Штурм

Ким делает длинный, цедящий глоток из своего стакана, после чего призывает всех к порядку; длинный день... Не забыть ещё про встречу вечером! После всех тяжёлых ритуалов и дел, он уверенно направляется в аэротакси, и просит: — В Экзодус. Отбивает сообщение, что прибудет через пятнадцать минут, и пролистывает соцсети: Чонгук активен на этой неделе. Его страница не закрыта, и он охотно делится фото и видео: дом, собака, море, и бесконечная череда вечеринок. Ким тихо вздыхает, попадая на серию фото из спортзала, где капитан (так уж приклеилось, Харон про себя Гука зовёт именно так) без верха. Бамбибам бэээмби... Бамбибам... Мыслями возвращается туда, в тот злосчастный вечер, улыбается чему-то, вспоминает ощущение рук на плечах, и уверенные танцевальные движения, и полотенце и... Все татуировки... Он вздыхает и приехал. Хосок щебечет ему что-то про утончённого друга, с которым нужно обязательно, и вообще, сколько можно игнорировать все приглашения от всех? Сестра тоже жаловалась на невнимание со стороны Харона. Ким улыбается рассеянно, и смотрит: вечеринка в честь современных художников. Инсталляции, в которые можно входить, картины и голограммы, скульптура... Он замирает около нарисованной кистью, по-старинке, картины: линии и цвет, умиротворение. Пропорции таковы, что очень хочется понять, что автор оставил за скобками, чем его так зацепило. Музыка заполняет остальное пространство, и она очень не сочетается с картиной. Слишком резкая. Хмурится, смотрит под разными углами. — Она завораживает. — не вопрос, констатация. Тэхён оборачивается, и видит высокого молодого мужчину в бадлоне, широких брюках, очках и с бокалом чистого виски. Он настолько вписывается в эту тусовку, настолько к месту здесь, что просто удивительно. — Да, она прекрасна. Вам знаком художник? Визави улыбается в край бокала, говорит, что да, и переводит тему на картину рядом, на инсталляцию вон там, а ещё вы видели совершенно чудесную скульптуру? Вообще, автор специализируется на работах древних, но добавляет к ним современные детали, типа татуировок или пирсинга, прочих радостей, визоров и и так далее. Тэхён слушает и пьет, оказывается, что это друг Хосока, мало того, тот самый друг, и Хосок аж светится, что познакомил. Беседа, танцпол, бокал, ещё танцпол, милые девушки, ещё более милые парни, и этот высокий... Оказывается, его зовут Намджун. Где-то он что ли слышал это имя... Вечеринка набирает обороты, и вот уже чинные любители искусства танцуют на стойках, эпатажные художники устали, а Ким Тэхён отчего-то пошёл в разнос, и даже, кажется, танцевал на пилоне. Слава богам, с ним Хосок и Намджун, а ещё Харон не слишком болтлив, чтобы сказать лишнего. Одна из статуй напоминает ему Капитана Чона, и он просит у девушки рядом яркую помаду, чтобы оставить на животе статуи смачный след от поцелуя. Дальше восторг толпы, ещё коктейль, и ещё один, а потом утро. Утро наступает неумолимо, внезапно, с головной боли и ощущения, что он ещё пьян; Тэхён шлёпает в кухню, наливает теплой воды, выпивает её и шлёпает обратно в кровать, ощущая, что упало на старые дрожжи, и новая порция алкоголя поступает в кровь. Он недолго терпит и несётся в сортир. Как был, голышом, лезет в душ, полощет рот, смывает с себя остатки ночи и валится обратно в постель, сминая мокрые кудри об подушку. Проснувшись окончательно через пару часов, он медленно вплывает в реальность, ощупывает голову: вроде, на месте... И даже не болит. Наверняка он опух, как древний пчеловод, а ещё плечо ноет, почему-то (мелькают картинки с пилоном), и что чёрт возьми за постельное бельё?... До Кима медленно доходит, что он не дома. Чонгук побыл на вечеринке по приглашению брата примерно минут тридцать. После чего ему стало ужасно скучно и неловко, так как один из друзей, скульптор, и Гуков бывший по совмещению, выставил статую, которую лепил с него: в античном стиле, белоснежную, обнаженную, где только поза и листочек прикрывали пах. К нему постоянно подходили девушки и парни и все хихикая, спрашивали, достаточно ли листочка и почему на статуе не все тату? В какой-то момент Чон просто психанул, и свалил, оставив братца в компании многоумных придурков. Он рванул было в стриптиз-бар, но не смог расслабиться, швырнул денег, и отправился домой пешком. Пролистывая по дороге социальные сети, он ещё раз заскрипел зубами, но уже от разочарования, потому что Харон где? Правильно. На тусовке с братцем Намджуном! Чёрт... Надо было догадаться, что он определенно вращается в этих кругах! Дальше он смотрел истории от брата, как Тэхён танцует, как общается и выпивает. Безумно красивый и не вульгарный, удивительно. Удивительно привлекательный... Низ живота заныл, и Чонгук отправился домой; вызвав на приставке голограмму порно-игры, подставил фото Тэхёна и наконец-то расслабился. Ночью кто-то, наверное, брат, шумел, ходил... Но Чонгук слишком устал, чтобы как-то реагировать. Он пил утренний кофе, когда в кухню зашёл взлохмаченный голый чувак, налил воды и с шумом её выпил. На ходу почесывая голую задницу, нагло выглядывающую из-под футболки, чувак прошлёпал обратно. Чонгук не смог проглотить кофе. Эту задницу он узнает даже в темноте. Даже среди сотни других прекрасных задниц. Даже... Да блять, это же Харон! Харон?! Он бегом дожевал бутерброд, и отправился искать брата. — Наму. Наму! Намджун твою мать!! Тот с трудом поднял голову от подушки, утирая слюну из уголка рта: — Что ты орёшь... — Ты кого привёл? — А, ха. Понравился? Он очень милый, правда? — Почему он шляется с голой жопой? — Слушай, давай поговорим об этом часа через полтора? Мне нужно ещё поспать. Не обижай его... Взвинченный, Чонгук отправился в гостиную. Потом измерил шагами коридор, кухню, вернулся в гостиную. Подумал, что, пожалуй, было бы неплохо принять ванну. Это расслабляет. Забрался в теплую воду с пеной, и задумался. Ванная комната большая, на две спальни, его и гостевую, мягкий ковёр на полу; Чонгук смотрит в зеркало во всю стену над ванной: круглые глаза, красиво. Ему нравится. А круглый нос не очень. Правда, со временем он подтянулся, но. Зато линия челюсти хороша. Хороша, чего уж! Ну и да. Он хорош. Мышцы рельефные, и... В этот момент в санузел влетел Тэхён, ему явно было плохо. Ошарашенный, Чонгук не двинулся с места, пока Харона тошнило, и пока он, скинув футболку, забирался в душевую кабину, под прохладную воду, бурча что-то вроде "Господи, я больше не буду пить... Кажется, стало полегче.. фууууф... ", пока он вытирает волосы полотенцем, наклонившись, и пока, завернувшись в это же полотенце, не выходит. Чонгук сидит в ступоре и остывающей воде ещё минут десять, потому что даже тот факт, что Тэхёна тошнило в его присутствии, не может перечеркнуть пропорций тела гребаного гробовщика, его карамельную задницу, ямочки над нею, разворот плеч, талию... — Да чтоб меня!! Чонгук наскоро моется, и решительно направляется в сторону гостевой спальни: выяснить раз и навсегда. Прямо сейчас! Но Харон спит. Спит, по-детски посапывая и изредка басовито всхрапывая, лёжа на животе, и одна нога согнута, вторая вытянута, и руки обнимают подушку, и очень бы хотелось знать, что ему снится, так он улыбается. — Капитан... Чонгук шарахается от звука, и ретируется к себе. Ждать. Он умеет ждать. Намджун с трудом восстанавливает в памяти события вечера и ночи, но определенно, совершенно точно, у него ничего не было с этим парнем. Да, он под хихиканье Хосока забрал его к себе, но всю дорогу в такси парень лепетал про некоего капитана. Хрен его знает, что за капитан, но Намджун не посмел катить яйца к беззащитному и настолько увлечённому чуваку. Что, мало людей на планете, пф?.. Так. Тэхёна он устроил в гостевой спальне. Брата не предупредил, ибо когда бы, сам вырубился. Наверное, нужно выйти и проверить, что и как. В гостиной полумрак, приставка тихо жужжит. Он тронул сенсор, и обернулся на тихий голос: — Намджун-ним?... Простите меня.. ээээ... Тэхён был помятый, виноватый, и ещё прямо сейчас его глаза раскрылись как ворота над гаражом: — Намджун... Это что.. я?! — он смотрел за спину высокому. Тот обернулся и чертыхнулся: игра. Запущена, и не выгружена. Порно-игра. И на голограмме, действительно, кхм.. Тэхён. Намджун ошарашен ничуть не меньше гостя, и пытается найти какие-то слова, когда появляется Чонгук: — Проснулись? Ой блять.. — он кидается выключить игру. — Капитан?.... — краснеет Харон. — Тэхён, все в порядке? Как спалось? Игру не выгрузил кто-то другой, но... Намджун с интересом смотрит на брата и гостя. "Он сказал "капитан"? Что, тот самый? Нет, ну что за пердюмонокль..." Со вздохом он направляется на кухню: — Я приготовлю завтрак. Приходите. Тэхён, это мой брат, Чонгук. Чонгук, это мой гость, Ким Тэхён. Любитель искусства. С этим старший испаряется, а немая сцена достойна любой дорамы. — Капитан. — Тэхён поднимает взгляд первым. Он в футболке и джинсах, помятый, но вполне причесанный, умытый и ужасно красивый. — Господин Ким. — Чонгук намечает поклон в сторону Харона, и не сдерживается: — Как вам удается быть таким... таким красивым даже после перепою? Если бы можно было покраснеть ещё сильнее, то Тэхён сделал бы именно это, но куда уж... — Капитан, доброе утро. Прошу прощения за вторжение. Я не знал, что это ваш брат, и уж тем более... — Мне кажется, Тэхён, что после всего, что было у нас утром, можно перейти на ты. Нет, нужно. — !? — Ну... Эта ванная комната и моя тоже. А я вчера так не пил... и утром принимал ванну. С пеной. Игра эмоций на лице Харона достойна всех кистей и фотоаппаратов в мире, он бледнеет, как мел, а потом заливается краской, закрывает лицо ладонями и стонет сквозь пальцы: — Только не говори, что я пробл.. кхм... прочистил желудок при тебе... — Ну да. И принял душ тоже. Повисает пауза, такая, что можно топор вешать, он просто застрянет в густом от эмоций воздухе. — Капитан, сэр... Если бы можно было выразить глубину моего позора чем-то материальным, я бы уже провалился в Марианскую впадину. Но. Так как падать ниже уже некуда... — Харон потер щеки. — Мне ничего не остается, как свалить. — Он шустро кланяется и в полупоклоне пытается сбежать: пересекает копчиком вперёд гостиную к выходу, где своим полупоклонным задом утыкается ровнёхонько в пах Намджуна, который пришел позвать на завтрак. — Кхм. — первым подаёт голос старший. Младший стекает на пол, там уже осторожно, вдоль стены, с закрытыми глазами пытается что-то, куда-то... Чонгук не может больше сдерживать хохот и прыскает, очень-очень тихо, в кулак. Намджун наклоняется и подхватывает Тэхёна на плечо: — Гукааа, пойдем завтракать. Он вносит Харона на кухню, ставит около окна, и осторожно отнимает руки от лица: — Хэййй... Мой братец, возможно, солдафон, и чрезмерно резок, но знаете... Есть один нюанс. Чонгук угрожающе взрыкивает на братца, тот прерывает его одним движением взметнувшегося указательного пальца: — Он очень тонкая натура, на самом деле. Честное слово, ну вспомните просто его картину, у которой мы вчера застыли вдвоем. До Тэхена медленно, как сквозь вату, доходят слова Намджуна, он фокусируется на нем, потом медленно опускает взгляд: — Картина? Та самая? Намджун берет наладонник, быстро пролистывает галерею и показывает фото: Чонгук с кистью в руках, рисует. Очередь краснеть Чонгука. От неожиданной подставы, от смущения, от злости, что брат прервал сцену, от страха, что Харон прямо сейчас сбежит, или нет, засмеется, мол... "Ахахахахаха, солдафон-художник, обоже, чтооооо это за ерундаааааа! Ахаахахах!" — он очень в красках представил себе это, но ответом было: — Невероятно!.. И восхищённый взгляд. Намджун ещё раз кашлянул, чтобы пригласить всех за стол: яичница, тосты, кофе, свежие овощи, сыр и хлеб. Повисает не очень ловкая тишина, в которой они жуют. Её нарушает только робкое Тэхеново: — А можно... можно чаю? Я не пью кофе... Чонгук вскакивает, разыскивая чашку, чай, кипяток. Намджун улыбается молча, не встаёт, но у него вовремя, слишком вовремя звонит телефон. Голос Хосока звонкий, и слышно отлично: — Намджун-ним! Привет. Хочу вытащить тебя на бранч. — О, Хосоки! Я с удовольствием. — Намджун глотком допивает кофе и поднимается. — Жди меня, я через минут... Хм. Минут двадцать. Тэхён было поднимается вместе с ним, и Чонгук отчаянно цепляется за скатерть, подыскивая нужные слова, когда старший бросает: — Тэхён-щи, я надеюсь, мой брат не слишком обидел тебя. У него есть разговор к тебе, пожалуйста, выслушай его, ладно? Очень прошу. Кстати, та картина, что я говорил... Ее доставят завтра к утру к тебе в апартаменты. Это подарок. Он вежливо кланяется и резко выходит, не оставляя шансов проследовать за ним. — Мкхмааахм.. — Чонгук разбивает повисшую неловкую тишину. — Тэхён, спасибо, что остался. — Ну. Учитывая все обстоятельства... Мне как минимум нужно извиниться. Прости, что тебе пришлось экхм.. наблюдать все это. Моя вина. — А что за картина, о которой мой брат сказал, ну, которую доставят тебе? — Чонгук решает сменить тему, хватит уже про вину. — О, ну... — Тэхён смутился. — Кажется, она твоего авторства. Не думал, что вам... Тебе может быть интересно написание картин. — Обычные стереотипы о людях моей профессии, понимаю. Солдафон, не чуткий, грубый.. — Я вовсе не это!... Точнее, это, но... — Как легко тебя смутить! — Чонгук улыбается, и это делает его лицо таким мягким и юным, что невозможно не залюбоваться. Тэхён смотрит и верит, что вот этот мальчик действительно мог нарисовать прекрасный закат. — Твой брат сказал, что у тебя ко мне есть разговор. — с лёгкой улыбкой Тэхён берёт себя в руки, беседу под контроль, а чашку тонкими пальцами. Чонгук прав, слишком много всего интимного случилось с ними за прошлую ночь, и это нельзя не брать в расчет. Сбежать не получилось, значит, так тому и быть: этот капитан довольно долгое время занимает его мысли, чтобы закончить все так некрасиво. — Да, есть. Я хотел бы пригласить тебя на свидание. Чонгук на палец левой руки накручивает ткань домашних штанов (нервничает), но смотрит в лицо, вежливо и прямо. Тэхён, если честно, ожидал чего угодно: вернуть картину, посмеяться над его ночным променадом, вспомнить выбитую дверь, все, что угодно. Свидание? — Капитан, буду рад. Когда и куда мы пойдём? Чонгук сияет. И не желает тратить время: — Ты сегодня же не занят? Предлагаю собраться и идти. — О. — вот это напор! — Я, в общем, не особенно одет.. — Мы одного роста, мой гардероб в твоём распоряжении. Впрочем, я не думал про что-то с дресс-кодом, поэтому в чем удобно. Тэхён думает. Он бы остался в своём, но оно не слишком свежее после вчера, хм. — Может быть, мы заедем ко мне, я переоденусь, и тогда... Чонгук смотрит в упор, и Тэхён вынужденно отводит взгляд, потому что в его голове тоже звучит песня, а кожа помнит касания капитана, и чтобы дождь падал сверху и ... Чон подходит осторожно ближе, и заглядывает в лицо: — Ты покраснел. — он медленно проводит кончиками пальцев по плечу Тэхёна, по ключице под футболкой и наблюдает как тот покрывается мурашками и смущается. — Я боюсь, что если мы заедем... Мы не уедем... — Тэхён чуть отодвигается было, но теплые ладони удерживают его за талию и плечо. — А я бы хотел свидание. Пожалуйста, Тэ. — Хорошо. — после недолгой паузы Харон сдаётся и лёгким движением гладит чоновы руки, снимая их с себя. — Гардероб? Чонгук счастливый; тянет Тэхёна за руку в комнату, распахивает шкаф, и... — Я эээ... Почти все вещи черного цвета. Слегка удивлённый, Тэхён трогает футболки, штаны, они все вкусно пахнут, разная ткань, фактура, но почти все одного цвета. — Сыграем. Я выберу на ощупь. Тэхён закрывает глаза и проводит руками по вещам, скользит пальцами по вешалкам, по сложенным брюкам, джинсам, футболкам и рубашкам, толстовкам, кардиганам. Несколько раз, туда и обратно, и точно вытаскивает кожаные черные узкие джинсы, мягкую рубашку с набивным рисунком и что-то ещё, пока не понял, что. Чонгук улыбается: — Ты реально наденешь портупею? Тэхён открывает глаза. Смотрит, и насколько минут думает. — Это скорее вечерний образ, не находишь? Чонгук согласен, а ещё он это представил, и вообще в жар бросило. — Хорошо. Портупею просто возьмём с собой. Если нас все же занесёт куда-то, где уместно... С удивлением друг для друга, они проводят весь день вместе: прогулка в парке, пикник на траве, колесо обозрения, развлекательный комплекс, кафе, снова прогулка, по набережной, и Чонгук спрашивает, достаточно ли уже послеобеденное время, чтобы... У него образ из головы не идёт, он-то помнит эту портупею. Её подарила бывшая на какой-то костюмированный праздник, и эта штука в принципе может добавить перца любому наряду. Когда Тэ надел её и вышел, мол, я готов - Чонгук чуть не уронил челюсть. — Тэхён, это.. противозаконно. Пообвыкшийся, Тэхён не особенно смущён. Пока надевал, он примерно понимал, как именно выглядит, и на что это похоже: белый ошейник, заправленный под ворот чёрной рубашки, создавал иллюзию колоратки, как у священника, от неё шел широкий ремень к солнечному сплетению, где довольно массивное металлическое кольцо, а ниже крепились ремни, что обнимали бока и сплетались позади. — Нравится? — он слегка покрутился. — Ты ходячая провокация, Тэхён. Тэхён доволен. Весь день они привыкали друг к другу, узнавали, это было прикольно, но прикосновения по прежнему бросали в жар, их и хотелось, и вроде нет, и эта игра продолжается до сих пор, вызывая бабочек в животе. Тэхён берёт капитана за руку ("Это не учебная тревога, повторяю, код красный!! Внимание, это не..." — у Чонгука внутри паника), и направляется к видеоафише на стене: — Смотри! Здесь сегодня что-то интересное. Танцы и кино, ого! "Трансляция кинофильма будет происходить до ди-джей сета в красном зале. Уютные диванчики подарят вам ощущение посещения старинного кинотеатра, а фильм в лучших традициях классических Вачовски подарит незабываемые впечатления перед вечеринкой столетия". Чонгук, мы должны пойти. Просто обязаны. Чонгук соглашается, размышляя, как много ещё странного в этом человеке? Он был уверен, что Харон сдержанный, чопорный, слегка замкнутый и надменный, а он... Или это игра, ненастоящее? Тэхён ужасно хочет домой, но не готов признаться. Он не хочет на вечеринку, хочет джаз и Чонгука, но... Диванчики. Темнота. И Чонгук рядом. Шутите, как отказаться?... Этот штурмовик украл его сон, он нагло врывается в каждый, и везде он показывает татуировки, или танцует, или... Или обнимает, и это очень хочется почувствовать на самом деле. Пока они выбирают место, покупают напитки, усаживаются на диване, испытывая неловкость от мягкой близости (диванчик не слишком большой), Чонгук старается не думать о белых обнимающих Тэхёна ремнях, и поддерживать беседу о режиссерах. Свет гаснет, на экране фильм, один из последних фильмов Вачовски, потомков создателей Матрицы — тоже что-то про виртуальные миры, и Тэхён бы даже увлекся сюжетом, если бы не пальцы Чонгука, которые накрыли его ладонь. И очень медленно, как будто незаметно, гладят кожу и кончиками под рукав пробираются. Почему-то от этого невинного в целом движения у Харона мурашки и мысли сбиваются и исчезают. Как будто в голове выключили свет, и только об одном возможно думать, об этих пальцах. Руках. Татуировках. Бамбибам бэээмби... Он поворачивает голову и понимает, что в голове капитана такая же история, и песня играет та же самая. Они не поняли, кто был первым в движении навстречу, но целоваться в кино — очень вкусно. Рядом зрители, и громкий звук вокруг, фильм продолжается, а Чонгук пробует Тэхёна на вкус. Вкусно. Если так вкусно просто целоваться, то что уж говорить про... Дыхание перехватывает. — Ко мне, — бросает Тэхён и пригнувшись, тянет Чонгука к выходу. — У тебя этой песни нет. — Есть... Но я согласен, к тебе. Они целуются, пока ждут машину, пока едут в ней, пока спускаются в квартиру, пока запирают дверь и снимают обувь, пока Тэхён включает музыку, и всё время, пока танцуют. Чонгук отказывается снимать с Тэхёна вещи, потому что: — Ты похож на очень горячего католического священника, Тэ.. отец, я грешен. Отпустите грехи. — На колени, сын мой, и... О, боже, Чонгук, я.. — капитан уже на коленях, и прижимается щекой к низу живота "падре" — не настолько низко, чтобы это было слишком, но достаточно, чтобы иметь возможность носом коснуться голой кожи живота, прямо над поясом штанов, где немного съехала рубашка. Чон держит Тэхёна ладонями за бедра, крепко, иначе тот бы уже был на коленях тоже, не позволяет, и зубами кимову рубашку вытаскивает из штанов, сухими губами скользит по коже, языком жалит, смотрит снизу вверх, и пытается расстегнуть ширинку, и музыка... Ты один такой Бэмби Эта ночь идеальна, если я рядом с тобой Капли ночного дождя Падают прямо на нас, делая наши тела ещё более влажными Всю ночь