➰➰➰
— Ах, ты ж бесова душа! Прохвосты! — свирепо трясёт сучковатым дрыном хозяин сада. — Найду ведь! Руки повыдёргиваю! Хер-р-ры моржовые! — топает он, не представляя, куда могли подеваться воришки. Ведь только несколько мгновений ему понадобилось, чтобы наклониться и ухватить из-под крыльца своё грозное оружие. А этих уже и след простыл! И хрен их вечером найдёшь: каждое дерево или куст может быть защитой и маскировкой. Он точно видел, что к нему мелкие пацаны забрались. Хотя, может и девчонки — эта сегодняшняя молодёжь вообще стыда не знает! Все читать умеют, все в хоре поют, свободные речи ведут. Тьфу! Вот и позволяют себе, поганцы, из чужого сада персики таскать! Мальчишки, как только заслышали окрик хозяина, двумя юркими серыми кошками взобрались на деревья и затихли, будучи почти незаметными в сгущающихся сумерках, прижавшиеся к стволам. Они видят друг друга, им весело от щекочущей нервы опасности, им вкусно от сладких плодов, которые они уже успели отведать и которые висят рядом — вот они, губами можно дотянуться! Мужчина ещё пыхтит и ругается, но уже силы в голосе нет. Вскоре он уходит, зло топоча босыми ногами по утрамбованной дорожке. И тут же Тэхён, человек бесстрашный и нередко бессовестный, не удерживается и начинает хихикать. — Молчи-и-и, Тэхён! — свистящим шёпотом стонет Чонгук. — Молчи же ты!.. — Ага-а-а! Я вас слышу, падлюки! — тут же с прыжка разворачивается хозяин и бодро ковыляет обратно. И ведь действительно услышал! Потому что останавливается аккурат под тем деревом, где так бесславно сдался Тэхён. — А ну слезай! — подпрыгивает мужчина, пытаясь дотянуться дрыном до задницы злодея. — Слезай говорю! Вот я тебе сейчас… — наклоняется и ухватывает плотный ком земли. — Н-на! — чудом не попадает в Тэхёна из-за веток. Ну что ж, это вопрос недолгого времени: хозяин узрел своего врага и сделает всё, чтобы добраться до него и надрать многострадальные тэхёновы уши — о-о-о! в скольких цепких оскорблённых пальцах побывали эти прекрасные ухватистые лопухи! Но этого Чонгук позволить не может, ведь родители и одного, и второго воришки уже бессчётное количество раз грозились посадить их под домашний арест и выпускать только на хор. А им это надо? Не-е-ет, хор в жизни мужчины не главное! Они бы, может, и были добропорядочными мальчиками пятнадцати и семнадцати лет, если бы не жили так близко к центру города, где широкие улицы, но узкие простенки между домами. Там плодовые деревья почти не растут, а если и растут, то другие мальчишки очень быстро лишают их даже надежды на урожай — сбивают яблоки, груши и персики ещё в состоянии зелёных кислых некусаемых комков. А вот тут, на окраине, привольно! Фермерам правительство помогает: выделяет большие участки, планирует сбыт, не обижает с оплатой… Словом, если бы родители Тэ и Гука не были государственными служащими, а были фермерами, парни даже близко бы не занимались садовым разбоем. Но это сослагательное наклонение в данный момент Чонгука волнует меньше. Важнее провести отвлекающий манёвр, вызвав гнев хозяина на свою улепётывающую задницу. Ну что? Погнали наши? Чонгук с громким хрустом обрушивается на землю, давая хозяину осознать масштабы бедствия и рассвирепеть от наглости налётчиков. После чего, услышав задыхающееся от ярости «Да я ж тебя сейчас…», уносится в направлении дальней калитке сада, уводя хозяина всего этого добра подальше от Тэхёна. Не первый раз ребята проворачивают такую махинацию: убедившись, что Гук увёл мужчину за собой, Тэ набивает заплечную холщовую сумку прекрасными спелыми персиками и аккуратно спрыгивает. Достает из-за пояса сандалии, надевает и почти бесшумной тенью выскальзывает из главной калитки перед домом. Сразу же замедляет шаг, придавая лицу расслабленное выражение юного горожанина, вышедшего вечером на прогулку. Угу. По окраине столицы. Так… В какой стороне центр города? Тэхён останавливается на секунду, закрывает глаза и старается почувствовать звучание внутреннего компаса. О, понятно — ему вот сюда. Как там, интересно, Гук-и уносит ноги? Скорее всего, уже так далеко, что хозяин и не видит его розовых пяток. — Эй, молчун, ты чего так поздно и без охраны? — прилетает Тэхёну в спину наглый, чуть ломающийся, провоцирующий голос. — Не поня-я-ял, — тянет он, с ленцой разворачиваясь, — чего это я молчун? — А, да-а! Голос у тебя — что надо! — со смехом подходит ближе Чонгук и захватывает шею друга локтем, натирая его темные кудри. — Сколько ж, сука, раз я тебе буду говорить, а? Сиди и молчи, пока мы в засаде! На кой ляд ржать? — стыдит он старшего, а тот старается вывернуться и веселится от этого ещё больше. — Вот я не знаю, Гук-и, как ты смог удержаться: он такой ходит внизу с этим дрынищей, помахивает им, как жеребец елдаком — ну я не смог… — и опять хихикает, вспомнив нелепое зрелище. — Да ну тебя, — тоже смеётся Чонгук, не отпуская шею Тэхёна. Так они и идут, разговаривая на все темы, какие приходят в голову. И в тысячный раз радуются, что их отцы работают в одной канцелярии. Именно благодаря этому пять лет назад на Весеннем празднике их семьям пришлось сесть за один стол, уставленный угощениями. В тот день мальчишки чуть не подрались, сохраняя для своих взрослых иллюзию приличия. А началось-то всё с того, что десятилетний Гук потянулся, привстав, за красивым сахарным пирожным с ореховым кремом и случайно под столом наступил на ногу этому лопоухому, который сидел ровно напротив. Сказал «прости», как положено. А что ещё было говорить? Но Тэхён в свои двенадцать хотел от этого мелкого щекастого хомяка большего уважения. Словом, Тэ мстительно наступил ему на ногу — тоже незаметно для родителей — чуть сильнее, чем нужно. Чонгук от возмущения выронил кусочек лакомства изо рта — Тэхён прыснул в кулак. Что-о-о?! Ах ты так?! Чонгук сделал вид, что поправляет пуговицу на рукаве, сильно вытянул руку над столом и с удовольствием вылил на грудь своему сопернику вишнёвый напиток. И чтоб эта зараза ушастая наверняка поняла, что случайности за этим столом неслучайны, нагло посмотрел в глаза Тэхёну. Этот момент подарил им тайну, которая ещё не один раз спасала их в опасных ситуациях. Тэхён, взрываясь изнутри от бешеного гнева на этого подлого молокососа, не мог оставить его безнаказанным, но в голову ничего не приходило. И тогда он ясно посмотрел в чёрные глаза и постарался донести свою мысль: «Попадись только мне в руки!» Чонгук развёл брови в стороны: «Что ты мне сделаешь?» Тэ прищурил глаза: «Посмотрим, как ты запоёшь…» Гук чуть прикрыл веки и как бы расслабленно, едва заметно дёрнул уголком рта: «Ха, напугал ежа голой задницей…» Старший сложил брови забавным кривеньким треугольником: «Спорим?» Младший мягко и пренебрежительно улыбнулся, дрогнув ресницами: «Идёт!» Так началась их дружба. И так начался их молчаливый разговор — один на двоих, понятный лишь им. Они оттачивали своё умение понимать друг друга, потому что не все слова можно было показать ресницами-глазами-бровями. Например, абстрактные понятия («любовь», «завтра», «память»), а затем и дни недели, цифры, отдельные слоги алфавита они научились обозначать особыми движениями глаз, губ, наклоном головы или пожатием плеч. Это было безумно интересно! Особенно это было полезно, когда их ловил с поличным мастер хора или хозяин кондитерской лавки. А они, повисшие, как щенята, в руках сильных взрослых, успевали обо всём договориться, пока от них добивались правдивых показаний. А тот случай, когда Тэхён в несколько незаметных движений показал своему лучшему другу: «Осторожно, эта девочка мне нравится, но я не хочу, чтоб она заметила. Отвлеки её!». Гук ответил ресницами «Понял» и уже сладкой речью вслух увёл симпатичную хористку от её собственного шкафчика, куда Тэ не успел спрятать нежный фиолетовый клематис из сада мадам Кю. То, что цветок был ранним утром вероломно сорван в чужом палисаднике, вообще никого не должно волновать. И если бы не эта немая азбука, Тэхён был бы схвачен с поличным и поднят на смех. А так всё обошлось — клематис благополучно засох на верхней полке, куда девочка не заглянула. А Тэхён её поцеловал в щёчку вообще в другой раз, через две недели, поставив Чонгука стоять на шухере возле дверей кладовки с нотами. — Ну как? — нетерпеливым шёпотом спросил он Тэ, когда девочка ярко-красной шутихой выскочила из кладовки. — Так себе… Я думал, это как-то… Ну… Словом, сам попробуй, — махнул рукой на объяснения невпечатлённый друг. — Ой, молчи, Тэхён, — фыркнул Гук, — на твою рожу посмотришь — и пробовать не хочется. Пошли лучше в буфет, пока там не закончились рисовые шарики. И если они таки закончились, то я тебя прибью. — Пошли, — есть хотелось и старшему. — Ким Тэхён! — их остановил переливчатый голос помощника Мастера хора. — Зайди сейчас в кабинет! Парни остановились и переглянулись: вроде бы они уже получили за всё, что нахулиганили на этой неделе. Неужели девчонка успела заложить? Тэ ведь только поцеловал, лишь немного прижавшись к низу её живота и совсем несильно сжав девичью талию в ладонях. Из-за этого?! «Гуки, спокойно!», «Я спокоен» — переговорили они глазами, и Тэ развернулся в противоположную от буфета сторону. Теперь уже наверняка шарики закончатся. Вот прямо слышно, как их глотают какие-то другие хористы… Он прокашлялся и вошёл в кабинет, а Чон молнией понёсся за вожделенным лакомством, огибая чуть менее быстрых. И успел-таки! Две щедрые порции рисовых шариков с хрустящей корочкой, политые густым малиновым киселём… М-м-м, что может быть желаннее для друга, который уже должен был бы выйти от помощника Мастера… Так-так, что ж они там с ним обговаривают? Чонгук уселся на подоконник, сглотнул вязкую слюну и задвинул себе за спину пиалы с едой. Очередной тяжкий вздох Чонгука совпал с мягким хлопком двери кабинета, а затем показалась спина Тэхёна, склонившаяся почтительно. Гук выпрямился и сделал серьёзное сосредоточенное лицо на тот случай, если другу влетало за их шалости. Но нет — Тэ прикрыл высокие резные двери, повернулся к другу с улыбкой и сказал бровями: «А что у меня есть…». Чонгук навстречу почти так же: «А что у меня есть!». И одновременно широко улыбнулись друг другу. Гук сдвинулся на подоконнике и показал на две тарелки. Тэ закатил глаза и устремился к еде. — Чонгук! Мастер подал моё имя в списки участников испытаний голоса! Через две недели на Поле Песен будет конкурс, — с удовольствием отправляя в рот один за другим сладкие шарики, — но я немного побаиваюсь… Пойдёшь меня поддержать? — просяще хлопает он глазищами. — Конечно! А давай я тоже буду петь, а? Может, хоть в Змееголосые пройду, буду носить серый мундир, — прыскает он, рискуя поперхнуться малиновым киселём. — Ну ты даёшь! — Тэхён возмущён чонгуковым неверием в красоту своего голоса. — Если пойдёшь в свободный конкурс, то тебя могут и в певцы, и в чтецы взять — у тебя очень красивый тембр! — Да я вообще весь красивее, — облизывается Чонгук, сверкая озорными бесятами в чёрных глазах. Ну что тут скажешь? Тэ снисходительно покачивает головой — он очень любит своего друга, но в глубине души. Тэхён точно знает, что пролетит ещё полтора десятка лун — и его Чонгук станет потрясающе красивым. Уже сейчас проявляются мужественные формы в плечах, в бёдрах, в сильных руках. Его запах несёт в себе ноты белого перца и корицы — Тэ несколько раз ловил себя на том, что ему хочется вдохнуть и закрыть глаза, чтобы весь Чонгук отпечатался в носу и под веками. Но, наверное, больше всего ему нравится рассматривать, как красиво двигаются губы и язык Чонгука, как блестят его белоснежные зубы, как перекатывается кадык — словом всё то, откуда исходит голос. …Первый раз Тэхён ощутил нечто непонятное, когда они с Гуком жарким днём побежали купаться на реку вместо того, чтобы ощипать высохшие листья цветов на клумбах и вымести начисто свои дворики. Очень удобно жить в соседних домах: пару взглядов через невысокий забор — и вот они уже несутся по улице вниз к небольшой заводи под мостом. Они быстро скинули с себя рубахи, оставшись лишь в лёгких штанах. Когда Чонгук набрал полную грудь воздуха перед тем, как нырнуть, Тэхён словно впервые увидел гладкость и силу мышц своего друга. Разлетевшиеся хрустальные брызги и окрик «Тэ! Прыгай!» вернули его в мир… ...Вслух он говорит: — Шёл бы ты, малыш, отнёс тарелки в буфет, а не врал мне в глаза о своей красоте. Гук фыркает и демонстративно складывает руки на груди: — Хрен тебе! Я принёс харч, значит посуда твоя. — Эх… Не сработало, — улыбается старший и ставит плошки друг в друга.➰➰➰
— Гук, как я выгляжу? — приглаживает волосы Тэхён. — Не понимаю, какое это имеет значение? Ведь главное — это твой голос, а не разрез глаз или форма ушей. — Не скажи, — волнуется Тэ, — если крокодил споёт очень красивым голосом, его всё равно не возьмут к Птицеголосым! — Но ты и не крокодил! — уверяет друг. — Я боюсь… — признаётся Тэхён. — Тэхён-и, это не последний твой конкурс! И вообще, зачем ты возлагаешь на это такую большую надежду? Словно это твоя судьба! — фыркает Чонгук. — Вон, наши отцы прекрасно получают жалованье, совсем никого не удивляя своими голосами. И в хоре поют для собственного удовольствия. Мой только один раз пел на испытании, но не прошёл даже начального этапа. А мне, например, его голос нравится. Не волнуйся ты так! Сейчас быстренько споём, чтоб господин Мин не зря твоё имя в список вносил, и пойдём погуляем. Хорошо? Тэхён молча кивает. — Ну всё, давай расходиться. Я — в павильон вольных участников. Когда закончишь, приходи вон к той зелёной палатке с комбучей, хорошо? И если я раньше закончу, тоже туда приду. Только не уходи без меня! Эй! — заметил он рассеянный взгляд Тэ. — Ты слышишь меня? — Да-да, возле комбучи, я понял… Вид у друга такой взволнованный, что Чонгук сгребает его в объятия и крепко стискивает. Тэ закрывает глаза и вдыхает смесь белого перца с корицей, к которым сегодня добавился аромат васильковой воды от свежевымытых волос парня. Затем несмело обнимает Гука за талию и кивает ему в шею: «Готов!». Чонгук неожиданно для себя самого целует Тэхёна в волосы и разжимает руки, заглянув напоследок в большие влажные глаза. Он ещё немного смотрит вслед другу, который идёт к распорядителю: у мужчины в руках свиток, где имя «Ким Тэхён» наверняка стоит двухтысяче-триста-неизвестно-каким, но всё-таки в списке! Рекомендация Мастера хора гарантирует участнику прослушивание. Но этих лучших из лучших так много, что Чонгук в своей свободной очереди даже скорее может оказаться перед Слушающими.➰➰➰
— Твоё имя, юноша? — спрашивает довольно пожилой человек с немного надтреснутым, но всё же нежным тембром. — Чон Чонгук, — улыбается тот. — Прочти, пожалуйста, вот эту медитацию, — подаёт затёртый лист, уже побывавший во многих пальцах. Чон пробегает глазами по тексту, настраиваясь. Это лёгкая медитация для чистого сна. Он сглатывает и начинает немного нараспев декламировать: — Придёт к тебе сон и очистит разум, успокоит дыхание. Поблагодари Ымсама и мир за твой день, за всё, что ты получил или потерял — твоё будет с тобой. Завтра ты снова войдёшь в свою жизнь, оставив на постели тревоги и грусть… — Очень хорошо! — прерывает Слушающий. — Спой «Песню Праздника цветения», пожалуйста! Чонгук, конечно, знает эту приятную мелодию, поэтому почти сразу расправляет плечи и грудь, как учат на хоре, и запевает: Нежным утренним лучам лепестки откроются. Мотылёк проснётся, на цветок слетит… — а вот сейчас его любимое место, где мелодия взлетает наверх, как птица. Он вдыхает коротко и: … В этот новый де-е-ень… — и позорно срывается голосом! Как молодой, едва оперившийся фазанчик на току! Ах, какая досада! Чонгук смущённо поджимает губы, а Слушающий улыбается: — Друг мой, у тебя прекрасный голос. Только, наверное, ты совсем недавно стал юношей, поэтому голос не набрал силы. Обязательно приходи через шесть лун — у тебя всё получится, — так доброжелательно прощается с Чонгуком, что ему почти не обидно, — следующего позови, пожалуйста! — Да, господин! Спасибо! До свидания! — кланяется он и выходит, показывая следующему парню на дверь комнаты прослушиваний. Чонгук сразу идёт к палатке — пить хочется! Хорошо, что он придумал встретиться с Тэ возле комбучи. Чон еле дождался своей очереди: отдал мелкую медную монетку и получил вожделенный стаканчик с освежающим напитком. Через час выпил ещё один. И ещё через час. Потом он подумал, что зелёных палаток может быть несколько. Пошёл по круговой дорожке Поля Песен с проверкой. Ну нет, перепутать нельзя — с комбучей только одна зелёная. В другой, тоже зелёной, торгуют рыбными пирожками. Тэхён, конечно, был взволнован, но не перепутает же он чайный гриб с рыбным пирожком, в самом деле! Чонгук повернул к нужной палатке, будучи почти уверенным, что там уже приплясывает от нетерпения Тэ. И так от этой мысли стало радостно, что он побежал скорее, приближая встречу. Но возле палатки друга не было. Ну сколько ж можно терпеть эту безалаберность?! Чётко ведь договорились — ждать возле палатки. Где его ветер носит? Прождав ещё час, Чон решил расспросить распорядителя со списком. Может, тот поможет узнать, где найти этого певца-чтеца? Но человек с бумагами ничего не смог путного сказать, ведь он был одним из многих, кто лишь отмечает в списке прибывших. А затем конкурсанты проходят в крытые павильоны прослушиваний. Разочарованный Чонгук вновь подошёл к палатке, но он уже знал, что Тэхёна там не будет. … Тихо спустились сумерки. Уборщики принялись подметать дорожки. Палатка с комбучей опустела, работник закрыл бочку и установил её на тележку. Чонгук безмерно уставшим взглядом проследил за тем, как сильный парень укатил поклажу, и сам тоже направился к воротам. Ну если Тэхён уже давно дома, а Чонгук его тут караулил, как верный пёс, то он ему надерёт уши! Чон подошёл к дому, когда уже небо заискрилось звёздами. И вначале, не заходя в свой двор, он бесшумно перепрыгнул через забор у дома Кимов. Обошёл строение без единого огонька в окнах и постучал по ставням в комнату Тэхёна. Не услышав отзыва, подтянулся и встал на руках, заглядывая внутрь. Луна осветила заправленную постель с лежащим поперёк покрывала светлым лучом. Дома Тэхёна не было.➰➰➰