Слабость

Споры давно обрыдли — больше, чем эта нелепая страна с грязными улицами, удушающей жарой и истерическими ночными воплями. Они уже давно не понимают друг друга. Вернее, не слышат, потому что понимание как раз осталось, и время от времени Рок даже позволяет себе самоубийственную мысль: лучше бы его, этого понимания, было поменьше. Клэй постоянно говорит о мести «человеку, который их подставил», только в глазах у него адским огнем горит давно истлевший игрушечный медвежонок. Месть — это роскошь, но такая месть — просто глупость. Они и роскоши-то себе позволить сейчас не могут, а глупости себе позволять нельзя вообще никогда. Они уже давно не понимают друг друга — разве что в постели, даже если в роли этой «постели» выступает замызганная душевая с мигающей лампочкой и ржавой водой. Все просто и знакомо по давним студенческим годам — помоги мне, а я помогу тебе. Конечно, это бывает не у всех, но у Клэя — было. И дело даже не в уверенных движениях ласкающей чужой член руки. Во взгляде дело. Шалом и озорном, словно и правда юном. У Клэя всегда все написано — не на лице, в глазах. — Так и знал, что у тебя, как у любого человека, есть слабости, — смеется Клэй. — Нет, — спокойно отвечает Рок, и, словно в доказательство, уверенно, не отвлекаясь на жаркий узел в собственном животе, проводит рукой по стволу, гладит большим пальцем головку. Не так, как привык, а осторожно и почти нежно — Клэй слишком романтик для незатейливой и горячей простоты. К сексуальному голоду Рок относится, как к пище или воде — физические потребности надо удовлетворять, чтобы в критический момент они не затмевали разум. Получится — чем-нибудь повкуснее, а нет — так чем придется. — Слабости делают нас людьми, Рок. Клэй не спорит и ничего не доказывает, сейчас — нет, он счастливо смеется, а потом громко стонет и сильнее толкается в чужой кулак. Он просто лепечет какую-то милую ерунду, как это часто бывает во время секса, вот только Рок со всем этим несовместим, наверное, потому и предпочитает сексу «руку взаимопомощи». По крайней мере, сейчас. А Клэй потому и постоянно горит на бабах, что он — вот такой. «Может, слабости и делают людей людьми, но солдат особого назначения слабости превращают в покойников». Рок вполне в состоянии — во всех смыслах — произнести это вслух, но Клэй вдруг поднимает глаза — все еще шалые, и блестящие, и потемневшие до красок предрассветного неба — и ловит чужой взгляд, ловит и удерживает, крепко и вместе с тем нежно, совсем как ласки его рук. Слова застревают в горле, а Клэй бережно сжимает пальцы, и Рок кончает, намного быстрее, чем от себя ожидал, и с трудом сопротивляется желанию на мгновение прижаться губами к чужим губам или хотя бы опустить голову на плечо. Клэй сам притягивает его к себе и громко сладко стонет, толкаясь в его кулак. Он дрожит всем телом, прислоняется к стене душевой, — но держит крепко и только шепчет что-то на грани слышимости поверх лежащей на его плече макушки. Слов не разобрать, но это и не нужно — потому что в постели они по-прежнему понимают друг друга. Они в бегах, и связываться со случайными девицами слишком опасно, но Рок с некоторых пор совсем не скучает по сексу. По вкусной еде — случается, та бурда, что приходится тут есть, годится именно что только для «удовлетворения потребностей». А по сексу — нет. Возможно, Клэй прав, думает Рок, едва выровняв сбившееся сильнее ожидаемого дыхание. Возможно, у него и правда завелась слабость. Но он все еще солдат из отряда особого назначения. А потому слабости все еще должен уничтожать.

Конец