И все же, какая мерзость.
«Мы не в силах понять, почему ты все делаешь нам наперекор» — да нет тут объяснения отец. Для тебя его нет, ведь ты хочешь видеть меня «прилежным сыночкой», который учится на «отлично», никогда не хамит и не грубит, прилежно исполняет свою роль в семье, закончит Гарвард, станет врачом, потом женится на какой-то серой мыши, располнеет и будет воспитывать двоих — нет, лучше троих — детей, нелепо строя из себя прилежного семьянина. Ты не понимаешь, отец, что существует другой путь, другая жизнь, сотканная из бесконечных перевоплощений из одного образа в другой, прекрасный мир веселья и шутовства, горя и слез, комедий и трагедий, черного и белого. И я хочу быть одним из них, актеров, что примеряют новые роли, даже если это станет моим проклятьем, и я уже не смогу быть настоящим собой.В конце концов, вся наша жизнь — игра.
Перевернулся на другой бок, в надежде, что смогу уснуть. Черная дыра в сердце расширилась до космических масштабов, затягивая планеты бурлящих эмоций в свою холодную пустоту, тело стало невыносимо тяжелым. «Поедешь в военную школу, там тебя отучат думать о всякой театральщине». Три года я потрачу на то, чтобы научится ходить по струнке, заправлять кровать под линейку и перестать думать. А что потом? Запихивать в пустую голову латинские термины и резать отвратительно пахнущие трупы? Неужели это лучше того, что хочу я? Неужели мои слова, мечты и мысли ничего не значат? Будет ли так лучше, отец?Конечно нет. Но у меня нет выбора.
Снова другой бок. В окне уже зажигаются звезды, и холодный ветер дует в маленькую щель между стеклом и деревом, опаляя щеку. У меня ведь нет будущего, правда, ветер? Ты полетишь на снежных крыльях в далекие страны, одним принесешь так желанную прохладу, другим — болезни и разочарования, а я останусь здесь, в этой маленькой темной комнате с темными мрачными мыслями. Я не смогу стать врачом, ветерок, но отец меня не слушает. Я пытался, пытался сказать ему. Что десять лет учебы — это целая жизнь. Что я хочу быть актером. Что у меня хорошо получается — все без толку, дружище.Хотел бы я стать таким же свободным, как и ты, ветерок.
По холодной щеке вдруг скатилась горячая слеза, показавшаяся мне раскаленной. А что толку? Завтра он заберет меня от друзей и славы.Как тяжело.
И вдруг, ко мне пришло решение. В голове, забитой мыслями, похожими на черных толстых змей, возникла единственная светлая мысль, озарившая разум будто новая звезда, вспыхнувшая ослепительным белим сиянием. Я понял, что нужно делать.Самоубийство. Вот верное решение.
Выход лежал на поверхности, а я был таким глупым и не видел его все это время. Смерть — она поможет избавится мне и от ненавистной учебы, и от его влияния. Смерть — лишь сон длиною в вечность. Смерть — это конец, который ожидает нас всех. Тихонько стянув с себя одеяло, я встал с кровати. В кабинете отца, в верхнем правом шкафчике лежит пистолет, а к нему десять блестящих патронов. Но мне хватит и одного, главное не шуметь. Глаза уже привыкли к темноте, и я различал смутные очертания шкафа, дверей, и книжной полки. Плавно надавив на ручку, я вышел в коридор и оглянулся. Из комнаты родителей раздавалось мирное сопение — уже очень поздно даже для них.Тем лучше для меня.
Спустился в кабинет и так же тихо зашел в него. Вот оно, чудо, которое поможет мне избавится от всех бед. Мой единственный выход и спасение.Руки не дрожат.
Проверив наличие патронов в магазине, я еще раз внимательно осмотрел пистолет. Тяжелый и стальной, он станет моей надеждой на лучшую жизнь в будущем, моим последним товарищем, который не подведет ни в коем случае.Руки не дрожат.
Может, написать записку? Нет, если буду шуметь, меня заметят и ничего не получится. А я хочу умереть, хочу так, как никто до меня не хотел. Да и что такого я мог бы написать? Наверное, единственное, чего я желаю — это чтобы мой венок отдали Тодду. О милый Тодд, жаль, что я не сказал тебе всего того, что я хотел бы, но жить стало невыносимо. Надеюсь, ты догадаешься сам.Руки не дрожат.
Я приставил пистолет к голове и представил себе, что как только я нажму на курок, пуля вылетит из пистолета со скоростью примерно 600 м/с, войдет в один висок, дробя кость, и выйдет из другого. Громкий хлопок, и дело сделано. Потом проснутся родители, папа наверняка будет не понимать, что происходит, а когда поймет, будет уже слишком поздно. А мама? Наверное, будет в шоке, ведь ее единственный сын ни с того, ни с сего совершил такой ужасный поступок, за который наверняка попадет в Ад. Да, вот так все и произойдет.Руки. Не. Дрожат.
Вот по нашей красивой стене медленно сползают вниз ошметки склизких грязно-серых мозгов, которым уже никогда не суждено стать великими. Какая ирония, не правда ли? Человек — всего лишь пережеванная жизнью бумага, убить которого не представляет ни малейшей сложности, хотя он представляет себя великим творением рук божьих, созданным по Его образу и подобию.Какая нелепость.
Потом придут мои друзья. Они будут сочувствовать, может несколько пустят скупую слезу — кто знает? Но они забудут меня очень быстро, возможно, быстрее, чем они забывают учебный материал после теста.Хм. Кажется, я чего-то не учел.
Только вот что?
Пальцы правой руки похолодели, хотя я держу теплую рукоять с мягкой кожей. В свете луны они кажутся мне чужими, ужасно бледными и тонкими. В природе такие болезненные и ранимые индивиды, как я, долго не живут. Их убивают более сильные и жизнеспособные особи. Вот только развитие человечества привело его к тому, что слабых не убивают, какая глупая ошибка. Возможно, лучше бы меня убили так, как это делали со слабыми младенцами в Спарте. И тогда не было бы страданий, глупых мечтаний и несбывшихся надежд.Нет, что-то не так.
О, милый, мягкосердечный Тодд. Ты перебивал меня, говорил, что ничего не получится, и я не стану актером, сосед. Ты это не со зла, я знаю: тебе было страшно за меня, страшно что отец сделает что-то плохое и я пожалею о своем выборе. Как видишь, он это сделал. Но я уже не пожалею.Ведь правда, милый Тодд?
А тот урок, помнишь, когда учитель вызвал тебя к доске? Я смотрел на тебя, удивляясь тому, как можно быть таким двойственным. Как внутри скромного, неуверенного в себе подростка скрывается настоящий Человек, Гигант, Поэт. Какие мысли ты держал в своей голове, и как они полились из тебя рекой, когда учитель расшевелил тебя. Ты был так прекрасен в тот момент, что я не смог удержать себя от любования тобой. Прости меня, милый Тодд, что я не скажу тебе всего этого, но уже слишком поздно. Наивный, милый Тодд. Прошу, не скучай по мне слишком сильно. И себя тоже не вини, молю. Невыносимо думать о том, что моя маленькая смерть повредит тебе. Забудь меня завтра, как все остальные забудут. Не вспоминай, не надо.Ну что же. Пора решится. Пистолет уже у виска.
Вот и настал конец Робина. Как жаль. Плавно нажимаю курок в ожидании выстрела. Пальцы холодные, будто лед, и, кажется, дрожат, но через пару минут все закончится. Надо лишь надавить посильнее. Зажмурился, думая о Тодде. Отпускаю свою жизнь, но его почему-то не могу.Громкий хлопок.
Затянувшаяся риторическая пауза.
И я все еще жив.
Невозможно.
Я проверял патроны.
Боевые.
Внутренности сжались в нервный
комок.
Что-то пошло не так?
Почему я все еще здесь?
Знак?
Все еще не потеряно?
Надо быстрее сделать второй выстрел.
Наверху шумят родители.
Подношу руку второй раз.
Быстрее.
Пальцы дрожат, не могу нащупать
курок.
Нехорошо.
В глазах мутнеет.
Где этот чертов курок?
Ладони потные.
В коридоре включился свет.
Быстрее.
В глазах темнеет.
Пистолет выпал из рук.
Все темнеет.
Падаю на мягкий ковер.
Отец что-то кричит.
Знак?
Тодд?