****
Слух разодрало воем сирены. Вздрогнули трубы в вялом сумраке потолка, ожили шипящие жиклеры и впрыснули в воздух облачка фиолетового дыма. — Яд, — выдохнул Итачи, едва шевеля губами. Изуми перекинула его руку через шею и оттащила ближе к выходу. Отворила дверь — в нее тут же впились кунаи. Перемазанными в крови пальцами Изуми сложила печати. Призвать воронов, объединить в вороньего клона… Ничего не произошло. — Не работает, — прошептала она в панике. — Наш призыв. Не работает! Она оглянулась на Итачи. Тот тяжело приподнял веки. Облака яда рассеивались по комнате. Времени нет. Придется действовать самой. Изуми активировала шаринган и едва не завалилась на пол от слабости. После обратного призыва чакры осталось немного: слишком большое расстояние пришлось покрыть! Собрав остатки сил, она выпрыгнула в коридор. Шаринган мельком считал положение врагов: один силуэт в песчаных одеждах засел слева, другой — справа. У самого носа мазнули ветерком сюрикены. Изуми увернулась и вскочила на коридорную стену. Запустила кунай в левого, в долю секунды уловила, как дернулась фигура врага, и швырнула еще один наперерез. Ее кунай и кунай врага разминулись в воздухе. Противник ойкнул и подкосился. Изуми крутанулась на пятке. Вражеский кунай пролетел мимо ее плеча и угодил в ногу правому врагу: за ее фигурой он не видел снаряда и не успел увернуться. Изуми добила его контрольным в голову и спрыгнула на пол. Шаринган не считывал больше движения и чакры. Коридор был пуст. Она скривилась и вложила остатки чакры в теневое клонирование. Эта техника сжигала на сотворение формы куда больше чакры, чем воронье клонирование — той самой чакры, которую можно было бы потратить на додзюцу — но делать было нечего. Тащить раненого и одновременно сражаться она не могла. Изуми-клон вернулась к Итачи, подхватила его на плечо и выволокла в коридор. Зашипели трубы под потолком коридора, распыляя яд уже здесь. Изуми в отчаянии стиснула зубы.****
Какаши в телесном мерцании пронесся сквозь дождь железного песка. Шаринган ныл от перегрузок и жадно сжигал чакру. «Третий Казекаге… Ну и ну». В отличие от живого, этот Казекаге имел слабое место: крепления чакронитей. И его хозяин был об этой слабости прекрасно осведомлен. Шаринган уловил, как сменились потоки чакры. Железный песок во мгновение ока слился, выстрелил во все стороны побегами. Какаши споткнулся и прокатился по песку. Не увернуться! Побеги вмиг доросли до него и едва не прошили тело насквозь — рассыпались в магнитном поле райтона. Какаши тяжело поднялся, сжимая запястье: в ладони плясало слепящее ядро Чидори. За миг до столкновения он успел повысить радиус. Разряды прошивали воздух кругом, окутывая его спасительным электрическим коконом. В глазах помутилось от слабости. Чакры оставалось на одну атаку. Какаши взмахнул рукой. Железно-песчаные сети поблизости осыпались. Он решительно ломанулся вперед, проминая своим магнитным полем заросли вражеских сетей. Из песка впереди вырвались побеги мокутона. Прихватили марионетку за ногу. Колено отщелкнулось. Третий Казекаге сбросил свою голень, как ящерица хвост, и взмыл выше. — Тензо! Какаши под ноги выстрелил древесный столб. Он оттолкнулся и прыгнул на следующий — повыше. И еще один. Тензо прокладывал ему путь по воздуху к проклятой марионетке. До нее оставалось всего метров пятьдесят. Казекаге взмахнул рукой в лохмотьях. Железный песок стекся к нему, уплотнился в гигантский черный щит. Какаши стиснул запястье и ужал радиус охвата. Разряды райтона угасли. Вся сила молнии сконцентрировалась вокруг его пальцев и вспыхнула ярко-белым. Он оттолкнулся от последнего бревна и впечатал руку в щит. Железный песок взорвался. Какаши проломился сквозь пробоину. В голубых вспышках Райкири ему померещилось лицо умирающей Рин. Округлившиеся в агонии карие глаза, которые смотрели на него и не видели. Вспышка! Вместо Рин на него слепо вытаращилась маска Казекаге. Впервые он узрел ее в такой близи: золотую радужку и челюстные швы, тянущиеся к ушам, охватывающие подбородок. Не человек — инструмент. Рин можно было убить пронзающим ударом в грудь. Этого — нет. Какаши кунаем отвел выстрелившее из куклы лезвие и в последний миг увеличил радиус. Ладонь в покрове молний врезалась в грудь марионетки. Тело Казекаге прострелило разрядами, и чакро-нити вытолкнуло из чучела приливом райтона. Они вместе рухнули вниз. Какаши сгруппировался и кубарем прокатился по дюне. Марионетка хлопнулась в объятия мокутона, и ее расплющило в щепки древесным прессом. Вдали вспыхивал огонь, слышался далекий звон оружия. Команда Генмы отбивалась от марионеток и все никак не могла собраться в формирование «Летящего бога грома». — Скорей. К ребятам. Какаши подорвался, закинув руки назад. С ним поравнялся Тензо. Древесные побеги выстрелили из песка и обвили оставшихся марионеток. Под прессом мокутона хрустнули деревянные скелеты. — Иваши! Райдо! — воскликнул Генма. Они выстроились вокруг Текки. Раненый Иваши с трудом поднял немеющие руки. Какаши и Тензо с разгону влетели в центр их формирования, и в тот же миг исчезли, все пятеро. Ветерок проволок поземку песка меж изломанных марионеток, вросших в кривые стволы. Пустыня под звездами затихла.****
Воздух стал мутным, лиловым. Изуми затаила дыхание, но яд все равно просачивался в организм. Глаза пекли, словно их драло песком. Случайные мышцы в теле подергивались, ныли в судорогах. Сквозь дымку выступили фигуры в противогазах. Изуми из последних сил метнула кунай, другой. Мимо. Рядом повалился на пол Итачи — поддерживающий его теневой клон развеялся. Залп кунаев впился в тело Изуми, боль пронизала руки, грудь, живот, бедра… Она всхрипела на выдохе и захлебнулась кровью. Люди в противогазах оказались рядом. Изуми брыкнулась, но ее схватили и заломили руки. Один из врагов за волосы поднял Итачи. Тот слабо дернулся, получил пинок в солнечное сплетение и обмяк. Коридор вздрогнул. Всколыхнулись пары яда. Клинки с хлюпаньем вошли во внутренности врагов, кто-то закричал. Руки Изуми отпустили. От яда, боли и потери крови, перед глазами все плыло. Колени подкосились, и она обвалилась на чью-то грудь. — Следующая остановка: Коноха, — где-то с ухмылкой процедил Генма. Ядовитый воздух вмиг заполнил образовавшуюся пустоту. Резанул белый свет, и веки вновь сомкнулись, утянули в спасительный мрак. Звуки расплывались, перетекали друг друга и путались; слабо сочились сквозь толщу ваты и долетали до слуха неразборчивым бубнежом. «…всех в стазис! Живо!..» — булькнул женский голос и вновь разлетелся, размазался… Расплавился в судорогах, кольнул сердце, едва бьющееся в подступающем мраке.****
Песок сухо хрустел под ногами. В подступающем рассвете прояснялись следы на песке, обломки марионеток, редкие капли крови, обрывки сгоревших свитков с остатками фуин. В неподвижном воздухе стоял запах озона и гари. Сасори прошелся по полю битвы, с сожалением созерцая ошметки своего искусства. Поднял голову марионетки Третьего Казекаге, вгляделся в пустые золотые глаза. Чакра покинула его лучшее творение. Он стиснул пальцы до боли, скрипнул зубами. Сломалась кукла, но Сасори чувствовал себя так, словно это он своими обломками усыпал песок. Так оно бывает, когда вкладываешь душу в сотворенное. И когда тебя обводят вокруг пальца. Сасори лихорадочно просчитывал вероятности. Шиноби Конохи побывали в сердце его повстанческой базы, в отравленном коридоре. Яд сложной формулы полностью парализует дыхательные в течение восьми минут. Формула редкая, сложная. Только единицы могут изготовить противоядие. Его секреты уйдут в могилу вместе с улизнувшими шиноби Конохи… «При лучшем раскладе», — отрезвил он себя. И кинул взгляд на обгоревшие свитки. Эта кучка диверсантов у него под носом провернула сразу две высококлассные пространственно-временные техники. Искусство, которое, как он думал, ушло в небытие с гибелью Йондайме Хокаге. «Нет. Их нельзя недооценивать». — Приберите тут, — приказал он своим. — А потом пакуйтесь. Мы уходим с этой базы.****
Обливаясь лучами утреннего солнца, каменный лик Четвертого наблюдал за деревней. Расцветали красками яркие крыши, озарялись слепящей белизной стены домов. Шелестела в дуновениях ветра зеленая пена у крепостной стены. Великий покой наполнял эту деревню. Жизнь на поверхности лениво текла своим чередом, пока в ее тени терпели, страдали, умирали другие — те, на чьих плечах она покоилась, эта тихая жизнь. В операционных госпиталя Конохи, за дверями с мигающиим красными лампами, сочился из пор умирающих яд и скапливался в прозрачных левитирующих пузырях; останавливались и вновь оживали сердца, запущенные руками медиков. Пропускало удары сердце Пятого Хокаге: он то горбился на лавке в мучительном ожидании, то вскакивал и мерил шагами коридор. За этой дверью ирьенины боролись за жизнь его сына и команды спасения. Как отец он не мог заставить себя уйти и как ни в чем ни бывало вернуться к работе. А как Хокаге все равно перебирал эту ситуацию и думал… Как долго союзники будут оставаться союзниками? Как скоро ударит новая война? Лихорадочные мысли Годайме то и дело возвращались к образу девчонки Узумаки — еще слишком маленькой и слабой, чтобы сыграть свою роль. Этажами выше — над пропахшими лекарствами палатами — на выгретой солнцем водонапорной бочке стояла Карин и смотрела на скалу Хокаге. «Четвертый Хокаге спас деревню…» «…навсегда запечатал Девятихвостого Лиса». Она обняла себя за плечи. Налетевший ветер разметал ее волосы.