***
«Любить нам лишь единожды дается, как дважды невозможно умереть» Александр Сергеевич Есенин
Солнце было особенно ярким, оно не щадило никого и заставляло мучиться от жары. Однако никто из солдат не унывал: одни бурно обсуждали последнюю, для некоторых первую, битву, вторые просто гутарили меж собой, третьи весело распевали песни, стараясь спастись от скуки и уныния. Один лишь Лёша Горшенёв шёл хмурый и мрачный, его голова была забита не самыми приятными мыслями. Одна из них прямо спрашивала: «Ну зачем же ты человека убил? Мешал он что ли? Нет! Ты просто так его умертвил». Совесть мучила Лёшу, грызла его изнутри, заставляя ненавидеть себя всё больше и больше. Лёша пытался успокоиться и прогнать прочь вину тем фактом, что на войне никогда не обходилось без жертв. Однако, совесть противоречила, она противным гнусавым голосом шептала: «Но ведь ты убил такого же паренька! А ведь его мамка и папка дома ждали! Он же тоже чей-то сын, брат, а может даже отец! А ты, сволочь такая, сын сучий, семью кормильца лишил». По правде говоря, Лёша сам не понимал, зачем убил того солдата, ведь в этом не было необходимости, потому что паренёк не имел с собой оружия. — Лёша! Лёша! — Послышался громкий голос человека, которым Лёша дорожил больше всего на свете. Алёша обернулся и увидел Сашу, бегущего ему на встречу. В один короткий миг позабылся тот убитый солдат, да и совесть замолчала. Конечно, ей не было места, когда рядом находился Саша Леонтьев, парень, живущий в соседнем доме. Именно соседство послужило толчком к крепкой дружбе между Леонтьевым и Горшенёвым. Они начали общаться в детстве и продолжили в отрочестве и юношестве. Саша быстро сгрёб в крепкие медвежьи объятия Лёшу и прижал к себе, радостно хохоча. Горшенёв сам поддался эмоциям: он принялся целовать Сашу в щёки и повторять его имя. Счастье захлестнуло молодых людей с головой. Они не думали, что встреча вовсе не радостная, ведь сейчас в самом разгаре война. Тут нельзя улыбаться, можно только плакать, дрожа всем телом и надеясь, что в это сражение смерть не заберёт твоего друга, брата или свата. — Лёша, да дай же я посмотрю на тебя, сына сучьего! — Саша схватил Лёшу за щёки. — Живой, ты же живой! Я уж испугаться успел, что ты помер! А ты, сволочь эдакая, живой! Живой живёхонький! — Коль ты счастлив, что я живой, зачем же тогда ругаешь?! — Лёша смеялся так громко, что у него болело в животе. — Потому что ты, сын сучий, напугал меня! Я уж делом грешным подумал, что ты, взаправду, помер! — Саша улыбался, но его глаза — нет. Только когда эйфория радости спала, Лёша увидел, что его друг пребывает не в самом лучшем виде: глаза потускнели, под ними образовались большие тёмно-синие круги, лицо покрылось едва заметной паутинкой морщин. Они не должны быть на лице молодого парня, им место только у стариков. — Рано ты меня, Сашка, похоронил! Я твоих правнуков ещё пережить успею! — Лёша по-прежнему обнимал Сашу, пусть и нужно было отпустить его, ведь пелена счастья давно спала. Саша не сопротивлялся. Его плечи слегка подрагивали, а мышцы рук были напряжены, словно он готов разрыдаться в любой момент. Подобная реакция вполне естественна, если учесть, что Лёшу, действительно, посчитали убитым и даже отправили семье телеграмму об этом. Правда вскрылась только спустя два дня. Лёше было страшно даже представить, что творилось в родной деревне. — Смотри мне, Лёша, коль не сдержишь слово — я тебя из-под земли достану и покалачу, как козу Сидорову! — Лицо Саши сперва было серьёзным, но оно быстро сменило выражение на более мягкое. — Ой, да брось ты, — отмахнулся Лёша и почему-то только крепче стиснул Сашу в объятиях, словно он мог исчезнуть. Лёша одновременно и рад тому, что Саша пришёл сюда, ведь с ним будет не так страшно и тоскливо; и при этом невероятно расстроен, ведь теперь увеличился шанс потерять Сашу в одной из битв. Ему здесь было не место: он единственный ребёнок в семье (сестра и брат померли ещё в младенчестве), ему нужно заботиться о стареньких родителях, а не людей, как скот, убивать. Однако, выше стоящим людям было глубоко плевать на личности, им просто важно наличие большой армии. Саша и Лёша перестали обниматься через некоторое время. Их сердца быстро-быстро бились от бури эмоций, среди которых особенно сильно выделялся страх. Нет, это был не страх, а дикий животный ужас перед смертью. Она являлась неизбежным спутником на войне: после каждого сражения кто-нибудь, да гиб. Разница состояла только в количестве и принадлежности к какой-либо армии. Вскоре все мужики, числящиеся в этом войске, купались в реке. Её вода была в меру тёплой, от чего большинство отказывалось выходить на берег. Лёша пребывал в их числе. Он сложил руки на рыбацком мостике, а остальное тело погрузил в воду. Саша же сидел на дереве, свесив ноги и не сняв очки с толстыми линзами. Лицо Лёши было задумчивым: эйфория радости совсем отпала и чувство вины вернулось, начав пытать с новой, в несколько раз увеличенной силой. — Ты чего кислый такой? — Спросил Саша, чуть менее напряжённый, но при этом явно грустный. Лёша тяжело вздохнул и прикрыл глаза. Он не хотел говорить Саше о том солдате из-за глупого, бессмысленного желания отгородить Леонтьева от всего, что как-либо связано с войной. Это было чисто физически невозможно, ведь сам Саша числился в рядах армии, он был мужчиной, молодым, но мужчиной, а не ребёнком или женщиной. Последних можно хоть сколько-то уберечь от войны, а мужчину – нет. Лёшу грыз изнутри этот факт, ведь он показывал, насколько Горшенёв беспомощен и жалок в вопросах, касающихся «большого мира». — Ну не молчи ты! Погутарь же со мной, — Саша потряс Лёшу за плечо, заставив открыть глаза. — Я человека убил, Сашка, понимаешь? — Лёша чуть не прибавил «да», как это делал старший брат. — Он прятался, да даже оружия с собой не имел. Он сидел, закрыв голову руками. А я нашёл его и зарезал, как свинью! — Лёша нервно проглотил слюни, вспоминая тот пронзительный взгляд. — Но он же был врагом, — Саша перешёл на шёпот, дабы никто лишний не вмешался со своим «безумно важным» мнением. — Он мог быть опасен, а ты благое дело сделал. Спас наших от смерти. Лёша покачал головой и поджал губы. Он не мог забыть те ярко-голубые глаза и лицо, что перед смертью приобрело совсем детский, от того невинный, вид. Горшенёв будто бы не мужчину убил, а малого ребёнка, которого случайно отправили вместе с другими солдатами в чужую страну. — Он был совсем юным, как мы с тобой… Он же чей-то сын и брат, Сашка… Кто-то же будет горевать из-за его смерти, — Горшенёв представил, как пожилая женщина рыдала бы, получив телеграмму о смерти сына. — Просто представь, как бы я по тебе горевал, если бы тебя тоже так зарезали, — непонятно зачем прибавил Лёша и наткнулся на испуганный взгляд Саши, чьё лицо побледнело. — Не смей даже думать об этом! — Прошипел Саша, схватив Лёшу за плечо. — Мы с тобой вернёмся домой вместе. Ни ты, ни я не помрём от их лап, мы вернёмся домой генералами. Понял меня? — Понял, понял, — согласно кивнул Лёша, хоть он и предчувствовал, что домой вернётся кто-то один. Саша отпустил плечо только через некоторое время. Он тоже понимал, что случится нечто ужасное. Оно обязательно принесёт за собой сплошные горе, боль и бесконечную пустоту, сжирающую изнутри. Однако, о своих переживаниях Саша не говорил вслух, потому что не хотел нагнетать на Лёшу. Ночь было решено провести на этом же берегу. Луна давно «царствовала» на небе, звёзды тоже, но Лёша не спал. Он долго вертелся, однако сон так и не пришёл к нему. Тогда Горшенёв решил прогуляться до рыбацкого мостика, где и сел. Лёша внимательно смотрел на водную гладь и вспоминал дом. Там была своя река, куда Лёша частенько бегал по ночам с Сашей. Они вместе долго бесились, иногда ловили рыбу или просто сидели рядом, наслаждаясь компанией друг друга. Тогда Лёша чувствовал особую близость с Сашей, что шептала, мол, Леонтьев — не просто друг или брат, он кто-то более близкий и дорогой сердцу. Оно прямо говорило: «Я не переживу Сашкиной смерти и разорвусь сразу же, коль он навсегда закроет глаза». Лёша вздрогнул, когда услышал, как кто-то сел рядом. Смотреть на пришедшего не было необходимости: и без этого ясно — подошёл Саша. Ему наверняка тоже не спалось и он решил немного развеяться. У молодых людей имелась одна общая особенность — склонность к бессоннице. Она и приводила к ночным прогулкам и посиделкам у реки в то время, когда принято отсыпаться. — А помнишь, как нас застукал твой отец? — Вдруг завёл разговор Саша и приобнял Лёшу одной рукой. — Мы тогда оба палкой по сине получили, а от криков проснулась вся деревня, а потом мы ещё и дома отхватили… Лёша улыбнулся, вспоминая тот случай. Он обернулся тем, что дверь в доме стали запирать. Однако это не остановило Лёшу: он стал сбегать через окна, ведь ночью по-прежнему плохо спалось, и ничто не могло этого изменить. А там, на берегу реки, ждал Сашка, тоже мучающийся от бессонницы. Что тогда, пять лет назад, что сейчас, он был самым родным и близким человеком для Лёши. Он любил Сашу сильнее, чем брата, сестру и родителей. Ни одна девушка не смогла засесть в сердце так, как это сделал Саша. Только с ним Лёша был готов сбегать из дома по ночам и купаться в холодной речке, а потом сидеть на берегу и шептаться. — Конечно помню, — Лёша уложил голову на чужом плече, чувствуя, как тепло разлилось по всему телу. — Знаешь, а я ведь тогда старался задержать твоего отца, чтобы ты успел уйти, — Саша тихо посмеялся. — Я делал тоже самое, — усмехнулся Лёша и поджал губы от того, что противный голос в голове зашептал, что это последняя такая мирная и тихая посиделка рядом с Сашей, ещё не искалеченным войной. Саша напряжён, Лёша чувствовал это и просто ждал, когда товарищ поделится своими переживаниями. Они же наверняка терзали сердце Леонтьева и заставляли его мучиться от душевной боли. — Знаешь, а ведь я… — Саша замолчал и тяжело вздохнул, явно опасаясь продолжать начатую фразу. — Не молчи! Гутарь давай! — Возмутился Лёша и отстранился, начав сверлить собеседника взглядом. Саша обнял себя за плечи, увёл взгляд в сторону и в очередной раз тяжело вздохнул. Лёше стало обидно от того, что его боятся. Его, Лёшу, друга детства! Он тут всю душу Сашке открыл, а он так обошёлся! — Люб ты мне, Лёшка, как же ты мне люб, — шептал Саша еле-еле слышно. — Вот засел ты мне в сердце и всё не уходишь… Саша выглядел испуганным и смущённым, его щёки приобрели лёгкий красный оттенок. Однако Лёша не разозлился от услышанного, он сам смутился и, казалось, покраснел до кончиков волос. В услышанные слова Горшенёв всё не мог поверить: настолько они казались нереальными и фантастическими. — Ну не молчи же ты! Либо приласкай, либо гони прочь, я всё пойму и больше не стану лезть к тебе! — Сжал кулаки Леонтьев, уставший ждать ответа, что сейчас по-настоящему необходим. Лёша ничего не сказал, он схватил Сашу за плечи и прильнул к его губам. Поцелуй вышел неумелым и не самым лучшим, но его молодые люди так жаждали и ждали, что все минусы ушли на второй план. В головах осталось только положительное, ведь тепло в сердцах разносилось по всему телу и помогало забыть обо всём плохом, что случилось и совсем скоро случится. — Мы вернёмся с тобой домой и будем жить вместе, — сказал Лёша, отстранившись. — Обещай мне. — Клянусь тебе, Лёшка, — улыбнулся Саша и прижался своим лбом к чужому. — Мы с тобой будем счастливы.***
В декабре тысяча девятьсот двадцатого года Саша был ранен в ногу и отправлен в отпуск домой. Лёша же остался оборонять земли от красных. Леонтьев бесконечно винил себя за то, что он не мог помочь любимому человеку. Отношения Саши и Лёши постоянно подвергались опасности, ведь каждый из них всегда висел на волоске от смерти. Однако каждый раз у мужчин получалось сбежать от старухи с косой. Она, смерть, всё не хотела отступать и продолжала дышать в спины. Пятнадцатого декабря Саша с самого утра почувствовал приближение беды. Дурные ощущения заставили надеть форму, белую фуражку и приготовить ружьё. Саша думал, что к деревне приближаются красные, а к ним нужно подготовиться заранее. Опыт службы белым показал, насколько жестокими могли быть большевики, когда кто-то отказывался слепо доверять их бредовой идеологии. — Сашка, успокойся же ты и лучше по хозяйству помоги! — Бухтел Владимир Леонтьев, наблюдающий за суетой сына. — Не лезь, папаша, я приближение красных за сотню вёрст предчувствую, — шикнул тот, хмуря густые брови. — Я должен быть готов встретить их, крыс красных. Они же одну разруху принесут. — Сашенька, родненький мой, как же ты будешь защищаться со своей-то ногой, — мягко и невероятно робко возразила обеспокоенная Леонтьева. — Ты же сам пострадать можешь, милый мой… — Хорошо всё со мной. Я обязан защитить вас с папашей, — «фыркнул» Саша, продолжая возиться с ружьём. Он ещё долго готовился к прибытию красных, но их всё не было. Однако, сердце продолжало болезненно сжиматься и робко шептать: «С Лёшей беда случилась, а ты красных ждёшь, дурак!». Леонтьев старался не думать о том, что Лёша мог пострадать. Ну не мог же такой умелый генерал получить травму или пострадать от красных крыс! Кто угодно мог, да не Лёша. По крайней мере, Саша хотел верить в это, от того и отрицал любые предположения, касающиеся Горшенёва. От размышлений отвлёк громкий отчаянный женский крик, доносящийся с улицы. Услышав это, Саша в один миг подскочил на ноги и помчался на улицу, готовясь изничтожать красных, посмевших обидеть соседскую женщину. Большевики ещё не в курсе, что в деревне остались не только старики, женщины и дети. Саша покажет им, где находилось место для разбойников! Однако, не было на улице никаких красных, только телега, накрытая белой простынёй, под которой всегда находились трупы. Сердце Саши сжалось, когда он понял, что телега подъехала к дому Горшенёвых. Леонтьев, позабыв и про ружьё, и про больную ногу, направился к зданию. С каждым шагом Саше становилось труднее и труднее дышать, он чувствовал, что беда случилась именно с Лёшей, а не с его старшим братом, Мишей. Леонтьев искренне надеялся на свою ошибку. Саша забыл обо всём на свете, когда увидел, что с телеги свисает рука, на которой повязана белая тряпка. Такую носил Лёша в качестве небольшого оберега, что должен был защищать от ранений и смерти. Саша сжал кулаки, начав качать головой в попытках отогнать прочь увиденное. Это должно быть бредом, а не реальностью! Однако, белая тряпка не исчезала с руки трупа. Его достали из-под простыни, и тогда глазам Саши предстал мёртвый Лёша, чей цвет кожи был неестественно бледным, глаза ничего не выражали, а губы застыли в странном выражении. И Саша не выдержал, он с громким воем, забыв о раненной ноге, бросился к телу Лёши. — Лёша! Лёша! — Кричал Саша, вцепившись в руку покойника. — Не смей помирать, Лёша! Ты обещал мне! Ты, сучий сын, обещал! Ты клялся, Лёша! — Не своим голосом отчаянно вопил Леонтьев. Тело Лёши склонило голову на бок, а пряди волос облепили лоб. Слепому было ясно, что этот человек мёртв и больше никогда не заговорит. Никакие мольбы и крики не были способны препятствовать смерти. — Сашка! — Крикнул кто-то и попытался оттащить Сашу от Лёши, которого пытались занести в дом. Саша вырвался из чужой хватки и крепче сжал руку Лёши. По щекам Леонтьева катились горячие слёзы, что так больно обжигали кожу и лишний раз напоминали о большом горе. Да лучше бы красные в деревню пришли и разорили её, чем Лёша бы умер. Саша был готов отдать свою жизнь взамен Лёшиной, но это не могло помочь, ведь смерть уже сделала свой выбор. — Сучий сын, ты мне клялся, что мы будем счастливы! Ты обещал… Ты обещал мне, что не помрёшь! — Продолжал повторять Саша, дрожа от холода, боли и огромного горя. — Я ненавижу тебя… Оттащить Сашу смог только его отец. Ему пришлось буквально скрутить сына, чтобы тот дал отнести тело в дом. Саша отчаянно вырывался и рыдал, громко, отчаянно и с воем, что походил на звериный. Младший Леонтьев проклинал убитого, но тут же умолял его о прощении и возвращении. — Он не мог умереть… Лёша не мог… — Твердил он, а после продолжал скулить побитым зверем. Его удалось успокоить только через несколько часов. Тогда у Саши просто не осталось никаких слёз, да и голос он сорвал. Младший Леонтьев сидел в доме и смотрел в пустоту, пытаясь переварить правду. Она резала душу, заставляя ту кровоточить и разливаться по телу неприятным зудом. Саша отказывался принимать реальность, шепча себе под нос, что сегодняшний день был сном. Самым худшим кошмаром, что он совсем скоро закончится и растворится. Похороны Лёши доказали, что произошедшее не было сном. Саша дольше всех сидел на могиле, позже всех пришёл на поминки, и меньше всех говорил о покойнике, не потому что не любил, а потому что больно было. Леонтьев сказал несколько тёплых слов и позорно разрыдался прямо у всех на виду. Никто осуждать не спешил: каждый из присутствующих знал, что между Лёшей и Сашей была особая связь. Её могла порвать только смерть. Именно это она и сделала. Двадцать пятого декабря тысяча девятьсот двадцатого года в деревню пригнали красных, повинных в смерти Лёши. Тогда Саша безэмоционально схватил ружьё и проигнорировав боль в ране (она открылась в день смерти Горшенёва), застрелил Андрея Князева, приложившего руку к погибели Лёши. — Расстрелять всех, кроме двух любых: из них мы выбьем информацию, — холодно сказал Саша, которым руководствовал не здравый смысл, а чувство мести.