Версия коня

Наставником Гейзенберг был, мягко говоря, эксцентричным. Учительским девизом его далёких предков была древняя мудрость, что мастер велик настолько, насколько велик его подмастерье; его же девиз гласил, что холодное оружие никогда не лишнее. Даже если тренировка не боевая. Он вложил нож ей в руку: — Что ты чувствуешь? — Ничего... — недоумевала Роза. — Что это за тест? Появится ли у меня желание убивать или идти нарезать бутерброды? — Ответ неправильный. Ты жива, в сознании, с функционирующей нервной системой. А значит, «ничего» — заведомая ложь. Она задумалась: — Ну... ощущаю шероховатую лёгкую рукоять... — Вот именно. А теперь догадайся, что в первую очередь чувствую я. — Лезвие? — Абсолютно верно, цветочек, — Карл ободряюще хлопнул по её плечу. — Как и моё, твоё восприятие по-своему отличается от привычного остальным. Ты должна понять его особенности и адаптироваться к ним. И когда-нибудь ты познаешь то, что испытывал я, когда впервые одной лишь силой воли разогнул оковы и разорвал цепи. «Это же поэтическое иносказание, да?..» — читалось во взгляде Розы. — ...Я не смог сбежать далеко от лаборатории, и грёбаная ведьма наказала меня с изощрённым зверством, но всё равно это был триумф. Превращение проклятия в дар. Понимаешь? Та кивнула, беззвучно шепча «ужасно». — ...Но иногда приходится полагаться и на физическую подготовку, а не только на мощь разума. Борцы с биотерроризмом тебя тренируют? — Ага. — Хоть какой-то от них толк. Показывай, что умеешь, — театральным жестом раскинул он руки. Она смутилась, признаваясь: — Настоящее оружие мне пока ещё не давали. Тир, муляжи... Что, прямо так и атаковать? — Ну конечно. Мне ничего не будет. Даже от пулемётных очередей в упор, твой папочка подтвердит. — Вот лучше бы вы учили меня своей хвалёной некромантии, чтобы я действительно обсудила это с ним лично... — вполголоса проворчала Роза. — Хочешь постичь тайны жизни и смерти, золотце? Что ж, они начинаются с простой истины, что ты можешь нанести кому-нибудь летальный удар, или его нанесут тебе. Всегда есть от кого защищаться. Нерешительно проведя пальцем по ребру ножа, она протянула его обратно: — Это уж точно. В школе надо мной постоянно издеваются. Но если я применю против них силу, меня навсегда запрут подальше ото всех, посчитав слишком опасной. Никто не будет разбираться, для самообороны ли. Я — биоугроза, и мне и так с трудом позволили шанс доказать, что я могу мирно жить среди людей... Он резко выхватил тот, искрясь от гнева: — Кто?! Я сам пущу их на фарш, только скажи! — Одноклассники, — вздохнула она. — Не надо. Они всего лишь глупые дети. И родители любят их так же, как Итан меня. — Они ничем не лучше той, которая мучила нас. Такие не заслуживают пощады, — пытаясь успокоиться и унять нарастающий электрический шторм, Гейзенберг сорвал эмоции на неповинной лампочке, лопнувшей со вспышкой. — И... и... да заткнитесь вы все! Роза непонимающе оглянулась: — Но... кроме нас, тут никого нет... — Разве ты их не слышишь? Если не считать отдалённого стука колёс поездов и жужжания записи камер наблюдения, стояла полная тишина. — Кого? — Когда-то от одиночества я завёл привычку разговаривать с покойниками за работой. И спустя годы они начали отвечать. Просили меня отомстить и за них тоже, ведь многие погибли по вине Миранды, — он невесело усмехнулся: — Когда приходил Уинтерс, нас отвлекал Штурм, и вот, с твоим появлением опять то же самое, будь эти уроды неладны... Она задумалась. Не такое уж сумасшествие, если вспомнить её собственные видения. Вдруг — очередное доказательство существования загробной жизни в сознании мутамицелия?.. — Вроде бы иногда улавливаю что-то похожее, — неуверенно подтвердила она. — Вот видишь. Не верь людишкам. Ты такая же нормальная, как и я, — приободрил её Карл, нервно облизывая нож с маниакальным блеском в глазах. Благодарное ответное «вы очень добры» застряло в горле. Даже уточнённое бы запоздалым «ко мне», оно на него упорно не примерялось. — Иногда я общаюсь так с папой, — вырвалось взамен тайное признание. — Как если бы он был жив. И представляю, что он сказал бы мне... хотя это непросто, потому что я совсем его не знаю. — А как же его жёнушка? Мия, кажется? Разве она не рассказывала тебе о нём? — Ей было больно вспоминать. Может, со временем она бы... но... я уже очень давно с ней не виделась, и неизвестно, когда нам дадут встретиться снова. Он погрузился в нехарактерное для него безмолвие. Аж жутковатое, как внезапно пропавший сигнал в неизведанной местности. — Тебе что, не разрешили остаться с ней? — догадался он после паузы. — Это ей не позволили растить меня. Альянс не доверяет ей из-за каких-то преступных связей в прошлом, да и я должна жить под надзором в особых условиях. Карл посмотрел на осколки взорвавшейся лампочки. Затем — на свой недоделанный проект, собранный из разносортного технического мусора прямо на столе. Чем это планировалось стать — вечным двигателем или кухонным прибором — Роза не могла даже предположить: необузданная изобретательность Гейзенберга была способна на что угодно. — Выйди, — коротко и жёстко приказал он. Она замешкалась, подбирая слова для вопроса. — ...Говорю, выйди. Сейчас. Роза оставила его одного, на всякий случай закрыв за собой дверь. Не зря: едва она прильнула ухом к замочной скважине, в стену посыпалось что-то разлетающееся по всем углам. Судя по звукам, металл то ли рвали зубами, то ли сгибали в плетёный узел. Хотя Карл мог и не сдвинуться с места, закрыв глаза и ровно дыша. Почему-то ей казалось именно так, на расстоянии чувствуя обжигающий поток по каждому разветвлению нервов, доходящий до кончиков пальцев, как и её сияющая сила. Она прислонилась к двери спиной. Когда стихийное бедствие утихло, с противоположной стороны на ту тоже навалились с тяжёлым вздохом. — Я что-то не так сказала?.. — извиняющимся тоном спросила Роза. — Нет, дело не в тебе, — донёсся приглушённый ответ. — Даже если папа уже никогда не услышит то, что я ему говорю, мне всегда было от этого легче. Расскажите мне, если хотите. Может, вам станет тоже. Сердито-рычащее сопение явно означало «ты правильно поняла, как мне не хватает собеседников, но я слишком горд, чтобы признаться в слабости, пусть и такой простительной». И всё-таки он сдался. — Преимущество компании мертвецов — в том, что они не осуждают, не обманывают и не глумятся. Когда я увидел тебя в Румынии, совсем малявку, ты была такой же, только живой. Невинной, не знающей лжи и зла. Той, кого мне впервые было не за что ненавидеть. Разве что лишь за то, что у тебя есть всё, чего лишили меня — любящая семья, защита, свобода... но это давало веру, что хотя бы ты не повторишь мою судьбу. Ты такого не заслуживала. Тебя тоже забрала Миранда, тебе тоже не досталось нормальной человеческой жизни, но это ещё можно было исправить — для нас обоих. И вот... теперь тебя тоже отняли у настоящей матери. И тоже лишают выбора. И тоже издеваются над тобой. Всё оказалось зря. Ты была моим ключом от тюремной клетки, символом надежды, а сейчас ты — напоминание о всём худшем. Значит, у меня-то и подавно нет шансов. «Неужели хоть кто-то понимает и сочувствует...» — подумала Роза, затаив дыхание. «Я не умею сочувствовать», — вспыхнуло в её мыслях, без слов, одной лишь странной взаимосвязью Плесени. — «Они правы. Я загнанный озлобленный на всех зверь.» «Могу сделать уверенный вывод, что это не так. И... я тоже понимаю вас.» «Ты очень добра... ко мне.» Она немедленно поинтересовалась вслух: — Погодите, так сколько уже вы в моей голове? — Давно, — с коварным хвастовством заявил он. — Кто, по-твоему, звал тебя во снах? — Ничего себе. Это я тоже не прочь освоить. — Ну вот уже и не хочется расставаться со своими способностями, ага? Правда, меня этот коллективный разум порой раздражал. Столько лет в посмертии с Итаном, который никак не мог убраться с Фабрики... Могу дать полезный в твоём возрасте совет: если кто-то с тобой флиртует, то ещё не имеет в виду, что желает провести вместе вечность. И... он слышал тебя. Сам мне говорил. С её стороны двери длилось молчание. Наконец Роза приоткрыла ту, до сих пор ничего не отвечая, только прилагая усилия не расплакаться. — Мне, наверное, нужно возвращаться. А иначе меня начнут искать. И нападут на ваше убежище, — сказала она вместо всего, глядя на него. Карл старался не показывать, как его расстраивала необходимость отпустить слушательницу. — Ну лады. Обращайся, если надо будет тебя похитить. Это последнее, на что я годен. Или за любой другой помощью, но вряд ли хоть что-то смогу лучше. Кроме как что-нибудь наточить или починить. — Очень заманчивое предложение, — всерьёз согласилась она. Мысль о возврате к прежней роли зажгла искру в его взгляде, подлив топлива идей мести и шоу в холодную пустоту усталости и разочарования. Он надел тёмные очки прежде, чем Роза успела засечь, надолго ли та продержится.