My scars

Сегодня двадцать пятое января. Феликс в смятении. Он не видел два месяца своё отражение в зеркале, ещё больше ужасаясь от вида своих рук. Сынмин в его квартиру больше не приходит. Уже устал вытаскивать давнего друга из агонии. Сынмо дал Ликсу отгул на неопределенный срок, однако... Это затянулось. Феликс не мылся месяц, не чистил зубы, вставал поесть ровно тогда, когда живот крутило дикими спазмами и легкие скручивались в трубочку. Корни его волос отросли, и теперь от его белых, как снег волос остались лишь выцветшие кончики. Он ночами перечитывал каждое сообщение, отправленное ему, подавлял желание написать снова, потому что понимал, что права больше не имеет. Хёнджин бросил его, значит нашёлся кто-то другой. Значит, пора и Ликсу забыть его. Забыть... Нет, он не забудет, никогда не забудет. Хён был единственным, кто помог, единственным, кто подставил своё плечо во время истерики, единственным, кто спас его во время панической атаки и не оставил его захлебываться в своей собственной слюне. Феликс срывает голос, плачет навзрыд, а тонкие стены создают противное эхо, вынуждая плакать сильнее. Хёнджин с другим сейчас, иначе быть не может. Он Хёну не нужен. И нужен не был, он ведь оказался таким же... Старший даже не видел его шрамов, его синяков, которые оставлял сам Феликс, не видел его страданий, но был так чуток... Ликсу казалось, что это была единственная ночь, во время которой он действительно получил не только физическое удовольствие, но и моральное. Его душа была спокойна, когда он лежал под Хёнджином, когда старший так старательно вбивал ему в голову(хоть и не буквально), что Феликс достоин любви. Но, видимо, Феликс у ангелов-хранителей в чёрном списке. Зато теперь он лежит в яме один, не потащив за собой Хёнджина. "Пусть у него всё будет хорошо."– думает Ликс по пути на кухню в целях заварить себе облепиховый чай, как напоминание о последнем их вечере. А вишневый чай, что ждет Хвана, до сих пор в упаковке. ___ Хёнджин постепенно вливается во временной ритм и понимает, что ему надо отвлечься и забыть как можно быстрее ту ситуацию, чтобы на сердце не скребло. Но ничего не помогало. Два месяца непроглядных пьянок, парней на одну ночь и бесконечных тусовок не смогли вернуть его в прежнее положение. Притворяться, что всё хорошо или плохо, он умеет скудно, поэтому выпросил у отца отпуск, лишь бы не показываться людям. Отец хоть и не был готов к потере одного из самых ценных сотрудников, но здоровьем сына пренебрегать не собирался, и Хёнджин ценил это. Цепочка до сих пор болталась на шее, обжигая кожу металлом. Январь пролетел также быстро, как и начался. Хван всего себя посвящал искусству, подолгу рисовал, когда не работал, фотографировал, писал, сравнивал и анализировал. Полностью ударившись в привычный ритм уже давно забытой жизни, желание позвонить Феликсу и выведать, что случилось, росло каждую минуту. Но, увы, Хёнджин до сих пор монстр, а Ликс, наверное, его боится. Возможно, это всё будет звучать сумбурно, но Хён очень часто вспоминает охристые пятнышки на маленьком лице, маленькие ладони, что казались детскими и худощавое тело. А худощавым оно действительно было. Но, хоть это и было естественно, посколько Феликс был моделью, выступающие рёбра и впалый живот без намека на пресс настораживал всё больше, пока Ликс не объяснил ему, что у него диета и заставил Хёнджина унять попытки его накормить. Это было одно из последних воспоминаний, которое грело его сердце. А сейчас Феликс по этому ужасно скучает. Если бы старший тянулся к нему в попытке наполнить чужой желудок, Ликс бы съел всё и даже больше, съедая и хёнджиновы пальцы. Возможно, этого ему сейчас и не хватало, поскольку желудок жгло и выворачивало от пустоты. Из-за урчания внутри Феликсу кажется, что его органы уже растворились в желудочном соке и на самом деле Ликс сейчас мёртв. Звонок в дверь прерывает поток мыслей. —Неужели я запомнил номер твоей квартиры?– Шинигами проходит в апартаменты, будто уже здесь обосновался с корнями. Феликс хмурит брови и качает головой. —Шинигами, уходи. Ты уже втёр мне, что я ему не нужен, а теперь пытаешься чего-то добиться.– Ликс берёт пришедшего за локоть и пытается оттащить ко входу, но тот вырывается, укоризненно разглядывая напротив стоящего. —Хм, а ты у нас как ёжик,– хмыкает японец и достаёт из кармана на синих джинсах сигареты,– осыпан иголками, но такой милый и ранимый, аж плакать, блять, охота. Феликс до глубины души оскорблён этими словами и действиями. —Не смей курить у меня в квартире.– максимально холодно проговаривает Ли, сильнее сдавливая чужую руку. Он не смотрел человеку в глаза, но почувствовал, что тот улыбнулся. —Как скажешь, крольчонок. Следующие пару минут проходят в максимальном смятении. Феликс только помнит, что выгнал его пинками с грохотом захлопнул дверь, съехав по ней, поджимая колени к груди. Когда это всё закончится? "Когда это всё закончится?"— думает Хёнджин, помешивая в чашке уже остывший чай с облепихой, читая новую книгу, которую ему прислал отец. Телефоном Хён не пользовался, выключив его и отложив на дальнюю полку. Сегодня ровно два с половиной месяца, как он не виделся с Феликсом. Пытаться уже смысла нет, вина и чувство опустошения повисли в груди, не давая спокойно дышать. Сделать маленький глоточек чая оказалось испытанием, потому что слёзы жгли горло и кадык болел от криков, что издавал его хозяин по ночам. Отпуск никак не помог, всё стало только хуже. Он мог загрузить себя работой, чтобы попытаться забыть, но забывать он не то, что не может... Он не хочет. Когда-то давно он понял, что любовь– это далеко не то, что описывается в книжках, это не бабочки в животе и не окрыляющее чувство. Это больно. Но Хёнджин понял, что оно того стоит. — Сынмин? Действительно: Ким стоял у Феликса под дверью, смотря встревоженным взглядом на давнего друга. Феликса не было слишком долго, и Сынмин теряет деньги из-за отсутствия одной из самых популярных моделей. —Сынмо, зачем ты пришёл? Налить тебе чаю?– лепечет Ли и мимолетно одаривает Кима своей легкой улыбкой. Сынмин стал серьезным: Брови образовали небольшой домик, улыбка исчезла с лица в считанные миллисекунды, а взгляд устремился ровно в янтарные Феликсовы глаза. —Что с тобой не так? Ты решил уйти из моделинга?– Сынмо проходит в квартиру, заботливо принимая из рук Ликса белые гостиничные тапочки.— Ликси, если ты решил уйти, скажи мне сразу... Но ты заплатишь огромную сумму неустойки, ты в курсе? Ликс согласно кивает, ставя чайник на плиту. Он уже думал о своём уходе из такого жесткого бизнеса. Постоянные диеты и неровный график почти убили его нервы, но неустойка напоминала, что так просто он уйти не может. Когда Сынмо говорил, что неустойка дорогая, он вообще не врал. Она стоила почти 70 миллионов вон. Ликс не привык копить деньги, да и много он их не тратил, а такая сумма жгла глаза, и становилось невыносимо. Где ему брать такие деньги? Сынмин мешает в кружке уже приготовленный чай с виноградом, осматривая человека перед собой. —Так что случилось с тобой, Ликс?– Ким отодвигает посуду после нескольких глотков. Феликс его пугается. —Сынмо, я хочу уйти. Прости меня, я не могу больше так,— шепчет Ликс, поднимая глаза на Сынмина, и впервые последний видит в них грусть и боль.—Просто пойми, я не хочу снова опускаться в это всё. Про неустойку я тоже в курсе. Но мне лучше уйти, чтобы не подводить тебя и компанию. —Что же,– начинает Сынмин, вставая со стула,—В таком случае, сумма должна быть выплачена в течение двух недель. Не выплатишь– тебя доставят обратно и работать ты уже будешь в самых херовых условиях. Хёнджин стоит перед зеркалом с чашкой и кисточкой в руках. Идея покрасить волосы пришла к нему в глубокую ночь, поэтому, чтобы не забыть об этом с утра, тот в домашней одежде по снегу понесся в ближайший круглосуточный за краской. Ноги немного отморозил, зато теперь у него есть всё необходимое. Хван не сразу понял, какую краску взял, но увидев на упаковке платиновый блонд и вспомнив Феликса, побежал в дом сразу. Теперь на Хёнджина из зеркала смотрела копия Феликса. Старший заливисто смеется. Цепочка цыпленка до сих пор висела на шее, жгла её и напоминала, что разговор всё же состоится, а сердце грели воспоминания. Да, он слишком жёстко проебался, но если это случится ещё раз, он положит к ликсовым ногам целый мир.