Солнце в чертогах Харренхолла.

Пламя дракона рассекло воздух и смрадный дым завлёк карул поднять свои головы кверху. Затем показался сам дракон, он «проплыл» тенью среди маленьких облачков, и им показалось, что чудище расправило крылья — и дождь пустился сильнее, тарабаня по лицу холодными каплями. Эймонд следовал за Хелейной на своём драконе, но даже он заворожённый зрелищем, действовал медленно, направляя взрослого зверя сбавить скорость. Он наслаждался её улыбкой, что обнажила белые зубы; её смехом, что отозвался в нём болью, ибо сейчас он впервые слышит его после столь сокрушительного события. Теперь, когда он занимал место брата, да ещё и подле Его Королевы, а тот корчился от боли и мочился под себя, ему стало не себе. Сама же юная Королева долго не могла оправиться от горя. Столь ужасающие события не единожды коснулись её сердца, нанося урон, пытаясь её «утопить» в собственных слезах. Эйгон не был благочестивым мужем, и ночи и дни проводил отдельно, бранил её, был недоволен, но… Были моменты отчаяния, когда тот, столь уязвимый и испуганный, ронял скупые слёзы о своей грядущей судьбе в её объятиях. Она была его сестрой, всегда будет. Произошедшее ранило девушку, и можно было смело заметить, что она тратила своё время, заседая у его постели, оберегая его сон, в который прокрадывались кошмары. Она это видела. И весь тот ужас, что застывал на его лице. По прошествии времени ей пришлось снова следовать амбициям дома, ибо война желала жертв, и кровопролитию не было конца. Хелейна смогла ускользнуть от одноглазого надзирателя, теряясь в каменных сводах крепости. Пламенная Мечта издала истошный вопль, полагаясь, что другой дракон отзовётся. И это было действительно так. Грозная и могущественная драконица нависла стеной над меньшим в размерах и преимуществах зверем, её рычание походило на скрежет и строгий контролирующий зов. Солдаты, точнее то количество, что осталось «подпирать» стены замка, стали расходиться, прикрыаая лица руками. Взмах крыльев существ и их «мягкая посадка» даже послышалась эхом, хоть накрапывающий дождь все ещё привносил своё беспокойство. Особенно это не нравилось Эймонду, который ещё совсем недавно пикировал на Вхагар среди непогоды в Штормовом пределе. Дракон племянника встретился с ней в воздухе, и все преимущества были на стороне Одноглазого, ибо Вхагар по своей мощи превосходила другого дракона. Эймонд отыгрался на мальчике, присвоив себе ликование и победу, когда она разделила всадника и дракона, располовинив их тела. Хелейна была в бешенстве. Всегда спокойная сестра отчитывала брата. Мать скандировала в такт ей, но затем ещё проводила вечера в спальне Эйгона (тот ещё боролся с собственным нежеланием быть королём), а утром — проводила время в септе, отдавая должное богам. Ведь только те знали к чему приведет этот проступок. « — Это война!», — кричала Алисента Хайтауэр, пытаясь доказать сыну его неправоту. Хоть кровная вражда началась задолго до этого, всё равно смерть Люцериуса Велариона привела в действо всех Чёрных и началась масштабная «гонка» за Железный Трон. « — Это моя цена, мама. И он наконец заплатил сполна. И что ты будешь делать? Защищать этих ублюдских Бастардов, мама?» Наверное, если говорить без теми сомнения, Хелейна до сих пор таило обиду на младшего брата, в глубине души пытаясь его простить. Он поступил ужасно, и позволил себе рисковать, что тоже не являлось благоразумием. И с тех пор Джейс Веларион не был ей другом, хоть на краткое время позволил ей стать таковым. Ну, или ей так хотелось или даже показалось. Отныне она всецело принадлежала Зелёным, искала поддержки в кругу своей семьи. — Моя Королева, — с почтительной ноткой произнёс Эймонд, когда они покружив над башнями Харренхолла посадили драконов во внешнем дворе. Из-за громоздкости Вхагар нанесла ещё парочку увечий этому и так устрашающему замку. Он был выстроен из чёрного камня, а между гигантских башен гулял ветер, что развевал волосы и плащи прибывших подобно их штандартам, что развивали знамя дома Таргариенов на стенах его. Хелейне довелось здесь бывать не впервые, после захвата власти Рейнирой Таргариен, её муж и дядя по совместительству — Деймон Таргариен — занял позицию в Харренхолле. И для Эйгона это стало тяжким потрясением, и он не мог смириться с этим, ибо взятие замка заставило его почувствовать себя безнадёжным. Всё считали теперь фракцию Чёрных угрозой, и их войско, их люди, что примкнули к их стороне, созвав знамёна, были предателями. Была объявлена официальная гражданская война. Зелёному совету стоило вершить справедливое решение, и его принял Эймонд, что громогласно заявил о самоличной битве с Порочным Принцем. Но когда Харренхолл явил своё величие Одноглазому — замок был пуст, а ворота открыты. Лишь кастелян, седобородый старец, двоюродный дед Лариса Стронга, остался в этих стенах с небольшим гарнизоном. Эймонд не стал ждать милости богов, решая вершить своё правосудие: разрубив деда на куски, тот скормил его Вхагар, и его людей предал огню, опасаясь за предательские козни, сто могли устроить «жители» неприступного замка. В это же время провозглашённый среди люда король, принёсший обеты, отправился на своём драконе, невиданной красоты, решать мятеж со стороны Почти Королевы. Когда умер Визерис, мирный король, собрали тайный совет, где воздвигли Эйгона в престолы. Корону из валирийской стали ему водрузили на голову: это сделала его мать и верный совету рыцарь, а остальной люд и прочие рыцари в присутствии многих лордов, выслушали тяжёлые для сего бремени слова, когда принц провозгласил себя Эйгоном вторым этого имени, королём андалов и Первых людей, Лордом Семи Королевств и Хранителем Государства. Находясь после этого в своих думах новоиспечённый король пытался сразу задействовать свою навязанную родственниками ненависть к Чёрным, преподнося своё положение к равному величию человеку, вершителю чужих судеб. Ввязавшись с двух сторон в подобную и мучительную войну, родичи сильно воспрепятствовали вере Хелейны в здравый смысл. Ей приходилось быть посредником в кровожадных деяниях обеих сторон, хотя всего этого можно было избежать. Теперь, когда Эйгон вернулся со встречи с Рейенис «сломленным» человеком с многократными ожогами, ей приходилось справляться со всем этим практически в одиночку. Ибо гнев и страх оставались с ней всегда, и присутствие Эймонда, занявшего место общего брата, не могло дать ей уверенность, что на этом всё и закончится. Деймон Таргариен со своими людьми оставил замок, и когда расчистив здесь все пути и места для комфортного пребывания прибыл Эймонд во второй раз, он прибыл уже не один. Хелейна ввязалась в эту войну, ей пришлось стоять за честь своей семьи подобно славному рыцарю, что бесстрашно правит своим обетом: воздать за содеянное. Отомстить за мужа и сохранить безопасность своих детей — главная её прероготива. Поэтому все члены семьи приняли решение отправить а крепкие осадные стены Харренхолла саму девушку, наследников и короля, которого мейстеры подчевали снадобьями и маковым молоком, делая различные припарки, пока септы молились у его ложе. Молилась и Алисента Хайтауэр, матушка, что и сама поневоле жалела о принятом решении короновать старшего сына. Спешившись, если можно сказать именно так, Таргариен направилась в чертоги замка, освобождая себя от плаща, пару раз получив по лицу порывом разъярённого ветра. Кристон Коль, занимавший место десницы, уже ждал их здесь, приказав подготовить лёгкую трапезу к полудню, и подготовить постели как следует к прибытию Таргариенов. Хелейна и Эйгон последовали в Королевский Костёр — высокую башню замка, где обыденно располагаются покои лорда, они прошли по каменному мосту, соединяющему и разделяющими дворы, и заняли место изначально за столом, затем отдыхая с дороги в своих покоях. Но практически не теряя времени Одноглазый направился в Зал Ста Очагов, который был даже больше тронного зала Красного Замка в Королевской Гавани. Он стал спорить, раздавать должные приказы, отправляя знатным домам письма и верша судьбы уже образом своего мышления и манерами письма. Эймонд находил себя сегодня переменчивым по настроению, ибо знал, что каждый день приближает из дом к более устрашающим событиям. Он переживал за сестру, что изменилась с первых дней, когда всё это началось, немного переживал за брата, хоть и занимал весьма удобное место и величая свою голову его короной, переживал за матушку, что всё своё время проводило за молитвами. Таргариен был скор на власть, но понимал, что принимал верные решения, и хоть Хелейна спорила с ним о прибытии в замок Речных земель, что сохранил смрад устроенного недругами пожара, забравший жизни бывшего десницы и его сына, — что являлось приятной толикой злорадства для Эймонда, который питал отвращение к Стронгам и их бастардам, он знал, что чертовски прав. Тащить сюда мелких и узувеченного было бы слегка мелочно. Они надежды скрыты от узурпаторов в стенах Королевской Гавани, крепости Мейегора. Испытывал и двоякое чувство по поводу сестрицы: оставить её подле братца, значит надеяться на его выздоровление, оставляя свою любимую веселую некогда сестру в объятиях скорби и печали. « — Ты отправишься со мной. Хочешь того или нет. Тебе не стоит дышать смрадом смерти, я хочу видеть твоё счастливое лицо, — резко выпалил белокурый Таргариен, что накануне приступил к своим обязанностям. «Железный Трон по праву перейдёт к тому, кто может его удержать», — говорил Мейегор Жестокий. И Эймонд был с ним полностью согласен. Не выказывая претензий в адрес происходящего ранними событиями, он всё же ждал, что ему и только ему, предложат занять место короля. А когда брата ещё не короновали — предлагал матери свою кандидатуру, предлагая отдать Эйгона в «добрые руки» распутной жизни, обжорства и вина. Возможно где-то там…за Узким Морем. — Я отправлюсь с тобой не потому, что ты этого хочешь, — вставляла свои негодования в речи брата девушка. — Я самолично взберусь на дракона и буду преследовать ветер и его просторы, гонимая жаждой отмщения.» Эти слова были не про неё, не про её участь в этом предрешеном событии; не про её характер: крушить всех врагов на своём пути (хотя спокойствие Хелейны не всегда было таковым, она всё чаще и чаще становилась слегка вспыльчивой), ей, возможно, нужно было отсидеться в крепких стенах замка в Королевской Гавани, но… Он этого не жалел. Он желал видеть её рядом. Улыбчивую, возбуждённую всем этим, просто возбуждённую, свою маленькую королеву. Эймонд вершил дела правительства, возлагая большую часть на своего деда — Отто Хайтауэра, сам же он любил больше вершить таковое мечом, а не словом. И после тяжёлого дня он направился найти свою сестрицу в покоях, но нашёл её в Башне Палача, окружённую другими громоздкими башнями, наблюдающую с высоты за воротами в полукруглое окно. — Не пойми меня неправильно, Хелейна, но чего ожидаешь увидеть: как наш братец мчит сюда верхом на Солнечном Огне или ждёшь врагов? Первый вариант бы некогда ранил её, но не сейчас, ведь все знали, что оправиться от ожогов Эйгон сможет не скоро, и на ноги тот вряд ли станет, что ещё больше вынуждало Хелейну бояться будущего. — Ты можешь быть таким, Эймонд, но я не откажусь от прежнего тебя, — её губы в грустной улыбке «короновали» его неподдельным желанием. Вкус власти проростал желанием, как и сама власть поросла диким цветком сквозь сердце. Но желать её, это всё что оставалось, ибо он получил многое, что согревало его по ночам в предательских мыслях. — Я знаю, что мы сможем пройти через это… — глаза опустились в пол, она замялась, и лёгкая пелена безумия покрыла её глазницы, и улыбка растянулась широкой полоской, не дрогнув ни на йоту. — Я знаю, что нами будет править огонь. И это не драконы, не их заслуга. Они сами будут плясать. Хелейна развернулась, пытаясь надоумить Эймонда, слегка касаясь его лица своей рукой. В его глазах виднелись чёртики, и весь страх, что пытался искоренить он из глубин своей души «вывалился» наружу, словно кишки загнанного зверя на охоте. Что-то в этом было. Разве он не знал, что одна победа закончит своё начало в бесконечном огне череды событий неконтролируемого дыханием существа, что подчинились людям. — Тёмный час, Эймонд, не находишь? Нужно возвращаться в комнату, — Хелейна развернулась, направившись вперёд. И бормоча что-то под нос, запела песню, печальную и грустную, своим тоненьким голоском. — Ты сегодня останешься со мной? Эймонд шёл позади, но он был уверен, что она его слышит. Она не обернулась, провожая свой голос отдаленными шагами по вымощенному сланцем полу, под протяжную песнь завывающего скорбью ветра, что сквозняком разносил лай собак, шипение драконов и людские крики.