Мать моих детей

      Гарри устало уронил голову на стол.       — Детям нужна материнская любовь, боггарт тебя поцелуй! — проворчала Андромеда, ставя кружку с чаем перед ним, а потом ласково, по-матерински провела по чёрным волосам. — Гарри, я всё понимаю, но…       Он вздохнул, приняв свой самый серьёзный вид. Андромеда была права. После того, как они с Джинни расстались полгода назад, всё стало очень сложным: совмещение должности Главного Аврора с обязанностями отца троих детей оказалось задачей невероятной, тяжёлой и трудоёмкой. Андромеда очень помогала, принимая детей и заботясь о них, как о своих, но она тоже устала. А годы идут…       Джинни, конечно, хотела забрать детей, но Гарри ей этого не позволил. Они расстались по её вине. Как оказалось, Джинни очень устала быть просто матерью и пустым местом и захотела почувствовать себя женщиной, которую желают. Гарри даже не стал её останавливать. Хочет быть женщиной — пожалуйста; он просто собрал её вещи и выставил из дома без единого слова.       Чуть позже она просила прощения, хотела вернуться назад, умоляла позволить ей увидеть детей. Но если Гарри раньше мог повестись на её слезы, то не теперь, когда годы работы аврором сделали его, можно сказать, бессердечным и равнодушным. Единственное, что могло растопить его сердце — дети.       Джеймс, старший сын, был точной копией Гарри. Активным, взбалмошным и идейным. Ему было всего семь лет, но уже принял на себя ответственность старшего брата. Альбусу было шесть, и он очень был серьёзен для своих лет. Когда Джеймс придумывал какую-то безумную идею, Альбус начинал отговаривать его. И Лили — его маленькая принцесса, которой было всего три года. Она повсюду таскалась за своими братьями, лепеча на своем детском языке, и зачастую, не успевая за ними, закатывала истерики. Три года — тот самый возраст, когда ребёнок сталкивается с первым кризисом. Гарри наслушался множество советов от Гермионы, но когда столкнулся на практике, он растерялся.       — Мы с Тедди уезжаем на всё лето, — тихо произнесла Андромеда, вздыхая. — Как ты будешь один?       — Возьму отпуск, — выпалил он первое, что пришло в голову.       — В котором ты был недавно. Даже полгода не прошло, — напомнила женщина. — А если срочный вызов?       — Тогда уволюсь к хренам собачьим! — немного резко ответил Гарри, слегка ударяя кулаком по столу. — Могу себе позволить!       — Гарри… — сочувственно протянула Андромеда. — Жену тебе надо, хорошую. Детям нужна материнская ласка! Как ты этого не понимаешь? Я боюсь представить, что будет через три месяца, когда мы приедем с Теддом из отпуска.       — Ты хочешь сказать, что я плохой отец? — вспылил он, вставая с места.       — Я не говорила этого. Но ты слишком резкий и вспыльчивый, а потом ты начинаешь чувствовать вину после таких ситуаций. А дети — хитрые по своей природе — начнут из тебя веревки вить. Ты их избалуешь! А воспитание? Вот даже вчера: Джеймс залез в твои бумаги, нарисовав на них рисунок; что ты сделал?       — Отругал, — пристыженно ответил мужчина.       — А потом?       — Купил ему радиоуправляемую машинку, — выдохнул Гарри, понимая, к чему Андромеда ведёт.       — Вот именно! Дети должны понимать, что такое «нельзя» и что такое «можно». Я, конечно, поговорила с Джеймсом, но вряд ли он что-то понял, потому что…       В кухню ворвались дети, что-то крича невпопад. Первым забежал Альбус, прижимая к себе пульт управления, и явно собирался разреветься, следом влетела Лили, активно размахивая руками и что-то объясняя. Джеймс вошёл за сестрой и надвигался на брата, намереваясь отобрать пульт. А последним, остановившись в дверях, был виновато склонивший голову Тедди.       — Вот видишь, — указала она на детей. — Теперь начались ссоры. Что ты должен был сделать Гарри?       — Купить три радиоуправляемые машинки, — твердо произнёс он, хватая Джеймса за руку. — Что произошло?       — Пап, он мне пульт не отдает! Это моя машинка! — прокричал мальчик, глядя на отца зелёными глазами.       — Она досталась тебе незаслуженно! Тебя должны были наказать, а не дарить машинки! Я тоже хочу машинку, а ты не даешь поиграть, — всхлипнул Альбус, отворачиваясь к Андромеде. — Нечестно!       — Дже и Бус, я тоз! — заключила Лили, сложив руки на бока. — Нечесно!       — Устами младенца, как говорится, — женщина мягко забрала пульт из рук Альбуса и передала Гарри. — Итак, дети, время обедать. Что мы должны делать?       — Помыть руки, — хором ответили они. Джеймс потянулся за пультом, но Гарри покачал головой и протянул руку за машинкой. Тот нехотя отдал её.       В кухне снова стало тихо.       — Подумай, Гарри. Мы отлетаем через три дня, — произнесла женщина и встала с места, чтобы накрыть на стол.       Гарри снова вымученно уронил голову на стол.

***

      Англия. Известная своими дождями и влажным удушающим климатом. Холодный ветер пробирался сквозь пальто, в которое Гарри усиленно кутался, пытаясь спрятаться от холода. Нужно было надеть шарф, но он торопился: Андромеда послала его за зельями, ведь после обеда у Лили образовался непонятный кашель, а через час поднялась температура. Добиться от мальчиков ничего не удалось, но по мокрым носкам всех троих было понятно, что они что-то натворили с водой.       Гарри чувствовал вину. Он снова не доглядел. Он — тридцатилетний мужчина, главный аврор, который держит в страхе весь Магический преступный мир, снова упустил из виду троих малышей. Мерлин, с этим нужно было что-то решать!       — Чёрт! — пронзительный крик раздался из Лютного переулка, возле которого находилась аптека.       Гарри, который только собрался войти в нужную ему лавку, оглянулся и насторожился. Он подошёл ближе, вглядываясь в тёмный и мрачный переулок. Крик повторился, а потом раздался грохот. Досадливо цокнув языком, Гарри нырнул туда. Мало ли что могло произойти?       — Грёбанный бак! — пнув мусорную жестянку, проорала женщина, а потом пнула ещё раз. — Блять!       — Эй, у вас всё хорошо? — спросил Гарри, опасливо подходя к странной женщине.       Она была одета в старое потёртое пальто, на ногах были чёрные ботинки, которым явно нужен был ремонт. И чистка. А ещё лучше — вот этот бак. Чёрные спутанные волосы скрывали лицо так, что невозможно было разглядеть его. Женщина даже не обратила на него внимания, продолжая пинать бак.       — Шёл бы ты отсюда, — произнесла она, а затем повернулась к нему.       — Паркинсон?       — Поттер?

***

      Детей, которых не пощадила война, их всегда было видно сразу. Если и улыбаются, то крайне редко и без блеска в глазах. Тот блеск утерян уже давно. Они повзрослели рано.       Панси не была исключением. После войны её не посадили в Азкабан, но и без него было невероятно тошно. Видеть лица счастливых победителей и знать, что в этом мире ты лишняя. Знать, что то, за что ты боролась всю свою короткую жизнь, теперь считают неправильным и презирают. Это было невыносимо.       Хотелось стереть эти наглые и тошнотворные ухмылки. Но самое ужасное… Они были правы, а она — нет.       Построить нормальную и, возможно, интересную жизнь в этом мире, где ты теперь чужая, — невозможно. Карьера? Разве что только эскортницей, ведь у неё были неплохое тело и весьма симпатичное личико. Но нет. Она не собиралась ещё больше унижаться. А семья… Ну, кому захочется любить бывшую кандидатку в Пожиратели Смерти? Пусть даже Панси никогда не убивала… Кому она нужна? Порой хотелось просто сдаться, проклиная всех вокруг и засыпая на холодной земле, и не проснуться больше никогда. Но с каждым новым днём, женщина упрямо открывала глаза и говорила себе, что она не имеет права сдаваться. Просто не имеет права! Когда-нибудь и на её улице будет праздник.       Она была одета в старое, потертое пальто, на ногах были чёрные ботинки, которым явно нужен был ремонт. И чистка. Чёрные спутанные волосы спадали на лицо таким образом, что невозможно было разглядеть его.       Во что я превратилась?       Паркинсон вспоминала прошлое чаще, чем хотелось бы: принцесса Слизерина, одна из самых красивых девушек на курсе; всегда самые лучшие наряды и причёски, толпы поклонников. А сейчас? Воровка. Отброс общества. Ненужная деталь, которая только мешается развиваться обществу.       Панси усмехнулась: были бы разрешены убийства, её судьи и палачи не стали бы церемониться. Она постоянно ловила на себе странные, недоуменные взгляды. Каждый грёбанный раз, когда проходила мимо таких же отбросов общества из Лютного. Но она потеряла всё. Кроме своей гордости. Панси всё ещё умела поднимать голову высоко, смотря на окружающих с высокомерием и презрением.

***

      Лютный переулок. Грязное, прогнившее место по её мнению. Как раз для неё, по мнению победителей последней войны. Здесь можно было ограбить какого-нибудь богатенького прохожего. Каждый выживал тут так, как может. И пусть кто-нибудь посмеет её обвинить.       Сегодня был не её день. Хотя каждый день был не её, но сегодня — особенно. Из-за погоды людей, снующих по своим делам в этом мрачном и грязном месте, почти не было. Она не ела со вчерашнего дня, и её желудок противно сжимался от голода, а голова кружилась от накатывающей слабости. У неё была заначка в мусорном баке, которую девушка спрятала вчера утром: маленький мешочек, аккуратно стянутый у какого-то прохожего. Таскать при себе такое сокровище — плохая идея, поэтому Панси завернула его в какой-то вонючий пакет, а затем запихала в порванный ботинок, предварительно заколдовав. Что-что, а простые чары ей всё ещё были подвластны, даже с надломленной палочкой. Она так делала уже не раз и не два, но именно сегодня, когда был голяк, удача была не на её стороне. Бак был пуст. Его опустошали по четвергам и воскресениям, но сегодня была среда, и Панси понятия не имела, почему он был опустошён.       — Грёбанный бак! — пнув мусорную жестянку, проорала женщина, а потом пнула ещё раз. — Блять!       — Эй, у вас всё хорошо? — неуверенный голос заставил её чуть вздрогнуть, но потом на её лицо по привычке стало равнодушным и безэмоциональным.       Да кому какая разница? Почему просто не пройти мимо? Любопытные всегда раздражали Панси. Даже больше, чем Гриффиндорцы в годы её обучения в школе.       — Шёл бы ты отсюда, — произнесла она, а затем обернулась к нему, пытаясь разглядеть наглеца.       Паркинсон оглядела его и слишком поздно поняла, кто перед ней стоит.

***

      Поттер был как всегда благороден. Она с упоением вгрызлась в горячую куриную ножку и застонала от удовольствия. Редко ей удавалось поесть горячую еду, да ещё и в таком количестве. Поттер не сводил с неё любопытствующего взгляда, но ждал, когда она доест. Возможно, всё же это был её день. Панси было плевать на «мессию» магического мира и на косые взгляды, которыми их одаривали остальные посетители.       — Панси? — нетерпеливо позвал её Поттер, проводя по своим волосам.       — Для тебя я готова стать кем угодно, Поттер: Панси, Астория, Джинни… — по-доброму рассмеялась названная женщина. Кажется, он шутку не оценил, но да ладно. Панси снова вернула своём внимание к курице, пока у него перезагружался мозг. Ах, гриффиндорцы, у них всегда было плохо с чувством юмора.       — Тогда… стань матерью моих детей, — выпалил Поттер, таращась на неё во все глаза.       — Чего? — Паркинсон поперхнулась, громко закашляв. А потом прочистила горло и запила чаем, который услужливо протянул ей мужчина. — Ааа, шутка такая. Неплохо. Неужели у гриффиндорцев появилось чувство юмора?       Поттер тяжело вздохнул, а потом отвернулся к окну.       — Прости, я не так выразился. Просто Андромеда так проела мне мозги про материнскую любовь, а ещё Лили заболела… Ты не торопишься?       Она? Торопится? Панси громко захохотала, а потом снова отпила чай, покачав головой в знак отрицания.       — Она уезжает на всё лето, и, как ты уже, возможно, знаешь, мы с Джинни расстались. А у меня ещё работа и дети…       — Так, Поттер, пояснее! Ты что, до сих пор не научился выражать свои мысли? — фыркнула Панси. Да, она не торопилась, но это вовсе не означало, что ей хочется выслушивать бесполезную кашу из его спутанных слов. Конечно, она ни на что соглашаться не собиралась; просто выслушает, поблагодарит и уйдёт восвояси. Связываться с Поттером — последнее дело, за которое ей хотелось бы взяться.       — Мне нужна няня для детей. Я могу выделить тебе комнату, оплата будет два раза в месяц, — быстро проговорил он, опасаясь, что она может сбежать. — Пятьдесят галлеонов в две недели, устроит? Еда и прочие расходы — всё на мне.       Панси снова поперхнулась, только теперь уже воздухом. Пятьдесят галлеонов за две недели, сотня — в месяц! Да это же… Она шумно сглотнула и перевела свой взгляд на окно, за которым начался дождь. Капельки медленно стекали по стеклу, напоминая ей о холодных ночах и сырой земле в Лютном. А тут ей предлагают тёплую и мягкую постель и даже питание, ей предлагают быть человеком! Пусть даже это предложение было сделано Поттером.       — Мне нужно подумать, — сухо проговорила она, переводя на него свой взгляд, полный подозрения.       Поттер облегчённо выдохнул. Это не прямой отказ — уже хорошо. Найти няню в столь короткие сроки — нереально. Он искал, но всё время у него вылезали какие-то проблемы. Если Панси согласится, то это было бы совсем неплохо. Вряд ли она посмеет что-то учудить, должна же она понимать, что он потом её из-под земли достанет.       — Когда надумаешь, приходи на площадь Гриммо, двенадцать. Только до завтра. Сама понимаешь — вечно ждать не могу, — произнёс Поттер, вставая из-за стола, и потянулся за кошельком. Он положил на стол несколько галлеонов, а потом засобирался. — Возьми, тебе нужнее.       Панси даже не успела ничего возразить, как тот просто исчез. Как и всегда, нетерпеливый. Галлеоны слабо поблескивали в тусклом свете кафе, и впервые Панси была им не особо рада.