My scars

Хёнджин не контролирует себя. Он и не хочет, когда перед ним на кровати раскинулся веснушчатый парень, сжимающий в руках простыни и закусывающий губу, чтобы заглушить очередной громкий стон. Феликс не может держать всё в себе. Его окутали тоска и похоть. Под влиянием тоски Ликс снова собирался провести сегодняшний вечер в кровати, в компании ужасных воспоминаний, что оставляют на сердце новые трещины, если только вспомнить о них мельком. Но, сука, как же он рад, что похоть всё-таки победила. То, как Хван рычит, когда входит в Ли слишком глубоко, и чувствительные стеночки сжимают его в тиски; то, как он по-собственнически своими руками обхватывает бедра Феликса, оставляя на них синяки; то, как Хён сжимает его шею, подаётся вперед и втягивает в мокрый и развязный поцелуй, от которого дышать становится трудно и разум мгновенно затуманивается... Феликсу кажется, что он на небесах. Кажется, он уже умер, и попал в рай, где его наконец-то встретил Хёнджин, окутал своим теплом и дал свою любовь– —Феликс!,– рычит старший, замедляя темп, двигая бедрами уже не так быстро,– ты думаешь, о чём угодно, но только не обо мне, не так ли? Хочешь поделиться? И тут же ускоряет темп, остервенело вдалбливаясь в тело под собой. —Малыш, держись за меня,– приказывает старший, и Ликс слушается, хватая Хёнджина за плечи. Он чувствует, как его переворачивают, и открывает глаза. Он на Хёнджине. Верхом. Хёнджин смотрит с нескрываемым обожанием в черных, как смоль, глазах, и шлёпает младшего по ягодице, оттягивая её после. Феликс вздрагивает и сжимается вокруг члена Хвана. Невольно Хёнджин вспоминает то, чего не должен был. —Джинни, быстрее, прошу! Шинигами кричит, качаясь на Хване, пока тот приподнимается с кровати, чтобы входить под другим углом, более глубже. Глубже, пока Шин сидит на нём, проводя своими длинными узловатыми пальцами по своему члену, обхватывая ими головку. Он запрокидывает голову назад, открывая доступ к молочной шее, а Хёнджин не упускает шанс. Приподнимается, обхватывает губами участок шеи и прикусывает, чтобы после зализать языком. Хван чувствует, как при виде такого распутного Шинигами перед собой, его сердце трепещет. Он слишком сильно любит. Хёнджин вколачивается в растраханную дырочку Шина, заставляя того сорвать голос от выходящих из горла криков. —Джинни?– Феликс обхватает чужое лицо руками, проводя большим пальцем по щеке, заставляя старшего выйти из транса. Хёнджин смотрит прямо в карие глаза, и видит в них себя. Становится страшно. И не за себя, далеко не за себя. Но вот Феликс... Этот мальчик слишком наивен, как и говорил Шинигами. Такое чувство, будто Ликс поймал все звезды на небе, сложил в маленький кулак и уместил всю вселенную в своих веснушках, что сейчас так красиво подсвечиваются при лунном свете, что выходит из окна. Феликс собрал в себе всё самое лучшее и нежное, и даже несмотря на боль, что он прошёл, на то, что его неоднократно ломали, он, мать его, ещё тут, с ним. Сидит на нём, проводит своими маленькими пальцами по щекам старшего, и смотрит с обожанием и нежностью. Будто Хван не драл его, как последнюю тварь всего пять минут назад. Неожиданно пелена похоти перед глазами спадает. Демоны снова ушли на своё почётное место, куда-то в уголок, ожидая новых желаний. Пыл страсти неожиданно исчезает. Хёнджин с шоком и стыдом осознаёт, что натворил. Опорочил, заставил плакать, наплевал на свою любовь к этому человеку. И ему всё равно, что Феликс сам просил. Хёнджин поддался. Надо быстрее уходить отсюда. —Ликси, слезь с меня, пожалуйста.– шепчет Хёнджин, а младший слезает, думая, что они продолжат в новой позе, но Хён притягивает его к себе, кладя свою голову ему на плечо. —Прости, цыплёнок, мы не можем так поступить,– Хвану безумно тяжело говорить об этом, но приходится, чтобы больше не натворить ошибок.— Это неправильно. Феликс мрачнеет. Внутри всё сковывает холодом, заставляя органы и душу заледенеть. Там, далеко, в самом сердце Ёнбока рушатся вселенные, мысли, слова, что он не успел сказать. Ему больно. Возможно, он не зря чувствовал, что будет плохо. Плохо ему самому. Ему стыдно и до жути обидно за то, что оттолкнул от себя самое дорогое и ценное в этом чёртовом городе. Неожиданно Феликс кое-что понимает. Тело перестаёт слушаться, и младший замирает, раскрывая глаза в ужасе. Хёнджин хочет повернуть его лицо к себе, чтобы заглянуть в бездонные омуты, но Ликс отталкивает его руку, едва слышно всхлипывая. Хён начинает паниковать, смотря на красивый профиль, но трогать не смеет. Понимает, что уже нельзя. Он видит первую слезу, скатывающуюся на щёки, усыпанные звездами, и желание прижать к себе и обнять почти сбывается, но Хёнджин мысленно бьёт себя по щекам, укладывая руки на кровать. Феликс плачет. Хёнджин видит его слёзы не впервые, но сейчас... Он понимает, что эти слёзы проливаются из-за него самого. Ему хочется подставиться под нож, отдаться смерти, лишь бы не видеть перед собой опухшие из-за слёз глаза, подрагивающие губы и красное лицо своего Феликса. Но вскоре горе в глазах Ликса сменяется смирением. Он понял простую истину для себя, но такую сложную для маленького ребёнка, всё ещё сидящего внутри него. Наверняка, это маленькое восьмилетнее чадо ещё совсем не понимает, почему мама так ненавидит любовь и почему она каждое утро приходит в детскую комнату с красными глазами. Не понимает, почему с ним нет папы. Не понимает, почему у мамы глаза пустые, и даже при взгляде на маленького ребенка ничего не меняется. Теперь Феликс всё понял. Любовь делает человека уязвимым, заставляет забыть о всём, что было до того. Но потом всё, что ты выбросил из головы, возвращается в двойном размере. Сердце бьёт тревогу, дорожки слёз уже подсохли, оставляя на щеках Ли едва уловимый блеск. Снаружи Ликс всё такой же, но внутри будто пожар в картинной галерее. Сознание тлеет и остаётся пеплом на сгустках мутнеющего разума, руки начинают дрожать. Дыхание учащается, рот открывается в шумном выдохе. Хван всё понимает. У Феликса снова паническая атака. ___ —Господи, Ликс, дыши глубже!,– Хёнджин садит Феликса на кровать, ставя на тумбу подготовленный стакан с водой. Ликс весь дрожит, сжимая в ладонях простыни, а затем руки разгибаются, не переставая дрожать. Дыхание сбито, дышать почти невозможно, вдохнуть кислород получается через раз. Хван отрывает маленькую ладонь Ли от мягкого шёлка и сжимает в своей руке. — Давай мы с тобой попробуем вместе подышать? Тебе полегчает, обещаю, малыш,— шепчет старший, а внутри разгорается буря и неприятно режет по сердцу. Феликс не смотрит на него, сил нет. Ёнбок отрывает руку от простыни несмотря на дрожь, и кладет её на Хванову щёку снова. Хёнджин чувствует, как пульсирует кровь в его венах. —Повторяй за мной, хорошо?,— говорит Хван, Феликс кивает, потому что уже нет сил протестовать. —Смотри, цыпленок, сначала мы с тобой вдыхаем, а затем медленно выдыхаем. Это прозвище для Феликса успело стать таким родным... Ликс кивает, понимая, что от него хотят. Хёнджин направляет на себя указательный палец, показывая, как нужно делать, вдыхает кислород ртом, после медленно выдыхая. Феликс повторяет в точности за ним. Сердце перестаёт так сильно биться о грудную клетку, а ворох мыслей всё никак исчезать не хочет. Хёнджин с ним, прямо сейчас, сидит перед ним на коленях, поглаживая бока. От него исходит родное тепло, и в этом моменте хочется остаться. —Уже лучше?– Хёнджин подаёт стакан с водой, слегка придерживая его за дно, так как руки Ёнбока до сих пор трясутся. Феликс вновь кивает, отводя взгляд, поглощая предложенную жидкость. Хёнджин нервничает. Что сказать младшему сейчас? Что он сделает? До сих пор буря в груди не унималась, становилось только хуже от понимания того, что всё это время творилось с Феликсом, и ещё хуже приходилось от того, что это всё происходило и происходит из-за него. Ликс не издаёт ни звука, смотрит перед собой, на Хёнджина не смотрит. Комната погрузилась в тишину, через открытое окно дул зимний ветер, из-за которого по спинам обоих проходился холодок. —Хёнджин, зачем?– голос у Ликса надломленный, низкий, будто сейчас заплачет, а Хвану от этого не легче. —Ликси, что ты– —Прошу тебя, не называй меня так.– Феликс содрогается, руки опущены на колени, а душа болит и ноет. Хён тянет к нему руки, пытаясь успокоить, но Ликс его отталкивает. Этого недостаточно, чтобы руки Хвана были далеко, но для него это послужило звоночком. Феликс за считанные секунды выстроил перед ними барьер– толстый, металлический, непроглядный. Теперь касаться, целовать... уже, к сожалению, нельзя. —Чего ты хочешь сейчас, Феликс?– Хёнджин пытается вывести младшего на разговор. Он сейчас нужен обоим. Феликс шумно выдыхает. Внутри плещется непонимание. Хочется обнять, затащить к себе в теплую постель и вечность проваляться в обнимку, хочется вместе пройти всё то дерьмо, хочется уехать далеко-далеко, туда, где нет волнения и тоски. Ликс слишком наивный для чистой любви и он это понимает. Он не сможет дать ту нежность, что дарил многим до Хёнджина, не сможет полностью раскрыться, потому что жизненный опыт положил на него клеймо использованного и брошенного всеми. Так не хочется осознавать, что ты находишься где-то за гранью пропасти, не перед ней, а в пробитом дне. Пробитом сотни тысяч раз, а на этом дне уже полно осколков. Они больно врезаются в колени и пятки, а вместо дождя здесь сыплющиеся с верха окурки. Иронично, ведь сигаретными бычками Ликс давным-давно прожигал себе рёбра. Но на этом дне он будет не один. Если он потянет туда Хёнджина, то себе не простит никогда в жизни. "Прости, Джинни."– проносится в голове у Феликса перед последней сказанной фразой. —Уходи, оставь меня одного.– выпаливает на одном дыхании Ёнбок и тут же чувствует, как глаза наливаются влагой слова, а слёзы так и просятся наружу. Хёнджин смотрит нечитаемым взглядом, а на лице смесь шока и злости. —Ликс, я могу помочь тебе, только впусти меня в свой мир,– старший переходит на шепот,– я дам тебе всё то, что не дали другие. Я дорожу тобой, Феликс, прошу, позволь мне– —Нет, Хённи,– обрывает его Феликс, уже не сдерживая слёзы. Внутри Хёнджина замолкает всё. Органы, кажется, перестают работать, кровь перестаёт течь по венам, а демоны в уголке подталкивают его к самой ужасной ошибке, что он только мог совершить, но Хван лишь их закидывает в мусорку. Он встаёт с колен, ища взглядами свои боксеры и штаны. Бороться смысла больше нет. Если Ликс этого хочет– Хёнджин не в силах ему отказать. Поэтому он оставит его. Феликс слышит хлопок входной двери. Он остался один. И кажется, Хёнджин оказался таким же, как и все.