Маяк Уолша

Как долго человек способен находиться в полном одиночестве? Не сойдёт ли он с ума от беспрестанной тишины? Возможно, кто-то скажет, что будет только счастлив сбежать от мирской суеты и навязчивых людей, однако, не все ли мы хотим однажды найти тот самый идеал компаньона? Не грустно ли нам от мысли, что, вероятно, никогда такого не найдём? Для местного смотрителя маяка это проблемой не было, ведь он уже нашёл себе самого лучшего собеседника. Это был сам маяк. Да, когда ты совсем один, на крохотном кусочке земли проводишь чуть ли не два с лишним десятка лет, лишь раз в 4 месяца перекидываясь парой-тройкой слов насчёт своей провизии, другого выбора у тебя толком и не остаётся. Дружи с маяком. В какой-то момент он даже начал отдавать предпочтение молчаливому высокому зданию, нежели живым людям, поставщики со временем начали раздражать. Можно же просто молча привезти провизию. Зачем прерывать его многолетнюю исповедь перед приморским светилом? К счастью в этот день ему выпала возможность наслаждаться односторонней беседой чуть дольше: ввиду плохой погоды продовольствие прибыло уже ближе к темноте, когда море чуть утихомирилось. Порой мужчина все же думал о том, каково же по ту сторону. Ему уже стукнуло 56 лет, а он неизменно следит за этим зданием, коему он посвятил большую часть своей жизни. Как там поживают его приятели, немногочисленные родственники? Живы ли они вообще? Письма ему практически не писали. Неужто он ушёл в забвение? Такие мысли не задерживались в его голове долго — его утешал аккуратный и чарующий вид его драгоценного маяка, виновником которого был, конечно же, он сам. Иногда, когда он вновь взглянет на башню, так и слышит её благодарность за многолетнюю заботу. И любая тоска и безысходность улетучивалась каждый вечер, когда он зажигал прожектор, он гордился и искренне был счастлив, словно это было дитя его. Спеша, он принялся затаскивать провизию внутрь, что-то бормоча себе под нос, ведь вот-вот наступит заветная минута, и сумрак будет озарен путеводным лучом. Заходя в домик, он часто попадался сам себе на глаза в зеркале: толстые, густые брови на сморщенном лбу, давно не сбривавшиеся усы и борода, жесткая как проволока. Иногда ему казалось, что он был запущеннее своего детища. Хотя, нет, это действительно было так, думалось ему. Мужчина не разглядывал себя в зеркале долго: долг звал. Да и черт с ним, какая там у него эта самая растительность на лице, какое кораблям до этого дело? Он спешным шагом, настолько, насколько позволяли его больные колени, поднимался по винтовой лестнице, таща за собой мешки, которые и будут приводить в действие механизм, что вращает лампу. Покончив с этим, он с трепетом в груди зажёг маяк. Теперь, этой ночью, он счастлив и в безопасности.