Наследник графа Алегре

— Милый мой Альберт, давай передохнем, — Монтани нагнал его, когда тропа расширилась, — ты и не поел толком, откуда столько сил? — Но здесь так хорошо, Габриэль! Еще немного… Я никогда раньше не ездил верхом в горах! И в горах-то я никогда не бывал… Горная тропа полого уходила вниз среди невысоких сосенок, больше похожих на кустарники, нежели на деревья. Зато чуть севернее, где всякие дорожки заканчивались и начинались камни, а порода под копытами лошади так и грозила осыпаться вниз вместе с животными и всадниками, словно назло всему возвышались огромные ели, цепляясь могучими корнями за почву на краю обрыва. Альберт не мог оторвать глаз от ландшафтов, и хорошо, что небольшая гнедая лошадка уверенно шла вперед то шагом, то неторопливой рысью, зная местные дороги гораздо лучше него. Монтани следовал позади, внимательно наблюдая за своим супругом и периодически напоминая ему об осторожности, скорее, для острастки, вполне доверяя кобыле из своей конюшни в поместье Атолаги. Солнце палило, заставляя щуриться даже в широкополой шляпе, в желтоватой траве по обе стороны тропы стрекотали насекомые, а чуть поодаль слышался шум бурной реки, творя музыку гор. В Сонанте в это время уже начались дожди, поэтому свадебное путешествие, обещанное графом Монтани, пришлось как нельзя кстати. Правда, проходило оно не совсем по плану… По плану влюбленные должны были наслаждаться уединенной романтикой медового месяца, думая лишь друг о друге. Но на деле случился ряд событий, внесших свои поправки в поездку супругов. После неудачной попытки нападения на посла виконта Мартисса заточили в тюрьму, имущество его конфисковали, а переговоры о мире с Лотоной прошли без каких бы то ни было дальнейших препятствий. В конечном счете, обеим сторонам идея с нейтральной зоной показалась наиболее интересной и, достигнув предварительной договоренности с Седе, граф Верэн поспешил домой с докладом Ее Величеству, везя ей бумаги на подпись. Граф Монтани же намекнул королю, что в случае окончательного улаживания вопроса и начала совместного восстановления территории Малено с последующей подготовкой оной для свободной торговли, неплохо бы было упрочить мир между королевствами. Например, с помощью династического брака. — Его Величество не торопится вступать в повторный брак, — рассказывал супругу Габриэль, — как, впрочем, и королева. Но у обоих есть дети брачного возраста. У нашего короля — две взрослые дочери, у королевы Лотоны — сын, наследный принц. На мой скромный взгляд, обсуждение возможного союза должно стать следующим этапом переговоров. — О, кто, как не ты, является докой в вопросе договорных браков, — смеялся Альберт. А граф целовал его. Требовал решения и вопрос с другими детьми, не королевскими. — У виконта Мартисса от покойной жены остались дети. Старшей девочке семь лет, а ее брату пять. Я никогда их не видел. Но мой долг — сделать для них все, что в моих силах. Они, фактически, остались сиротами, и на биографии их уже в таком нежном возрасте стоит клеймо: свет только и обсуждает предательство виконта… Даже герцог Гесере, который всегда считал его своим сторонником, и то несказанно возмущен. Получается, что Мартисс наворотил дел, а последствия лягут на хрупкие детские плечи. Я не могу этого допустить, Альберт. Голова его лежала на коленях супруга, и Альберт гладил каштановые волосы, слегка отросшие со времен библиотечного пожара, совсем недавнего, но, кажется, случившегося целую вечность назад. — Их могли бы взять на воспитание дальние родственники. Но есть те, что ближе. Ведь они… — Твои племянники, — закончил за него Алберт. — Мои племянники, — подтвердил Габриэль. — Внуки моего отца. В них течет кровь Монтани. — Хочешь взять их под опеку? — Да, любовь моя. Хочу. Они, верно, убиты горем, оставшись и без матери, и без отца. А у нас с тобой все равно пока нет детей. — Что значит «пока»? — Моргнул Альберт, и граф рассмеялся: — Ну, когда возьмем их к себе — тогда и будут. А ты что подумал? Альберт шлепнул его по груди. Отсмеявшись, Габриэль поднял руку и погладил мужа по щеке: — Сердце мое, ты не против? — Конечно, нет, — юноша прижался губами к его ладони, — это полностью справедливое решение. Альберт знал, что после их разговора Габриэль виделся с королем, а потом с его особого разрешения нанес визит и самому виконту, находящемуся в заключении. О чем они говорили, граф не рассказывал, но в тот день он был особенно печален. И Альберт, конечно, догадывался о причине. Что бы ни сделал виконт, какой бы грех за ним ни числился, все же он и Габриэль были единокровными братьями. И граф Монтани крепко жалел о том, что не узнал об этом раньше. Тогда, может, все сложилось бы иначе. Сразу после этого в замке Монтани появились новые обитатели: Аврора, Рафаэль-младший и их воспитательница Эмма. — Господа, дети не знают об участи виконта Мартисса, — сообщила воспитательница, склонив голову перед супругами. — Я сказала им, что их отец находится в длительном отъезде. Габриэль и Альберт переглянулись — и Монтани кивнул ей. Никто из них пока не знал, как сообщить неприятную новость столь юным созданиям, но оба прекрасно понимали, что высшее общество рано или поздно обязательно их об этом уведомит, и еще неизвестно в какой форме. — Сами скажем, — решил Монтани, — но не сейчас. Им надо привыкнуть к нам… к новой жизни. Потому они и решили уехать, как планировали, в поместье Атолаги, подальше от столицы и света, прихватив детей и Эмму с собой. Слуги в поместье встретили хозяина, его супруга и гостей с радушием и любопытством: Альберт часто ловил на себе взгляды, но стоило ему повернуться в их сторону, как все начинали делать вид, будто полностью заняты работой. Еще бы: новость о замужестве графа достигла всех его владений, и их обитатели с нетерпением ждали возможности взглянуть на того самого наследника графа Алегре. А Аврора и Рафаэль привели всех в полнейший восторг. Детей в поместье в последний раз видели, когда сам Габриэль был ребенком, и теперь относились к маленьким гостям как к отдельному чуду света. И неудивительно: поначалу тихие и застенчивые, брат и сестра, окруженные заботой и со стороны супругов, и со стороны слуг в замке Монтани, пообвыклись и стали вести себя так, как и положено маленьким детям. Они резвились, бегали, шумели и смеялись, позабыв о том, что находятся на незнакомой территории; да и территорию они, надо отдать им должное, быстро освоили. Альберт поражался Эмме: с виду такая спокойная, строгая дама, а с какой скоростью умудрялась бегать за ними, чтобы поймать обоих! Сам он, хоть поначалу и относился к детям с некой настороженностью, очень быстро подружился и с большеглазой Авророй, ангельская внешность которой оказалась обманчивой, и с пухленьким Рафаэлем, изо всех сил старавшимся угнаться за шаловливой сестрой. Путешествие дети перенесли легко, так балуясь в карете, что чуть было ее не перевернули (по словам Эммы). С ними Альберт оставил Черныша, строго, как мог, предупредив малышей, чтобы те не пугали птицу: — Иначе он вам не споет. А если будете с ним бережно обращаться и кормить его зернышками, то такое услышите! Сам он и его супруг отправились верхом. Но по приезде в Атолаги Альберту пришлось сменить любимого Вулкана на более подходящую местности лошадь. — Это специально выведенная порода, — объяснил Габриэль, — с ней ты будешь чувствовать себя увереннее в горах. И только ей, пожалуй, я готов доверить такого драгоценного седока. В первый день в Атолаги супругам так и не довелось остаться вдвоем: сначала Монтани отдавал все необходимые распоряжения, а потом устроил супругу, племянникам и их воспитательнице экскурсию по поместью. Дети, с виду совершенно не уставшие, пришли в полный восторг от нового места и снова разыгрались, а Эмма снова принялась их ловить, — но на сей раз ей помогали и Габриэль, и Альберт. Альберту нравилось наблюдать за тем, как его муж общается с племянниками. Поначалу он был чересчур осторожен, словно боясь ненароком обидеть их словом или делом, а оттого прохладен. Но вскоре и он привык к малышам и уже разговаривал с ними, как с равными, будто они способны были понять все его рассуждения. Хотя, может, они и были способны. Кто вообще знает, на что способны дети. Аврора и Рафаэль, в свою очередь, быстро привязались к своим опекунам, называя Монтани то «дядей», то «Габриэлем», а Альберта, без вариантов, «Альбертом». Они играли вместе в доме и в саду, с удовольствием поглощали дары местной природы, набегавшись за день, и, освоившись, принялись болтать со всеми слугами, которые только попадались им на глаза, отвлекая их от работы (чему те, пожалуй, были только рады). И лишь на второй день супруги позволили себе выбраться в горы только вдвоем. — Я обещал показать тебе местную природу, но дети и хозяйство заняли все мое время. Ох, думал ли я, что когда-нибудь скажу такое… — Какой у меня заботливый и рачительный муж, — похвалил его Альберт, — не беспокойся, наш медовый месяц только начинается. Местная природа уже привела меня в полный восторг: здесь столько солнца! И как живописны горы! Габриэль, а в горной реке купаются? Течение стремительное, но вода чистая и прозрачная, так и манит! — Завтра поедем к горному озеру, — пообещал Габриэль, — можешь окунуться. Только учти, вода в нем гораздо холоднее, чем в реках и озерах Верте и Сонанты. А потом надо бы нам попасть на праздник урожая в ближайшую деревню. Тебе понравится. И, разумеется, праздник молодого вина. На склоне горы чуть ниже и в долине подальше есть прекрасные виноградники, каждый год дающие богатый урожай. Что касается охоты — сам смотри, — он понизил голос и кивком головы указал на пару горных курочек, которые сидели поодаль от тропы под большим камнем. Альберт посмотрел — и не удержал вздох восторга: — Это каменные куропатки. Нравятся? — Какие милые, — прошептал юноша, — и какие жирненькие! — И это несмотря на то, что они знатные скалолазы: на любой валун, любую гору и любую скалу вскарабкаются даже без помощи крыльев. — А кто еще, кто еще тут водится? Габриэль принялся рассказывать ему о местной фауне, и Альберт внимательно слушал его до тех пор, пока тропа не ушла вбок, за скалу, объехав которую, супруги оказались в удивительном месте: с одной стороны высокий склон густо порос хвоей, с другой стороны зиял обрыв, в котором шумела та самая река, что они недавно проезжали. На противоположной же ее стороне из недр горы вырывался бурный поток и водопадом устремлялся вниз. Граф Монтани остановился, спешился и взял под уздцы лошадь Альберта: — Дорогой мой, предлагаю пройти несколько шагов пешком. Хочу кое-что показать. Оставив лошадей спокойно пастись у тропы, Габриэль, держа мужа за руку, обогнул большой валун — и они оказались на площадке, поросшей травой и низкими деревцами. С площадки открывался вид на зеленую долину, поля и деревни, а за ними снова горы в сизой дымке. Но первым, что приковало внимание Альберта, стало горное озеро, раскинувшееся, казалось, прямо у их ног — и в то же время так далеко. Почти идеально круглая гладь блестела в закатных лучах, как отполированный сапфир. — Так ты про него говорил? — Воскликнул Альберт, восхищенный зрелищем. — Да, сердце мое. Оно невероятно красиво, хотя вода в нем ледяная. Если окунешься, придется тебя греть, — с этими словами он привлек супруга ближе к себе, обнимая за талию и глядя на него улыбающимися янтарными глазами, на дне которых притаилось солнце. — Я не против, — с этими словами Альберт потянул его за прядь волос, отливающих медью в оранжевых лучах, и Габриэль склонился, чтобы прижаться к его губам. Поцелуй получился долгим и, к удивлению обоих, ненасытным: поездка в горах не утомила их, а только разгорячила, и теперь они целовали друг друга так, словно пытались утолить жажду. — Знаешь, любовь моя, — прошептал граф, поглаживая его бедро, — здесь никого нет. Укромное местечко с романтическим видом. Что скажешь? Соблазнительное предложение. Альберт чувствовал, как желание с каждой секундой все сильнее разгорается в нем, а дразнящие руки его супруга не облегчали ситуацию. И все же… И все же здесь кругом трава, низкие сосны, горячие камни да их лошади. А в поместье графа их ждала спальня с удобной кроватью, на которой им пока довелось лишь поспать в первую ночь после прибытия в Атолаги. — Поехали домой, — Альберт поцеловал его в шею и отступил на шаг, — не хочется смущать куропаток. Габриэль вздохнул: — Хорошо. Только ради их спокойствия. Они решили вернуться в поместье через боковой въезд, чтобы не привлечь внимания детей. Альберт подумал, что с удовольствием поиграет с ними… но не сейчас, когда все его мысли — исключительно о муже и когда играть он настроен только с ним. Им удалось почти незаметно пробраться в спальню. Почти — потому что их видели как минимум садовник, управляющий и горничная. Но слуги — не дети; они-то понимали, что супруги, крепко держащиеся за руки и куда-то торопящиеся, явно не настроены на разговоры. Поцелуи Габриэля захватывали дух, и Альберт таял всякий раз, когда сильные руки гладили его. Тогда, в их первый раз, он желал его душой и телом и готов был пойти с ним до конца, но даже не подозревал, каким нежным окажется с ним граф. Иногда Альберту казалось, что Габриэль колеблется, прежде чем к нему прикоснуться, только чтобы не сделать ему больно или не доставить какое-либо неудобство. Но уже тогда, в ту ночь, Альберт понял одно: ему очень хорошо со своим супругом, что бы тот ни делал. С тех самых пор он ни разу не испытал хоть что-то похожее на стыд в постели с ним, а если и краснел во время их ласк, то только от возбуждения. Он не мог представить себя с кем-то еще даже теоретически: кого он мог бы захотеть, кроме Габриэля? Собственно, он никогда никого и не хотел, кроме него. А с ним… С ним все получалось так естественно. Так просто. И так чудесно. Если бы Альберта спросили, когда он понял, что влюбился в мужа, тот, пожалуй, не смог бы ответить. Это случилось не внезапно, как гром среди ясного неба (как иногда описывают в книгах любовь с первого взгляда). Юноша постепенно узнавал этого человека и качества, которыми он обладал. Слышал его слова и видел его поступки. И чувствовал, что становится к нему все ближе и ближе. А той ночью он уже знал наверняка. Только и всего. — Душа моя, как я скучал, — Габриэль осыпал его поцелуями, нетерпеливо стаскивая с него одежду. — Мы ни на миг не разлучались ни сегодня, ни вчера, ни позавчера, — припомнил Альберт, отвечая ему тем же. — Да, но ни сегодня, ни вчера, ни позавчера мы не занимались любовью. Мы и без того слишком много драгоценного времени потеряли после свадьбы. Больше так нельзя. — Какой у меня, оказывается, ненасытный супруг… Ну же, иди сюда. Поцелуй меня еще. Они целовались на мягких льняных простынях, пока голова не закружилась, и Альберт услышал свой стон. Габриэль был таким горячим, сильным и красивым, волосы его щекотали кожу, а руки вытворяли с Альбертом что-то невероятное. — Чего бы тебе хотелось? — Прошептал он, не прекращая целовать шею Альберта. — Приказывай. Исполню. — Откуда мне знать, — Альберт выгнулся ему навстречу, — кто из нас двоих опытный? Это не в мою спальню стояла очередь желающих, выпрыгивающих из штанов. — Любовь моя… Долго еще будешь мне припоминать? — Сам тогда сказал, теперь не жалуйся. Припоминать буду до тех пор, пока это весело. А-а-ах… Габриэль… — Да… вот так. Знаешь, дорогой, — граф оперся о высокие подушки, полусидя, поглаживая и сжимая ягодицы устроившегося на нем Альберта, — сегодня ты был, как всегда, на высоте. Такого прекрасного наездника не смутят ни глухой лес, ни крутые горы. Как ты держался в седле! Я любовался тобой всю дорогу. — Твои намеки кажутся мне все более подозрительными, — пробормотал юноша, уткнувшись носом в каштановые волосы и подаваясь вслед за ласкающей его рукой. — Никаких намеков. Мой милый Альберт, я и дальше хочу восторгаться твоим умением ездить верхом. — Габриэль, — дрожь предвкушения уже бежала по всему телу, — я же никогда не пробовал так… — Получишь опыт и не будешь более сетовать на его отсутствие, — Граф усмехнулся и игриво шлепнул его. — Любовь моя, с твоей выносливостью и при твоей-то силе ног для тебя это сущие пустяки. — Пустяки? — Возмутился Альберт, но тут же снова застонал, — Габриэль… А Габриэль скользнул руками по его бедрам, так что кожа покрылась мурашками, и снова вовлек его в поцелуй, горячий и глубокий, пока он не заерзал сильнее, охваченный нетерпением. Граф чуть приподнялся, чтобы удобнее было обнимать Альберта, поддерживать его за талию и покусывать соски, в то время как тот осваивал позицию, по словам Монтани, привычную умелым наездникам, но такую новую для себя в постели. И все-таки это не одно и то же, решил Альберт, когда пот по его коже сбегал струйками, сам он несдержанно стонал, а его любовник, не прекращая ласки, шептал ему на ушко, как он восхитителен. — Понравилось? — Поинтересовался Габриэль потом. Альберт все еще лежал на нем и часто дышал. — О да… Но я совершенно обессилен, — прошептал он, прижимаясь щекой к груди мужа. — Так и должно быть, — уверил его тот, — значит, ты постарался как следует. Ну, дорогой, я был прав, не так ли? Ты прекрасный всадник. — Тебе судить, — вздохнул Альберт, — я знаю лишь то, что мне было хорошо. И… тебе, кажется, тоже. — Мне тоже, сердце мое, — тихо рассмеялся Габриэль, — мне тоже. — Теперь я ужасно хочу есть. И пить. И спать… Но сначала, пожалуй, есть и пить. — Что я за человек! Морить своего мужа голодом… Ты же с утра ничего не ел, а наша прогулка затянулась из-за твоей любви к верховой езде. — Из-за моего желания исследовать окрестности, — поправил его Альберт, — и, скажи, разве ты сам не помираешь от голода? Разве я тут один такой? — Так сегодня это ты больше трудился. Заслужил. Пойдем, я прикажу подать ужин. Дети, верно, уже поели… — Не-е-ет, — простонал Альберт, — не хочу я никуда идти. И не могу. Я устал. Я не пошевелюсь, не встану с этой кровати, даже не думай. — Как пожелаешь, душа моя, — граф осторожно перевернулся на бок, укладывая супруга на постель рядом, — пусть подадут ужин прямо сюда. — Не-е-ет! Я не хочу одеваться… Монтани рассмеялся и, сев в постели, поцеловал его в плечо. — Я тоже не хочу, чтобы ты одевался. Еду доставят в смежную комнату. А я уже доставлю ее прямо тебе в постель. Он набросил на плечи атласный халат, и, выйдя из спальни, позвал слугу и дал необходимые распоряжения, прежде чем вернуться в объятия Альберта. Когда им принесли поднос с жарким из дичи и холодными закусками, Габриэль разместил его прямо на кровати, и они с жадностью опустошили тарелки, поняв, как сильно проголодались за день. После ужина Альберт лениво потягивал местное вино, а граф играл для него на Весенней Трели, пока глаза у обоих не начали слипаться. — Это был чудесный день, Габриэль, — зевнул Альберт, укладывая голову на плечо мужа, — спасибо тебе за него, любимый. Вот только… мы даже детям спокойной ночи не пожелали. Не дело. — Исправимся, — пообещал граф, — а когда сами сходим на разведку в деревню и выясним, что там интересного, может потом и их взять с собой. Не знаю, бывали ли они когда-нибудь в деревнях, но те, что здесь, удивительно живописны. А в эти дни жители празднуют богатый урожай, и дети тоже как следует повеселятся. — Они и так веселятся. Им здесь нравится, и ты очень добр к ним. — Вот только вскоре они начнут спрашивать об отце… Знаешь, сердце мое, я все думал, как им об этом сказать, но пока не нашел нужных слов. Это, на мой взгляд, еще сложнее, чем готовиться к переговорам или к выступлению в Совете. Мне по душе эти милые создания. Я не хочу их расстраивать… а придется. — Им можно будет видеться с виконтом Мартиссом? — Не знаю. Это нужно выяснить у Его Величества. Как бы то ни было, даже при наличии такого разрешения при свиданиях должен будет присутствовать стражник или доверенное лицо короля: Плаций наверняка пожелает быть в курсе, о чем Мартисс беседует с детьми. Но я бы хотел поговорить с ним о другом… Альберт, эти дети — Монтани по крови. И они заслуживают это знать. Когда нас с тобой не станет, они будут владельцами имущества предыдущих поколений Монтани. Справедливо? От своего отца ты получишь владения Алегре. После тебя они перейдут к детям Марии, если Алегре заручатся согласием Его Величества — а я думаю, он не станет возражать. А вот Аврора и Рафаэль… они могут остаться ни с чем, не позаботься я об этом заранее. Что если в завещании я поделю свое состояние между вами? Между тобой и детьми? — Ты уже завещание писать собрался? — Альберт легонько ткнул его в плечо. — Так теперь есть ради кого, — улыбнулся граф. — Не волнуйся, милый мой, я собираюсь жить с тобой долго и счастливо. Но я был бы рад осчастливить и племянников. Если это облегчит их судьбу… — Да, — кивнул Альберт, — конечно, да. Я тоже буду этому рад. Они заслуживают лучшей участи. — Как же мне с тобой повезло, — прошептал граф, целуя его в висок, — люблю тебя, сердце мое. Кому из них повезло — это еще вопрос, думал Альберт, засыпая; но ему и впрямь хотелось бы, чтобы доля везения досталась и осиротевшим детям. За ними никакой вины не было — и он считал их обоих, брата и сестру, безмерно милыми. Сквозь сон Альберту показалось, что где-то рядом начался переполох, но когда он, зевнув, открыл глаза, то услышал обычные звуки утра: щебетали птицы, среди которых он узнал голос Черныша, фыркали лошади внизу, легкие порывы ветра шелестели в ветвях деревьев. А в окно падали первые лучи осеннего утра, такого теплого в Атолаги. Голова его лежала на плече Габриэля, который все еще спал, и Альберт осторожно, чтобы не потревожить его сон, приподнялся на локте, невольно улыбаясь: какой у него красивый муж. Лицо, серьезное и сосредоточенное во время работы, светящееся нежностью в минуты их уединения, приветливое и располагающее к себе на приемах, теперь было полностью умиротворенным, расслабленным, так что граф даже выглядел моложе. Ровный нос, правильная линия рта, мягкие во сне губы, высокий лоб и рассыпавшиеся по подушке волосы. Альберт невесомо прикоснулся к ним, любуясь: когда на них падал свет солнца или свечи, каштановые пряди отливали медным, почти рыжим. Ему нравилось смотреть, как сверкают волосы Габриэля в ярких лучах, когда он снимал шляпу во время прогулки верхом. Нравилось их гладить и зарываться в них пальцами, когда они целовались. Нравилось, как они щекочут его кожу, когда Габриэль сверху. Луч солнца сполз с волос на щеку, и граф шевельнулся, тихо вздыхая. Тогда Альберт, не выдержав, легонько коснулся губами его скулы — и Монтани улыбнулся, не открывая глаз. Окрыленный этой улыбкой, Альберт поцеловал его в шею, уже смелее, а потом, чуть откинув одеяло, погладил крепкую грудь — и кончиком языка дотронулся до соска. Потом еще. И еще. Пока рука Габриэля не оказалась у него в волосах. — Разбудил? — Прошептал Альберт. — Можешь будить меня так каждый день, — хриплым со сна голосом сказал Монтани, — и если я когда-нибудь окажусь против, знай, что твоего мужа подменили, и срочно бросайся на поиски настоящего меня. — Нравится? — Альберт слегка прикусил сосок. А потом прикусил чуть сильнее. — Если ты продолжишь свои исследования пониже, то сам сможешь выяснить. Усмехнувшись, Альберт звонко поцеловал его в грудь и провел подушечками пальцев по коже вниз к животу, где, как он уже хорошо знал, начиналась темно-каштановая дорожка волос, которую он любил прослеживать языком. Собственно, это он и намеревался сделать, если бы не подскочил на кровати от резкого звука: раздался визг, потом грохот, потом громкое хихиканье и хлопанье дверью. Альберту показалось, что все это происходит прямо у него над ухом. Габриэлю, видимо, тоже, потом что он быстро поднялся с постели, успев поцеловать Альберта в щеку, набросил халат и, на ходу заворачиваясь в него и завязывая пояс, вышел, почти выбежал, в смежную гостиную. Альберт тем временем принялся судорожно искать свою одежду: где и что он вчера сбросил с себя, когда они с Габриэлем так торопились… — Простите, господин, — это была Эмма, — они сегодня особенно резвы. Верно, солнце на них так действует. Убежали от меня — и сразу к вам ринулись, носы любопытные! — Наконец-то мы нашли тебя, Габриэль! А где Альберт? — Аврора же, судя по голосу, и не думала извиняться. — Альберт еще спит, — ответил граф, смеясь, — ну, идите сюда и расскажите, зачем вы нас искали? — Вчера мы набрали вам цветов, пойдем покажу, они у нас в вазе стоят! А для папы я засушу их меж страниц, Эмма нам показывала, как это сделать. — И желуди! Мы такие желуди нашли! — Рафаэль присоединился к сестре. — Огромные, как шишки! — Дети, — с укоризной произнесла Эмма, — кто же так себя ведет? Бегаете с утра пораньше по всему дому, будите хозяев, меня совсем не слушаете. А должны что делать? — Эмма! — Тоненьким голоском воскликнула Аврора. — Никаких «Эмма»! Вы сегодня с утра должны практиковаться в чтении. И мы вчера это обсуждали. Извините еще раз, граф Монтани, я сейчас их уведу. Они буквально вырвались у меня из рук и начали носиться, как ошалелые. Сколько энергии с самого рассвета… К этому времени Альберт успел одеться и вышел, чтобы присоединиться к утренней суете. Увидев его, дети радостно помчались навстречу, забыв про увещевания Эммы. Альберт посмеивался, вспоминая свое детство и их с Марией тихий (а иногда и громкий) протест всякий раз, когда учитель журил их за нерадивость. — В этом нет ничего ужасного, Эмма, — ответил граф, — сегодня можно и поиграть вдоволь… — Можно, но только после уроков, — твердо ответила воспитательница, — господа, прошу вас не баловать их слишком сильно. Я понимаю, что они… мы все это понимаем. Но должна быть какая-то дисциплина! В конце концов, речь идет о воспитании дворян. Граф Монтани даже слегка сконфузился. А Эмма продолжала: — Думаю, вы тоже хотите видеть их образованными людьми. К тому же, отвечающими за свои слова. Правда, Аврора, Рафаэль? Что вы мне вчера обещали? — Прочитать главу после завтрака, — Аврора надула губки, — и поупражняться в письме. — Так неужели вы нарушите свое слово? — Дворянин держит слово, — важно произнес Рафаэль заученную фразу, с трудом выговаривая букву «р», и Альберт прыснул со смеху, настолько уморительно он выглядел. — Вот, — удовлетворенно кивнула Эмма. — Вы позавтракали — теперь вперед, за учебу. Господа, благодарю вас за доброту, но игры — позже. — Тогда после обеда мы возьмем их на конную прогулку, если вы не против, — граф подмигнул детям, а Эмма согласно кивнула: — Другой разговор. Делу время — потехе час. — Хотите прогуляться вместе с нами по лесу, что убегает наверх? — Габриэль присел на корточки перед ними. — Поедем на лошадках, которые вам так понравились. Дети радостно завизжали и запрыгали, вновь игнорируя укоризненные возгласы Эммы, и согласились идти только тогда, когда Альберт взял их за руки и сам повел в комнату. Когда, наконец, Аврора с Рафаэлем угомонились и приступили к занятиям, нехотя распрощавшись с Альбертом, его муж как раз успел переодеться и подойти к нему. — Эмма строга, но им, кажется, все равно. Она права: энергия бешеная. Думаю, они дадут мне фору на прогулке. — И хорошо. Надо же им познакомиться со своими будущими владениями, — с серьезным видом кивнул Габриэль, беря супруга за руку и направляясь к выходу из дома. — А пока предлагаю решить, куда их повезти. Поехали на разведку? — Признаться, я думал, что ты поддержишь Эмму, а не детей, — сказал Альберт, когда они шли к конюшне. — Ко мне ты не был так добр: когда я хотел гулять, ты загонял меня в библиотеку. — Потому что мне доставляло удовольствие проводить время вместе с тобой, — граф подмигнул ему и сжал его ладонь в своей, — а себе я тогда не мог позволить частые прогулки. Приходится искупать вину сейчас: здесь, мой милый, ты можешь заниматься чем угодно в любое время. — В любое время, о да… Альберт прыснул со смеху, и Габриэль, все еще крепко держа его за руку, увлек его на конюшню и, едва осмотревшись, прижал к стенке и крепко поцеловал. — Не лучший выбор места, — прошептал Альберт, ответив на поцелуй, — здесь нам еще скорее помешают, чем в спальне… — Лошадей ты тоже не хочешь смущать? — Усмехнулся граф, поглаживая его ягодицу. — Дорогой, я же не заваливаю тебя прямо в сено. Хотя… Знаешь, ты меня здорово раздразнил с утра. Может, что-нибудь предложишь? — М-м-м… есть у меня интересная мысль, — Альберт протянул руку, чтобы закрыть дверь; в помещении воцарилась тьма, в которой слышалось лишь фырканье лошадей, возмущенных человеческой наглостью. Губы Габриэля скользнули по его шее, зубы сомкнулись на тонкой коже, слегка прикусывая, и Альберт, ахнув, на ощупь нашел пуговицы его кафтана и принялся их расстегивать. — Только быстро… — Не волнуйся, дорогой, Эмма обещала занять детей до обеда, а в ее словах я почему-то уверен. — Тогда… Что «тогда», Габриэль так и не узнал: снаружи, от ворот, послышался цокот копыт, а сразу за ним — возглас управляющего. С тяжким вздохом оторвавшись от Альберта, он приоткрыл дверь и, прищурившись, выглянул во двор. Шаги лошади приближались, и граф вновь схватил Альберта за руку, на сей раз чтобы вывести обратно на свет, попутно поправляя одежду. — О, как я рад вас видеть! Сколько лет, сколько зим! — Восклицал управляющий где-то за углом дома. — Так только прошлой весной же, — пробормотал Габриэль. Через несколько секунд за угол завернул всадник, лошадь которого вел под уздцы сам управляющий, который, собственно, и радовался прибытию гостя. Всадником оказался никто иной как Давид Раввский. Тот самый важный художник, который писал портрет короля и которому Монтани собирался поручить их с супругом портреты. Учтиво встретив гостя, Габриэль велел подготовить завтрак и выделить ему комнату, а потом, извинившись, пояснил, что они с Альбертом как раз собирались осмотреть тропу для прогулки с детьми на предмет безопасности. — Скоро мы присоединимся к вам. Искренне надеюсь, что наше краткое отсутствие не покажется вам нелюбезным. — Разве так можно? — Тихо спросил Альберт, когда они с мужем, взяв лошадей, выехали за ворота. — Гость ведь! — О, не переживай, любовь моя. Давид Раввский давно дружит с моим управляющим, и наше отсутствие, напротив, даст им больше свободы. Художник частенько бывает в Атолаги; говорят, у него роман с местной крестьянкой, да и здешние вина он весьма ценит. Прослышав, что мы с вами здесь, он, конечно, нанес нам визит. В первую очередь, чтобы выпить с другом, — граф рассмеялся. — Ну, а мы используем эту возможность: пусть начнет работу над портретом. Разумеется, когда у нас будет время позировать. Он подмигнул Альберту и ускорился. На перекрестке он выбрал узкую тропинку, что убегала наверх среди хвойных деревьев, тише и тенистее, чем вчерашняя дорога. Полчаса по пологому подъему — и они выехали на плато, с которого открывался вид вниз, на дорогу и реку. — Мы же там проезжали? — Альберт подошел чуть ближе к краю, где мягкая хвоя под копытами лошади сменялась каменистой почвой. — Как высоко! — Отличный вид, не так ли? — Граф спрыгнул на землю и подал руку супругу. — И детям будет несложно подниматься. Насладимся вместе с ними музыкой природы: они, верно, никогда не слышали рева горной реки. Да и птицы здесь поют иначе, за исключением Черныша. Который, разумеется, летел за ними и теперь прыгал на ближайшей ветке. Кроме него, у них не было компании. — Неужели нам пришлось уехать из поместья, чтобы остаться наедине? — Рассмеялся Альберт. — День сегодня такой, — согласился Габриэль, — но разве влюбленным не положено преодолевать препятствия? А теперь признайся, сердце мое, ты категорически против любви на природе? — Что именно ты предлагаешь? — Поинтересовался Альберт, обнимая мужа за шею. — Есть у меня интересная мысль. И не одна. — Расскажи, — прошептал Альберт ему на ухо, тихонько подталкивая Габриэля к толстому стволу старой сосны. — Для начала продолжи там, где остановился, а потом я внесу еще несколько предложений. Их милую беседу прервало ржание лошади, и Альберт отлип от супруга: — Для начала надо лошадей привязать. А то вдруг мы спугнем их своим бесстыдством. Лошади спокойно паслись чуть в отдалении, щипая пробивавшуюся между камнями траву и не мешая хозяевам. Взяв в руки поводья, юноша еще раз взглянул вниз — и возбужденно воскликнул: — Габриэль! Посмотри-ка! По вчерашней дороге ехала карета, которую Альберт тотчас узнал. Граф Монтани, судя по всему, тоже. — Неужели они решили приехать в гости? Какой сюрприз! Габриэль, поторопимся же, мне не терпится ее увидеть! Конечно, это была карета Валлоров. Мария и Альберт писали друг другу каждую неделю, делясь новостями, и, верно, прознав, что они проводят время в Атолаги, сестра решила нанести супругам визит. Альберт подозревал, что еще одной причиной, подстегнувшей ее любопытство, стали малыши Аврора и Рафаэль, о которых он упомянул в последнем своем письме. Габриэль ласково глядел на него, посмеиваясь, а перед тем, как вновь сесть на лошадь, целомудренно поцеловал его в лоб. — Да, сердце мое. Похоже, сегодня нам предстоит интересный день. — Видимо, для нас двоих остается только ночь, — улыбнулся Альберт. — Оно и к лучшему: ночью спят и дети, и гости. А пока настала пора всех познакомить: и детей, и гостей. Мария все еще не выглядела беременной, да и вообще мало изменилась, разве что платье на ней было новое. И все равно Адам ухаживал за ней каждую секунду, сдувая пылинки, так что иногда она забавно морщила нос в ответ на такое изобильное внимание. — Еще немного, и он запретит мне ездить верхом, — жаловалась она брату, — так смотрит всякий раз, как я седлаю лошадь, будто я преступление совершаю! Альберт с Адамом понимающе переглянулись: Мария не ездила — Мария носилась, как угорелая. — Прогуляйся пешком для разнообразия, — предложил ей брат, — сегодня я покажу тебе поместье. Ты будешь в восторге, обещаю. — Я уже в восторге! Граф Монтани, я и не ожидала, что ваши владения так чудесны. Куда лучше Сонанты. — Рад получить от вас столь высокую оценку, — улыбнулся граф, — если вам здесь нравится, полагаю, моему дорогому супругу Атолаги тоже по душе. Все-таки у вас одинаковые вкусы в том, что касается пейзажей и климата. — Твоему дорогому супругу Атолаги по душе, — подтвердил Альберт, — на случай, если ты сомневался. Но, Мария, скажи, почему ты решила так неожиданно приехать? Хоть бы предупредила! — А вдруг вы бы уже уехали отсюда, когда мое следующее письмо дошло бы? Ну нет, ехать — так сразу. Кроме того, мне ужасно хочется познакомиться с вашими племянниками, граф, если вы, конечно, не против. Монтани никак не мог быть против. Когда вышли к обеду, он, как подобает любезному хозяину, перезнакомил всех: Валлоров, детей, Эмму, Давида. Мария и дети были так веселы за столом, что даже важный художник разговорился и разулыбался. От него-то они и узнали о том, что маркиза Райо на днях удалилась в свое имение в дальней провинции, объяснив это тем, что пора бы уже подробнее познакомить своих детей с жизнью поместья и привить им навыки управления оным. Художник утверждал, что в последний раз, когда он ее видел, маркиза прекрасно выглядела и была в приподнятом настроении. Так ли это было на самом деле — Альберт уже не рискнул бы предполагать. Он невольно вздохнул с облегчением, не зная, чему он больше рад: предполагаемой, но неподтвержденной невиновности Дианы или же тому, что она уехала подальше от предполагаемых, но неподтвержденных подозрений. Поймав взгляд Габриэля, он понял, что супруг догадывается о его чувствах, и с благодарностью улыбнулся ему. — Тебе, мой милый скворец, тоже следует навестить родной дом, — заметила Мария, — родители соскучились, да и граф Монтани еще ни разу не был в поместье Алегре. Уловив укоризну в ее голосе, граф незамедлительно ответил: — Почту за честь, госпожа. После возвращения в Сонанту и улаживания кое-каких дел с Его Величеством, я сразу же подготовлюсь к визиту в поместье Алегре и возьму с собой скромные подарки для графа, графини и, конечно же, для вас. — Граф Монтани, я ценю вашу щедрость — то есть, ваши скромные подарки, но, право, не стоит об этом беспокоиться. Приезжайте сами. Это главное. Хоть отец и не настаивает на вашем визите из вежливости, но он вас очень ждет. — Тебе обязательно понравится, — воскликнул Альберт, — пусть наш дом и не поражает роскошью, но какая же там красота! За душу берет. Раз побывав в Верте, ты захочешь приезжать туда снова и снова. — По крайней мере, тебе самому стоит это делать почаще, дорогой братец. Это тебе предстоит брать в свои руки бразды правления, когда родители состарятся. Стоило бы уже сейчас вникнуть в суть, а то разоришь наше родовое гнездышко своим неумелым подходом! — Высокого же ты мнения обо мне! — Возмутился Альберт. — Я, между прочим, больше тебя хозяйством занимался, когда там жил! — Больше, как же… Ах, да если и больше, наследник-то ты. Вот и отдувайся. А граф Монтани тебе наверняка поможет, — черные глаза задорно сверкнули. — Если бы он еще в этом разбирался… Габриэль взял его за руку и нежно сжал: — Разберемся вместе, мой дорогой. Я все равно хотел узнать, как дела у вас в поместье, есть ли потребность в ремонте к предстоящей зиме… и прочее. «И прочее» Альберт, разумеется, сразу понял: граф поедет с ним, вооружившись тяжелым кошельком. Эта мысль вызвала улыбку, когда он вспомнил об изначальной цели союза между Алегре и Монтани. Алегре как раз нужны были деньги. Кто бы мог подумать, что все обернется именно так… Он тихо рассмеялся, и на вопросительный взгляд Марии лишь покачал головой: — Предвкушаем эту поездку. После обеда Мария без устали носилась с детьми по саду, а они бесились и хохотали так, что Эмма только глаза закатывала. Они с Адамом привезли им в подарок игрушки, и малыши, поначалу смотревшие на супругов со смесью любопытства и недоверия, вскоре оттаяли, а потом и вовсе не отходили от Марии, умоляя ее показать им новые игры (которых она знала великое множество). Та была только рада. Когда Альберт рассказал сестре про идею графа Монтани, она уверенно кивнула: — Ну и правильно. Бедняжки остались в незавидном положении, и для них вопрос наследования особенно важен. Но еще важнее — надежный покровитель. А граф подумал и о том, и о другом. — А еще он подумал, что после меня наследниками Алегре должны будут стать твои дети. Улыбка Марии показалась ему смущенной. Самую малость. — Нам, то есть, вам с отцом стоит позаботиться об этом заранее, — продолжил он, — чтобы выхлопотать у Его Величества право для будущих наследников называться двойной фамилией. Так они станут продолжателями наших родов, а в будущем это поможет избежать острых ситуаций. — Пусть сначала родится, — Мария погладила живот, — он, верно, будет рад такому известию. — Думаешь, это «он»? — Знаю, — заявила Мария, — это и есть будущий наследник. — Но откуда тебе это известно? — Он сам сказал… не задавай глупых вопросов! Знаю, и все тут. — Ладно, ладно, — Альберт поднял руки вверх, сдаваясь, — не сомневаюсь в твоей осведомленности. И я… я очень хочу с ним познакомиться. Позже он признался в этом и Габриэлю, а тот рассмеялся и, заключив Альберта в объятия, сказал: — Похоже, мы оба станем хорошими дядями своим племянникам. В последующие несколько дней они гуляли в горах, ездили в деревню на праздник урожая и добрались, наконец, до ледяного озера, потрясшего своей красотой не только Альберта: Давид Раввский засел на берегу с мольбертом и просидел бы до темноты, если бы граф не убедил его правдами и неправдами в опасностях ночной поездки в горах. — Обрывы хороши лишь когда на них смотришь, восхищаясь природой, — пояснил он, — а когда с них падаешь, они разом теряют всю свою прелесть. Провожая супругов Валлор, дети чуть скандал не закатили, не желая отпускать приглянувшуюся им Марию. Успокаивали их всем поместьем, и угомонились они лишь тогда, когда Мария сказала: — Будете хорошо себя вести и слушаться Габриэля и Альберта — они возьмут вас с собой в Верте, а там уже, в доме наших родителей, мы с вами встретимся все вместе. Я покажу вам свою прежнюю комнату и подарю игрушки, а потом мы поедем в лес выслеживать фазанов. Согласны? Как тут можно было отказаться. Они проводили Марию и Адама до перекрестка и теперь неспешно возвращались домой. С дальних гор, что скрывались в сизой дымке, повеяло прохладой, напоминающей об осени. Лошади тихо шагали знакомой дорогой, а Альберт размышлял, глядя вдаль. — Габриэль, — наконец, заговорил он, — что ты планируешь делать? Граф ласково улыбнулся ему: — Сначала зацеловать тебя всего — не мог же я это делать при гостях, — а потом взять детей и отправиться на южный склон. Я обещал показать тебе диковинные цветы и уверен, что Авроре и Рафаэлю они тоже придутся по нраву. Их уже гораздо меньше, чем в мае — весной они разноцветным ковром покрывают землю, — но тем приятнее их находить. — Это, безусловно, отличный план, — согласился Альберт, — но я спрашивал про будущее. После того, как мы вернемся в Сонанту. И все, что потом. — О, мой дорогой, нашел же ты время демонстрировать стратегическое мышление! И в такой трепетный момент, когда я говорю о поцелуях и цветах… — Поцелуи и цветы это никак не отменяет! — Ну если так, то я спокоен. И все же, любовь моя, я не скажу тебе ничего нового. Я по-прежнему рассчитываю оставаться на службе у Его Величества и быть его доверенным лицом, пока он сам того желает и пока я могу быть ему полезным. — В Сонанте? — Уточнил Альберт. — Да. Его Величество рассматривал вариант сделать меня наместником Малено по достижении окончательных договоренностей с Лотоной, если эту должность можно так назвать, учитывая предполагаемый особый статус этой земли. Я не поддержал эту идею, и в итоге мы оба пришли к выводу, что это не лучшая мысль: вернее всего я послужу королю, оставаясь рядом и будучи всегда в его распоряжении. Альберт кивнул, соглашаясь с таким решением. — Но почему ты спрашиваешь об этом именно сейчас, сердце мое? Если тебя беспокоят мои планы касательно супружеской жизни, так они тоже не изменились: любить тебя до конца своих дней. — Габриэль… Я тоже люблю тебя и хочу быть полезным королю и Седе. Но я не знаю… Он задумчиво вздохнул, и Габриэль поспешил подбодрить его: — Милый мой Альберт, я ничуть в тебе не сомневаюсь. Ты еще даже не начал свою карьеру, а уже оказался полезнее стране, чем добрая половина заседающих в Совете. — Я не смогу проводить столько времени при дворе, сколько проводишь ты, — покачал головой юноша, — а потому не знаю, какой должна быть моя служба. Поместье Алегре — мой родной дом, и я хотел бы заботиться о его процветании, когда придет мое время. Я не брошу его на произвол судьбы, какие бы блага ни сулила мне возможная карьера в столице. Мария права: мне стоит чаще бывать там, чтобы родители могли постепенно передавать мне дела и оставаться спокойными за будущее своего родового гнезда. Да, я люблю тебя и хочу быть с тобой. Но и поместье Алегре я тоже люблю. Извилистая тропа выпрямилась, расширяясь и переходя в широкую аллею на подъезде к дому, по обе стороны которой были высажены тенистые деревья, листья которых лишь слегка пожухли. Габриэль поравнялся с мужем, и взгляд его согревал, как мягкие лучи осеннего солнца. — Любовь моя, владения Алегре и Монтани находятся не на разных концах страны: всего день пути. Если ты захочешь совместить управление поместьем с государственной службой, тебе это не составит труда. И нам точно не придется разлучаться надолго, ибо я всерьез рассчитываю составлять тебе компанию всякий раз, как ты отправишься улаживать дела в Верте. — Всерьез рассчитываешь? — Альберт вскинул брови. — Еще как всерьез. Мне нужно видеть тебя каждый день, а то и каждый час, чтобы чувствовать себя счастливым. А потом, раз уж я породнился с Алегре, я должен позаботиться и о наследстве графов, — Габриэль подмигнул ему, — все же речь идет о древнем и знатном роде. Дело чести. Во дворе он помог супругу спешиться и, как только ноги Альберта коснулись земли, обнял его. — У меня есть гениальная идея, имеющая некое отношение к поместью Алегре. Пока дети учат уроки с Эммой, Давид трезв, а ты не начал нагло домогаться меня, думаю, самое время начать работу над портретом. Позировать художнику — чертовски сложный труд, так что нам предстоит всерьез постараться, особенно тебе. В конце концов, мастеру нужно будет успеть написать и наш парный портрет, и твой портрет отдельно. — А какое отношение это имеет к поместью Алегре? — Альберт решил не спорить с утверждением мужа относительно наглых домогательств, тем более, сам не был уверен в его надуманности. — Помнишь, я обещал тебе заказать один портрет для вашей семейной галереи? — Теперь помню, — ностальгическая улыбка тронула его губы. Неужели это случилось не вечность назад? — Ты наверняка займешь достойное место в галерее и станешь кумиром будущих Алегре, — с совершенно серьезным видом заявил Монтани. — Так и скажу Давиду Равскому: пусть с пиететом отнесется к этой важной миссии. Он учтиво предложил Альберту руку — и тот ее принял, чтобы вместе с супругом направиться в дом. А из окна комнаты на первом этаже им махали Аврора и Рафаэль, взобравшись на подоконник и хохоча в голос, когда Эмма пыталась увести их обратно за письменный стол. Новый день только начинался.