина до самой перемены. Со звонком я откладываю полупустой листок. Одноклассники отмирают, шумно собираясь на английский. Захарова медленно проходит мимо, но, стоит мне встать из-за стола, как она разворачивается, и мы сталкиваемся. Она это сделала нарочно, я уверена. Твёрдое тело, как бетонная стена, а от её требовательного взгляда пол уходит из-под ног. Лишь ладонь на спине не даёт упасть. — Смотри куда идёшь, Яра, — сказано тихо сквозь зубы. Она злится, и я отшатываюсь, цепляя бедром стул. А рука не спешит отпускать, притягивая ближе. Что ты творишь, Крис? Увидят же! Никому нет дела. Только Малышев отводит взгляд, стоя сзади. Мы мешаем ему пройти, похожие на пару, слитую воедино странным танцем. Толчок. Без поддержки мне едва удаётся устоять на ногах. Малышев протискивается мимо, опустив голову. Глаза Кристины похожи на чёрные дула, которые медленно поворачиваются вслед. Я уже вижу мысленно, как на его спине, выбрасывая фонтанчики крови, возникают два отверстия, а он спотыкаясь, продолжает идти, держа в вытянутой руке трепещущий листок с контрольной. Крис оборачивается, и лицо её начинает светиться умильной улыбкой. Наверно, у меня очень испуганный вид. — После уроков... погуляем? Если бы не едва заметная запинка на последнем слове, я бы даже не поняла, что Кристина нервничает. Но теперь вижу: она стоит ссутулившись, а губы, когда молчит, сжимает плотно. — У нас фотосессия, — больше на смотрю на неё. Надо собираться: скоро перемена закончится, а кабинет английского на другом этаже, до него ещё дойти. — После фотосессии. Прикидываю: — Мы в разных группах. Класс же по алфавиту разделили. Ты - в первой, я в последней. — Блять! — тихо матерится Захарова, пока тащится следом. — Настюха! — в коридоре она хватает Афанасьеву, которая торопится мимо. — Поменяйся с Ярой на фотосессию! — Чего? — та переводит взгляд с Крис на меня, ничего не понимая. — Ну, ты в первой группе идёшь, а Ярка в последней... На круглом Настином лице постепенно проступает понимание. Мне хочется провалиться сквозь пол, но крепкая хватка Кристины чуть выше локтя не даёт двинуться с места. — Не, пацаны, не могу, — Афанасьева поднимает уголки губ, ухмыляясь. Крис досадливо цокает и вертит головой по сторонам, выискивая ещё кого-нибудь. — Дианка! Та подплывает, как обычно, с улыбочкой. — Поменяйся с Яркой на фотосессию. Тебе же лучше — раньше отстреляешься! А я вместо тебя пойду. Лошадиная челюсть Дианы выдвигается вперёд ещё больше, когда она открывает рот: — А что у вас... — тянет Янголенко. — Дела! — перебивает Кристина. — Ну... ладно... — Диана не уверена, в чем тут подвох, хотя вряд ли стоит ожидать подвоха от прямолинейной Кристины. — Спасибо, брат! — руки Крис заняты, поэтому она трясёт головой. В тот момент, когда звенит звонок, у меня наконец получается вырвать локоть. Слава Богу, на английском мы с Кристиной в разных группах. Думаю, теперь по школе сплетни поползут. Что за «дела» могут быть у «почти отличницы» Светки и «оторвы» Крис? Многие, я уверена, заинтересуются. Семь уроков тянутся целую вечность. Но я не против, наоборот, чем ближе к обеду, тем назойливее ноет что-то слева в груди. Не хочется двигаться с места, вообще ничего не хочется. Проще представить, что ты щепка, которую качает на волнах, уносит течением туда, куда подует ветер. Когда мы были маленькими, в деревне у бабушки брат придумал сделать плот из старой калитки. Плот потонул прямо рядом с берегом, и нам так и не удалось отправиться в путешествие. Не знаю, сколько ещё продержусь на плаву. Может, я уже тону, медленно, плавно погружаюсь. Мне больше некого позвать на помощь. Кристина ничего не замечает. Когда она смотрит, улыбаясь, у меня от этих взглядов начинают стучать зубы, и приходится держать их крепко сжатыми, так, что сводит челюсть. В нашем аквариуме тепло и сухо, а за окном мелкий снег превращается в дождь, размазывая по стеклу капли. Со мной обращаются, как с больной. Кажется, я упустила этот момент. Лаура спрашивает стихи и в ответ на моё молчание лишь качает головой. Возможно, в электронном журнале появится очередная двойка. Странно, что мне не стыдно. Перед тем как выйти на улицу, я набираю воздуха и задерживаю дыхание. Снаружи слишком влажно и ветрено. Ветер тёплый, я плыву в нём, сопровождаемая Кристиной. — Пара часов у нас есть. Пойдём ко мне, — деловито командует она. Нет никакого желания спорить. Надеюсь, что у неё дома нет никого из родственников. Улыбаться, поддерживать разговор я сегодня не способна. — Ну мы вчера прибухнули! — вспоминая, гогочет Кристина. — А ты вообще синяя была. Пришлось на себе тащить! Она осекается, хмурится. Неужели ей тоже неловко вспоминать, чем мы занимались на диване? Впрочем, мне память подкидывает лишь несвязные обрывки. Я даже не уверена, что это было на самом деле. Не станешь ведь спрашивать: Кристина, что ты со мной делала? В квартире пусто. Неуютный затхлый запах. Вентиляция плохо работает или крыша протекает — пятый этаж, выше нас только небо. — Есть иди! — зовёт всё ещё недовольная Кристина. Разогревает в кастрюльке на плите суп, разливает по тарелкам. От первой ложки в моём пустом желудке растекается обжигающий жар. Крошу в тарелку хлеб, стараюсь есть понемногу, чтобы не стошнило. После еды клонит в сон. — Чай? — мотаю головой. Прилечь бы, а то засну прямо здесь, сидя на табуретке. — Ну, иди, иди, — подталкивает Крис к двери в свою комнату. Я бы лучше посидела на диване, но сопротивляться лень. Она утягивает на кровать, гладит по спине. Мои глаза закрываются. Шершавые пальцы лезут под блузку, царапают живот. Отстань, щекотно! — Да чё ты ломаешься! — с досадой бросает Кристина. — Всё ведь уже было! Руки слабеют, разжимаются, бессильные падают вдоль тела. Правда, всё уже было, и тогда я не сопротивлялась. Так чего «ломаюсь» теперь? Капризничаю, как маленькая девочка. Если я перестану защищаться, ничего ужасного не произойдёт. Кристина хочет сделать мне приятно... Её губы жёстко впиваются в кожу сбоку на шее, засасывают. — Перестань, синяк будет, а нам ещё фотографироваться... — бормочу я. Кристина мычит согласно, зализывает боль языком. Она же не виновата, что я терпеть не могу все эти слюни на своём теле. Отпихиваю её, сажусь, поправляя одежду. — Сколько времени? Нам идти пора! — Нет, рано ещё, — ворчит Кристина, тянется к губам. — Ярочка моя... Она старается быть нежной, я вижу. Но пустоте, которая поглощает меня изнутри, всё равно. Пустота ничего не чувствует, я не должна позволить ей победить. Мне нравится Кристина, я хочу целовать её сухие потрескавшиеся губы, ощущать подушечками пальцев шершавую обветренную кожу, гладить неожиданно мягкие волосы. Под жёсткой скорлупой прячется беззащитный птенчик, покрытый прозрачным цыплячьим пухом. Я трогала цыплят в деревне. Их писк, широко разинутые крошечные клювики, растопыренные голые крылышки заставляют сердце сжиматься от жалости. Её шея сбоку под волосами прохладная, влажная, пульс на артерии бьётся глубоко, часто. Над ключицей тёмный синяк. — Откуда? — спрашиваю, очерчивая пальцем. Усмехается криво: — Не помнишь, что ли? Неужели я? Блять, теперь никак не получится считать себя жертвой! Наверно, это больно... Кристина за шею снова притягивает меня ближе, поглаживает выступающие позвонки. Мурашки бегут вниз по спине, пока она целует грубо, прикусывает зубами кожу. Мне так не нравится. — Идти надо, — вырываюсь. Голод в Кристининых глазах пугает, потом она вздыхает, смиряясь.