пластырь с щенятами

      Сынмин, впрочем, и с возрастом калечиться не перестал. Его неловкость и неуклюжесть наоборот — возрастали в геометрической прогрессии, и это, признаться честно, не злило совсем ни капли.        Потому что Сынмин знал, что о нем позаботятся.        Потому что Сынмин знал, что Джисон — замечательный и внимательный.        Знал, что старший обязательно поможет, поругает за невнимательность, но все равно поцелует и насмешливо щелкнет по носу, а после оставит Сынмина на кухне одного — такого возбужденного и разомлевшего от рьяных и совершенно выматывающих поцелуев.        Но потом Джисон, конечно же, обязательно вернется и извинится перед своим тонсэном уже в спальне, виновато целуя все покалеченные места.        И, пожалуй, Сынмин действительно может назвать это счастьем. 

❄️❄️❄️

      Наступил любимый праздник Сынмина — Рождество.        Долгожданный день, когда сбываются самые заветные мечты.       День, когда можно нежиться в объятиях любимого человека под атмосферные песни и с трудом испеченными пряниками в руках.        Но несмотря на праздник, Джисон вновь должен вернуться поздно — сегодняшнее выступление в одном из лучших клубов было обязательным, и отказаться от него было нельзя.       Хан, когда узнал об этом, очень громко и долго возмущался, притягивая сидящего рядом Сынмина к себе и сжимая его в своих крепких объятиях.        — Это не так страшно, Хан-а, — лепетал тогда Сынмин, ластясь к покрасневшему от негодования старшему. Он заправлял ему за уши отросшие прядки и коротко целовал в щеку, ласково улыбаясь. — Я приготовлю что-нибудь вкусное, и мы обязательно отпразднуем вместе, когда ты вернешься, хорошо? Эй, хен, не расстраивайся ты так!        Джисон тогда лишь угрюмо хмыкнул и тряхнул головой, заставляя Сынмина прыснуть от смеха.        И теперь Сынмин терпеливо ждет его, даже если на часах почти полночь, а от Джисона ни одной весточки.        Сынмин который раз поправляет плед на их широкой кровати и ерзает, грустно смотря в сторону уже остывшего какао с размякшим маршмеллоу сверху — Сынмин убил безумно много времени на сервировку, ведь мягкие зефирки упрямо расплывались и никак не хотели принимать форму пусть и кривого, но сердечка.        Пряники, которые в этот вечер он впервые готовил без Джисона, навевали счастливые воспоминания, и Сынмин, прикрывая глаза, улыбался в пустоту.        — Он успеет, — твердит самому себе.       И сам себе не верит.        В дверь звонят маленькие дети, пришедшие с колядками, и Сынмин им в ответ лишь грустно улыбается, отдавая свои любимые конфеты и желая счастливого Рождества.        А такого ли счастливого?       Очередной стук в дверь раздражает, и Сынмин даже думает о том, чтобы остаться на кровати, ведь это не может быть Джисон — он всегда открывает дверь своими ключами, да и не стучится никогда.       Сынмин игнорирует настойчивый стук до того момента, пока не слышит слабый и надломленный, но такой до дрожи знакомый голос, почти скулящий «это я, Мин-а, это я!».        Ким пулей срывается с постели и бежит в коридор, щелкая замком и пропуская внутрь абсолютно замерзшего Джисона с дрожащими пальцами и почти кроваво-красными, обветренными щеками.        — Господи, где ты был? И где твои ключи? — обеспокоенно лепечет Сынмин, обхватывая чужие щеки своими теплыми ладонями, тем самым согревая их. — Я волновался, вообще-то!       — Я знаю, Мин-а, прости.. — Хан виновато опускает голову. — А насчет ключей.. я поскользнулся, когда вышел из здания, и упал на асфальт. Кажется, они в это время просто выпали из кармана.        Сынмин на это только хмурится, грозно осматривая Джисона на наличие серьезных травм, но, не найдя чего-то смертельного, облегченно выдыхает, принимаясь снимать с продрогшего до костей Джисона куртку и шапку, зло бормоча что-то себе под нос.        — Вот надо же было умудриться.. Так еще и в такой день!        — Я правда не хотел! И.. я бежал сюда изо всех сил! Но, кажется, все равно не успел.. — бормочет Хан и протяжно скулит, когда Сынмин случайно задевает пальцем образовавшийся от недавнего падения синяк, скрывающийся под теплым свитером. — Прости меня, Мин-а..       Джисон хлюпает носом, а Сынмин обвивает пальцами его подбородок, заставляя посмотреть себе в глаза.        — Не извиняйся, глупый, — он оставляет горячий поцелуй на его носу, что сильно покраснел на морозе. — Лучше раздевайся. Буду осматривать тебя и лечить поцелуями, м-м?        Джисон заторможенно кивает и скидывает с себя ботинки и шарф, и Сынмин тут же хватает его за запястье и утягивает в комнату. Джисон расслабляется и полностью отдается младшему, позволяя ему уложить себя на их общую кровать и стянуть с себя свитер.        На правом боку Джисона красовался огромный синяк, а под ребрами с левой стороны образовалась небольшая ранка. Сынмин смотрит на это совсем грустно, а после внезапно загорается, словно звездочка на макушке наряженной елки, когда осознает, что это — его, скорее всего, единственный шанс позаботиться о Джисоне, а не наоборот.       Шанс подарить ему ту же ласку, что дарил ему Хан, когда ухаживал за ним.        Пожалуй, этот день действительно не такой уж и плохой.        — Я буду аккуратным, Хан-а, — шепчет Сынмин, лукаво улыбаясь, и тянется к тумбочке. Он берет небольшой тюбик с мазью из верхней полки, и простынь трещит под весом двух тел. — Постарайся быть тише, ладно? — и невесомо целует в покрывшуюся мурашками шею, укладывая горячие ладони на чужие бока.        — Мне стоит начать волноваться?       — Хм, не думаю. На раненых не нападаю.        Легкий смех разрезает душную комнату, и Сынмин щелкает крышкой, выливая прохладную мазь на пальцы.        Он размазывает вязкую субстанцию по тому месту, где синевой наливается довольно болезненная гематома, и Джисон негромко вскрикивает.       — Айщ, холодно! Сынмин-а-а!        Хан жалобно хнычет и ерзает на кровати, потому что холодная мазь совсем не остужает и без того замерзшее тело, так еще и чужие пальцы давят на больное место. Сынмин же в ответ воркует ласковое «потерпи, милый, еще чуть-чуть — и все».        Ким бережно втирает мазь, а второй рукой водит по наполовину оголенному телу, успокаивая. Джисон извивается змеей, протяжно выскуливая его имя, пока Сынмин заземляет его мелкими, хаотичными поцелуями, россыпью снежных хлопьев украшающих чужое тело.        Пальцы кружат вокруг синяка, проходясь по нему совсем бережно, спускаются к ранке под ребром и кружат вокруг нее тоже. Ким убирает мазь в сторону и наклоняется, чтобы мягко и быстро поцеловать Джисона в губы.       Он скользит языком по обветренной нижней губе и чуть прикусывает ее, тут же зализывая маленькую ранку.       — Вот и все, — оторвавшись, шепчет Сынмин старшему куда-то на ухо, прикусывая красный то ли от смущения, то ли от холода хрящик. — Ты умница, хен, видишь? Ты справился, Хан-а.       Джисон в ответ сдержанно стонет, раскидывая руки по всей кровати, и Сынмин ложится к нему, крепко прижимаясь своим телом к чужому, согревая.        — Ты — мое рождественское чудо, — бормочет Джисон ему в шею, глупо улыбаясь, и жмется еще ближе, оставляя на ямочке между ключицами мокрый поцелуй.        — А ты — мое рождественское горе, — Сынмин смеется в ответ, закутывая старшего в плед, и тянется за имбирными пряниками, чтобы накормить ими свое персональное покалеченное несчастье.        Пожалуй, это Рождество все-таки удалось.