Солдат и Инфанта

- Потому что восемь лет назад я предал свою невесту, - с жестоким наслаждением повторил я. Для кого-то подобное заявление могло быть финальным признанием в самом страшном преступлении - за свой срок работы барменом я выслушал множество откровений от подвыпивших посетителей, что сочли барную стойку отличной кабинкой для исповеди. Кто-то украл миллион у своего партнёра по бизнесу, другой - отравил сварливую жену или богатого родственника, а третий скрывал от родных огромные карточные долги. Моё же признание в содеянном - это лишь одна из множества строчек доказанных преступлений. Я захотел встать и уйти, оставив Стелле и Скриипу пищу для размышлений и сожалений, но головная боль решила за меня - мигрень расколола мою голову ударом кувалды, словно череп разлетелся на десяток осколков, рассёкших мозг как бритвенные лезвия - мышцы лица вывернуло спазмом, пальцы сами собой вцепились в чёрную прядь как за спасательный круг. - Лурам, да присядь же! - мягкие интонации принцессы безостановочно били мне в голову как отдача пулемёта. - Ты бледный как смерть! Скриип, ну помоги же ему! - Всё нормально, миледи, - простые слова убеждения вышли из меня с таким усилием, будто вместо прямой линии от языка до губ, они решили сделать километровый марш-бросок по каким-то поросшим бурьяном зарослям. - Со мной всё хорошо. - Так, - доктор протянул ко мне руку, щёлкнув суставами - звук отдался в моём черепе таким хрустом, будто в мозгу рвались нити и связи. - Douleur dans les lobes pariétaux et temporaux du cerveau, le crâne prêt à s'effondrer, la vision défocalisée et la matière grise cuite à feu doux? Я даже не старался хоть что-то перевести или хотя бы просто кивнуть - все мысли были заняты лишь тем, чтобы держать поздний завтрак внутри желудка и не свалиться в обморок. - Мне нужно идти, - заплетающийся сухой язык всё ещё держался, хотя слюна пропала совсем. - Надо сварить чай на обед, приготовить коктейли, вечером ещё ехать за граппой, всё это очень важно. - Единственное место куда вы сможете дойти в таком состоянии - это морг, - Скриип подхватил меня под мышки, и треск в мозге повторился ещё раз. Уложив меня на что-то мягкое, доктор извлёк из саквояжа шприц, надломил ампулу и набрал ярко-фиолетовое содержимое - беспощадный искрящийся свет от препарата безжалостно терзал мои глаза. - Сейчас поставим вам укол, и вы как следует выспитесь. Два-три часа и проснётесь как заново родившийся. - Никаких...иголок... - зрение уехало куда-то набок вслед за непослушным языком, проваливаясь в чернейшую пучину. Желудок затрясло как желе, когда лапы доктора завернули рукав моей рубашки, а холодные и сухие как старый пергамент пальцы нащупали вену. - Только...не...опять... Игла огненным копьём влетела в тонкую голубовато-синюю жилку на сгибе локтя, поршень шприца мучительно долго проталкивал по венам лекарство, которое то жгло, то морозило, то пропарывало сосуды острой циркулярной пилой. - Euh, étrange réaction. La princesse n'a eu aucun problème, sauf si vous, - доктор смахнул указательным пальцем крошечную капельку крови на месте укола и тут же её слизнул. - Abus d'alcool et analgésiques puissants - alors tout est clair. Сейчас вы хорошо поспите, поместье не оскудеет без обеденного чая и напитков, даже если они настолько хороши. - Значит, я здесь больше не нужен, - губы криво оскалились без моего участия. - Бред виновности и самоуничижения, заниженная самооценка, нарушение аппетита и сна, - доктор повернулся к принцессе. - Леди Стелла, вам это ничего не напоминает? Сосредоточиться на принцессе получилось проще, несмотря на закрывающиеся тяжёлые веки и узкое туннельное зрение. Тело Стеллы мерцало и расплывалось как призрачный саван, но её сияющее золотыми искрами лицо с двумя рубинами глаз было видно отчётливо - и снова это жуткое, светящееся выражение, которое я уже видел в лице своей любимой Табуки. - Лурам? - голос Стеллы доносился откуда-то издалека. - Да, леди Стелла? - Пойми, я уже это проходила через всё это ещё до того, как ты оказался здесь. Да, я не была на войне, я едва ли смогу почувствовать на своём опыте, что пережил ты - но я тебя понимаю. - Понимаете? - недоверчиво спросил я. Голова проваливалась в какое-то мягкое тесто. - Я до сих пор не до конца смогла простить себе смерть мамы и не уверена, что когда-то смогу сделать это в принципе - такое нельзя простить, но это можно принять. Да, это случилось. Да, я не была достаточно сильной. Да, я не могу это исправить. - Этого нельзя исправить. Это до самой смерти, - ровной, нудной интонацией я повторил свою извечную мантру. - Но это можно принять, - с нажимом повторила Стелла. - Если ты будешь об этом говорить. - Зачем вам слушать гнилой рассказ не менее гнилой души? - Лурам, - Стелла громко втянула воздух, чтобы не закричать на меня. - Я тоже считала себя последней трусихой, дрянью и бессильным отродьем, потому что не смогла спасти свою мать, ни защитить её от своего же отца, ни найти того, кто помогал мне все те годы. - Вы были всего лишь маленьким ребёнком, вчерашним младенцем. В том, что произошло, нет ни капли вашей вины - ваша мама погибла не зря, дав вам шанс жить и дальше. Любите её, храните в памяти и никогда не забывайте её жертвы. - Именно это я и стараюсь делать, - кивнула принцесса, протерев края своих больших глаз кончиками пальцев. - Я всё ещё прохожу терапию у Скриипа, но никакого прогресса бы не было, если бы доктор не заставил меня говорить. - Меня бесполезно заставлять. То, что я совершил - не детская беспомощность, а осознанный проступок. Но по-детски жестокий. - Так что же ты совершил? - Стелла спросила прямо. - Лурам, расскажи - поверь, станет легче и лучше. И не надо говорить, что легче и лучше тебе никогда не будет, у тебя это уже написано на лбу. - Должно быть, забыл умыться этим утром, - я снова криво ухмыльнулся. Уверен, что шрам на лице и общая бледность придавали мне совершенно зловещее выражение, которое должно было отпугнуть любого непрошенного гостя, но принцесса не уходила. - Юмор - хороший защитный механизм, - леди Стелла тяжело вздохнула. Доктор же куда-то исчез, оставив нас наедине. - Но он лишь маскирует боль, не давая ей выхода. Как и враньё. - О чём вы, леди Стелла? - Я не верю, что ты способен на предательство, Лурам. Ты можешь говорить о том, что полон неприятных сюрпризов, что хуже тебя нет никого, что с большой охотой убежал бы от самого себя, но это всё лишь здесь, - принцесса постучала когтем себе по лбу. - Нас определяют не слова, но действия и поступки. Разве предатель согласился бы работать здесь и дальше после нашего первого неласкового разговора? Разве изменник бы стал выслушивать мои претензии и продолжать здесь находиться, поднося чудесный кофе и отличные коктейли? Разве мерзавец бы отважился закрыть своим телом гранату? - Наверное, да, - я был вынужден согласиться, крыть было нечем, но и сдаваться не хотелось. - Вы ведь до сих пор видите ночные кошмары о том страшном дне? Вам всё ещё снится ваша погибшая мать, которая молчит или спрашивает, почему вы её не спасли? И вы всё ещё не можете произносить вслух её имя, потому что это причиняет вам натуральную боль? - Да, - это короткое согласие из уст принцессы действительно смогло затронуть меня новой волной душевных мучений, вниз по хвосту пробежала волна холода, хотя в комнате было достаточно тепло. - Всё, как ты и сказал, Лурам. - Тогда мы с вами в одном окопе, леди Стелла - ещё раз извините, что снова напомнил вам о случившемся. Предатель и мерзавец ни за что бы не согласился стать чьим-то другом, но я готов попытаться. - Тогда позволь и мне быть твоим другом и услышать от тебя правду о случившемся, - Стелла села рядом со мной и положила свою руку на мою. - И я уже заранее вижу, что ты был готов сказать очередную ложь вместо правды о случившемся - что твоя невеста нашла тебя в постели с другой женщиной, что ты забил её до смерти в пьяном безумии, что ты просто бросил её без всяких причин... - Именно это и случилось, миледи, - язык обмотался колючей проволокой, провалившеся вниз по гортани вдоль по всему пищеводу. - Я бросил её - и никакая причина не может быть оправданием этому.

***

- Лурам, а как тебе вот это? - пальцы Шедди извлекли новый аккорд из гитары. - Думает парень ночь напролёт... - Шед, помолчи, а? - Или вот - Карапет влюбился в красотку Тамару... - Да ты хоть когда-нибудь заткнёшься? - разозлился я. - Ну уж извини! - возмутился чавелинщик, хлопнув ладонью по струнам с громким визгом инструмента. - Я тебе тут настроение поднять пытаюсь, между прочим! В разбившем бутылку пьянице больше радости, чем в твоей кислой морде! - Извини, Шед, но я правда не в духе, - я с досады лягнул камешек, отлетевший куда-то далеко в степную траву. - Не знаю, что и делать теперь. Всё разом полетело куда-то не туда. - Да поговоришь с Табукой, и всё наладится! - заверил меня друг. - Она же не дура, всё поймёт - подуется-поворчит и простит! - Не простит. Такое не прощается. - Ой, вот только не начинай эту старую шарманку про измену - тебя всего-навсего поцеловала какая-то актриска, причём даже не твоей инициативе, а грызёшь себя так, будто тебя застукали с ней в одной постели! - Это была певица. Марлен Дитрих. - Да неважно, хоть сама королева Лилит, суть дела не меняет! - Шед пожал плечами. - Вот почему все, ну абсолютно все поняли что и как случилось, кроме тебя с Табукой? - Не знаю, - вздохнул я, поправив сползший с плеча рюкзак. - Может, из-за помолвки так волнуется? Или, может, нашла кого-то другого? - Вот не надо этого! - Шедди рассердился и тряхнул косицей. - Табука - бесовка правильная, налево не пойдёт, тем более, что у вас уже свадьба на носу! А будет кто из ухажёров подходить - сама ему рога пообломает, если только её или твой папаша до него раньше не доберутся! Да из-за помолвки она так волнуется, зуб тебе даю, вот и переволновалась! - Хорошие у неё волнения, - буркнул я сквозь стиснутые зубы. - А мне, значит, нервы мотать можно? Я ведь тоже не железный! - А всё-таки, - Шед гадко ухмыльнулся. - Когда ты с Думузидом тем певичкам шампанское относил - специально первым вошёл или дождался, пока тебя босс вперёд пропустит? Не, я тебя нисколько не осуждаю, всё-таки дамочки-то очень симпатичные, но... - Да нет же! - взвыл я, едва не бросившись на друга с кулаками за такое заявление. - Ты за кого меня принимаешь?! - Всё-всё, молчу, - тихо ответил кочевник, убрав гитару набок. - Орать-то так зачем, обиделся что ли, Лурам? Я холодно промолчал, уперевшись взглядом себе под копыта, и продолжил шагать дальше - по моим расчётам, до дома оставалось идти ещё где-то полчаса, а остатков моих нервов хватит минут на пять, если Шедди не захочет заткнуться. Со стороны я наверняка выглядел странно - я снова был отправлен в отпуск на неделю с сохранением жалования, за пазухой лежал увесистый кожаный кошель, набитый выигранными на ставках самоцветами, а рядом со мной бодро вышагивал лучший друг. Добавьте к этому скорую свадьбу с чудесной девушкой, которую я знал почти всю свою жизнь, и тогда точно захотите спросить - как можно быть недовольным при таком замечательном раскладе карт судьбы? Причина моего плохого настроения была проста - я вляпался в очень неприятную двусмысленную ситуацию, успев меньше чем за сутки оказаться на первой полосе жёлтой прессы - но обо всём по порядку. Всё началось с того, что у известной певицы-завсегдатая нашего "Капризного сфинкса" с красивым именем Мария Дитрих снова начался период её "эстрадной меланхолии", который она предпочитала лечить обществом подруг и обильным поглощением газированных вин и сладких наливок. Марлен не скупилась на деньги и просто сняла одну из элитных гостевых комнат-салонов на целый месяц, заодно доплатив баснословную сумму на обстановку помещения на свой вкус - Думузид сразу же увидел в этом ещё одну возможность дополнительного заработка и занялся проектированием таких "больничных палат", поручив мне обслуживание печальной певицы. В течение первых нескольких дней фрау Дитрих избегала меня и обычно просто выхватывала поднос с напитками прямо из рук, после чего едва ли не пинками выталкивала меня за порог под заливистый пьяный хохот подружек. - Лурам, не обижайся на неё, просто у нашей Марии такой характер и непростой период в жизни, - Мэрилин Монро шепнула мне на ухо и ласково потрепала за щёку двумя пальцами. - Не огорчайся, я ей намекну, чтобы была с тобой подобрее. Ты-то сам как? Что-то ты какой-то грустный в последнее время? - Всё хорошо, спасибо за помощь, Норма, - вот так мне и пришлось научиться врать, глядя прямо в глаза и не моргая. Ведь мои настоящие дела шли совсем нехорошо - касались напрямую меня и Табуки, и я не знал что делать и даже как просто обозначить эту проблему. Спустя какую-то неделю после моего отъезда обратно в город на работу, характер Табуки неожиданно переменился. Если раньше она снимала трубку спустя каких-то три или четыре гудка, первым же делом одновременно со мной спрашивала о делах и здоровье, затем мы оба смеялись от неловкости извечно повторяющегося момента и болтали о всяких пустяках не меньше часа, то теперь всё поменялось в худшую сторону. Я часто не мог даже просто дозвониться до своей будущей невесты, а если Табука и снимала трубку, то говорила она с какой-то неохотой и тревогой, постоянно уточняла дату предстоящей свадьбы и переспрашивала, с кем я работаю в эту смену. Вместо доброй, любящей и заботливой подруги на другом конце телефона меня слушала нервная и взбалмошная особа, которая как будто только и поджидала малейшего случая, чтобы обвинить меня в неверности. У меня в голове просто не укладывалось, с чем могли быть связаны такие кардинальные перемены в характере Табуки - её обвинять не хотелось, но и себя самого было не за что попрекнуть. Если уж говорить совсем напрямую, то у меня было огромное количество возможностей обзавестись любовницей в городе или просто регулярно наведываться в публичные дома, чьи сохранённые из вежливости визитки так и остались пылиться где-то в углу моей комнаты. Но я имел свои представления о порядочности и важности данного слова самому же себе, и поэтому за всё время работы я упустил множество возможностей залезть под чью-то юбку, но нисколько об этом не жалел, игнорируя всё того же Шеда, крутящего указательным пальцем себе у виска. Честен перед самим собой - а значит честен и с Табукой. И точка. Постепенно, Марлен перестала вышвыривать меня из будуара, сама начала приглашать разливать напитки или просто посидеть, самолично угощая кофе - пускай и ужасным на вкус, но зато собственноручно заваренным и поданным. При разговорах со мной, фрау Дитрих всё чаще смущалась и поправляла волосы, наверняка принимая мою стойкость за тот самый тип равнодушия, который заставляет женщин терять голову и стыд и ползти за мужчиной хоть на край света на собственном животе. - Ты стерегись её, Лурам, - посмеивался Шед. - Вцепится тебе в жабры, потом не оттащишь! И вот, в один из самых обычных рабочих дней, разразилась гроза - причём с молнией, пускай и ненастоящей. Я, как обычно, в шесть вечера вместе с боссом заносил новую партию шампанского для Марии и её подруг, которых нисколько не поубавилось за неделю кутежа. Настроение за последние дни у меня не улучшилось, что подметил и сам Думузид, а потому разрешал мне немного своевольничать как хорошему другу - придти, показать что бутылки не открывались, а этикетки не поддельные, после чего незамедлительно исчезнуть обратно за стойку на час, когда предстоит подавать сытный ужин. По обычной процедуре, Думузид распахнул двери и пропустил меня вперёд, галантно провожая взмахом руки. Перешагивая порог, я был готов ко всему - летящему в голову стакану или элементу женского белья, визгу, громкому смеху, хлопкам бутылок, пению - но только не к гробовой тишине, которая тут же сменилась многозначительным хором из одной и той же буквы "О!" в разных тональностях. Я проигнорировал эту странность и подошёл к замершим женщинам, тем самым допустив две фатальные ошибки, сам того не осознав. Всё выглядело как обычно - щёлкали чудом уцелевшие настенные часы, в камине лопались поленья, выпуская фейерверки малиновых искр, на ветру колыхались некогда чистые занавески. - Лурам! - заплетающимся языком сказала одна из женщин, старательно не хихикая. - У нас тут игра! - Я вас надолго не займу, новое шампанское и вишня на коньяке, как заказывали, - ровным голосом ответил я, выставляя на стол новый строй из полных бутылок и забирая опустевшую тару к себе в ящик, попутно прикидывая размеры счёта, который предъявят по окончанию "лечения". - Сигареты будут через час вместе с ужином. - Нет-нет-нет, ты нас не понял! - продолжала всё та же особа. - Мы проверяем насколько наша Мария - Weibliche Domina - какой она себя считает! - И причём здесь я? - инстинкт подсказывал немедленно отступать к спасительной двери. Всего каких-то десять шагов, закрыть за собой дверь и пулей нестись за стойку, где хоть клиенты и выпившие, но уж точно не заставляют принимать участие в каких-то забавах, которые могут родиться в дюжине пьяных голов скучающих эпатажных женщин при виде молодого симпатичного беса. - Она должна была поцеловать первого, кто зайдёт сюда! Думузид, хоть и симпатичный, но уж больно староват - так что мы ставили либо на тебя, либо на того гитариста! - гостьи поднимались с ковра, больше напоминая стаю голодных волчиц при виде куска свежего мяса, но мне такая роль совсем не улыбалась. - Извините, но я вообще-то женат... - я развернулся на копытах, но никуда убежать не успел. Глаза певицы горели как у кошки в темноте, и я успел разглядеть в них своё изумлённое лицо - и тут же сверкнули молнии. Первая пронзила меня насквозь - от губ от хвоста, а вторая проблестнула за окном, отразившись в гигантской лампе вспышки фотоаппарата. "А вот теперь - это точно конец" - с тоской подумал я, швырнув обратно на стойку свежий выпуск какой-то паршивой газетёнки, где на первой же странице красовалось моё изумлённое и ошарашенное лицо с сочным отпечатком помады поперёк своих губ. И как вишенка на этом торте из чего-то весьма дурно пахнущего - с одной стороны меня тянет сама фрау Дитрих, с другой - Мэрлин Монро, которая и вызволила меня из плена в тот вечер. А если секс-символ неожиданно становится голосом разума, то дела однозначно плохи. Сама же Мария была в восторге от такого скандала, который, по её словам, "Напомнил о её существовании и вдохнул в её жилы новую жизнь и свежие силы, чтобы выступать и дальше" и даже приподнесла мне набитый наличностью конверт - я едва сдержался, чтобы не швырнуть его обратно в личико вместе с потоком брани, сравнивая себя с представительницами древнейшей профессии. Так что пришлось ограничиться холодным и сухим отказом с возвратом - Марлен со вздохом пожала плечиками и удалилась. Родне я сдался сам, позвонив первым и рассказав отцу всё как было. Набтес меня внимательно выслушал, не перебивая, не вздыхая и не хмыкая - и отдельно тяжело было слушать столь неожиданные слова поддержки. Отец заверил меня, что моей вины тут особо нет - издержки профессии и круги, в которых я вынужден вращаться, но посоветовал самому позвонить Табуке и повторить собственные показания. "Табука не дурочка - всё поймёт. А по-хорошему, Лурам - меняй профессию, второй раз может так не повезти. Денег уже скопилось достаточно, чтобы ты открыл своё заведение и больше не попадал в такое положение. И что конверт не стал брать - это правильно, я очень рад, что ты не растерял принципы и совесть". В итоге, меня не осудил никто - мама пообещала самолично приехать и поговорить с певицей "по-своему", Рактум повторил отцовские слова и пообещал, что будет держаться ещё ближе к своей подруге. Мисс Лин только посмеялась, будто я всё ещё оставался маленьким шаловливым бесёнком, и даже её муж не стал на меня кричать, а зачем-то вспомнил какую-то статью, где "Мужчина в отношениях подсознательно считается более привлекательным, чем одинокий". Но легче мне не было - я был готов сражаться против всего мироздания, против Ада и Рая вместе взятых, если бы рядом была моя Табука. Так какой смысл в поддержке всего мира, если в телефонной трубке с набранным знакомым номером одни гудки и неизвестно какие хуже - длинные или короткие? А прочитанные сообщения без ответа жалили меня страшнее роя диких пчёл, не давая покоя - так что я буквально выдвинул требования к Думузиду. Тот не стал сильно возражать и отпустил меня на месяц, чтобы я уладил свои дела с невестой, а сам же решил заняться пристройкой дополнительных комнат к "Капризному сфинксу" для лечения упадка духа творческих особ - Шедди же сам навязался, никого особо не спрашивая и пообещав за мной приглядывать. Завидев крыши знакомых домов, я постарался подавить тревожность и волнение - сейчас понадобится вся выдержка и всё моё мужество, чтобы встретиться с Табукой лицом к лицу и рассказать всё как есть. - Слушай, Лурам, - осторожно спросил Шед. - Может, мне с тобой пойти, а? Ну, знаешь, для поддержки? Мало ли что может случиться. - Шедди, ты дурак? - выругался я. - Ты говоришь так, будто Табука меня в клочки разорвёт, как только увидит. Я просто поговорю с ней, только и всего - а там как получится. - Да странно просто, - заметил друг. - Обычно шум деревни за километр слышно, а сейчас как-то слишком тихо. Может, что-то случилось? - Не знаю, но ты прав - как-то слишком тихо, - я согласился, хотя мысли были заняты совсем другим. - Ладно, дуй к моим, я до Табуки. Вещи мои закинь заодно, ладно? - Не дрейфь, всё будет хорошо! - на прощание заверил меня Шедди, поймав мой рюкзак и кошелёк с камнями. - Простит она тебя, вот увидишь! А будет упрямиться - мной пригрози, я ,что ли, зря в свидетели к тебе напрашивался? Я же не прощу такого! - Вот же трепло, - эти слова я проворчал себе под нос. Я торопливо шагал по дороге к дому семейства Табуки, попутно подмечая, что Шед был прав - что-то определённо было не так. Почему-то все сидят по домам, никто не шумит и не кричит, лишь совсем древние старики чинно собрались во дворе одного из домов и неторопливо что-то обсуждали, косясь на меня. Восприняв взгляды как очередное напоминание о злополучной фотографии, я зябко поёжился и почему-то начал идти медленно, почти что крадучись, как вор. Осторожно толкнув калитку, я вышел на присыпаную мелким песком дорожку - дом невесты встретил меня тёмными окнами и тишиной. "Почему вокруг так тихо? Почему никто не выходит встретить меня? Где Ургаф, Моссер и все остальные? Что всё это значит? Сейчас я был бы рад получить тысячу насмешек насчёт моего "пируэта", чем отчаянно вслушиваться в замогильную тишину, в надежде хотя бы на один звук". Стучаться в дверь я не стал - первым делом я встречусь с родителями Табуки, а при них она не расскажет мне всей правды. Повернув налево от крыльца, а затем - направо, я несколько обрадовался - в окне комнаты моей подруги горел свет. Наконец, отдышавшись и собрав в кулаки всю имеющуюся отвагу, я постучался в оконную раму. За шторами показался изящный силуэт с этими знакомыми рожками, и я уже открыл рот, чтобы произнести вслух слова извинений и положиться на добродушие и нежность своей невесты, но громкий звук удара распахнувшегося окна и показавшаяся за ним обладательница знакомой тени совершенно меня ошарашили - я был вынужден признаться сам себе, что никогда ещё в жизни не был так напуган. - Чего тебе надо? - почти что узнаваемый голос был таким страшным, что я едва не упал на землю, закрывая голову и уши, лишь бы не впускать эти звуки. Да, это всё ещё была Табука - всё те же огромные янтарные глаза, та же узнаваемая щербинка в зубах - и моя любовь к невесте нисколько не уменьшилась за эти годы, ради неё я был готов отдать и руку, и глаз, если бы возникла такая необходимость. И я не знал - была ли это игра света и тени, или моё испуганное воображение искажало реальность, но Табука казалась ещё прекраснее, чем когда я видел её в последний раз месяц назад. Лицо было невообразимо красивым: обычно коротко подстриженные волосы теперь вились густыми, по-соболиному блестящими локонами, яркость сверкающих глаз почти что ослепляла меня, а от тела подруги исходил сильнейший, здоровый жар. Могло показаться, что Табука намеренно изводила меня подозрениями, холодностью и упрёками и питалась моими страданиями как вампир - кровью жертвы. - Я пришёл увидеть тебя, - меня трясло и дёргало так, будто тело начало жить своей собственной жизнью. - И всё объяснить. - Поздно объяснять, - само присутствие Табуки внушало мне смертельный ужас. - Я видела достаточно. Ты меня так ненавидишь, Лурам? Тебе надоела простая деревенская дура, ты решил найти себе партию получше - я всё поняла. Ясно всё с тобой. - Это не так, - я стоял на краю бездны, земля уходила из-под ног. - Я тебе не изменял. Это была дурацкая, ужасная шутка. - Ты даже не можешь признаться в том, что ты сделал! - голос невесты сделался величественным и грозным. - Какой же ты трус, Лурам - а я ещё тебе верила! Уходи, убирайся прочь! Не хочу больше тебя видеть! И не приходи ко мне больше, проклятый предатель. Прежде чем окно захлопнулось прямо перед носом, меня больно ударило по лицу что-то острое и блестящее. Наклонившись, я нащупал этот предмет - и тотчас же в моей груди что-то оборвалось и рухнуло. Назад домой я брёл, не разбирая дороги, и крепко сжимая в руке брошенное мне в лицо ожерелье, которое я подарил Табуке накануне нашей первой близости. Предатель... Это мерзкое, скользкое слово, похожее на раздутый труп, застряло у меня в голове и горле, не давая возможности дышать и смотреть. Слёзы обиды текли сами собой, внутри прыгали острые лезвия, грудь дрожала и сотрясалась, беспомощно пытаясь ровно дышать сквозь приступ неконтролируемой истерики. Было невообразимо больно, стыдно и противно от самого себя - Тьма Милосердная, какой же позор! Я только что потерял самое дорогое, самое важное и ценное, что только имел! Благодаря Табуке я поднимался из постели даже когда болел и упрямо шёл на смену. Она помогла мне не сойти с ума в этом трижды ненавистном Пентаграмм-сити. И теперь я потерял её, потерял навсегда. А я оказался самым обыкновенным трусом и предателем, который даже ничего не смог сказать в своё оправдание. Жалкий и несостоятельный червь, у которого была одна простая задача - хранить верность своей будущей невесте, но даже здесь я умудрился всё испортить. Именно в таком подавленном и безрадостном состоянии я и вернулся домой. - Мам, пап, я дома, - я успел вытереть рукавом последние слёзы на глазах и откашляться. Осмотревшись по сторонам, меня ждало новое потрясение - обстановка была такая, будто я попал на трибунал инквизиции, а не к себе домой. В углу сгорбился Шед, растерянно глядя на меня таким непонимающим взглядом, словно мой друг настолько перебрал с выпивкой, что очнулся через месяц где-то в районе круга Похоти посреди главной улицы и безо всякой одежды. Моя мама сидела на диване и смотрела куда-то в пустоту, механически поглаживая спрящую Лори по голове - глаза Лекитты были отрешённые, дикие, не бесовские, а скорее животные - как будто вся её жизнь оказалась сплошной ложью. Набтес же сидел за столом, подперев голову кулаками и разглядывая лежащий перед ним документ с таким вниманием, будто от разгадки этой головоломки от моего отца зависела вся его дальнейшая жизнь. - Пап, что случилось? - только и спросил я. - Война, - сухо и коротко ответил Набтес, не поднимая головы. - Снова. Я обессиленно сел напротив отца, не веря в услышанное и всё ещё пытаясь понять, что вообще происходит, и почему изначально столь милосердная жизнь становится настолько нечестной. Отец говорил что-то ещё, мама то соглашалась, то спорила, то просто плакала, разделяя мои мысли о несправедливости сложившейся ситуации. - Почему ты не можешь просто дать на лапу, чтобы тебя не взяли? - зачем-то спросил я. - Па, ты ведь уже немолод! Почему ты? - Потому что они требуют младшего сына, а тебя я не отдам, Лурам. Не возражаешь, если я подпишусь твоим именем? - Набтес смеялся, но в голосе звенел металл. - Нет, я так не могу, это я должен идти, - я перестал соображать, что происходит. - Отец, ты не можешь так поступить! - Лурам! - Набтес неожиданно крикнул, чего он обычно себе никогда не позволял. - Возьми себя в руки! Я ухожу, а ты - остаёшься! И точка! Но я не мог успокоиться, только не сейчас. - Отец! - я начал кричать в ответ. - А как же мои друзья? Ургаф, Гутнер, Моссер, Мазур? - Да, им всем пришли такие же свитки - но ничего, я за ними присмотрю, будь уверен, Лурам. Научу их всему, что знаю сам. - Но ты уже немолод! - я не сдавался так просто, споря с каким-то жаром. - Ты быстро устаёшь, всё чаще спишь, у тебя боль в суставах и сердце не в порядке! А я - молодой и сильный, у меня больше шансов выжить и вернуться! Я умею драться и метко стрелять - ты ведь сам меня всему научил! Но Набтес был непоколебим. - А теперь послушай меня, Лурам - мне нужно, чтобы ты остался здесь. Я круто пожил, хлебнул немало горя, и на моей голове почернело много волос, и меньше всего я хочу, чтобы ты пропал на этой войне. Я просто не перенесу ещё одной такой утраты, и я даже не знаю, что будет хуже - если ты не вернёшься или вернёшься, но уже совсем другим. Нет страшнее зрелища, чем ребёнок с лицом старика и глазами мертвеца, особенно если этим ребёнком будет мой родной сын. - Со мной такого не случится! - возмутился я, но отец жестом пресёк мои речи. - Лурам, сын мой, - Набтес сказал уже мягче. - Мне безумно больно вас покидать, и я клянусь, что сделаю всё, чтобы вернуться и увидеть вас всех, а особенно - понянчить внуков. К Табуке уже ходил? - Не в настроении она, - соврал я, поспешно отведя глаза. - Завтра переговорю. - Тем более, - кивнул отец. - Винокурню я уже переписал на тебя, а часть сбережений - на Рактума. Я очень рад, что вы оба состоялись в жизни и нашли себя - и помните, чему я вас учил. - Я всё равно пойду, - упрямо и зло ответил я. - Я не хочу, чтобы ты погиб. - Я тоже не хочу умирать, но лучше это буду я, чем ты. И это моё окончательное решение, - ответил Набтес. - Можешь или согласиться, или спорить как капризный и вздорный ребёнок. Но на фронт отправляюсь я - и это окончательное решение. - Вещи тебе собрала, - тусклым голосом отозвалась мама. - Рюкзак у двери, там всё, о чём ты просил. - Спасибо, родная, - вздохнул мой отец, пригладив свои почерневшие виски. - Лурам, у тебя в комнате я оставил небольшой подарок - взрослый бес должен уметь защитить свою семью. А теперь - всем спать, подъём в половину четвёртого. Стрелка настольных часов уже пересекла римскую цифру 3, но сон ко мне так и не шёл. Я мрачно смотрел то на отцовский прощальный подарок, которым оказался воронёный семизарядный Наган-"самовзвод", то на остатки вечернего чая, который уже давно остыл и перестал быть таким вкусным. - Лурам, иди уже спать, - сзади сонно буркнул лежащий на диване Шед. - Всё наладится само собой. - Ничего не наладится, - печально вздохнул я. Шедди что-то проворчал и перевернулся на другой бок, кутаясь в одеяло. Я уже в тысячный раз за ночь собрал и разобрал револьвер, опёрся локтями на стол, обхватил голову руками и прикрыл глаза. В окно стучался ночной бражник. - Ну почему всё так неправильно? - прошептал я самому себе. - Почему всё не так? Я уже знал, что мне ответит Набтес: "Я поступлю так, как должно", "Я забочусь о вашем будущем благе", или "Это необходимая жертва". Но какое это могло быть благо? Видеть полную счастливую семью - вот моё благо. Находиться рядом с родными и близкими по возвращению из душного и безумного Пентаграмм-сити в тишине и спокойствии - тоже благо. А сидеть и ждать известий о смерти отца, сидя на пороховой бочке неизвестности и неопределённости - это уже слишком тяжкое наказание для меня. И главное - за что? Я отчётливо услышал, как Лекитта тихо плачет сквозь полудрёму. На смену тоске и печали пришла злость - наследство крови жителей круга Гнева. Я должен что-то предпринять! И я рассердился на Табуку, как не сердился никогда до этого. Да в чём я, собственно, был виноват? Я работал как проклятый, не зная отдыха и выходных! Я зарабатывал деньги и трудовой опыт, чтобы обеспечить наше общее будущее и будущее наших детей! Я хранил ей верность и преданность, никуда не сбегая и не сворачивая! Я действительно её любил, и с каждым днём любя её всё сильнее, и желая вернуться к ней, как бы ни было тяжело! А теперь Табука меня просто вышвырнула прочь как старый башмак, не желая даже выслушать мои объяснения! После случившегося за сегодня, образ невесты в системе моих приоритетов сполз на строку ниже - теперь самой важной позицией была моя семья. Набтес мог возражать мне сколько угодно, но его кашель и шумы в сердце с лёгкостью перевешивали чашу весов в мою пользу. Я знал, что нужно делать. Я просунул перебранный и смазанный револьвер в кобуру; убедился, что Наган плотно сидит и легко достаётся. Из вещевого шкафа вытащил плотные рабочие брюки из грубой ткани, непромокаемую охотничью куртку, ремень с патронташем и ножны с самодельным длинным ножом. Переодевшись и снарядив пояс револьверными патронами, я прислушался - в доме всё ещё было тихо, до подъёма оставалось пятнадцать минут. Тихо спустившись вниз по лестнице, я осмотрел содержимое собранного отцовского рюкзака - дюжина жестяных банок с мясом, сухари и медикаменты - словом, ничего лишнего. Туго затянув верёвки на горловине, я уже закинул рюкзак на плечо, как тут же тихо выругался, вспомнив о свитке - как же я попаду без него? И куда отец его положил? Только не рядом с постелью! Родители очень чутко спят, у меня не получится пройти незаметно и беззвучно! - Куда намылился? - громкий шёпот заставил меня подскочить на месте. К счастью, это был вовсе не Набтес. - Лурам, ты что? На войну ,что ли, податься решил? - Шедди хмыкнул. - Да, - коротко ответил я. - Попытаешься меня остановить? - А как же Табука? - мой друг вопросительно поднял бровь. - Что случилось-то? - Послала она меня, - я признался. - Далеко и надолго. И, судя по всему, насовсем. - Ну и дела, - присвистнул Шед. - А чего это она так? - Не знаю. А теперь и знать не хочу. Тебе-то что с того? Чавелинщик с тонкой улыбкой вытащил руку из-за спины. Я ахнул - в пальцах Шеда был зажат тот самый свиток, который накануне пришёл Набтесу. - Когда ты? Как? - я потерялся в словах. - Тебя не заметили? - Обижаешь, Лурам! Кто из нас лучше работает с карманами и замками? - тихо хохотнул Шедди. - Я уж догадался, что ты выкинешь что-то подобное, так что позаботился заранее. - Отдай, пожалуйста, - потребовал я. - И тебя одного отпустить? - возразил бес. - Нет уж, Лурам. Мы с тобой вместе пойдём. Мы же с тобой друзья или так? - Шед, мы с тобой хоть и друзья, но это исключено! - возмутился я, едва не повышая голос. - Тебя же убить могут! Это ведь война, а не пьяный клиент! - А ты, значит, бессмертный? И пуля не берёт, и нож, и бомбе ты не нужен? - оскалился Шедди, подтянув заброшенную через плечо гитару как винтовку. - Ну уж дудки! Либо идём вместе, либо я сейчас такую "Шатрицу" исполню, что всё село проснётся! - А разве можно вместе? - я спросил с надеждой. - Всё можно, если осторожно, - кивнул Шед. - Выйдем во двор, начертим круг побольше, прочитаем слово вслух, раз-два и уже там! И чтобы без фокусов, а то точно с тобой полаемся! Выйдя на улицу перед домом, я по указанию Шеда своими копытами очертил ровный круг для будущего портала и принялся чертить указанный в свитке символ при помощи охотничьего ножа. - Да я как увидел, что ты весь вечер просидел и думал, то сразу прикинул что к чему, - Шедди всё так же беспечно болтал, и лишь небольшая дрожь выдавала его волнение. - Выждал часик, прошмыгнул в комнату, свиток с тумбочки подрезал, а вместо него твои камушки положил. Ничего, что так? - Да всё правильно, - отозвался я, скребя по земле лезвием. - Спасибо, Шед. - Да всегда пожалуйста, - хихикнул мой друг. - А всё-таки, что тебе Табука наговорила? Чем всё закончилось? - Судя по всему, выплеснула мне в лицо всё, о чём думала последние годы, а меня даже и слушать не стала, - я разозлился ещё больше, вспомнив неприятный вечер. - Помнишь то ожерелье, которое я ей тогда покупал? Кинула мне прямо в лицо, со всего размаху! - Хорошенькие дела, - хмыкнул Шед, потерев подбородок. - А знаешь, может быть, эта война и не зря? - В каком смысле? - переспросил я. - Ну знаешь, иногда барышням нужен тот самый поступок! Не, Лурам, ты хоть и бес хоть куда, но самый простой! Обычный скромный бармен! А тут вернёшься героем, ордена-медали, при полном параде! Да она сразу всё позабудет и сама приползёт прощения просить! - Ага, - зло ответил я. - Если вернусь. - А кто за карты садится проигрывать? - подковырнул Шед. - Придём, малость повоюем и вернёмся, даже не заметишь! Сколько твой отец-то на войне был? - Год. - Ну вот, а сейчас техника и оружие уже другие! Так что каких-то пару месяцев...ну полгода от силы уж продержимся! Главное - живыми остаться, а остальное - уже неважно! Нам что пьяные морды, что херувимы - всё едино! Главное мне спину прикрывай, как обычно! - И ты меня тоже, - согласился я, наконец-то закончив с черчением и встав с колен, отряхиваясь от пыли. - Давай, показывай, что там за слова. Набтес проснулся от неожиданной ярко-зелёной вспышки за окном, подскочив на кровати всем телом. Воздух был наполнен странной, но уже когда-то знакомой энергетикой, пахло пеплом и серой, но не как это обычно было во время песчаных бурь на круге Гнева. Ужас в душе немолодого беса достиг своей критической точки, когда рука нашарила на столе незнакомый предмет. Вместо свитка Призыва на столе лежал плотный мешочек из тёмно-коричневой кожи, внутри которого были разноцветные самородки. Набтеса охватил панический зуд, когда щупальца страха обвили его тело, погрузившись прямо в душу. Проснувшаяся Лекитта встретилась с ним взглядом - и оба всё поняли. - Лурам, сын мой! - Набтес уже не помнил, как он стрелой слетел вниз по лестнице, вышиб ударом локтя входную дверь и вывалился на улицу, лишь чтобы обнаружить на земле дымящийся ритуальный круг и догоревший свиток, от которого осталась лишь обугленная деревянная рукоятка. - Набтес! - закричала его жена, вцепившись мужу в плечо до крови. - Лурам! За ним! Его убьют! Они же убьют его! - В Лимб не попасть без свитка, - обессиленно застонал бес, рухнув на колени перед кругом, где ещё несколько мгновений назад стояли Лурам и Шед. - В Лимб не попасть без свитка. - Табука, стой! - откуда-то доносились другие голоса. - Отстаньте от меня, мне нужно с ним поговорить! - ворвавшаяся посреди ночи Табука выглядела как душа грешника, бежавшая из нижних глубин Преисподней. Горящие глаза, сжатые зубы, растрёпанные ото сна волосы - для невесты Лурама это был вопрос жизни и смерти. - Табука, что такое? - хрипло спросил Набтес. - Что случилось? - Мне срочно нужно видеть Лурама! - бесовка кричала сквозь слёзы, едва переводя дыхание. - Я знаю, что он не хочет меня видеть! Да, я вела себя как неблагодарная дрянь, я причинила ему много боли, но я правда сделала всё это не специально! Я... боялась! Да, я боялась! - Боялась? - переспросил бес, всё ещё не понимая, что могло произойти. Но Лекитта оказалась догадливее. - Табука, спокойно, - его жена неспешно и осторожно подходила к доведённой до крайности бесовке. - Присядь, отдышись, только не волнуйся. Что у вас и Лурама случилось? Почему мой сын не захочет тебя видеть? - Этот месяц я была с ним очень груба, жестока, - голос Табуки выровнялся, но всё ещё дрожал. - Не отвечала на звонки и сообщения, постоянно искала способ его в чём-то упрекнуть - да, он имеет полное право меня ненавидеть и презирать. И вчера я очень сильно его обидела - я не знаю, простит ли мне он это хотя бы когда-нибудь. Но я прошу... нет, я умоляю его, чтобы он выслушал меня, даже если это я не сделала вчера для него! Набтес сосредоточился на Табуке, не обращая внимания ни на свою жену, ни на прибежавших родственников невесты своего сына, ни на любопытных соседей, пришедших посмотреть на сцену в такой ранний час. Бес помнил подругу Лурама все эти годы и иногда ломал голову о том, что же его сын нашёл в этой простенькой и подчас неприглядной бесовке, с её короткой стрижкой больше похожей на сердитого мальчишку. Откуда тогда взялась эта пышущая жизнь, эта яркость и блеск глаз, эти роскошные длинные локоны, выросшие за какой-то месяц? Догадка о случившемся заставила застыть кровь в жилах Набтеса. В голове всплыла яркая картина его молодости, когда точно так же неожиданно расцветшая жизненной энергией Лекитта со слезами радости на глазах сообщила ему о предстоящем самом важном событии в их совместной жизни. - Мне нужно видеть Лурама, - повторила Табука, бережно прикрывая обеими ладонями свой живот. - Мне надо сказать ему что-то очень важное. "Набтес, милый мой. У нас будет ребёнок. Мальчик". "Это отлично! Леки, милая моя! Я так рад! Как мы назовём его? "Может быть ты что-нибудь придумаешь? А то на ум ничего не идёт! "Как насчёт...Рактум? Звучно, солидно, но не грубо". - Где он?