***
Отец никогда не кричал на Сигмара, очень редко ругал его и даже не порол. Хотя, по детскому размышлению мальчика, за некоторые вещи стоило бы. За драку с задирой-инициатом худшее, что могло последовать – укоризненный взгляд отца и мытьё полов в алтаре вместе с зачинщиком. Порванную страницу библиотечной книги Сигмару поручали заклеить. Как-то раз за разбитую тарелку отец договорился с одним горшечником, чтобы тот на день взял сына в ученики. Домой в Лицей Сигмар вернулся уставший, неся стопку новых тарелок. Старшие шушукались, что за самые тяжкие провинности полагался карцер и очень суровая епитимья, но видно, никто и не собирался добиться такого наказания. Сигмар подслушал краем уха, как некоторые священники возмущались попустительской мягкостью отца Сагерта, но раз она работала, то никто не требовал изменить порядки. Лишь один раз Сигмар расстроил отца по-настоящему. В этот день занятия закончились рано, а подобревший от полуденной жары отец Мюриэл разрешил ученикам отдохнуть в своих кельях. Сигмар был слишком молод, чтобы жить отдельно, а потому поспешил в ту, где он жил вместе с отцом. В отцовской келье Сагерта, конечно, не было – в тот день он обучал старших инициатов, а после вёл службу в храме Лицея. Сигмар давно научился быть самостоятельным и не умирать от скуки, ожидая отца. Однако мальчик и сам не знал, чем заняться. Сесть за книги? Он их уже перечитал, и не раз, а новые отец даст лишь в следующем месяце. Переписывать страницы из Истинного Закона? Это было скучно, да и Закон Сигмар выучил наизусть – расскажет хоть посреди ночи. В келье было чисто и прибрано – мальчик с неохотой спихнул подушку с кровати и тут же вернул её на место. Решение пришло, когда Сигмар бросил взгляд на стол, за которым работал отец. Ну конечно! Сигмар знал каждый уголок этой кельи, но в стол залазить не разрешали. Там всегда лежало что-нибудь очень важное (и потому интересное), а со своими вещами Сагерт был большим аккуратистом. «Я только посмотрю и поставлю на место», – подумал Сигмар, открывая первый ящичек стола. Он старался не глядеть на строгий лик Менота, смотревший на него с иконы на стене. «Да. Посмотрю – и сразу поставлю назад! Отец даже не заметит!» Первые несколько находок не были ничем удивительным: пара молитвенников, недописанное письмо кому-то из висготов (Сигмар отложил его в сторону, чтобы прочесть попозже), несколько характеристик инициатов; Сигмар, ожидаемо, не нашёл среди них своей. В нижнем ящике скопилось много пыли, так что Сигмар ещё долго чихал. Внутри обнаружилась подшивка газет, от которых слабо пахло типографской краской. В Протекторате не видели нужды в газетах, доверяя новости священникам приходов или гонцам. Страницы и подписи к рисункам были напечатаны строгими сигнарскими или причудливыми хадорскими рунами. Сигмар с тоской вздохнул: скорей бы дорасти, чтобы отец начал учить его другим языкам! В свою молодость Сагерт часто путешествовал с послами или миссионерами. От него мальчик слышал истории о землях, совсем непохожих на родной Протекторат. Может, когда Сигмар станет священником, он и сам отправится далеко-далеко, неся людям слово Менота. Сигмар тряхнул головой и, собрав газеты, решительно сунул их в ящик. Что-то стукнуло на дне. Мальчик удивлённо вытащил газеты, потянул ящик на себя. Внутри было что-то ещё, а он, разиня, едва не проглядел! Хотелось отвесить себе подзатыльник. Сигмар сунул руку и поглубже, и его пальцы быстро нащупали что-то твёрдое и гладкое. Он начал аккуратно доставать вещицу. Наконец, в его руках оказалась небольшая шкатулка, вырезанная из зелёного камня. Крышка и стенки были гладкими, без украшений или резьбы. Сигмар вспомнил рассказ одного из инициатов о камнях – отец мальчика трудился в рудниках. Протекторат откупался драгоценностями от сигнарских чиновников, чтобы те не лезли в дела страны. Изредка самые красивые шли на отделку храмов или статуй. Почему же отец хранил у себя эту шкатулку? Сигмар поднёс находку к уху и осторожно потряс. Внутри что-то глухо брякнуло. Ага! Значит, там что-то важное! Мальчик было положил шкатулку на место, но рука замерла над ящиком. Находка будто отяжелела, тянула ладонь вниз. Сигмар знал, что рыться в чужих вещах нехорошо. Особенно когда он нашёл их в запретном столе отца. Лучше положить эту шкатулку на место, привести всё в порядок и сделать вид, что так оно и было. Но если там лежит что-то важное, значит оно интересное? Сигмар посмотрел на шкатулку. Казалось, что блеск крышки нарочно манил его. Мальчик мотнул головой, закрыл глаза, но это помогало плохо. Шкатулка была здесь, в руках. И даже если спрятать её в стол, Сигмар будет помнить о ней и знать, где она лежит. И мучаться незнанием того, что в ней сокрыто. Как же сложно! Любопытство медленно одерживало верх над запретом и простым благоразумием. В конце концов, Сигмар ведь давно не маленький! И ничего внутри шкатулки он ломать не будет. Просто посмотрит и вернёт на место. Отец даже не заметит ничего. Замок на шкатулке нашёлся быстро и оказался до обидного простым. Похоже, отец полагался на то, что никто не догадается искать её. Крышка шкатулки со щелчком приподнялась, и Сигмар, не дыша, медленно открыл её. Луч света слабо блеснул на менофиксе и утонул в бусинках чёток, свернувшихся под символом Менота. Сигмар аккуратно достал сокровище, развернул на колене. Медный менофикс лёг в руку как влитой, свободной же ладонью мальчик подхватил чётки, зашуршав ими. Свет пробежал по чёрным бусинкам – Сигмар решил, что это яшма. Каждые двенадцать бусин делила одна побольше, жёлтая. Мальчик поднёс её на свет и разглядел внутри застывшие сосновые иголки. Янтарь. Похожие камушки Сигмару показывал дядя Эйриан; их он добыл из паломничества в Древний Иктъер. Чьи это были чётки? У отца были свои, попроще. И у дяди Эйриана вряд ли такие были. Может, дедушкины? – Что ты делаешь? – голос отца прозвучал в полуденной тиши громче колокола. Сигмар вздрогнул и обернулся. Увлечённый, он даже не услышал, как вошёл отец. Мальчик поднял голову и тут же пожалел об этом. Он никогда не видел отца таким: бледным, с холодными глазами и взглядом, прошивающим на месте. «Пожалуйста, пусть он просто накричит… пусть хоть выпорет… пожалуйста…» – руки мальчика похолодели. – Зачем? – прохрипел отец. Нос Сигмара предательски шмыгнул. – Я… мне… просто было интересно… – он боялся, что упустит менофикс и чётки, что они упадут на пол и просто рассыплются по бусинам. – Я просто хотел посмотреть… – Сигмар дрожащими руками протянул находку отцу. Взглянуть на отца он не мог. Чувствовал, что не хватит сил. От этого становилось противно: плохой сын, вор, так ещё и трясётся, как девчонка! Грубые отцовские руки неожиданно аккуратно забрали менофикс и чётки. В комнате повисла тишина, гнетущая настолько, что было тяжело дышать. Сигмар кое-как встал, всё ещё не поднимая головы. Что-то скользнуло по щекам, обожгло солью губы. Мальчик поспешно смахнул непрошенные слёзы. От себя становилось ещё противнее. – Сигмар… Не дослушав, он рванул к двери и дёрнул ручку на себя. Не сразу, но дверь поддалась, и мальчик шмыгнул в щель, прежде чем отец успел остановить его. Сигмар побежал, топоча обутыми в сандалии ногами, рванул в один из коридоров, напугав подметавшего пол служку. Мальчик знал места, где он мог бы спрятаться, где его бы нашли не сразу. Там он мог бы выплакаться. В одиночестве собственные слёзы казались не такими постыдными.***
Дядя Эйриан приехал спустя две недели. Сигмар, просидев ночь на одной из антресолей Лицея, на следующее утро вернулся в отцовскую келью. Он бы, может, просидел там подольше, вот только припрятанные сухари сгрызли мыши. Добровольное затворничество провалилось; поэтому мальчик брался за любую работу и просиживал в библиотеке Лицея до заката. Уж лучше помогать тётушке Лее на кухне, чем вновь позориться. Было страшно встречаться с таким страшным отцом… да и, может, ему и не нужен был такой негодный сын, который лезет куда не надо? Поэтому, работая на кухне, Сигмар не ожидал, что к нему спустится один из инициатов и скажет: – К тебе твой дядька приехал. Эйриан Маннелиг. Сказал – и ушёл. Сигмар проводил инициата взглядом, затем растерянно посмотрел на тётушку Лею. Та пожала широкими плечищами. – Только картошку дочисти, – и повернулась к печам. Всё равно дядя Эйриан будет занят у старших, так что можно не торопиться. А что – рука с ножом замерла, чуть задев кожуру картофелины – что, если отец рассказал всё дяде, и тот просто не захочет говорить с таким отвратительным племянником? Может, не выходить? Может, спрятаться? Но ведь дядя столько проехал, чтобы оказаться в Имере и встретиться с отцом. Неизвестно, когда он ещё приедет, со службой-то в Пламенной страже. А Сигмар просто возьмёт и струсит – словно мало было его проступка в отцовской келье! Мальчик яростно тряхнул головой и принялся свирепо чистить картофель, едва не разрубая его пополам. В сад Сигмар прибыл за полдень. Редких мирян, посещавших Лицей, принимали в специальной комнате для гостей, расположенной сразу за воротами. Те же, кто хотя бы принадлежал к одному из орденов Протектората, удостаивались чести пройти дальше и ждать встречи в небольшом саду. Ухоженный дворик, засаженный деревьями, в центре прудик, на поверхности которого играли солнечные зайчики. Сад был скромным, но ценили его не за это. Он был свидетельством человеческому упорству и благословению Творца, что вырастили зелень посреди безжизненной пустыни. Недаром на небольшой арке, ведущей в сад, было высечено одно из изречений Истинного Закона: «Нет труда, что нельзя совершить во имя Менота». Эйриан сидел под раскидистым платаном на каменной скамье, с интересом наблюдая за копошившимися на дорожке воробьями. Сигмар тихонько забрался на скамью и чуть подполз к дяде. Он был старше отца, но внешне оставался таким же молодым, словно время и не касалось его – седина едва посеребрила его волосы и короткую бороду, а руки, знавшие и меч, и пламенное копьё, и поводья коня, не растеряли силы. – Хорошо, когда есть что-то, что не меняется, м? – дядя повернул голову к Сигмару, его губы изогнулись в тёплой улыбке. – В юности кажется, что всё останется таким, как ты это видишь. А как только вырастаешь, мир начинает обгонять тебя. – Это плохо? – Сигмар слабо представлял, каким будет мир, когда он повзрослеет. Дядя Эйриан пожал плечами. – Так уж повелось. Вот возьми этот сад. Почти такой же, как во времена моей учёбы здесь. Деревья те же. Вырезали новую скамью – ну ладно, старую мы разбили… – дядя махнул рукой, возвращаясь к старой мысли. – В пруду новые карпы плавают. Хорошо, что это теперь есть, или плохо? Он приобнял Сигмара за плечи и подвинул племянника поближе, под солнечные лучи. Мальчик зажмурился, когда тепло коснулось его лица. – Вы сильно с отцом поссорились? – спросил дядя Эйриан после недолгого молчания. – Видел я Сагерта – под глазами такие мешки, хоть прячься в них. Он усмехнулся, но Сигмар вжал голову в плечи. – Я плохой… – Нет. Ты просто любопытный мальчик, – Эйриан не убрал рук с плеч Сигмара. Мальчик попытался было вырваться, но дядя держал его крепко и бережно. – Я не послушался отца! – Да. Может, ты и залез туда, куда Сагерт не хотел бы, чтобы ты заглядывал. Но мир не рухнул, да и Лицей пока что стоит. – Отец… злится на меня, – Сигмар опустил голову, борясь со вновь набежавшими слезами. – Скорей уж на себя, – Эйриан потрепал Сигмара по голове. – Он хотел всё тебе рассказать, когда ты станешь взрослее. Чтобы ты всё понял. Теперь настал черёд вздыхать дяде. – Но, как говорит твоя бабушка: «Человек думает, а Менот смеётся». Ты ребёнок, и притом… первый и единственный у Сагерта. Он сам не знает, что делать и как объяснить тебе. – Объяснить что? Злость и стыд сменились непониманием. Что же такое сложное прятал от него отец, надеясь рассказать, когда Сигмар станет постарше? Дядя Эйриан посмотрел куда-то на иглу храмового шпиля, прежде чем ответить: – Про твою маму. – Ма… Маму? – Сигмар ожидал услышать что угодно, но только не такую тайну. Ему было шесть лет, и он уже давно знал, что тётя Лея не родная мать. Сигмар знал, что раз его воспитывал только отец, то его стоило называть сиротой. И, по правде говоря, мальчик не мог сказать, как относился к этому. Родную мать он не помнил – лишь смутные ощущения тепла, заботы и печали, такое приятное и такое же недолгое. Была ли это она? Отец, конечно же, ничего не рассказывал о матери. И сейчас это осознание вызывало обиду. Сигмар вздохнул и поёрзал на скамье. – Ты знал маму, дядя? – Не так хорошо, как Сагерт. Она была из Дочерей Пламени. Дочь Пламени?.. Сигмар посмотрел на дядю любопытством. До него доносились слухи об этом ордене Протектората – закрытом, в который принимали не всех, а только тех женщин, что потеряли мужей, сыновей или братьев на войне. Те, кто проходили испытания, становились опасными и преданными защитницами. И как же отец познакомился с ней? – Как её звали? – с губ Сигмара сорвалось вовсе не то, что он хотел спросить. Дядя Эйриан улыбнулся. – Каллифона. Сигмар повертел это имя в уме. Необычное, звонкое. Впрочем, может, оно и не было редким среди жительниц Протектората. – Хорошее имя. – Да. Но в узком кругу твою маму звали просто Калли. – Она была красивой? Дядя посмотрел мальчику в глаза. – Очень. Твой отец был без ума от Калли, да и сам помолодел рядом с ней. Ты очень похож на неё и глазами, и лицом. Сигмар посмотрел на гладь пруда. – А отец любил её? В этом вопросе против воли неожиданно прозвучала горечь, которую Сигмар так и не смог спрятать. Ведь если отец любил маму, то почему же ничего не рассказывал о ней? Неужели он стыдился её? Дядя кивнул. – Любил. Хотя оба поняли это не сразу. – Почему? – мальчику казалось странным, как два взрослых могли не понять одно чувство. Дядя немного рассеянно улыбнулся, словно перенёсся в прошлое, ведомое лишь ему. – Ты не представляешь, как долго они стеснялись своих чувств. Как им было тяжело признаться – нет, даже не мне, себе – в том, что они испытывали друг к другу. Твой отец и тогда был немолод, и он боялся, что выглядел в глазах Калли ветхим стариком. А твоя мать боялась, что любовь нарушит её долг защитницы, телохранительницы священника. Дядя вздохнул. – Их нелегко было убедить в обратном. – Ты один их переубедил? – Сигмар недоверчиво приподнял брови. – Ну-у-у, не я один, нет. Я всего лишь скромный старший брат, – Эйриан громко рассмеялся. Некоторые из служек, работавших в саду, подняли в недоумении головы в сторону дяди. Сигмар невольно улыбнулся и сам рассмеялся. Рядом с дядей сложно было тонуть в грусти. – Но, если они любили друг друга, – отсмеявшись, сказал мальчик, – то почему отец ничего не говорил о ней? Сигмар нахмурился, собирая крупицы того, что ему было ясно. Тётя Лея рассказывала, как его нашли младенцем в корзине на ступенях Лицея. Чётки и менофикс, что отец прятал в столе, могли быть мамины. И то, что Сигмар вытащил эти вещи на свет, сильно расстроило Сагерта. Получается… – Она же не?.. – Сигмар не закончил фразу, надеясь, что он ошибается. – Погибла, – взгляд дяди разрушил последнюю надежду. Сигмар опустил голову. Он толком не помнил матери, но вера, что она жива, пусть где-то там, далеко, манила обещанием встречи, воссоединения после долгой разлуки. Смерть всё перечёркивала. Она хоронила смутное тепло матери под крышкой гроба. Сигмар почувствовал, как дядя прижал его к себе. Мальчик шмыгнул носом. Ему было сложно осознать утрату, принять её. – Отец… ему тоже больно. Было стыдно, что он побеспокоил такую рану, пусть не нарочно, пусть по незнанию. – С братом я поговорю, – дядя похлопал Сигмара по плечу. – Он не злится на тебя. Ты ещё ребёнок. Но прятать от тебя застарелую боль и надеяться, что она заживёт, тоже нельзя. Сигмар кивнул. Он устал от молчания, ему хотелось обнять отца, поговорить или хотя бы просто помолчать рядом с ним. Общая потеря не должна была разъединить. Наоборот, хотелось прожить её вместе. Как семья. Молчание прервал удар колокола, с одной из звонарен слетели голуби. У Сигмара невольно заурчало в животе. – Так, это не дело, – Эйриан спустил племянника на землю и подмигнул ему. – Пошли-ка в рефекторий, пока обед не остыл.***
Дядя Эйриан уехал из Имера через два дня – служба в Пламенной страже не позволила остаться подольше. Сигмар был занят учёбой и помощью, а потому не ожидал, что его перехватят дядя и отец. Эйриан, не обращая внимания на разинувших рты детей и почтительно склонившихся служек, поднял Сигмара на руки и крепко обнял на прощание. Через его плечо мальчик посмотрел на отца, облачённого в одеяния священника. В одной руке он сжимал посох, а на сгибе другой у него лежало что-то знакомое. Эйриан поставил Сигмара обратно и неожиданно подмигнул ему.. – Ну, брат, не забывай мои слова. Не в последний раз видимся, – Эйриан хлопнул Сагерта по плечу, пропустив мимо ушей удивлённое «шу-шу-шу». Надев шлем капитана, он двинулся к воротам из Лицея. Никто не шевельнулся, не промолвил ни слова, пока створки ворот не захлопнулись за Эйрианом. Только после этого отец повернулся к старшему служке-воспитателю. – Я ненадолго заберу Сигмара Маннелига, – голос из-под маски звучал гулко. Отец переместил загадочный предмет под мышку и протянул руку мальчику. – Пойдём, сын. Никто не возразил, да и не смог бы. Сагерт был один из самых уважаемых наставников Лицея. Они поднялись на одну из колоколен, обрамлявших Лицей Истинного Закона. Когда с них не звонили, призывая в храм, они пустовали, так что можно было поговорить без лишних ушей. Да и Сигмару здесь нравилось: с такой высоты Имер казался красивой картинкой, которую кто-то нарисовал на песке, а затем оживил. Отец и сын прислонились к стене, переводя дух после подъёма. Собираясь с дыханием, Сигмар думал, что же сказать дальше. Может, извиниться перед отцом? Попросить прощения, за то, что он лазил, где не надо и достал, что не стоило? Но, когда отец повернул к нему голову, Сигмар сделал лишь одно: по привычке протянул руки к железной маске. Из-под неё раздался смешок, и отец встал на одно колено, позволяя мальчику снять маску с лица. Это был маленький семейный ритуал, когда Сагерт в узком кругу превращался из наставника и священика обратно в отца. Солнечный свет упал на лицо Сагерта, бледное от частого ношения маски. Немного помедлив, он протянул Сигмару предмет. Тот оказался злосчастной шкатулкой. Мальчик посмотрел на неё круглыми глазами, протянул было к ней руки, но остановился. Может, это некрасиво? Он ведь давно не маленький. – Возьми, она теперь твоя, – отец сам вложил шкатулку в руки Сигмару. Мальчик осторожно открыл её, медленно вытащил чётки с менофиксом. Холодные камни легли в ладонь как влитые. – Тебя нашли вместе с ними, так что пусть будет так, как должно быть, – отец сел на скамью, выбитую в нише. Сигмар примостился рядом, не выпуская подарок из рук. – Отец, прости… – Я и не злился на тебя, – Сагерт посмотрел на сына карими глазами. – Тогда я растерялся. Сейчас-то я понимаю, что планы иногда хороши только в головах. Сигмар прижался к отцу, и его рука тут же легла на плечо сына. Мальчику сразу стало хорошо и тепло. Никто ни на кого не злился. И теперь они могли просто поговорить, без обид и без страхов. – Когда я увидел тебя в корзине, – сказал Сагерт, – сразу понял, что ты наш. Мой и Калли. Её глаза, её рот… Думаю, ты подрастёшь и ещё больше станешь похож на маму. Он мечтательно улыбнулся. Такой улыбки Сигмар не видел; отец не был человеком, сдержанным в своих чувствах. Только наедине с сыном он обнажал всю теплоту и заботу, становился ближе. – Но почему мама оставила меня у Лицея? Почему просто не принесла к тебе? Сагерт вздохнул. – Я сам не знаю всех подробностей. Дочери Пламени дорожат тайнами. Я узнал лишь то, что Калли сама не подозревала, что беременна, когда её отправили в Кровавокаменную пустыню. И я только догадываюсь, кто был так добр, что привёз тебя в Имер живым и здоровым. Отец потёр глаза. Он так делал, перед тем как заговорить о чём-то тяжёлом. – Когда я понял, что твоя мама стала для меня кем-то большим, чем телохранительница… я не знал, что делать. Я всю жизнь связал со священничеством, с тем, чтобы наставлять молодых в учении Храма. Менот выбрал меня достойным, и я не жалею, что иду по такому пути. Он посмотрел на сына. – Но с твоей мамой я чувствовал себя иначе. Моложе. Во время молитв и медитаций я думал о Калли, в моих ушах звучал её голос, перед моими глазами стояла она, такая высокая и худенькая. Я боялся этого. Я думал, что это наваждение, искушение недостойными мыслями, что отвратят меня от долга. Я сначала боролся с этим, отсылал Калли от себя по разным поручениям, делал всё, чтобы не оставаться с ней наедине. Сигмар внимательно слушал отца. Может, он и не всё понимал, но мальчик чувствовал себя ещё ближе к отцу, чем раньше. Он догадывался, что Сагерт ни с кем не делился этой историей. – Всё изменилось, когда твоя мама пришла ко мне на исповедь. Сам понимаешь, я не мог отказать ей, прогнать, не дав наставления. Калли не называла имён. Но чем больше она рассказывала о своих страхах, переживаниях, тем больше я понимал, – взгляд отца ненадолго задержался на чётках в руках Сигмара, – что её терзают те же страхи. Что она чувствует ко мне то же, что и я к ней. Я впервые не знал, что сделать или посоветовать. Мне казалось, что не стоит и намекать на свои терзания. Тогда я просто посоветовал обратиться к Меноту. Тот, кто создал людей, может подсказать истинный путь. – И после этого дядя Эйриан дал тебе совет? – Да. Ну, как сказать – совет… Он быстро понял, что со мной происходит и заявил, что я буду олухом, если упущу свой шанс, – Сагерт смущённо рассмеялся. Сигмар ещё никогда не видел у отца такого чувства на лице. – Хорошо, хоть отчитал с глазу на глаз, вот было бы веселье стражам. Я дал Эйриану слово, что подумаю над его словами, и, когда он ушёл, испросил помощи Менота. Я долго молился и медитировал, пытался понять волю Творца. И, наконец, я получил свой ответ. Сигмар аж замер, боясь пропусть хоть одно слово отца. – С тобой говорил сам Менот? Правда? Сагерт посмотрел на потолок колокольни, там на одной из перекладин голубиная пара давно свила себе гнездо и уже тихо курлыкала над гнездом с птенцами. Чуть дальше, ближе к окну, бурым комком к стене прицепился домик ласточек, которые, свистя, то вылетали прочь, то так же быстро залетали назад. – Он не говорит словами… Не со мной, во всяком случае. Я просто это понял. Я как будто десятилетиями бился над одной из загадок Каэна и, наконец, получил ответ во сне. Сигмар задержал дыхание, боясь упустить слова отца. А он продолжил: – Я понял: никакое это не наваждение. Это не испытание и не грех, и даже моя седина не может это омрачить. Это просто то… что должно быть. Я был привязан к твоей матери, а она ко мне – так, как Менот того и хотел. Наши чувства не были ошибкой. Это был Дар – да, Сигмар, Дар – пусть Истинный Закон и не упоминает его. Творец даровал нам способность понимать суть наших чувств – то, что неподвластно ни одному зверю. Там, где для них существует только похоть и инстинкт, мы, люди, можем познать разумом и чувством любовь. Отец умел объяснять вещи так хорошо, что даже Сигмар, будучи ребёнком, понимал их суть. Любовь, получается, была не просто чувством, как шепталась детвора Лицея: «А вот Медея влюбилась Кираса…» Она выходила чем-то серьёзным, что можно пережить, когда станешь постарше и поопытнее. – Когда я вновь встретился с Калли, слова не были нужны. Я не отверг её, а твою мать не напугали ни мой сан, ни мои седины. Мы оба были счастливы… я никогда ни с кем не был так близок, и, видит Менот, больше не буду. Сагерт моргнул и смахнул что-то со щеки. – А я… как я появился? – не удержался от вопроса Сигмар. Он почувствовал, как рука отца легла на его голову и погладила по угольно-чёрным волосам. – Не сразу, сын. Думаю, Калли поняла, что носит тебя под сердцем, уже после свадьбы… ох, Сигмар, наша свадьба была замечательной. Пришлось, конечно, убедить многих в серьёзности наших намерений, но это того стоило. У Калли не осталось родни, но я был рад, что её настоятельница согласилась дать ей благословение, как и твоя бабушка Мирьям – мне. Я хочу помнить об этом дне, пока дышу и служу Творцу, сын мой. Значит, всё это время Сигмар не был ни случайностью, ни ошибкой. Его приходу в мир были очень рады. Да и между его родителями, выходит, была настоящая любовь, которая оборвалась слишком рано, оставив после себя рану. – Я должен был достать эту шкатулку позже. Не сейчас, – прошептал мальчик. – Нет, – Сагерт качнул головой. – Ты достал её тогда, когда пришло время. Сигмар… я не могу обещать, что расскажу тебе всё сразу. Но, если ты захочешь спросить про меня, Калли… просто про нашу семью – я не буду ничего укрывать от тебя. Обещаю. – Никаких секретов? – Сигмар чуть наклонился вперёд. – Никаких. Повинуясь наитию, Сигмар осторожно накрыл ладонь отца своей. Это был правильный момент, хороший и тёплый. И Сагерт в ответ обнял сына ещё крепче. Больше ничего говорить не надо было. Солнце щедро заливало колокольню светом, так что теням приходилось прятаться по углам. Его свет пролился на отца с сыном, согревая их руки, шеи, головы. Где-то над храмом кричали чайки, что селились вдоль побережья Гелиса. Весь мир словно сузился и замер вокруг этого жеста, испокон веков объединявшего семьи. И больше ничего не было нужно.