Священник-коммунист и суккуб-девственник

      Всё же двадцать первый век — удивителен.       Союз помнил ещё те времена, когда телефон был непозволительной роскошью в доме, а сейчас у каждого в кармане был свой, не уступавший мощностью стационарному компьютеру. Всё больше открытий, прорывов. Смертельные болезни прошлого испаряются, как дымка. Люди живут дольше и счастливее.       Но всё меньше становится места чуду, вере и чему-то глупому, но бесконечно искреннему.       СССР всегда был скептиком, как бы отец не силился привить ему любовь к Богу и церкви. Даже в юном безымянном возрасте, он задавал слишком много критических вопросов вере, ответы на которые его совершенно не устраивали. Не верил ни в призраков, ни в домовых, и уж тем более, во всяких бесов. Ровно, как и в жизнь после смерти. Его вполне устраивало, что после смерти он станет компостом.       Отец же наоборот, порой слишком сильно переживал о будущей загробной жизни. Советы устал вытаскивать его из всяких религиозных общин, следить чтобы Российская империя не отдал всю свою пенсию в фонды неимущим и страждущим. В душе, Союз считал, что отец просто пытается откупиться за свои прошлые грехи (разгульные пьянки, сомнительные связи и разные радости императорских господ).       СССР любил РИ, но порой жалел о близкой родственной связи с ним. Особенно переживая, что у старика попросту начался Альцгеймер. А болезнь-то — наследственная. Но видя, как старый имперец лихо обыгрывает в карты местных пенсионеров — успокаивался, нормально у того мозги варили.       Жили они в обычной сталинке в черте города. Рядом располагался живописный парк, в глубине которого стояла заброшенная часовня. Стабильно раз в месяц старик наведывался в неё, наводил порядок и следил, чтобы шпана там не хулиганила (ох, наслушался же воплей мамаш Союз о воспитательных подвигах отца!). СССР хоть и злился, но позволял ему это чудачество, тем более, при всей своей не любви к религии, находил часовню очень симпатичной. Советы в целом очень горел архитектурой. Уйдя в отставку и уступив место сыну целиком, посвятил себя этому. Освоил «AutoCAD» и работал конструктором в небольшой строительной организации. Советы чувствовал себя счастливым, собирая из простых линий что-то грандиозное, что переживёт ещё его многолетнюю сущность. В маленькой спальне, больше похожей на кладовку с узким диваном, он умудрился найти место для массивных профессиональных томов с узконаправленными темами. Ему казалось, что только касаясь бумажных страниц, а не листая электронные, может целиком поглотить знания, от которых зависит не только качество постройки, но и жизнь людей в ней.       Советы, можно сказать, был женат на работе. После сложного расставания с женой, которая была первой и единственной в его жизни, СССР потерял всякий интерес к общению. Тем более, к любовным похождениям. Всё своё свободное время он тратил на освоение новых знаний, а если что оставалось — тратил на отца и его выходки.       Одна из проблем двадцать первого века — тебе некогда заниматься романтикой. Слишком много информации, технологических прорывов. Союз не хотел отставать, а даже грезил о том, как бы опередить.       Поэтому в его жизнь никак не входили планы по настоящему экзорцизму.       Всё началось в субботнее утро. Союз неторопливо завтракал, поглядывая в экран смартфона. На видео приятный парень рассказывал о дизайне дома на берегу моря, объясняя как и что функционирует. Советы поймал себя на мысли, что за красивой обивкой и глазурной опрятностью дома крылось более десяти существенных недостатков стройки. Начиная от непродуманности фундамента, заканчивая перегородкой, которая в будущем будет доставлять дискомфорт жильцам. Но Советы всё равно смотрел, как дотошливый ребенок, который уже перерос мультики, но получал какое-то своё неописуемое удовольствие от подмечания недостатков.       Дверь в коридоре хлопнулась с такой силой, что люстра на кухне покачнулась. — Бать, это дверь, а не шведский полководец, — СССР сунул ложку с овсяной в рот.       Вместо ответа, отец влетел на кухню. СССР с тихим раздражением отметил, что в галошах, на которые налипла листва и грязь. Не царское дело же полы мыть в доме, конечно. — Бес! — выдохнул отец.       Выглядит он так, будто ему прилетело балкой аккурат по седому темени. Глаза выпучены, даже густая борода топорщилась, как усы шуганого кота.       Советы глубоко вздохнул, прикрыв глаза: проходили уже. Отцу часто мерещилась всякая нечисть в темных углах и закоулках. Но при распросах и ближнем рассмотрении, вся его «бесовщина» обращалась в чью-то забытую механическую игрушку или пришибленного голубя. — Сам в детстве меня учил, что у страха глаза велики, — Советы укоризненно покачал такой же седой головой (эпоха с конца восмедисятых сильно его состарила, что поделать). — Что на этот раз? — Там бес натуральный завелся! — РИ перекрестился. — Хвост видел, клянусь! — Бать, лето на дворе. Уж какой заполз, наверное. — Ты думаешь, отец ужа от хвоста бесовского не отличит?! — старый имперец схватил с тумбы «Комсомолькую правду», скрутив её трубкой. — А как ты тень рогов объяснишь?! — Меня там не было, — Союз пожал плечами. — Был бы, нашел бы объяснение очередной твоей фантазии. — Ты как, мелочь пузатая, с отцом разговариваешь?! — РИ шлепнул сына газетой по ноге. Хотя «мелочь пузатая» давно была ростом за метр восемьдесят, СССР примирительно выставил руку: — Хорошо! Видел и видел, дальше что? — Изгони его! Это твой священный долг! — Хуелк, — прошипел Советы.       Воспитательный удар по затылку не заставил себя ждать. СССР поморщился, но встать даже не пытался. Лениво и куда он в свой выходной с кухни денется? — Бать, отцепись! — Союз попытался спрятаться от следующего карающего удара газетой. — Я тебя, паразит, растил! — РИ от души шлёпнул его по шее «комсомолкой» — Душу вкладывал, а ты одну просьбу выполнить не можешь?! — Я — коммунист! — Союз яростно указал на партийный значок на лацкане пиджака. — Мало того, что в Бога не верю, так в твои сказки о чертях и подавно!       Старый имперец зло сощурился, оскорблено выпрямившись: — Это не сказки! И у тебя церковное образование! — Ах да, — буркнул седовласый, закатив глаза. — Сама бесполезная бумажка в мире, что я могу работать в церкви и проводить литургию, точно. Кажется, лежит рядом с моим дипломом феи.       РИ замахнулся, Союз встал с табурета, возвысившись над родителем. — Угомонись, — СССР грозно выставил палец. — Будешь буянить — в богадельню сдам! — Ага, вот как с отцом родным заговорил! — имперец обиженно шмыгнул носом. — Я ему и игрушки лучшие покупал, и все-все его желания исполнял, а он о-как с отцом! — Тебе напомнить, как меня на ярмарке цыгане украли, заботливый ты мой? — Советы иронично приподнял густую бровь. — Тю, один раз-то было! — РИ шлепнулся на табурет, нагло отхлебнув из чашки сына кофе. — Кто старое помянет, тому глаз вон! — В мире столько глаз нету, чтобы всё твоё «старое» упомнить, — буркнул Советы. — Никуда не пойду. Тем более, понятия не имею как проводить экзорцизм. — Берёшь святую воду, — имперец соскочил с табурета, нырнув в один из кухонных ящиков. — Крест святой и изогнешь! — Даже с учётом того, что на занятиях я появлялся от силы раз в месяц, мне кажется, не так это работает.       РИ махнул на него рукой, сжимавший увесистый серебряный крест. Откопав святую воду в бутылке из-под минералки и старый, видавший не лучшие дни молитвенник, всучил сыну: — Исполни свой долг!       Союз задумчиво уставился сначала на книжку, потом в окно: за окном, в лучах летнего солнца, улица цвела зеной свежестью. Впрочем, почему не сходить прогуляться? Да и вида ради, соврать отцу, что изгнал бесёнка, чтобы дальше спокойно с ума сходил в старой часовне. — Хорошо, — Советы направился в прихожую. — Сейчас ещё свой жезл феи откопаю, для полноты комплекта, и сразу в бой. — Ой да огрызаешься мне, шпингалет! — РИ погрозил пальцем. — Вот папка отдаст богу душу, ещё пожалеешь о своих «хи-хи» да «ха-ха»!       «Конечно, — СССР кивнул себе в мыслях, накидывая спортивную ветровку. — Но почему меня должно это сейчас останавливать веселиться?». Перед тем, как уйти, он крикнул в сторону кухни: — Пол вытрите за собой, ваше благородие!       Закрывая дверь, с досадой отметил: черта лысого, тот исполнит просьбу.       Вечерело. Советы перед тем, как наведаться в церковь решил, что не плохо в свой выходной прогуляться. А там ноги занесли его в книжный, из книжного в кофейню, ещё по дороге решил себя и бутылочкой пива побаловать. Одно, другое, час туда, час обратно, так и доходился до сумерек. Благо, часовня хоть и стояла глубоко в парке, дорогу до неё было хорошо видно в свете фонарей. Вдыхая ароматы ночи, СССР неторопливо шёл к покосившимся деревянным воротам. Когда-то там стоял и забор, но его видимо разобрали на дрова в тяжёлые годы. Сама часовня была каменная, напоминала больше башенку с классической «луковицей» христианских церквей. Жестяную крышу покрыли кляксы мха и ржавчины, где-то под козырьком пробивались тонкие веточки проросших в стене деревцев. Союз понимал, что здание было типовым для девятнадцатого века, потому никто не брался его реставрировать. Оно не представляло никакой ценности, особенно в послереволюционные годы. Но лично СССР очень нравилась каменная кладка, которая не думала даже крошиться спустя столько лет. Да и внутри, чувствовалось, что сделано просто, но с огромной любовью. Союз отворил скрипучую деревянную дверь, бросив взгляд наверх: Богородица с младенцем Иисусом устало смотрели куда-то сквозь парк. Из уважения, Советы перекрестился и чуть приклонил голову, заходя в помещение.       Внутри, часовня была совершенно простая: трапецевидная комната с помостом для священника. Небольшая лестница вела на второй этаж, к колоколу, который давно отправили в плавильню. Иконы тоже сняли и продали, остался лишь грубоватый крест-распятие. Свет из окна решёткой падал на чистый пол (ага, это же не дома полы мыть!), пахло старой древесиной и свежестью леса.       У Союза запершило в горле, в три больших глотка опустошив святую воду, покачал головой и вновь перекрестился. Вот и вся вера: механическая привычка. Вздохнув, бегло осмотрелся: естественно, ни следа прибывания какой-нибудь чертовщины. На кладбище ощущение жизни ярче, чем в этой часовне. Хотя, веяло каким-то умиротворением больше, чем пустотой. Предвкушая, как он будет поучать отца и заранее запасаясь колкостями, он весело гаркнул: — Ну что, бесы! Выходите, изгонять вас буду! — И чем же изгонять изволишь? — шепнули ему куда-то в затылок.       Если бы Союз мог, он бы поседел. Но вместо этого, с ором шарахнулся к помосту. Рухнув на пол, в ужасе уставился на два жёлтых огонька в темноте. Сердце раскатистым колоком забилось под горлом. — Обмельчали нынче экзорцисты, — голос незнакомца был тягуч и нежен, как мурлыканье кошки. — Ну, здравствуй, Союз.       Незнакомец шагнул на свет из окна. Да, отец не соврал про рога и хвост. Но не упомянул почему-то, что таинственная нечисть была давно мёртвым Третьим Рейхом.       Нет, не то, чтобы тот при жизни носил изогнутые алые рога и больше похожий на плеть хвост, но не узнать наглую немецкую морду было сложно. Хотя вот только феерическая наглость морды выдавала его.       Сейчас перед коммунистом было андрогинное нечто, обтянутое кожаным нето купальником, нето боди. Черная чёлка изогнута на пин-ап манер, красные волосы не коротко облегали затылок, а кудрявились роскошными волнами. Рейх смотрел на него чёрными глазами, в которых поблескивали золотые зрачки.       Когда Третий был жив, это была сухая и атлетичная машина для убийств два метра ростом. — Господи, спаси и сохрани, — прошептал Советы. — Иронично слышать подобное от тебя, — мертвый немец поднял черную руку, взглянув на длинные ногти. — Кстати, мне казалось, коммунист должен сгорать заживо на пороге церкви. — Это тебя в первую очередь касается, нечисть! — А… — Рейх коснулся своих рогов, будто и забыл о них. — Точно. Видимо, тут либо согрешил кто-то, либо из-за того, что икон нет, да… А впрочем, что ты тут забыл? — Встречный вопрос, — СССР поднялся на ноги. — Какого хрена ты жив?! — Я не живой, — Третий Рейх щёлкнул хвостом. — Тогда как ты… ептить, — коммунист сжал голову руками. — Быть такого не может! Это ведь шутка, да? Как там, это… пранк! Да! Ха, вылезайте кретины с камерами, я вас раскусил!       Советы полез за помост, но там было совершенно пусто. Метнулся по лестнице вверх, за дверь и в окнах посмотрел - никого. — Я, конечно, мертвый, — Рейх сложил его руки на груди. — Но вполне физически осязаемый, так что, будь добр, прекрати меня игнорировать. — Ты — ненастоящий! — Советы выставил угрожающе палец. — Видимо, где-то газовая труба и меня глючит! Ты — умер! — Твоими силами, — немец провёл пальцем от шеи ниже. — Было больно. Очень. — Ой, прости-извини, где мои манеры! — СССР всплеснул руками. — Надо было тебя по голове погладить и в жопу чмокнуть за геноцид моего народа! — Как видишь, — Рейх фыркнул, отводя острый нос в сторону. — Я своё наказание получил.       Советы глубоко вдохнул и выдохнул. Закрыл глаза. Нерешительно приоткрыл: нет, стоял. Лишь скучающе перетаптывался каблучищами, которым любая девушка определенной профессии позавидовала бы. — Ты что, — СССР изогнул бровь. — В Ад попал? — Браво-браво, — Третий захлопал черными, как ночь, ладонями. — Я бы вручил тебе приз, но, как видишь, мой рабочий костюм не предполагает карманов. — Ра… бочий? — Союз удивлённо осмотрел его вновь.       На шее у того был ошейник, на котором сверкал серебром таинственный символ: странная вязь, в центре которой было сердце. — Я — суккуб, — черные когти слегка щёлкнули подвеску. — Тебе нужно перевести? — Ну, проститука дьявольская, знаю, да… — Сам ты проститутка! — Третий Рейх ощетинился, коммунист с интересом отметил ещё двойные клыки. — Ладно, — Советы вытащил из кармана крест. — А теперь — изыди туда, где тебе самое место. И побыстрее, мне завтра на работу.       Рейх наклонился, презрительно сверив сначала его, а потом крест в его руке: — Этой дешевкой ты меня изгонять собрался? — Что дали, тем и изгоняю! А ну, брысь отсюда! — Ага, бегу и спотыкаюсь! — Третий сложил руки на груди. — У меня тут дело есть. Пока не сделаю, никуда не уйду.       Советы выудил молитвенник. Открыв оглавление, начал выискивать молитву изгнания бесов. Немец скучающе наклонился над страничками, деловито произнеся: — Ты в курсе, что молитвы действуют, если пост соблюдать? А молитвы экзорцизма требуют ещё и чистоты душевной. Давно в исповедальню ходил? — Слушай, ты, — Союз ткнул пальцем того в грудь. — Я обещал отцу изгнать беса — я изгоню. — А так вот, чья это швабра старая приходила, — Рейх фыркнул. — Между прочим, больно веником по голове получить с размаха. — Так он тебя видел и смолчал?! — Да нет же, — немец закатил глаза. — Наугад, видимо, швырнул. И попал, снайпер чертов.       Советы хмыкнул: даже настроение приподнялось.       В голове коммуниста поднимался мерный шум. Ступор от нереальности ситуации таял, вытекая в какую-то гипнотическую покладистость. СССР мог бы уйти, мог начать пытаться всё привести к логическому и реальному. Вместо этого его взгляд упрямо опускался к слегка отставленному бедру. И совершенно не волновало, кому и каким образом оно принадлежало. — Как тебя извести, нечисть? — выдохнул он, морщясь и пытаясь согнать наваждение.       Тот сощурился, будто рассуждая, стоит ли тому рассказывать. Подумав, нехотя произнёс: — Мне совратить надо кого-то. Неважно кого, главное семя получить.       Услышав последнее, Союз покраснел до кончиков ушей. — Не девственик случайно? — Третий смешливо фыркнул. — Семя девственника высоко ценится. — У меня сын есть, так что сам подумай. — Кто эта несчастная, легшая с тобой в одну постель? — Самая лучшая и достойная женщина! — Союз сжал кулаки.       Третий Рейх примирительно выставил руки. Поежившись, он деловито произнёс: — Давно с кем-нибудь возлежал?       «Давно, только не твоего собачьего ума дело», — подумал Советы, но в слух произнёс: — Нет. — Жалко-жалко, — немец устало шагнул в сторону, покачивая хвостом. — Могли бы такую удачную партию разыграть: ты — мне, я — тебе. Все в плюсе. Может согласишься? Обещаю, будет… Вкусно.       Союз оскорбленно выпрямился: — А за щеку тебе не дать?!       Третий Рейх уставился на него, изогнув брови. СССР сообразив всю глупость сказанного, быстро добавил: — Никогда! И ни за что! — А разве не христианский долг – помогать ближнему? — Во-первых, ты – гребаный демон. Во-вторых, смотри первое! С ума сошёл такое спрашивать?! — Попытка не пытка, — немец уселся на ступеньку. — Буду ждать… кого-нибудь. Один, в холоде и посреди леса. — На жалость не дави, — Советы поморщился.       Он расстегнул ветровку, ослабив шарф. Хотя, была летняя ночь, всё равно в комнате стало как-то душно. Чем глубже и чаще коммунист втягивал воздух, тем медленнее тянулись мысли в голове. Запахло чем-то сладким, не приторным, а таким нежным, тягучим. Свежая карамель или сахарная вата.       Сладость осязаемым теплом стекала ниже, закрадывалась под желудок и сворачивалась тугим, ноющим узлом. — Неужели тебе ни капельки не хочется? — голос Рейха стал ниже, вибрировал, как погремушка пустынной змеи.       Завораживало. СССР сглотнул, уставившись на него, как заяц на фары. Жёлтые зрачки переливались, как сапфиры. — Я же чувствую, — он оказался у самого его уха, мягко огладив чужую широкую грудь. — Обманываешь, давно не было. Пахнет от тебя сильно-пресильно. — Я мылся утром.       Тихий смех, который перетек в томное дыхание в самое ухо: — Ну же, сладкий. Я сделаю тебе так хорошо, что ещё полгода даже в сторону женщин не посмотришь. И проект свой сложный закроешь.       «Как он узнал о…» — Советы не успел закончить мысль. Рука немца с нажимом скользнула по джинсам, к месту, которому не почтительно было так оживляться в часовне. От прикосновений врага. Мёртвого.       Советы сглотнул, скосив взгляд: длинные ноги, этот костюм, который и скрывал, и подчёркивал. Тонкое тело, пухлые губы.       У него и правда давно никого не было. Да и особо в доме не помастурбируешь, сил на подобное к концу рабочего дня попросту нет.       Возможно, такой экзорцизм тоже засчитается. — Я в часовне этим заниматься не буду, — Союз снял с себя куртку. — Пошли, но учти! Тише воды, ниже травы. Понял? — Что, папочка дома заругает? — Рейх накинул его куртку, благо та доставала ему до колен. — Веником огреет. Обоих, — пробухтел Советы. — Ты точно не девственник?       Союз вздохнул, отворив дверь:       Он об этом явно пожалеет. Но потом.