Whatever It Takes

— Кажется, у ученых мужей это называется острый опыт, Ваше Величество, — повернув голову и с удовольствием сощурившись в сторону большого чайника на низком столике, адмирал Ян отставил чашку с чаем. В этот раз имперцы не сплоховали. — Кратковременное вмешательство в организм, часто заканчивающееся смертью подопытного существа. Вы не желаете кардинально реформировать Рейх сейчас. Но можете пойти другим путем — путем эксперимента. Вы ничего не теряете, риски тоже наши. — Почему вы думаете, что я на это соглашусь, адмирал? Я могу взять Изерлон, пусть и большой кровью. Я могу наглухо блокировать вас и просто подождать. Я могу игнорировать ваше существование, но жестоко наказывать за любые контакты с Изерлоном и Эль-Фасилем подданных империи в Нойе Рейхе. Как видите, у меня масса вариантов для действия. Утверждаете, что тот, который предлагаете вы, — лучший? — Не лучший, Ваше Величество, возможно — самый интересный? — Ян улыбался ему из кресла, и Райнхард чувствовал, как от этого у него кружится голова. У него было достаточно времени, чтоб проанализировать природу своих чувств к этому человеку. Он также хорошо понимал, что Ян все еще враг. И этот враг нужен ему. Видимо, всегда будет нужен. И всегда будет опасен. То, что Райнхард желал больше всего на свете, называлось просто — свобода. Завоеванная власть дала ему это. Никто в мире больше не смел ему приказывать, и ничто не могло угрожать его близким. Вот только достигнув всего, чего он так хотел, он потерял всех близких по дороге и осознал — свобода становится ядом, когда разделить ее не с кем. На вершине мира, как и в раннем детстве, перед ним встал его главный страх — остаться одному в темноте. Но он уже не маленький мальчик. Сейчас он устанавливает правила. И диспозицию. Ко второй встрече с Яном лицом к лицу Райнхард хорошо подготовился. Их широкие кресла в этот раз стояли близко, развернутые к друг другу, а маленький столик с чайным прибором — чуть сзади от янова кресла, у правого подлокотника. Никакого стола между ними, — ни барьеров, ни препятствий. В общем-то Ян все понял, когда вошел — по расположению мебели. Райнхард с удовлетворением увидел, как изменилось его лицо. Государство, которое Ян защищал, перестало существовать. Все обитаемые миры теперь стали единой империей, в которой границы и стороны исчезли по его, Райнхарда, воле. В этой империи Ян — такой же его подданный, как и все остальные. Но адмирал не собирается принимать это. Единственный, у кого хватает воли, сил и мозгов противостоять императору. И он сейчас здесь, надеется договориться. Принес на блюде Изерлон и себя самого. И конечно, как всегда все просчитал. Чудотворец никогда не вступает в битвы, которые не может выиграть. — Острый опыт, адмирал… — медленно протянул Райнхард, катая фразу на языке. Он выжидал, как ястреб, следя за собеседником. — Ваша автономия как эксперимент против моей реформированной Империи. В чем вы хотите убедить меня — в жизнеспособности этого странного политического строя, который вы защищаете? Но он уже проиграл. То, что осталось, держится исключительно за счет вас, вашей личности. Собственно, так же как и моя Империя держится на мне. Разве победитель здесь уже не ясен? Взятие мною Изерлона — просто завершающий штрих. — Если завтра я погибну или если вы решите убить меня, — мои люди смогут закончить начатое. Без меня. Если вы возьмете Изерлон, то ничего не добьетесь. И это докажет мою правоту. Вам было бы любопытно убедится в этом, Ваше Величество? В этот момент Райнхард спокойным хозяйским жестом положил руку адмиралу на колено. Про себя он благословлял жестокие уроки самоконтроля при дворе Фридриха. Он ничего не мог сделать с сумасшедшим гулом крови в ушах и затопившей его горячей волной, прокатившейся вдоль позвоночника, но удержал на лице совершенно каменное выражение. Его рука на яновом колене не дрогнула, хотя внутри Райнхарда колотило от нервного напряжения. Он легко улыбнулся адмиралу в лицо так, словно ничего особенного не происходило, одновременно жадно наблюдая, как расширяются его зрачки и сжимаются губы, силясь удержать длинный выдох. — Доказывать свою правоту таким экстраординарным образом? Знаете, адмирал, у меня есть другой вариант этого эксперимента. Острый опыт — какое удачное название! — и он медленным ласкающим жестом провел рукой по светлой ткани форменных брюк вверх и вниз, не торопясь и слегка сжимая колено. — Я серьезно болен, возможно, умираю. Никто не в состоянии поставить мне верный диагноз. Если я не доживу до 30, у вашей демократической автономии будет шанс показать, чего она на самом деле стоит. Выживает и берет власть сильнейший. Сердце стучало так, как будто собралось выскочить из груди. Райнхард не отрывал хищного взгляда от лица человека рядом. Вести многозначительный разговор, контролировать лицо и сдерживать бурю, бушующую в собственной крови, — это оказалось так же захватывающе сложно, как анализировать и выстраивать меняющиеся ежесекундно тактические картины на мостике, танцуя с Яном в космосе флот на флот. И так же восхитительно. Сейчас, глядя в ошеломленное лицо противника, Райнхард понял, что тот пропустил его двойной удар. Закрепляя инициативу, Райнхард перегнулся через низкий подлокотник, положил адмиралу на плечо вторую руку и поцеловал его. И почувствовал, как дрогнули чужие губы, выдыхая ему в рот, а затем так же неумело отвечая. Два человека в роскошных креслах вцепились друг в друга, съехав на краешек сидений, неловко шаря руками по темному форменному сукну и чуть не сталкиваясь носами. Ян задел ногой столик, и чашка со звоном рухнула на паркет, разлетевшись на осколки и залив пол остатками чая. От громкого звука оба главнокомандующих резко отшатнулись, как застигнутые родителями подростки, и, тяжело дыша, уставились друг на друга, раскрасневшиеся и взъерошенные. — Это тоже можно считать острым экспериментом, не так ли? — наконец хрипло произнес Ян. Райнхард выпрямился в кресле. — Вы вольны уйти отсюда в любой момент, адмирал, — он пытался говорить холодно и отстраненно, но голос предательски сорвался. — Не могу. Переговоры еще не завершены. — Локи вас задери, что вы там хотите — Изерлон за автономию? Пусть будет так. Преимущество абсолютной монархии — ничего не надо объяснять и согласовывать. А сейчас я желаю, чтоб вы покинули эту комнату, если я вам так противен. Какой-то далекой холодной частью своего разума, раздираемого на части бешенством, вожделением, азартом и страхом быть отвергнутым, Райнхард понимал, что пытается манипулировать человеком напротив. И тот — растерянный, смущенный и такой же распаленный — прекрасно это понимает и считывает. Сейчас ход был за ним. Но сама мысль о том, что ему, императору, могут уступить из-за проклятой автономии, переговоров, Изерлона, — в виде тактического хода в этой постоянной войне — вызывала у него тошноту и омерзение. И по тому, как исказилось лицо Яна, Райнхард понял, что вечный соперник прочитал его мысли так же точно, как неоднократно это делал в бою. — Я не собираюсь уходить, — выдохнул он, неловко хватая Райнхарда за руку. — И собираюсь довести это до конца. А потом можно будет вернуться к теме автономии. И жизнеспособности демократии. И вашего здоровья.