Whatever It Takes

Осознание, что он, Райнхард фон Лоэнграмм, физически хочет вражеского командующего, оказалось поначалу ошеломляющим. Определенно, неправильным и несвоевременным. Но таким … закономерным. Стотысячный флот шел ко входу в Изерлонский коридор. Тишина на ночном имперском флагмане, летящем ко вновь захваченной мятежниками крепости, была мертвой. Давящей. В роскошной каюте на столе перед Райнхардом стоял бокал с вином и лежал тяжелый золотой медальон. Цепочка тусклой змеей проскользнула между пальцев. С самого детства у них будто горело в груди солнце — одно на двоих. Все для них было — одним на двоих. А потом Кирхайс умер и оставил его. Нет, не так. Умер вместо него. Закрыл собой и ушел навсегда. По его, Райнхарда, вине. Райнхард бережно коснулся медальона. Он никогда не называл это любовью вслух, он даже не думал, что этому можно дать название. Он полагал, глупец, что Кирхайс — что-то обязательное и постоянное, вроде руки или ноги. Но друг оказался намного большим, а потеря — невосполнимой. Одно дело, когда сердце тебе разбили, совсем другое — когда вырвали. Теперь у него нет сердца, и то, что он чувствовал к человеку на той стороне, было совсем иным. Ян не просто не походил на Кирхайса, он был его полной противоположностью. Кирхайс всегда держал лицо. Вежливое, невозмутимое выражение, идеальное внимание и самоконтроль. Ни один мускул не дрогнет. Чувства, переживания, эмоции — все было в его глазах, синих, изменчивых, искрящихся жизнью, то смеющихся, то задумчивых, то печальных. В них жил их личный отдельный мир на двоих. Ян же ничего не прятал. Ни смущения, ни ошеломления, ни сомнений. Внимание на его лице моментально сменялось спокойной расслабленностью, а затем неподдельным участием. Во всем этом не было и грамма фальши — уж это-то бывавший при дворе Райнхард хорошо видел, в который раз прокручивая в памяти картинки со встречи на «Брунгильде». Но вот глаза у Яна были черные, неподвижные, стылые. В них отражалось что угодно, но только не его мысли или душа. Но почему-то глядя в эти глаза, Райнхард впервые за много-много дней осознал себя по-настоящему живым. И дело было даже не в том, что, как и перед битвой, он чувствовал волнение, предвкушал головоломку и вызов. Он ощутил себя стрелой, дрожащей на тетиве и готовой сорваться в полет. В этом не было ни толики счастья или спокойствия. Но была цель. Именно то, что ему всегда было нужно. А вот накрывающее желание было густым, темным и тягучим. Ничего общего с тем светлым звенящим ощущением радости и полного единения, которое вспыхивало в нем, когда он был с Кирхайсом, легко и нежно, с замиранием в груди, одними кончиками пальцев касался густой рыжей челки. Давным-давно… Сейчас же ему хотелось запустить пятерню поглубже в растрепанную шевелюру, сгрести в кулак и с силой оттянуть назад жесткие волосы. Заглянуть в глаза, в которых вместо спокойной примиряющей синевы крутилась черная дыра — засасывающая, холодная, без дна и возврата. А потом поймать в ладонь затылок, резко притянуть к себе и накрыть рот поцелуем, вжимаясь в чужое тело грудью и бедрами — плотнее, ближе. Заставить тьму в этих глазах дрогнуть. При мыслях о том, как это могло бы быть, Райнхард чувствовал, как внутри что-то дрожит и плавится, а руки сами стискиваются в кулаки. Изерлонский коридор. Скоро. Мог ли он остановиться, он ведь и так держался достаточно? Сначала, во время Балаатского мира, просто ощутил себя сидящим в засаде. Готов был ждать долго, очень долго. Но события быстро понеслись вскачь и закрутились, надо сказать спасибо этим альянсовским глупцам, наместнику и Оберштайну. Впрочем, вряд ли хоть кто-то из них обрадовался бы его благодарности. Райнхард криво усмехнулся. Не хотелось признавать, что расстрелять те последние корабли командующего Бьюкока он приказал еще и потому, что просто был разочарован. Он смахнул Бьюкока и остатки его флота так, как небрежно смахивают в ящик стола фишки надоевшего лото. Старик подарил ему красивую битву и дал, вероятно, хороший совет, если бы речь действительно шла о друзьях и слугах. Но Райнхард не собирался дружить с Яном или его использовать. Еще толком не осознавая этого, он хотел его присвоить. Когда Ян во второй раз взял Изерлон, то чистая незамутненная злость и пришедшее следом за ней предвкушение, — те самые эмоции, которые Райнхард не ощущал так долго, — разогнали застоявшуюся кровь в жилах до сверхсветовых скоростей. Реванш за Вермиллион. Последняя битва, последний танец, вершина, где они наконец-то встретятся снова. На этот раз с совершенно предсказуемым финалом. Конечно, он мог бы еще раз предложить Яну и его людям полное помилование, почетную ссылку, ту самую спокойную жизнь, про которую адмирал говорил тогда, на «Брунгильде». Но он знал, каков будет ответ. «Он же никогда не сдастся», — эта мысль заново поднимала внутри жаркую волну возбуждения. «Ведь ты сам бы не сдался, особенно в настолько отчаянной ситуации, не так ли? Значит, он будет искать выход и возможности. Любые, даже самые невероятные. Это его стиль, как, впрочем, и твой». А это значит, что когда под Изерлоном все закончится, и если они оба выживут, — начнется новая война, уже совсем на другом уровне. Без флотов и космических станций. Лицом к лицу. Райнхард отвернулся от стола и, поймав в зеркале свое отражение, слегка отсалютовал ему бокалом, как равному противнику. Как будто из зазеркалья на него сейчас смотрел тот, другой. «И вот тут уже у тебя будет фора, адмирал. Сможешь ли ее использовать? Или тебя наизнанку вывернет от такого?» Райнхард вспомнил, как он принимал адмиральский жезл из ненавистных рук Фридриха, а до этого ордена, графский титул, деньги, прочие милости. Прятал глаза, скрежетал зубами, бурлил от ненависти. Терпел и ждал — ради великой цели. И если бы не Кирхайс, кто знает, смог бы пройти этот путь до конца. Он вздрогнул. Так — не будет. Он не Гольденбаум, ётун возьми. Они сыграют в эту игру максимально честно. Ян сам захочет к нему приблизиться. Если Райнхард правильно понимает ход мыслей в этой лохматой голове, ему это не просто нужно, ему… будет интересно. «Ты заворожен человеком с той стороны, с которым вы рассчитываете и думаете одинаково. Почему бы и ему не быть заинтригованным подобным образом? Идеальная ловушка — та, которая не спрятана, а стоит на виду. Дверцы широко распахнуты, противник вежливо приглашается зайти. Как тогда, под Вермиллионом. Как и ты тогда, он тоже не сможет удержаться». Одинокий медальон на столе отражал свет настольной лампы. На панорамном экране кабинета светились далекие точки кораблей, идущих параллельным курсом, и россыпь звезд бескрайнего космоса. Одна особенно яркая звезда, казалось, подмигнула ему. Зазеркальный Райнхард сощурил холодные серые глаза и медленно поощрительно улыбнулся настоящему. Скоро он будет держать этого человека в своих руках. А Галактика? Галактика может подождать. «Я ведь могу дать то, что ты хочешь, адмирал. А у тебя есть кое-что, что нужно мне. Сыграем?»