Don't Tell Me If I'm Dying

Кэйа тяжело вздохнул. Они с Розарией покинули таверну и сейчас шли вдоль одной из улочек Мондштадта. — Предлагаю не обсуждать это, — хрипло произнес рыцарь, сложив руки на груди. — Не обсуждать что? — Розария хмыкнула, приподняв бровь. — Как Диона подала нам бокалы со словами «Водоросли в томатном соке»? Поверь, говорить о таком я и не собиралась. Кэйа грустно улыбнулся. — Роз… Спасибо, — Альберих посмотрел в глаза Розарии, но после отвёл взгляд. — Ох-хо-хо, алкоголь с утра — дело безумно приятное, но голова требует отдыха! — Кэйа слегка взъерошил волосы на затылке, опустив голову. Он надеялся, что Розария поймёт намёк. Он был уверен в том, что она поймёт. — Ох, это верно, — и монахиня действительно поняла. Поняла с полуслова, прекрасно видя истинные чувства и мысли Альбериха за его многочисленными масками. — Мне тоже стоит отдохнуть, а то, думаю, сбежать со службы шестой раз подряд не выйдет, — она чуть скривилась, как бывало всякий раз при прямом или косвенном упоминании собора. — Так что… Тут расходимся? Кэйа тихо рассмеялся, кивнув. — Удачи со службой, смотри, не убей кого-нибудь из певцов церковного хора, — Альберих подмигнул и, не сдержавшись, всё же коротко обнял подругу. Он почти тут же отстранился, махнув рукой, и ушёл… Ушёл, чтобы столкнуться с человеком, которого хотел видеть одновременно больше и меньше всего на свете. *** После вчерашнего разговора в библиотеке с Лизой Дилюк не мог думать ни о чём, кроме цветочной болезни… и бывшем названном брате, который — теперь Рагнвиндр, обдумав все последние события ещё раз, в этом почти не сомневался, — заразился ей дней десять назад. После вчерашнего разговора Минчи и Дилюк нашли в библиотеке книгу, в которой была записана наиболее полная легенда о болезни цветов. Ту самую, которую, за несколько дней до винодела, искал Кэйа. Лепестки появлялись лишь при невзаимной любви, чаще всего указывали на то, что о человеке думал его любимый, и… убивали. И если про первый факт Рагнвиндр ещё помнил из историй, которые слышал в далёком детстве, то от последнего по спине пробежал предательский холодок. Дилюк теперь сам не понимал, что чувствовал к Альбериху. Нет, разумеется, он не влюблён и никогда в него не влюбится — всё-таки двое мужчин… Но винодел ясно понимал: он не хотел, чтобы Кэйа умер. Однако лекарством была лишь взаимность. Поэтому оставалось надеяться, что объект любви рыцаря всё-таки какая-нибудь девушка, хоть Рагнвиндр и осознавал, что это вряд ли так. Поняв, что сосредоточиться на чём-либо сегодня уже не получится, Дилюк решил пройтись по улицам Мондштадта. Порой это довольно неплохо успокаивало, помогая привести мысли в порядок… …Но все надежды обратились в прах, стоило заметить за очередным поворотом синие волосы с длинной прядью, обрамляющей до боли знакомое смуглое лицо. Кэйа поднял голову и столкнулся со взглядом рубиновых глаз. Его глаз. Он тяжело сглотнул, чувствуя, как к горлу подступает ком. Или, если точнее… Лепестки. Альберих зажал рот рукой, чувствуя, как в уголке глаза скапливаются слёзы. Рыцарь резко отвернулся и быстро пошёл в обратную сторону. Он слишком ясно понимал, что больше сдерживать кашель не получится. — Кэйа!.. Дилюк сам не понимал, почему окликнул рыцаря. Его имя само слетело с губ, не оставив виноделу иного выбора, чем броситься следом. Рагнвиндр не отдавал себе отчета, что он делает. Не знал, что именно собирается сказать, если Кэйа всё же обернётся. Но одно было ясно: им пора хотя бы объясниться, перестать вгрызаться друг другу в горло при каждой встрече. Давно пора. Дилюк не думал о возвращении тех близких, родственных отношений, какие были у них до дня ссоры — да и о какой близости с человеком, направившим меч на безоружного брата, может идти речь? — но, по крайней мере, перестать открыто враждовать… Хотя бы иметь возможность разговаривать искренне, не прячась за стеной ненависти и холода… Эта ссора слишком затянулась. А про способ излечить болезнь винодел подумает после того, как поговорит с братом. Кэйа услышал, как его окликнул Дилюк. Сердце пропустило удар. Альберих понимал, что если остановится, задохнется на месте. Оставалось бежать. Бежать так быстро, как он только мог. Кэйа быстро завернул за угол и спрятался за невысоким зданием, зажимая рот ладонью. Как бы ему не хотелось поговорить с братом… Он не сможет даже посмотреть в его прекрасные рубиновые глаза. Тело вновь сотряс надсадный кашель. На землю сквозь пальцы упали цветы мальвы, некоторые пристали к подставленной ладони. Рыцарь открыл глаза, подняв затуманенный взгляд к лепесткам… Теперь они были не просто влажными. Они были влажными из-за вязкой крови. Видя, что Кэйа не останавливается, Дилюк перешёл на бег. Нет, нельзя сейчас упустить его… Когда он собственными глазами увидел, как рыцарь зажимает рот ладонью, силясь сдержать подступающий к горлу кашель, сомнений не осталось ни в чём. Долгое время Рагнвиндр убеждал себя, что ему будет плевать, если этот предатель умрёт, но… Это оказалось ложью. Он не мог позволить умереть своему названому брату, он должен попытаться сделать хоть что-нибудь, чтобы помочь ему… А раньше ты где был? Услышав этот голос внутри себя, Дилюк непроизвольно вздрогнул, остановившись на половине пути. Кэйа скрылся за поворотом. Но Рагнвиндр так и не смог найти в себе силы сделать ещё хоть шаг. После всего он действительно не имел права желать примирения. *** Спустя день, Кэйа сидел в «Кошкином хвосте», смотря пустым взглядом на столешницу и ожидая, когда ему подадут напиток. В голове постоянно мелькали мысли о рубиновых глазах, огненных волосах и таком мягком, волнующем голосе… От этого Альберих всё острее чувствовал, как вокруг сердца сжимаются длинные стебли. — Цветок с кровью! Кэйа вздрогнул, поднимая глаза и сталкиваясь с серебристо-изумрудным взглядом. Рыцарь на секунду нахмурился, погрузившись в свои мысли… Но всё равно взял вино и сделал несколько глотков. Сегодня Альберих ушёл из таверны намного раньше обычного. Он почти задыхался из-за наполнивших лёгкие цветов. На смуглых руках расцветали всё новые кровавые бутоны. Диона, прищурившись, проводила рыцаря долгим, немигающим взглядом. — Диона?.. — к стойке осторожно, стараясь быть как можно незаметнее, из дальнего, наиболее тёмного угла таверны подошла Донна, ранее не замеченная Альберихом. — Мы… Барменша хихикнула, прикрыв рот рукой. — Думаю, всё получилось, мр-р… — ушки на голове чуть дёрнулись, ясно показывая удовлетворение девушки. Одним пьяницей и грешником меньше. *** Кэйа, едва дойдя до дома, почти упал на стул перед столом, заранее подготовив пергамент и перо. Горло, казалось, разрывали бутоны мальвы, телом овладела слабость, а сдерживать кашель было почти невозможно. Рука, стоило ему взять перо, предательски задрожала. Но он всё же начал писать. Должен был написать. Кэйа чувствовал, что сегодня у него остался последний шанс поведать Рагнвиндру всё, что так и не успел сказать. Дорогой Дилюк. Ты можешь посчитать это письмо пустяком, неудавшейся шуткой. Можешь выбросить его, как только поймёшь, кто его написал. Я понимаю это. Но… Я больше не могу держать всё в себе. У меня больше нет времени. Дилюк… Я хочу попросить у тебя прощения, перед тем, как навсегда покинуть Мондштадт. Прости за всю боль, которую я тебе причинил. Прости за разрушенные мечты и доверие. Прости за то, что предал, ранив правдой, когда должен был поддерживать, быть рядом. Я видел тебя вчера. Я слышал. И я уверен, ты знаешь, что происходит. Но прошу: не вини себя. Не смей. Не ты влюбился в названого брата до цветочных лепестков — ты ни в чём не виноват. Прости меня за всё, дорогой Дилюк. Кэйа ещё раз пробежался по написанным строчкам взглядом и свернул письмо, дрожащими пальцами завязывая на нём красную ленту. Альберих только вышел на порог и — о, везение! — почти тут же увидел Беннета, проходящего рядом. — Беннет! — чуть хрипло позвал он, надеясь, что по дороге парнишка не покалечит себя. — Да, с-сэр Кэйа? — Беннет, вздрогнув от неожиданности, удивлённо посмотрел на Альбериха, подходя ближе. — Прошу… Отнеси это мастеру Дилюку, — Кэйа вложил в одну руку парня письмо, а в другую мешочек моры. Беннет уже было хотел возразить, но дверь перед ним захлопнулась. Кэйа остался наедине с кровавыми бутонами. *** Рагнвиндр, стоя за барной стойкой, расставлял чистые бокалы по местам. Но, казалось, делал он это больше машинально, чем осознанно. Мыслями Дилюк всё ещё был не в «Доле Ангелов», а на той улице, где он разминулся с Альберихом. От чего-то им овладело неприятное, тоскливое чувство… Что тогда они разминулись навсегда. Какой-то шум наконец отвлёк Рагнвиндра от мыслей. Дверь таверны отворилась, и на пороге, едва не запнувшись и не упав, показался запыхавшийся Беннет. Парнишка тотчас же направился к барной стойке. Дилюк чуть нахмурился, глядя на парня. Тот держал в руке перевязанный лентой свёрток пергамента. Беннет подбежал к барной стойке, едва схватившись за столешницу, чтобы не упасть ещё раз. — Мастер Дилюк, письмо… От сэра Кэйи! — Беннет протянул свёрток Рагнвиндру, чуть не выронив его из рук. — Он просил передать его вам лично! Сердце на мгновение замерло. От Кэйи?.. Значит ли это, что… У них всё же есть шанс?.. — Спасибо, Беннет, — Дилюк сдержанно кивнул, принимая письмо из рук парня. Отложив бокал в сторону, он тут же развязал красную ленту. От чего-то пальцы слегка дрожали, но всё же винодел развернул тонкий пергамент… И, едва дочитав последние строчки, бросился к дверям таверны. *** Кэйа не двигаясь лежал на кровати. Из горла порой вырывался кашель вместе с алыми лепестками, которые падали на пол, простынь и безвольно разметавшиеся пряди синих волос. Рыцарь уже сбросил с себя накидку, жилет, сапоги и даже повязку на глазе, оставшись лишь в рубашке и брюках. Было жарко. Душно. Видеть перед собой бутоны красной мальвы было безумно больно, как физически, так и морально, и от этого Альбериху казалось, что силы покидают его ещё быстрее. Кэйа зажмурился, стараясь стерпеть очередной приступ. Тихо, словно совсем вдалеке, послышался хлопок двери. Раздался чей-то голос — приглушенно, словно Альберих во время шумной вечеринки пытался расслышать, что происходит в другой комнате. Рыцарь разобрал своё имя, но сил обернуться и посмотреть на вошедшего человека не было совсем. На плечо легли чьи-то тёплые руки. Перед глазом всё расплывалось; сознание, как бы рыцарь ни старался держаться, ускользало, поэтому единственное, что смог увидеть Кэйа прежде, чем впасть в забытье — сверкающие, как рубины, глаза, так долгожданно, но вместе с тем так мучительно близко…