Апатия слишком эмоциональна

Будний день, мало чем отличающийся от любого другого солнечного, слегка прохладного полудня, который пережил Лайт. Он был в середине «своего» английского периода, но его мысли блуждали, когда он смотрел в окно. Относительно небольшой черный объект упал прямо с неба под неправильным углом, потому что упал или был брошен с одного из верхних этажей. Лайт моргнул, его рука высунулась из-под подбородка, когда он поерзал на стуле. Бросив взгляд, чтобы убедиться, что его учитель чем-то занят, Лайт выпрямился, чтобы посмотреть, не покажет ли лучший угол обзора что-нибудь еще. По форме оно напоминало книгу, приземлившись в тени на слегка заросшую траву, темно-серая обложка стала черной. – Ягами! Раздражение ненадолго промелькнуло в его сознании, но так же быстро испарилось, не то чтобы сейчас это было необычно. Он давно овладел своей мимикой, поэтому был относительно способен за чувства, но всегда лучше держать вещи под контролем на всякий случай. — Пожалуйста, прочитайте этот отрывок, начинающийся с «bellowed», — выжидающе сказал его учитель, поправляя очки двумя пальцами. Лайт встал, перелистнув нужную страницу для вида, прежде чем процитировать отрывок на английском языке по памяти. Лайт почти закончил говорить, когда голова начала пульсировать, уши заложило, а зрение стало пятнистым. Ноги превратились в пластилин, но он не двигался до тех пор, пока ему приходилось отвечать, что бы не опозориться перед классом. Было бы глупо показывать такую ​​слабость перед людьми, которые скорее перемоют кости, чем помогут. Лайт позволил себе прислониться к столу, положив руку на поверхность, притворяясь, что снова смотрит в книгу. Он позволил себе чуть больше паузы (это уже было слишком много с его стороны) и дочитал отрывок. Сейчас, с его зрением, он не мог разглядеть учителя, но мог слышать стандартные похвалы, льющиеся изо рта учителя, пока он аплодировал безупречному английскому Лайта. — Ой! Ягами? Ты в порядке? Вам нужно сходить в кабинет медсестры? Затем Лайт заметил тонкую струйку крови, идущую из его носа и только что достигшую губы. Лайт издал небольшое небрежное «О», прежде чем согласиться, поднеся руку к носу и запрокинув голову назад, чтобы остановить поток. Он слышал тихое обеспокоенное хихиканье некоторых девочек из класса, но ни один из мальчиков не проронил ни слова, а это означало, что они, вероятно, не восприняли это как признак слабости. Он пробрался вперед класса с привычной легкостью, не обращая внимания на ползающие темные пятна перед глазами и пугающе слабые лодыжки. Старался делать шаги осторожно, чтобы идти ровно. Его одноклассники увидели только, что изящество, которое он курировал, стало немного более заметным, что сработало в его пользу. Ягами почувствовал облегчение только от того, что это было просто кровотечение из носа, и что он не упал в обморок, хотя этого так хотело тело. Дни становились все более засушливыми по мере того, как менялись времена года, поэтому несколько кровотечений из носа не были чем-то из ряда вон выходящим, особенно если не пить достаточное количество воды. Учитель передал ему несколько салфеток со стола вместе с пропуском медсестры, и Лайт поднес их к носу на тот момент, пока идёт к ней. Ему показалось странным, как внезапно у него начались симптомы. Он знал, что гипертония была в семье (со стороны его отца), но так рано? Вряд ли. Гипотония была еще одним вариантом, но это также маловероятно из-за носового кровотечения и внезапности. Трансишемический инсульт? Возможно, но и крайне маловероятно. Это был здоровый семнадцатилетний юноша, который хорошо ел и достаточно тренировался, чтобы быть выносливым. Не говоря уже о том, что он не потерял сознания, и внезапная слабость была в обеих его ногах, а не в одной ноге или руке, и не ограничивалась одной стороной тела. Всегда существовала вероятность того, что у него что-то не так со щитовидной железой, но было невозможно точно предсказать что-то в этом роде, имея только один случай симптомов и отсутствие предрасположенности к развитию дисбаланса, необходимого для того, чтобы симптомы проявлялись так серьезно и вдруг, внезапно. Он добрался до кабинета медсестры и вошел. Медсестра чихнула, когда проверяла его нос, но не сказала ему делать что-то по-другому, так как он уже позаботился об этом. Медсестра извинилась через мгновение, захватив две аптечки для какой-то травмы, которую ребенок получил на улице во время физкультуры, и сказала, что он должен остаться, пока у него не остановится кровь, и только тогда она сможет подписать записку, чтобы он вернулся в класс. Лайт сел на одну из кроватей в комнате, отодвинувшись достаточно далеко назад, чтобы можно было слегка покачивать ногами, пытаясь улучшить кровообращение и стряхнуть часть слабости, все еще сохраняющейся в его мышцах. Его зрение не улучшилось, и даже те части, которые он все еще мог видеть, были размыты. С каждым фунтом появлялось новое пятно, и Лайт предположил, что очень скоро не сможет отличить, когда его глаза открыты, а когда закрыты. Рот Лайта скривился, и если это не пройдет в ближайшее время, ему придется позвонить маме, чтобы она отвезла в больницу. Он не мог вызвать такси, так как не знал, когда они приедут и где припаркуются, он не мог положиться на своих одноклассников, так как они были бы совершенно бесполезны, и слухи о его болезни, вероятно, быстро распространилась бы по школе. Он, мог бы вернуться домой, но другие люди, также идущие этим путем, были бы проблемой. Люди были предсказуемы до определенного момента, но могли стать непредсказуемыми, если он не мог их видеть, и они понимали, что у них в руках потенциально уязвимый подросток. Он решил прогуляться до небольшого парка, который находился примерно в трех минутах ходьбы, а затем позвонить маме, чтобы смягчить впечатление большинства одноклассников, увидевших его. Лайт был рад, что в школе остался только один урок на сегодня, так что ему не пришлось заниматься бессмысленным разговором, который, как он уверен, начнется, если он вернется слишком рано. Лучше дать им вариться и прийти к собственным выводам, чтобы он мог скорректировать их предположения по своему вкусу. Он собирался рассказать медсестре о своей головной боли, чтобы позволить себе остаться, по крайней мере, до последнего кровотечения, но что-то резко подступило к горлу. Он встал и бросился к раковине. Рвота была неподобающей, и если только он не был серьезно болен, он не собирался оставлять никаких доказательств того, что есть какие-то проблемы. Но он выдавил не рвоту — яркая свежая кровь залила дно раковины. Красный цвет можно было увидеть только тогда, когда кровь впервые коснулась воздуха. Глаза Лайта расширились, кровь стекала с его губ в раковину с тихими звуками. Его руки слегка тряслись от того, что он сжимал белый край, его голова глухо стучала в такт сердцу, когда оно начинало биться быстрее. Его разум перебирал варианты. Бронхоэктазы? Пневмония? Туберкулез? На заднем фоне прозвенел звонок на последний урок, и Лайт сделал еще пару глотков крови, прежде чем его зрение потемнело, а ноги подкосились. Его руки, все еще прикрепленные к краю раковины, были единственной причиной, по которой он не ударился головой. Рвущаяся боль распространилась, как фейерверк, четыре точки боли распространились от каждого плеча и чуть ниже каждой стороны его ребер. Голос Лайта надломился, но он не позволил себе закричать, как бы ему отчаянно не хотелось. Теперь его руки дрожали намного заметнее, и сжав левую руку в кулаке, легонько ударил ею по раковине, каждое движение было пыткой, но усилие сохранять неподвижность было еще хуже. То, что он так мало двигал рукой, было меньшим. Ягами поднес левый кулак ко рту и укусил его так, что стало больно, и почувствовал, как кровь — изо рта или из только что расколотой кожи на указательном пальце, он не мог сказать — размазалась по губам. Еще одна вспышка боли пронзила спину и ладонь правой руки, заставив ее судорожно разжаться, голова ударилась о раковину с тихим стуком, когда он ослабил хватку. Кисть болела сильнее, чем его плечи и живот, ощущение, что чувствительные нервные окончания одновременно вскрываются и обжигаются, из-за чего слезы стали течь по лицу. Что-то было ужасно неправильно. Очевидное, но единственное, что приходит ему в голову на данный момент. В глубине души он думал, что медсестра скоро вернется и увидит его в таком состоянии и обязательно устроит зрелище. Он уже почти привык к боли, когда все начало возвращаться. Воспоминания… воспоминания, которые не принадлежали собственному разуму, но в тоже время принадлежали именно Ему, они доводили разум. Они выглядели как уколы иголками, каждая вонзалась в вену, словно дразня за хрупкость. Кровь капала с губ, глаза широко раскрыты и ничего не видели, тогда он понял: Кира.