Сложные вещи, простые моменты

Цуна легко взбежал на третий этаж — после тренировок Реборна он и на тридцатый бы, наверное, взлетал. Обидно, что при всем при этом он оставался тощим, нескладным, ничем не примечательным парнем. Парнем, которому все-таки перепало немного удачи. Даже не так — очень много удачи! Цуна знал, что улыбается очень глупо, но ничего не мог с собой поделать. В конце концов, можно же просто порадоваться прекрасному летнему дню, когда экзамены позади, их школа по итогам аттестации заняла почетное третье место, а впереди целые каникулы, Кеко и даже поездка с друзьями в Европу, пусть и организованная Реборном. Реборн еще задаст им всем жару, зато они увидят Италию, а Гокудера повидается с отцом. Хорошо, что они помирились. Ямамото молодец. И что с Гокудерой они… Цуна долго не мог толком сформулировать, почему Ямамото с Гокудерой именно «они», а не часть общего «мы». Фраза здесь, прикосновение — там, и Цуне приходилось трясти головой, отгоняя нелепые мысли. Ямамото и Гокудера — друзья, и хорошо, что они сошлись так близко, и, и… Но Цуна все равно иногда отворачивался, когда видел их вместе — было неудобно пялиться, хотя ничего такого они не делали, но все казалось, что он подсматривает за чем-то совсем личным. А потом Цуна однажды застал их — нет, не специально: просто вернулся в класс за забытой книгой. Гокудера сидел на парте, Ямамото стоял перед ним, и, вывернув его запястье, аккуратно затягивал напульсник; Гокудера позволял вертеть свою руку, озабоченно хмурил брови и говорил что-то вроде «да не мучайся, в карман положу», а Ямамото отвечал: «подожди, я уже почти все», и Гокудера улыбался, сдувая челку со лба, а Ямамото… Дальше Цуна не смотрел, просто тихо прикрыл за собой дверь — черт с ним, с учебником. Главное, что они ничего не заметили. Зато после этого все встало на свои места. Цуна даже удивился, почему он так долго сомневался — и почему остальные ничего не замечают. Сначала было немного обидно, что друзья ему не рассказали. Но потом он вспомнил, что он сам никому не говорил о том, что они начали встречаться с Кеко — по-настоящему встречаться — и неприятное недоумение ушло. Цуна понимал. Страшно было показать свое маленькое счастье кому-то еще, страшно было нарушить хрупкое равновесие, страшно было, что кто-то грубо и разрушающе вторгнется в их мир. Он охранял их редкие встречи наедине как самое настоящее сокровище. Но вчера Кеко «официально» согласилась стать его девушкой. Даже приняла подарок — скромное колечко, купленное на деньги, которые Цуна заработал за лето. Она сразу надела его на палец, а потом сидела и плакала, уткнувшись Цуне в грудь, говорила, что это от счастья, и что она очень боится. Цуна ее понимал — глаза тоже щипало, и тоже было немного страшно. Но все же здорово. И они справятся. Цуна дернул головой, прогоняя ненужные мысли, и позвонил в знакомую дверь с чуть покосившимся золотистым номером. Гокудера долго не открывал, Цуна даже нетерпеливо переступил с ноги на ногу пару раз — на оранжевые плитки пола золотыми пятнами падал солнечный свет, и одна кроссовка оказалась на солнечном островке, а вторая — в мягкой нетемной тени. На джинсовой коленке смешно подрагивал солнечный зайчик. Гокудера явно не спешил. Может, в душе сидит? Цуна уже подумывал уйти, когда дверь распахнулась. — Десятый! — Вид у Гокудеры был растрепанный, а Ури, недовольно помахивая хвостом, крутилась у него в ногах. — Я не жда… не думал, что ты зайдешь. — Извини, я должен был позвонить. — Что ты, Десятый! Я просто… э-э… — Привет, Цуна! Ну вот, точно, надо было предупредить, что он зайдет. Как он не подумал? Ямамото улыбался весело, глаза сияли, но при этом выглядел бледным и усталым. И правое запястье у него была забинтовано. Наверное, у Цуны на лице все было написано, потому что Гокудера, не дожидаясь вопросов, принялся торопливо объяснять: — Да ничего страшного, Десятый, этот придурок просто руку потянул, потом умудрился попасть под дождь, шатался весь день мокрый…. Ну я решил, пусть здесь побудет. — Мне дома скучно было, и я к Гокудере пришел болеть, — добавил Ямамото и добродушно улыбнулся — он всегда умел пускать пыль в глаза естественнее прямолинейного Гокудеры. Ури, мурлыкнув, подбежала к нему и потерлась о босую ногу. Цуна с трудом подавил улыбку. — Я ненадолго, шел от Кеко, решил забежать… — От Кеко? — удивленно спросил Ямамото. — А чего ты там делал утром? Хотя уже полдень… — Десятый! — Зато Гокудера из этих двоих точно лучше соображал. — Это то, что мы думаем? Он втащил, наконец, Цуну в квартиру, чертыхаясь, и захлопнул дверь. Цуна засмеялся: — Не знаю, о чем вы думаете. — Десятый! — Гокудера сиял так, что им можно было бы осветить половину Намимори. — Как насчет пива? — Он рванул на кухню, отпихнув с пути Ямамото, стукнул дверцей холодильника. — Еще есть суши и роллы! Убежавшая следом кошка громко мурчала и, кажется, «играла» с хозяином — Гокудера громко вскрикнул и выругался по-итальянски. Цуна, опершись о стену, скинул кроссовки. — Спасибо, меня Кеко накормила. — Тогда пиво, — Ямамото подтолкнул Цуну по направлению к кухне. Ладони у него были совсем горячие. — Стаканы в судомойке, я не вынимал! — крикнул Ямамото и улыбнулся. — У него вечно посуда немытая. Ямамото пошлепал босыми ногами на кухню. Дверь в комнату была плотно закрыта — в первый раз на памяти Цуны. А не надо приходить без предупреждения, укорил он сам себя, и не будешь мешать друзьям. — Есть будешь? — Ямамото, воровато оглянувшись на Гокудеру, схватил с подноса ролл — из своего же ресторана, судя по всему, — и заработал гневный взгляд, подкрепленный ударом коленом по бедру. — Куда лезешь?! Я-то думал, это Ури таскает! — он толкнул Ямамото на табурет у стены и вытащил из-под стола еще один: — Десятый, садись! Цуна с наслаждением выпил холодного «Гиннеса» — Гокудера не любил японское пиво — и откинулся на спинку стула: — Простите… Ну, короче, надо было позвонить. — Ерунда! — Гокудера показал кулак посмеивающемуся и жующему свой ролл Ямамото. — Я всегда рад тебя видеть. Ты же знаешь, что мой дом всегда для тебя открыт, Десятый. Я как твоя Правая рука… — Цуна, бери роллы. Цуну их вечные столкновения — Гокудера будто не мог без них жить — всегда поражали. Он даже представить не сумел бы, как это — ругаться с Кеко, ссориться, не обижаться на «бейсбольный придурок». Хотя наедине они бывают другими, это Цуна знал… — Ури, тебе нельзя это! — Гокудера отбирал у кошки ролл. — Ты уже пять съела. — У нее потом живот болит, — объяснил Ямамото Цуне и подмигнул Ури. Та уставилась на него с явным неодобрением. — А Джиро ты не выпускаешь? - Выпускает он, а потом соседи жалуются, чего мы тут устроили, - проворчал Гокудера, пододвигая роллы ближе. — Ясно, - Цуна ухватил палочками аппетитный кусочек и подначил Гокудеру: — В Италии, наверное, такой вкуснятины нет. — В Италии еще и вкуснее! — немедленно отреагировал горячий итальянец. — Я тебя отведу в такой ресторан, увидишь. Пицца сорока сортов и вино с местных виноградников, а еще… — Я тоже хочу, — тихо сказал Ямамото. — Пиццу с виноградников. Гокудера закатил глаза и сказал: — Да куда уж без тебя. Цуне тут же стало немного неловко. — Кстати, насчет поездки. Мы остановимся у Дона Тимотео, это уже решено, но Реборн сказал, что ты собираешься пожить у отца… — У отца? — Гокудера почесал за ухом забравшуюся к нему на колени Ури и задумался. — Мы к нему съездим, но ненадолго. На несколько дней. Это же нормально? — Дон Стефано — отличный мужик, — сказал Ямамото и наклонился к Гокудере, чтобы погладить кошку. — Мне тоже твой отец понравился, — улыбнулся Цуна. — И Реборн его, вроде бы, уважает. — А что еще говорил Реборн? — Гокудера насторожился. — Что ваше примирение — поступок, достойный Правой руки босса. Потом, правда, добавил много такого, что… хм. В общем, и из меня босс не очень, и ты мне под стать. Ямамото расхохотался. Хорошо ему, в любимчиках у Реборна ходит. Гокудера недовольно посмотрел на друга и вздрогнул — Ури съехала по его штанине вниз, цепляясь когтями за легкую ткань: — Ты что делаешь, животное?! Ловкая кошка увернулась от хозяйской руки и с очень ехидным мявом выскочила из кухни. — Ури!!! Цуна только рот раскрыл, когда Гокудера вскочил со стула, чуть не уронив со стола поднос, и во все глаза уставился на усевшуюся у двери в спальню кошку. У нее был очень-очень насмешливый вид, даже щурилась она так, будто задумала страшную гадость. А кошка всего лишь толкнула лапкой дверь и уселась вылизывать шерстку на пороге. — Упс, — сказал Ямамото. Разобранная, со сползшей простыней кровать, две пары кроссовок у ее ножки, свисающая на пол клетчатая рубашка — Ямамото, у Гокудеры такой не было. Цуна задумчиво посмотрел на живописную картину и отпил пива из своего стакана. На маленькой кухне стало очень тихо, слышно было, как урчит Ури, сделавшая свое темное дело. — В самом деле, а чего мы тут сидим? — Цуна отставил стакан и широко улыбнулся. Ямамото вдруг подмигнул ему из-за спины Гокудеры. — Ты же мне обещал показать эту новую игрушку, помнишь? — Десятый… — Гокудера сглотнул. — Я… Мы… — Точно, Гокудера вокруг нее, как Ури вокруг суши ходит. Эй, я же правду говорю! — Цуна засмеялся, глядя, как Ямамото потирает затылок, к которому отнюдь не ласково приложился Гокудера. — Идем? — Он встал со стула и беззаботно потянулся. — Только чур я за гоблинов! — Цуна отставил пиво в сторону. — Десятый… Гокудера так трогательно-виновато свел брови, как будто после «ужасного» прокола он ждал чего угодно, но не обычного вечера с джойстиками. По его лицу всегда можно было читать, как по открытой книге — «Десятый все понял! Сейчас будет!.. Десятый?! Все знал?! И ничего такого?!». С его характером он еще и расстроится, что так неумело скрывал их с Ямамото секрет. — Идем, Гокудера, я постараюсь сразу тебе не проиграть! — Цуна, подхватив Ури под теплый живот, направился в комнату. — Прости, сейчас уберу, — извиняющимся тоном сказал Ямамото и начал быстро складывать постельное белье. Рубашку он тоже прихватил. Еще Цуна заметил, как Ямамото сгреб из-под подушки какую-то мелочь, тюбики, что-то вроде золотистых бус, и тактично отвернулся. На стене висела фотография простой деревянной рамке — дон Стефано и Бьянки улыбались в объектив. А в уголок рамки наискосок было воткнуто моментальное фото Ямамото — Цуна видел такие, из одноразовых фотоаппаратов на несколько снимков. Ямамото состроил серьезную гримасу, и Цуна как будто воочию увидел эту сцену: «Ты можешь хоть секунду побыть серьезным и прекратить лыбиться?!». — Не обращай внимания, — добавил Ямамото. — Подумаешь, — хихикнул Цуна, отводя взгляд от фотографии. Он отдавал должное спокойствию Ямамото — и Гокудеру оно, похоже, потихоньку приводило в чувство. Во всяком случае, он уже не стоял столбом, а вытаскивал джойстики из-под груды журналов. Только глаза прятал — какие-то несчастные и больные. — Я пиво принесу, — Цуна развернулся на кухню. — Десятый, этому не наливай — обойдется! — вскинулся Гокудера. — Да не очень-то и хочется, — хмыкнул в ответ Ямамото. Пока Цуна доставал пиво, пока искал пакет с солеными орешками, пока красиво все расставлял на подносе, Гокудера и Ямамото уже привели комнату в порядок. На первом уровне Гокудера проиграл Цуне двенадцать сражений из тринадцати. К концу второго он начал успокаиваться, и счет стал не таким разгромным. А в разгар третьего он уже искренне переживал — не из-за их с Ямамото отношений, а из-за проблем застрявшего в пещере с зубастым монстром Цуны. Пока они по очереди убивали монстра, Ямамото придвинулся поближе к сидящему на полу Гокудере, почти прижавшись к нему бедром, а тот даже не заметил. Смотреть американские ужастики они устроились уже на диване. Ямамото почти все время молчал, натягивая на кисти длинные рукава рубашки, а Гокудера позволил ему навалиться, уткнувшись в шею. И только вздохнул, когда Ямамото так и уснул. — Температурит, потому и тихий такой, — Гокудера не смотрел Цуне в глаза. Уже почти стемнело, а свет они не включили — только телевизор освещал синеватым цветом комнату и их фигуры. — И быстро устает. — Точно ничего серьезного? — Врач сказал, что нет. Выписал лекарство, да и с рукой порядок. На нем все как на собаке заживает, сам знаешь. — Пальцы Гокудеры осторожно поглаживали ладонь Ямамото. Ури, услышав знакомое «собака», с кошачьим неодобрением мяукнула и прыгнула на диван, пристраиваясь около спящего. Ямамото бил озноб — несильный, но неприятный, Цуна видел. — Может, его укрыть? На лице Гокудеры отразились мучительные раздумья — чтобы укрыть Ямамото, нужно было встать, может быть, разбудить его… Цуна покачал головой. — Где у тебя одеяло? — Вон в том шкафу пледы, в нижнем ящике… Цуна вытащил покрывало и протянул Гокудере. Тот одной рукой накрыл Ямамото с Ури. — Может, все-таки лучше на постель? — Пусть поспит, а то опять будет всю ночь вертеться… — Гокудера осекся. — Да, я тоже плохо сплю, когда болею, — спокойно сказал Цуна. — Ладно, мне пора, хорошо посидели, спасибо вам. И не вставай, я захлопну дверь. Это приказ, — закончил он со смешком. Ему даже стало неловко — от благодарности, с которой посмотрел на него Гокудера. Ямамото шевельнулся во сне, подобрал ноги. Цуна со странным чувством наблюдал, как бережно Гокудера — вспыльчивый, ершистый, вечно раздраженный Гокудера! — поправляет на тихо посапывающем Ямамото плед. — Ну, все. А в парк выберемся погулять, когда Ямамото пойдет на поправку. — Пойдет, куда он денется, — ворчливость Гокудеры давно перестала вводить Цуну в заблуждение. «Я о нем позабочусь» не прозвучало, но разве нужны слова в таком деле? Цуна просто знал. — Ну и здорово. Я Кеко возьму, хорошо? — Конечно, Десятый! — Гокудера вскинул прозрачные, счастливые глаза. В темной прихожей Цуна натянул кроссовки, посмотрел в комнату. Мерцающий экран телевизора освещал Гокудеру, который медленно гладил Ямамото по взъерошенным волосам. Громко тарахтела Ури. Идиллия. Цуна, пряча улыбку, вышел в подъезд и плотно закрыл за собой дверь. Хороший сегодня был день для Семьи. Удачный. И хорошо бы, чтобы так было всегда.