О том, как оказалось в застенках приходского приюта помнилось весьма смутно. Мне всё ещё казалось, что нахожусь в том моменте… Бегу за мамой и задыхаюсь от рыданий и немого крика. Лишь спустя несколько дней, когда стала вполне осознавать окружающую обстановку, узнала, что нашла и привела меня сюда сестра Хигаши. Местные знали обо мне заранее, но совсем не ожидали, что я появлюсь таким образом. Кажется, мама всё заранее подготовила…
На протяжении нескольких дней, недель, а может даже месяца я чувствовала себя совершенно потерянной, брошенной. Внутри будто разверзлась дыра отчаяния и боли, что росла всё больше и больше, пытаясь пожрать мою душу. Я часто сидела у окна маленькой комнаты, в которую меня поселили. Это было небольшое помещение, не особо освещённое, заставленное несколькими старыми деревянными кроватями да массивным шкафом в углу. Здесь не было электричества, так что единственным источником света служило то самое окно, подоконник которого я и облюбовала.
Всячески игнорировала других детей и старания взрослых привлечь меня к какой-либо деятельности. Но с каждым днём они были всё настойчивее, порой даже силком вытаскивали на обед или общую молитву.
Как же эти люди не могли понять, что мне вовсе не нужно было ни их внимание, ни еда, ни какой-то труд, ни даже сам Бог?! Мне всего лишь нужно было увидеть силуэт матери, что приближался бы к дверям церкви. Что бы она пришла за мной и забрала, стерев все воспоминания как страшный сон, как будто ничего вовсе не было.
Так с рассвета и до заката я искала её образ в каждом прихожанине. Но её всё не было и не было. Тогда на меня накатывало неконтролируемое чувство страха, что этот кошмар никогда не закончится. От этого случались приступы. Меня трясло изнутри, становилось тяжело дышать. Когда я пыталась успокоиться становилось лишь хуже: руки не слушались и дрожали, ноги подкашивались и уже были не в силах меня удерживать. Будто в спасительном жесте, я обнимала себя и мерно раскачивалась из стороны в сторону. Так хоть немного, но удавалось выровнять дыхание. Хотелось сжаться как можно сильнее, превратиться в комочек, который бы не испытывал боли. Первое время, монахини или другие успевали меня привести чувства, хоть и делали это с не особым энтузиазмом.
Но, однажды, они просто не успели. Приступ начался на подоконнике, от покачиваний я потеряла равновесие и упала на пол, довольно сильно приложившись головой, которая и без того разрывалась от боли. Дыхание спёрло, а тело затрясло всё сильнее. Так плохо не было никогда. Именно в таком состоянии меня и нашла мать-настоятельница. Я с трудом могу вспомнить, что было дальше, так как потеряла сознание. Да и после едва ли приходила в себя. Я впала в забытье от резко наступившей болезни.
А за пределами реальности, оказалась поглощенной собственными страхами и кошмарами. Изредка они сменялись счастливыми картинками из детства: первый испеченный пирог с матерью, ее заразительный смех от того, как сильно я перемазалась мукой; редкие прогулки по парку; повседневная жизнь наполненная взрослыми заботами. Когда же все заканчивалось, на смену приходили видения о дне, который с самого начала был неправильным.
В те редкие минуты, когда мое сознание прояснялось, я часто видела перед собой склонившейся образ женщин, что так был похож на материнский. Словно это она пришла, чтобы вылечить меня, напоить горькими отварами, а затем сказать какая я молодец. Так ведь было всегда. Но взгляд прояснился, а перед мною оказывалась Хигаши-сан, что старательно смачивала мои губы мокрой губкой пытаясь напоить. Ее губы дрожали и без конца шептали:
-Да прибудет с тобой Господь дитя, да не оставит он тебя…
А затем все возвращалось в начало. В горячечном бреду с моих уст не переставая срывались мольбы к матери, которые никто так и не услышал. Им внимали лишь кошмары: ни раз еще мне приходилось наблюдать за удаляющейся спиной матери. И ни одного раза она так и не обернулась, не ответила на мой призывный плач, лишь продолжала убегать от меня. Вновь я валилась на землю, вновь глотала ее едкую пыль и собственные слезы, вновь сдирала руки и ноги в кровь от падения. Бред от горячки, вызванный невероятно сильной тоской, становился все сильнее день ото дня, пожирая меня. Страдания охватили мое тело как наяву так и во сне. Негде было спрятаться, некуда было убежать.
Но, однажды, сквозь пелену кошмаров ко мне пробились видения, что не были ни воспоминаниями, ни чем-то другим. Скорее они походили на миражи, которые изводили меня прежде по ночам или приходили наяву в рисунках. Видения проносились перед моим взором с невероятной скоростью, не давая вглядеться ни в одно из них. Пока сами не остановились.
Передо мной была поляна ослепительно сверкающая зеленью. Она плавно переходила в небольшой холм, на вершине которого было невероятное по величине дерево сакуры. Лёгкий летний ветер шевелил его кроны, срывая лепестки и кружа их только ему ведомом танце. Стоя под ним казалось будто попала под снегопад — снегопад из тёплого розового снега. Все ощущалось слишком ярко: дуновение ветерка, касания лепестков к коже. Здесь было спокойно и тепло, а главное, здесь не было больно.
Но этой завораживающей картиной наслаждалась не я одна. В одну секунду рядом появился мальчик 13 лет. В его лбу сияло странное оранжевое пламя, а глаза лучились уверенностью. Несмотря на сюрреалистичность картины, на лице паренька не было и намека на дискомфорт от огня. В стоявшей тишине его голос показался мне громом.
— Селена, всё будет хорошо. Всё закончится скорее, чем ты можешь представить, поэтому пора проснуться…- протягивая ко мне руку говорил мальчик. Произносил это так, будто знал меня очень долго, словно целую вечность.
Но прежде чем он закончил, на его месте появился новый парень.Юноша не был похож ни на одного человека, что мне доводилось видеть в жизни, это явно был иностранец. Он был высоким, с белыми волосами, зелёными, немного раскосыми глазами, бледной кожей и выражением лица будто чем-то недоволен. Весь его вид кричал об этом.
— Всё в порядке, просыпайся уже, глупая Луна, — его хриплый голос вызывал мурашки.
Но так же как появился этот парень, его место занял новый человек. Это также же был юноша: довольно высокий, с мягким ёжиком серых волос и на удивление с очень смуглой кожей. В отличие от других он не стоял на месте, энергично перешагивая с ноги на ногу. Казалось будто из него в прямом смысле бьет неиссякаемый источник энергии, который заставлял его будто сиять изнутри.
-Пора ЭКСТРЕМАЛЬНО проснуться, тренировка ждать не будет, — прокричал парень, почти что надрывая горло. Стая мурашек пробежалась от основания позвоночника и до шеи.
Вновь на его месте появился новый человек, за ним еще один, затем еще и еще. Все они были похожи на яркий и слишком громкий калейдоскоп, что с каждой секундой ускорялся все сильнее и сильнее. И единым строем говорили они одно и тоже:
«Пора просыпаться».
Когда их лица и голоса слились в непередаваемую какофонию образов и звуков, терпеть это было уже невозможно. Хотелось зажмуриться и зажать уши, чтобы наконец прекратить все.
Стоило об этом подумать, как всё действительно закончилось. Но люди не исчезли. Передо мной стоял высокий парень 15-16 лет с тёмными волосами, с глазами цвета пасмурных облаков, с бледной кожей, которая будто и не видела солнца.Он был красивым, по-крайней мере именно так его воспринимало мое детское сознание. Его лицо выглядело серьёзным и задумчивым, о чем свидетельствовали сдвинутые к переносице темные брови. В отличие от других юноша не проронил ни слова, лишь осматривал меня с ног до головы, задержав взгляд на моих глазах. В миг он уже стоял перед мною на коленях и, все также смотря мне в глаза, стал гладить меня по голове. Это было странно, но вместе с тем ощущалось невероятно правильным. От его касаний от макушки до самых кончиков пальцев ног стало распространяться приятное тепло, а вместе с ним и покой. На глазах навернулись слезы. Его простое касание возродило во мне ту самую мысль, что пытались донести люди до него: «Сну пора закончиться».
Стоило этой мысли возникнуть в голове, как все вокруг стало поглощаться белой дымкой, зрение терялось былую четкость. Последнее, что я увидела, прежде чем все окончательно утонуло в тумане, были серебристо-серые глаза, отражавшие уверенность и затаенную нежность, и губы, что едва тронула улыбка…
Открыть глаза было той еще задачей. С трудом мне удалось разлепить сначала один, а потом уже и другой. Передо мной был все тот же белый потолок в комнате приюта. Вскоре в поле зрения попала и взволнованная сестра Хигаши, что старательно ко мне обращалась, пытаясь узнать о самочувствии. Я всё ещё не понимала, что происходит, почему сестра выглядит такой радостной и одновременно льёт слёзы. Но одно осознавала чётко: то, что меня мучило, ушло и больше не вернётся.
***
После моего пробуждения не прошло и получаса, как я вновь заснула. Наконец, забылась спокойным и легким сном. Пробудилась я этим же вечером. Обессиленная после болезни, мне едва удавалось оторвать голову от подушки. Со мной постоянно кто-то находился: мать-настоятельница, сестра Хигаши или кто-то из детей постарше, если взрослые были заняты. В день моего пробуждения меня никто не мучил вопросами. Все лишь причитали о том, как сильно переживали.
-Ай, деточка, Господь не оставил тебя, так что теперь всё будет хорошо.
Я же была будто здесь и не здесь одновременно. С задумчивым видом спокойно внимала их речам, сама же раздумывала о том: как жаль, что не могу больше ходить в садик, не смогу ухаживать за пёсиком старушки из соседней квартиры. Зато больше не придётся самой готовить, убирать больше и пустую квартиру. В тот момент мне даже не приходила в голову, то что во всех этих мыслях я везде была одна: жила, ходила в садик, покупала продукты, готовила, лечила себя от болезней.
Следующим днём меня разбудила мать-настоятельница, сказав, что меня пришёл навести доктор. Это был мужчина пожилых лет, он горбился, будто на его плечи что-то давило. Из-под шляпы пробивались короткие, седые волосы, такой же была и реденькая бородка. Морщины сильно испещрили его лоб и засели в уголках глаз и губ. Однако его светло карие глаза смотрели ясно, с некой долей смешинки. Видно за прожитые годы, он совсем не растерял былой пыл юности. На нём был одет коричневый твидовый костюм, на плечи которого накинут белый медицинский халат. В правой руке он сжимал чёрную кожаную сумку, из которой позднее достал стетоскоп. Степенным шагом мужчина двинулся к моей кровати за матерью-настоятельницей. Его губы растянулись в приветливой улыбке.
— Здравствуй, Ай-чан, меня зовут доктор Саран. Я здесь чтобы осмотреть тебя.
Далее последовала стандартная медицинская процедура, в которой меня попросили принять сидячее положение и выполнять указание врача. Померили температуру, послушали лёгкие и осмотрели горло. Несмотря на то, что это заняло не так уж много времени, но к концу осмотра я с трудом поддерживала тело в сидячем положении. Руки и ноги тряслись, в спине присутствовала неприятная тяжесть, а в голове стал раздаваться шум. После долгой болезни тело всё ещё не было готово к таким нагрузкам. Саран-сан быстро это заметил и вновь уложил меня в кровать.
-Ты большая молодец, Ай-чан, очень быстро идёшь на поправку. Как будто и не болела всё эту неделю. Теперь тебе нужно лишь соблюдать постельный режим и правильно питаться. Ещё будет нужно пить некоторые лекарства, конечно. И вот еще что: могу ли я тебе задать несколько вопросов?
— Гхм… Да, Саран-сан, -горло раздирало от першения.
-Милая, ты, можешь рассказать мне, что случилось с тобой в тот день, когда ты заболела? — в комнате повисло молчание. Мне с трудом удавалось вспомнить о событиях недельной давности. Казалось будто ничего и не было вовсе. Лишь спустя несколько минут в голове стали возникать образы осенней картины, что я наблюдала ежедневно в течении месяца из окна спальни.
-Думаю, я сидела на подоконнике, а затем упала.
-Может что-нибудь ещё?
Но от усилий ещё что-то вспомнить, голова стала болеть сильнее.
-Нет, больше ничего, — происходивший разговор, переставал мне нравиться все больше и больше. На подкорке сознания стало что-то неприятно шевелится.
-Хорошо, Ай-чан. А можешь описать, что было до твоей болезни? — все не сдавался врач.
-Да, месяц назад я пришла в приют и стала жить вместе со всеми. Кажется всё это время проводила в комнате.
Выражения лиц доктора и матери-настоятельница резко переменились. Они будто выражали некое недоумение от услышанного. Нахмурившись, я переводила взгляд с одного на другого.
-Боже, милая, разве ты пришла к нам одна? — подала голос женщины, что до этого времени тихо наблюдала за осмотром, сидя на стуле у изголовья кровати.
Ее вопрос ввел меня в ступор. Было ощущение, что я что-то должна вспомнить, но никак не выходило. Шестеренки памяти заскрежетали в голове противным звуком.
-Я… Я не помню. Кажется меня кто-то привёл и просил оставаться здесь. Быть хорошей девочкой…- с каждым словом голос стал дрожать сильнее, а в уголках глаз собрались слёзы. Мне не хотелось плакать, но вместе с тем уже задыхалась от рыданий.
Послышался тихий вскрик настоятельницы, следом последовали слова утешения и её мягкие крепкие объятия.
-Милая, ты переволновалась и сильно устала. тебе нужно успокоиться и ещё немного поспать…- некоторое время женщина всё ещё прижимала меня к себе, мягко похлопывая по спине и утирала слёзы своим длинным рукавом платья, пока в помещении не появилась сестра Хигаши. В руках она держала поднос с тарелками.
-Ай, сестра тебе поможет поесть, а затем подготовит ко сну. Нам с доктором нужно выйти и поговорить.- едва ли я смогла услышать или как-то отреагировать на ее слова.
Немного успокоившись, уже полностью была поглощена мыслью поесть, будто бы не сама минутой ранее задыхалась от рыданий. Внутренняя тряска и чувство обречённости резко отступили, кажется воспоминания пробуждали во мне что-то не очень хорошее.
За ушедшей парой дверь медленно и со скрипом прикрылась, оставляя небольшую щель, из которой доносились обрывки их разговора.
--Неправильно… забыла… что же делать… оставила кое-какие вещи…
Эти слова мне ничего не говорили, так что я уже полностью переключив внимание на сестру Хигаши поглощала еду и слушала ее трескотню…
***
А за пределами комнаты, мужчина пожилых лет и еще не совсем постаревшая женщина вели оживленный разговор.
-Что же нам делать? Эта девочка совершенно ничего не помнит о собственной матери! Как же нам ей рассказать о ней, ведь она оставила некоторые вещи, — голос настоятельницы то срывался на крик, то так же резко переходил в возмущённый и обеспокоенный шепот.
-Ватабе-сан, я и сам в не меньшем недоумении, что и вы. Кажется, как раз из-за сильной тоски ребенок и заболел. В итоге воспоминания о матери превратились для девочки в нечто болезненное. Это настолько сильно её ранило, что детский организм уже не был способен это вынести, поэтому исчезли все её воспоминания связанные с мамой. Вы ведь и сами видели реакцию Ай-чан на вопросы, — более уверенным голосом говорил доктор.
-Конечно, видела, это было ужасно. Но все же это не отменяет того факта, что мы должны что-то предпринять.
-Как врач, я считаю, что сейчас наилучшим действием будет бездействие. Нам лучше постараться оградить ребенка от болезненных воспоминаний, пока ее детская психика не окрепнет. Иначе её состояние может ухудшиться, и она вновь заболеет.
-Ох, что же за несчастье настигло это дитя: осталась одна, а теперь еще а теперь лишилась памяти.- едва всхлипывая прошептала женщина.
— Не переживайте, несмотря на то что детское сознание очень хрупкое, оно вместе с тем и невероятно гибкое. Вам просто нужно поддерживать Ай-чан, и сами не заметите, как она станет сиять.
— Да будет так, как вы говорите. Да не оставит нас Господь. Аминь. Спасибо вам Саран-Сан думаю, я попрошу сестёр проводить вас, — утерев едва проступившие слезы и вернув себе былую строгость, мать-настоятельница стала провожать врача к выходу из спального крыла.
-Не стоит себя утруждать, я прекрасно запомнил дорогу. Не забывайте о приёме лекарств, если что то будет не так, вы в любой момент можете обратиться ко мне. Но думаю через пару дней девочка поправится. Рад был вас видеть Ватабе-сан, до свидания.
-До свидания...
