***
- Хорошо заваренный чай подобен линии жизни - он должен быть итогом идеального баланса четырёх элементов. Огонь, что извлекает активные жизнетворные частицы чайных листьев. Заварочный чайник, рожденный из земли и сохраняющий тепло стабильным и равномерным. И вода, которая послужит источником тепла. Ключом к этому всему является баланс, а те, кто думают иначе, будут бороться с последствиями и пожинать бурю, что посеяли своими же руками. Огонь, что согревает воду в чайнике, может разрушить всё на своём пути, а избыток воды разбавит чай до неузнаваемости. Это целая философия, Лурам-сан, она применима как к чаю, так и к другим аспектам жизни. - Простите, Хиоси? - У тебя часто болит голова, Лурам-сан, даже когда ты не пьёшь. За тобой неотрывно следуют мысли о прошлом. Эти мысли красивы и печальны. Это мысли о женщине, которую ты сильно любишь, но которую любить уже поздно. Это женщина, которую ты потерял, но так хочешь найти. Любовь подобна самому изысканному вину, но даже вино, если его хранить в закупоренной бочке, становится уксусом, который безжалостно разъест дерево, отравит погреб и погубит весь урожай. Позволь же мне испить его, Лурам.***
Я усилием воли подавил участившееся сердцебиение - покрытое снежно-белой чешуёй лицо моей наставницы и её хризопразовые зелёные глаза стали бледнее и тусклее, снова став раной, которая никогда не заживёт, но которую можно спрятать среди множества других. Я обмакнул обратную сторону барной ложки в заваренный Муревом чай, смочил костяшки на левой руке и слизнул ароматную влагу. - Урок на будущее, - при этих словах, бесёнок вытянул шею и широко раскрыл глаза, ожидая моего приговора. Я же взял один из нескольких гранёных стаканов и изящный подстаканник, сделанный из чистого золота для особо почётных гостей. - Если чай хорошо заварен, то через наполненный им прозрачный стакан, невозможно что-либо рассмотреть. И что же я вижу? - Что? - трепещущим голосом спросил Мурев, прижав обе свои ладони к животу с таким усилием, словно пытался вправить сломанную кость. - Великолепно, юный мастер! Идеальный чай и с самой первой попытки! Клянусь своим хвостом, что таким чудесным напитком можно растопить даже самое заледенелое женское сердце! Ты и представить себе не можешь, как ты обрадовал старого бармена! От такой похвалы, Мурев расплылся в огромной, по-детски искренней улыбке, и тут же скромно потупился, вспомнив о том, что здесь его хозяйка. Такая улыбка стоила всех радостей, которые я пережил за свою короткую жизнь, но зависти я не ощутил - была давно забытая, но от этого ещё более приятная душе гармония. Наполнив стаканы для своих гостей, я отступил в сторону на достаточное расстояние, чтобы не мешать своим измученным лицом, но при этом всегда быть рядом вовремя с целью обновления опустевшей посудины или выполнения новой просьбы. Колода Таро была распечатана и осмотрена - дешёвая, пыльная и только старшие арканы, а потому для мыслительного процесса подходила как нельзя лучше. Я принялся раскладывать "кельтский крест", заодно подцепив рукой чёрный маркер, которым я обычно делал какие-то пометки на пустых этикетках - например, обозначал свежесваренный сироп или время приготовления. Первой картой в центр лёг подвешенный за правое копыто бес, который умудрился скрестить руки на груди и презрительно улыбаться своим невидимым палачам, словно нахождение вверх тормашками и приливающая кровь к голове, навели его на философские рассуждения касательно иного взгляда на жизнь под новым углом. Ему я подрисовал чёрную полоску волос, такую же, какая была и у меня - сгодится в качестве стартовой точки отсчёта. - Давай-ка лучше я, Лурам! - Октавия оживилась при виде карт, выхватила у меня колоду из руки и принялась раскладывать за меня. - В таких случаях должен гадать кто-то другой! Ага, только старшие... плохо, картина будет неточная и недостаточно объективная. - Чем богат, тем и рад, ваше высочество, - я пожал плечами, разглядывая падающие на стол новые картинки, порядок которых был всё так же непонятен и хаотичен для несведущих умов. Шедди умел хорошо гадать на день, на месяц или на год, я запомнил лишь пару значений - "Дьявол" для зависимостей и вредных привычек, а "Шут" - новое начало. Жаль, что Шеда уже нет в живых - я едва заметно стиснул челюсти. - Значит так! - наследница хлопнула в ладоши и отпила ещё чаю, прикрыв глаза от удовольствия. Черный чай с сушеным вишнёвым листом нравился всем без исключения. - Первым у нас идёт Висельник... ну, можно сказать, что события в твоей жизни перевернулись, как и он сам. Ты сам в этой ситуации в пассивной роли, мало на что можешь повлиять - или же не очень-то и хочешь, поэтому ты просто смотришь на происходящее и таращишь глаза в недоумении, - на этих словах Октавия тихонько хихикнула. - Оно и понятно, не каждый день попадаешь в такой-то дурдом. - Резонно, - согласился я, смотря дальше. Следующей по порядку картой был огромный, толстый красный демон, держащий на шипастом поводке двух крошечных ангелочков. Ему я незамедлительно подрисовал квадратные очки. - Что дальше? - Дьявол... - княжна задумалась, собрав лоб складками. - Доминирование тёмных сил и вредных привычек, преобладание негатива, комплексов, страхов и агрессии. - Иначе говоря, мой обычный рабочий день. Следующее? - А, я знаю! Следующей картой должна быть эта, да? - обрадовался Мурев, ткнув пальцем в увлечённо пляшущего арлекина, не замечающего пропасти под ногами. Бесёнок удивился и потом покраснел, когда я подрисовал танцору галстук-бабочку на шее. - Не обижайся, Мурев, - я тонко улыбнулся, ожидая подобной реакции. - Ты прав, следующей картой будет Дурак... но нет, это не значит, что я считаю тебя глупым. Эта карта обозначает новый виток жизни, возможность начать что-то с чистого листа. Верно я толкую, ваше высочество? - Правильно, - согласилась принцесса. - Но в этом раскладе у тебя какая-то странная, болезненная беззаботность, граничащая с жестокостью к самому себе. Тебе судьба едва ли не орёт в ухо, предупреждая об опасности, но ты её не слушаешь. - Дурак учится на своих ошибках, умный - на чужих, а я не очень-то умный. Классика жанра, можно сказать. Кто там дальше? На следующей карте была намалёвана какая-то кривая мазня со множеством кривых рук разной степени обгорелости, а уродливые змеи с огромными головами, по задумке художника призванные изображать иерихонские трубы, больше походили на вывернутые кишки. Иначе говоря - страшный суд. - Суд, - подтвердила Октавия, почесав в затылке от напряжения. - Несмотря на внешнее желание изображать из себя паяца и дурачка, внутри у тебя всё не так беззаботно и легко. Внутренний стержень из жажды справедливости и высоких требований к себе не даёт тебе спать спокойно. Буквально вся твоя осознанная жизнь посвящена переосмыслению своих поступков, перемене мыслей для того, чтобы стать лучше и сделать лучше других. Тебе очень хочется менять мир к лучшему, и не в мелочах, а глобально! - Лурам такой, да! - всё так же по-детски незванно вмешался Мурев. Мне хватило сил прикусить язык - мысленно я обозначил эту карту текущим вечерним балом. - Пятая карта это Высшая Жрица. Сильная женская карта - в прошлом у тебя была какая-то женщина, которая всё ещё оказывает на тебя скрытое влияние, даже если вы с ней давно не общались. Или же, ты с ней ещё не встретился, но тогда тебе предстоит очень трудное испытание - будь готов не попасться на крючок такому серому кардиналу! А шестая карта у нас... - Влюблённые, - я передал эстафету неловкости момента принцессе, подрисовав парочке знакомые детали. Женщине - тиару, а мужчине - широкополую шляпу. Догадавшись о намёке, Октавия порозовела и дотронулась коготками к подарку Саргона, который она приколола к горловине своей кофты. - Перед тобой будет стоять нелёгкий выбор, Лурам. Выберешь одно, придётся полностью отказываться от другого безвозвратно. Сердце и разум будут противостоять друг другу. Но, судя по прежним картам, оба варианта будут не из лёгких и выбирать предстоит из двух зол. - Я бы сказал более метко, но не стану, - съязвил я, вспомнив поговорку про выбор между огромной клизмой и бутербродом с чем-то дурно пахнущим. - Следующим должен быть Маг? - Он самый, - Октавия подождала, пока Мурев заново наполнит ей стакан, поблагодарила бесёнка кивком и освежила пересохшее горлышко. - На данной позиции, это хорошая карта. Можно сказать, что тебе все эти самые карты и вручили в руки, тебе осталось только правильно их разыграть! Высшую Жрицу я обделил вниманием, а Магу подрисовал цилиндр, обозначив его как Столаса - князь тоже занимал строчку в моих планах, пускай и отличную по значению от расклада. При взгляде на следующую карту - скелета в балахоне верхом на тощей кляче, в желудке запрыгали маленькие иголочки. Слишком часто мне приходилось улыбаться этой любвеобильной особе и угощаться её фирменным блюдом из свинца и закалённой стали. - Смерть как ситуация со стороны, это хороший знак, - задумалась Октавия, словно ощущая мою тревогу. - Да, сейчас у тебя болезненный и мучительный период в жизни, Лурам, и со стороны ты можешь казаться измученным, потерянным и вообще ничего не соображающим бедолагой, но ты просто начинаешь жизнь заново... И тебе есть к чему идти! На этих словах, княжна постучала когтем по предпоследней карте звёздного неба. - У тебя есть мечта, та самая заветная путеводная звезда, которая для тебя горит и сияет! - Будем надеяться, что она будет гореть и сиять не над могилой, как в старом романсе, - я был всё так же полон иронии, расчертив карту пентаграммой и дав ей назначение политического проекта Стеллы, чью корону я изобразил несколькими штрихами на голове лебедя, широко раскинувшего крылья на фоне огромного огненного шара. - Солнце - самая лучшая карта для завершения расклада. Ты преодолеешь все трудности, к тебе придёт всё, о чём ты только мечтал и хотел: богатство, счастье, дружба, любовь, но не жди, что счастье само свалится тебе в руки. Солнце, хоть одна из самых благоприятных карт, но не всегда говорит о справедливом воздаянии - нужно будет приложить немало усилий и даже чем-то пожертвовать. - Лишь бы не кем-то, - я вздохнул и решил переменить тему, быстро взглянув на часы. - Кстати, а почему вы оба на ногах? Или вы не слышали приказ её высочества? Всем спать до десяти утра и не минутой раньше! Хватит в этом поместье и одного полуночника. - Как-то не спалось, - замялся Мурев, пригладив рукав своей рубашки. - Попросил поменять тебе кровать на что-то подходящее, немного позанимался, потом сходил в душ, но сон всё равно так ко мне и не пришёл. А потом я встретил её высочество и решил предложить ей чаю... Что же ещё мне оставалось делать? - Да нет, всё сделал правильно, - ответил я, а потом повернулся к наследнице. - А вы? Я же вроде чётко и ясно сказал тем двум барышням отвести вас ко сну! - Я тоже не смогла уснуть, - буркнула Октавия, скрыв клюв в чашке. - Долго ворочалась, много думала, а потом был звонок... Я увидел, какие взгляды кидает наследница в сторону Мурева, как беспокойно она вертит брошь в пальцах свободной руки, и как неловко она пытается дать мне время для раздумий своим неспешным опустошением кружки как опытный дипломат. Даже слепой бы догадался, что княжне нужно было поговорить со мной лично и без посторонних ушей. Я не хотел, чтобы о нашем с принцессой секрете знал кто-то посторонний. Двое знающих секрет - уже перебор, знают трое - знают вообще все. Но и лишний раз злоупотреблять доверием парнишки мне тоже не хотелось, тем более, что Мурев до сих пор не дал мне ни малейшего повода усомниться в своей честности и преданности. Пусть мальчишка порадуется принадлежностью к великой и ужасной тайне, за которую можно будет безопасно рискнуть жизнью, да и небольшая подстраховка не повредит делу, если у меня самого что-то пойдёт не так. - Леди Октавия, вы можете свободно говорить при Муреве, - чтобы показать высшую степень своей серьёзности, я приблизился к бесёнку и хлопнул его по плечу. - Я ему доверяю как себе или даже чуточку больше. - Я не знаю, о чём вы, но буду молчать! - пискнул Мурев, громко растирая место ушиба. Я торжествующе посмотрел на принцессу, которая наконец-то отставила кружку в сторону и вздохнула. - Мне страшно, Лурам. Он ведь... красивый, да? - Не знаю, мне сложно судить о мужской привлекательности, - я снова не удержался от очередной шпильки, настроение располагало к подобным безобидным остротам. - Чуть старше вас, без прыщей, не толстяк, но и не заморыш... Так, ваше высочество, вот только давайте-ка без излишнего уныния! - Я не уверена, что смогу ему понравиться, - громкий всхлип, вырвавшийся из самого нутра Октавии, умудрился тронуть даже мои заржавевшие душевные струны, а бедный Мурев сам громко шмыгнул носом. - Я видела его шрамы, и как он ловко скачет на лошади... Зачем ему нужна такая серая размазня как я? - Но вы же - княжна! - воскликнул Мурев. - И что? - всё так же уныло прошептала принцесса, сняв со своей головы царственное украшение, словно оно давило непосильной ношей. - Во мне нет ни храбрости, ни авторитета... Эй! Я поступал рискованно, выхватив тиару из мягких женских пальчиков и водрузив её себе на голову. Более того, я придал своему лицо самое отвратительное, преисполненное надменности и вальяжности, совмещая в себе худшие черты благородного дворянина и уличного бандита. - Эй, цыпа! - совершенно войдя в роль, я бесцеремонно поддел подбородок Октавии согнутым указательным пальцем, и едва не сплюнул сквозь несуществующие золотые фиксы по привычке. - Плесни-ка мне чего-нибудь прохладненького, да и как насчёт подсластить мне губы? - А ну, немедленно отдай корону, свинья! - от охватившей принцессу ярости, Мурева как ветром сдуло за край стойки, да и у меня подкосились ноги, так что остаток роли я отыграл честно. - Слушаюсь, ваше высочество! - это я уже произнёс своим обычным голосом, вручая тиару с поясным поклоном. Осознав, что и зачем я только что сделал, гнев княжны утих столь же быстро, как и появился, на клюве медленно появилась слабая улыбка, а глаза вспыхнули огоньком счастливого понимания - не хватало только возгласа "Эврика". - Вы правы, ваше высочество, - я снова стал серьёзным и умудрённым барменом. - Корона и деньги - лишь предметы, но власть и авторитет находятся у вас здесь, - на этих словах я дотронулся двумя пальцами сначала до своего лба, а потом - до груди. - И здесь. Октавия улыбнулась в полную силу, поправила тиару на голове, кивнула только-только отдышавшемуся Муреву и снова посмотрела на меня. - Как я выгляжу? - Как принцесса. И как ваша мать. От такой простой похвалы Октавия расцвела, и я уже хотел бросить пару-тройку сочных намёков касательно личности тайного поклонника принцессы, но не успел, и в коридоре послышался звук не слишком осторожных шагов. Мы втроём повернули головы, и увидели Столаса, замершего на месте с гримасой неловкости на своём лице. - Отец! - голос принцессы прогремел в зале разрывом полутонной бомбы. - Ты смотрел на часы?! Ты хотя бы слышал свой телефон?! Я тебе сто раз звонила, не меньше! Или тебе настолько наплевать? Тебе твой бес интереснее семьи?! - Вия, милая, - Столас попытался оправдаться, почему-то покраснев. - Я просто оставил телефон у Бартоломью на столе, я никогда не... - Мама чуть не умерла! - рявкнула Октавия, глаза демоницы горели ярче адских доменных печей на оружейных заводах. Бутылки за моей спиной и стаканы опасно завибрировали. - Я была одна, совсем одна! А если бы я умирала?! Ты бы тоже не пришёл?! Не дождавшись ответа обескураженного родителя, принцесса, прикрыв лицо ладонью, громко процокала мимо князя, с силой толкнув Столаса плечом и оттолкнув протянутую руку. Я не стал занимать чью-то сторону и занялся тем, для чего и был нанят - бросил в стакан Октавии пару желатиновых капсул, наполненных мелким кроваво-красным порошком, залил их кипятком и размешал, после чего вручил стакан багряной субстанции Муреву. - Иди к Октавии, постучись, предложи от моего имени, но не подавай - может оттолкнуть. Пусть поплачет, выговорится, а как остынет - дай выпить. Это от нервов. Иди. План работ обсудим после. Мурев проворно поспешил вслед за расстроенной принцессой, а я повернулся к новому утреннему визитёру, сложив руки на груди. - Чем могу быть вам полезен, ваше высочество? - Лурам, - принц выглядел подростком, который едва стоит на ногах от выпитого и смердит табаком, но до последнего будет отрицать своё некондиционное состояние. - О чём тебя попросила моя дочь? Только правда и ничего кроме правды! - Я лишь оказываю ей содействие так, как только умею сам, ваше высочества. У неё есть свои права и желания, и я не вправе ей отказать. - Я не прошу твоих советов как мне воспитывать своего ребёнка! - рассердился князь. - Я задал конкретный вопрос! - Это вас не касается, ваше высочество. Я ведь не спрашиваю, где же вы шатались всю ночь напролёт, пока ваша супруга лежала с температурой, а дочь билась в истерике? Столас хотел мне что-то сказать, но не сумел, словно мой вопрос ударил его в живот, выбив и почву из-под ног, и воздух из лёгких, и жизнь из сердца. Белое сердечко оперения лица сделалось бесконечно уставшим и состарившимся - я незамедлительно налил принцу полный кубок красного вина, сладкого и густого. - Лурам, ты же знаешь, что я принц, не так ли? - Столас выпил предложенный кубок одним глотком и жестом попросил ещё. Я заново наполнил посуду алой влагой и кивнул. - И что я женат на принцессе? - И это тоже знаю, ваше высочество. - Я надеялся, что жизнь в браке будет такой же прекрасной, как и у моих родителей - я вверил свою жизнь судьбе и верил в наше счастье. Я был обвенчан с женщиной, за которой не ухаживал и которую не знал, и которая не знала меня самого. Которой интереснее политические игры и накопление богатств, чем семья. Нет, я не осуждаю Стеллу, но ведь я вовсе не хотел этой бесконечной гонки... Лурам, ты вообще отдыхаешь или высыпаешься? - Мне достаточно пары часов. - Это просто издевательство над собственным организмом! Хотя бы четверть суток! Так ведь можно и сойти с ума или умереть от усталости! "Чрезмерная забота - всё равно что коктейль из одних ликеров или милосердие. От сладости и до диабета недалеко." - Возможно. Но бесы в принципе не живут долго, так что могу позволить себе некую измождённую аристократичность - могу позволить себе выглядеть как можно лучше остаток отпущенного мне времени. - Лурам! - Лучше буду мёртвым ослом с красивым лицом, чем старым ослом без оного. Какое-то время ответа не было. Столас постарался выиграть для себя немного времени, не встречаясь со мной глазами. - Лурам... тебя мучают кошмары? - Всем они снятся время от времени. - Но не каждую ночь? Я поджал губы, мне не нравилось, куда клонил принц. - Даже если и так, то что? Это моя проблема. - У тебя лицо неживое. Словно из тебя вытряхнули всю жизнь. У тебя глаза умирающего, - от жалости в речах князя снова затошнило. На чёрном троне внутри меня что-то начало зарождаться, что-то похожее на яйцо. - Чем богат, тем и рад, ваше высочество. Другого у меня лица нет... а впрочем, и этого-то ненадолго хватит, - я посмотрел на Столаса исподлобья с затаенной злобой в пустых глазах и одной из тех змеиных улыбок, с которой посылают к божьей матери через минное поле. - Я уже слышал нечто подобное, - Столас допил вино громкими глотками и одарил меня неестественной в своей блаженности улыбкой, словно ему в голову пришла гениальная для него и безумная для меня идея. - Знаешь, Лурам, я хотел бы тебя кое с кем познакомить. Я уверен, что вы бы поладили - ты неплохой бес, и он тоже. - Кто он? - хмыкнул я, потянувшись к грязным стаканам. - Мой любовник. От услышанного и того факта, что эти два слова были произнесены столь обыденным тоном, я едва не разбил посуду. Я был готов услышать многое, но только не такие речи. - Ваш... любовник? - я едва подбирал слова, яйцо внутри меня запрыгало на троне, как посуда во время землетрясения, по чёрной скорлупе пошли длинные трещины. - Извините, но я едва ли смогу увидеться с ним. - Почему же, Лурам? - Я, можно сказать, невыездной, - попытка отмазаться была жалкой, нелепой и притянутый за оба рога и хвост. Так оправдывается младенец, чьё лицо и руки перемазаны шоколадом, но сам он не съел ни конфеты. - У тебя будет возможность встретить моё маленькое красное сокровище, - всё с той же улыбкой пропел князь, не замечая перемены ни в моём голосе, ни в лице, ни во взгляде. - На днях он сам прибудет сюда, мы заночуем в моей садовой беседке, и он наверняка оценит твои навыки бармена... Столас говорил что-то ещё, но я не слышал - меня словно окунули лицом в крутой кипяток. И я не знал, что жгло страшнее - его спокойствие касательно самого факта измены или эти краски безумной влюблённости, которыми он расписывал все достоинства своего фаворита, не стесняясь в выражениях. Я зачем-то поблагодарил себя за то, что отправил Мурева вслед за Октавией - психологические травмы от услышанного были бы точно обеспечены. Моя мужественность не была стеклянной, и я мог преспокойно душить друзей в своих объятиях после долгой разлуки, и неспешно потягивать какой-нибудь "Космополитан" с оттопыренным мизинчиком, искренне дружить с прекрасным полом, не деля всех женщин на "Зелёный свет" и "Красный свет", и не считать розовый цвет рубашки чем-то из ряда вон выходящим. Но от осознания, что князь всё это время смотрел на меня иначе, чем на простого беса, и что все его улыбки, взгляды, речи, жесты и попытки дотронуться до меня могли скрывать под собой двойное дно, меня страшно передёрнуло, словно в комнате перевернули цистерну жидкого азота. Я не питал особых иллюзий к качеству дворянской семейной жизни - все браки среди кланов Гоэтии были династическими, молодожёнов не спрашивали ни о любви, ни о взаимности чувств, было чудом, если новобрачные вообще знали своего будущего супруга или хотя бы приблизительно представляли себе семейную жизнь. Всё это было связано с политическим и социальным продвижением, а не с любовью или романтическим влечением, но только так в Аду можно было укрепиться и гарантировать себе сохранение и укрепление власти и могущества. Но даже в таких обстоятельствах, многие дворяне старались худо-бедно, но поправить баланс семейной жизни. Кто-то просто не хотел, чтобы супруг подлил святую воду в утренний чай, а другой мог испытывать искреннее сострадание при виде горько плачущей новоявленной жены, которая ещё вчера играла в куклы, а сегодня её чуть ли не силой приволокли в незнакомый и страшный чужой дом и усадили рядом с кем-то посторонним, которого она видит впервые! А мама, родная мама, вместо слов утешения и родительской ласки, лишь посоветовала лечь, отвернуться к стене, закрыть глаза, думать о благе клана Гоэтии и терпеть, пока муж не выполнит отмерянную ему роль, потому что ей самой когда-то пришлось пройти ровно через то же самое. Наверное, всё дело было в том, что Стелла мне пришлась по душе больше, чем излишне жалеющий и эмоциональный Столас. При всей её холодности, отчуждённости и привычке руководствоваться только сухой, чёрствой логикой, мне нравилось с ней как работать, так и просто общаться. Говоря военным языком, я бы пошёл с ней в разведку и делил бы с ней окоп - она наверняка бы оставалась спокойной и рассудительной даже под перекрёстным огнём, могла бы с лёгкостью позабыть о дворянской чопорности и перевязать мне простреленное плечо обрывком собственного платья и прикрыть меня даже в самой безнадёжной ситуации. И теперь, когда Столас вот так спокойно рассказал о своём любовнике, для меня паззл сложился воедино: Стелла тащит весь дом на себе, ощущает постоянный страх перед окружающим миром, чувства неудачи и неадекватности, вины и стыда, за которые она же сама немилосердно карает себя жесточайшими мерами за подобные крамольные мысли. Стелла и без того была преисполнена отвращения к себе самой, и что она изо всех сил старалась, чтобы подобное не повторилось с её дочерью, а Столас лишь подлил бензина в этот неугасимый чёрный огонь самосжирающей нездоровой ненависти своей детской необходимостью пролить влагу на чью-то жилетку или чью-то простыню. Я не знаю, зачем я так поступил. Может быть, захотел напомнить его высочеству о том, что верность - это высочайшая добродетель, высшая точка благородства, сопоставимая с самопожертвованием, тяжелейшая медаль, которую следует носить только с прямой спиной и гордостью. Или же, я столь запоздало вспомнил о своих бесполезных принципах и проржавевшей рыцарской кирасе, которую я всегда ощущал на себе с самого рождения. Но, что наиболее вероятно, я возненавидел это августейшее сочетание неверности и инфантильности, поданное под соусом оправданий и чего-то похожее на подростковую влюблённость. Язык Столаса оказался зверской пыточной машиной: воспоминания вскрыли мою душевную кирасу огромным коловоротом, следом в ход пошла лебёдка с крючьями-эпитетами, подцепившими мои потроха и вытащив их одним резким движением, а предложение узнать любовника его величества поближе и подружиться с ним, перетёрло в порошок остатки моего терпения как только что смазанный испанский сапог. В этом поместье может быть только один лживый и бесхребетный предатель, а я не перевариваю конкурентов. - Ваше предложение мне совершенно отвратительно, ваше высочество. Катитесь к деве Марии вместе со своим бойфрендом. Радужная и радушная улыбка князя померкла, став грозовым облаком. Мягкие перья на его лице сделались каменными, глаза хищно прищурились. Вся его медовая жалость, вся эта патока доброты и сострадания сползла, обнажив острый, жёсткий остов. Мне бы следовало поступить как покорному слуге в такой ситуации - заткнуться. Но меня снова тошнило как в той подворотне, только на этот раз метафорами. - Лурам, - принц держался изо всех сил, стараясь удержать остатки сладости на себе самом. - Я люблю свою дочь, а Стелла не дала мне любви, хотя я изо всех сил старался полюбить её за восемнадцать лет нашего брака! Я всего лишь хочу любить и быть любимым! Неужели я не имею на это право? - От вашей любви несёт детскими розовыми грёзами, - я устало посмотрел на князя, надо было умирать с музыкой. - Если вам так хочется жить со своим хахалем, то бегите править в своё птичье королевство. Знаете, когда мне покажется, что я редкостная сволочь и предатель, то я обязательно вспомню о вас, ваше высочество. Мне будет приятно, что я не на самом дне. Я добился своего - Столас был застигнут врасплох тем коктейлем, который щедро лился из моего рта - стрихнин с мышьяком пополам, и в своём секундном замешательстве он перешёл черту. Пощёчина оглушила меня, голова мотнулась и резко приблизилась к стойке - в глазах завертелись пьяные звёзды, а в ушах прозвучали чумные колокола. С усилием подняв голову, я разглядел во всех четырёх алых глазах князя строки субтитров именно с теми словами, которые я ожидал увидеть: страх, неуверенность, трепет. Удар был смазанный, импульсивный, иррациональный - чудо, что Столас вообще дожил до своих лет в этом ведре крабов под названием "высшее общество". - Лурам! - голос принца звучал жалобно, Столас взаправду хотел извиниться, но слова прощения нужны лишь тем, кого я могу прощать, а князю я не собирался предоставлять подобного кредита. Мои плечи заныли, по шее пробежали молнии ледяного пота, всё ещё горящее от пощёчины лицо казалось чьим-то чужим. - Конечно, ваше высочество, я всё прекрасно понимаю. Нам следует объясниться, верно? Разгорающаяся улыбка Столаса, ожидавшего слова примирения на любых условиях, тут же была потушена могильным холодом револьвера, лёгшего на барную стойку с тихим, почти что скромным звуком опоздавшего на торжество гостя. - Семизарядный "Наган", пустой, - я действовал лишь правой рукой, вытащив шомпол и опустошив барабан, вытряхнув семь одинаковых латунных цилиндров, послушно улёгшихся в один ряд. Привычка держать револьвер заряженным была сильнее простых мер предосторожности. Глаза принца широко раскрылись - пока что от непонимания моих действий, но в этом он не был одинок, я не понимал и самого себя. Поставить барабан на место, зафиксировать его возвращенным шомполом, через боковую дверцу вложить единственного из неподкупного адских судий калибра "Семь и шестьдесят два" в тускло-медной мантии и передать револьвер Столасу, едва ли не впихнув оружие в его неожиданно ослабевшую руку, словно этот смехотворно маленький по сравнению с августейшей десницей инструмент стал весить как полноценная гаубица. - Вращайте. Столас, не моргая горящими глазами и всё ещё не понимая для чего всё это, подчинился моему слову, прозвучавшему как приказ. Черная ладонь принца несколько раз поднялась и опустилась, проворачивая барабан "Нагана" с плавным и правильным треском, который может звучать только от хорошо смазанного оружия, после чего положила револьвер прямо передо мной. Глаза Столаса прояснились лишь когда я подхватил "Наган" - реакции демонического князя не хватило, чтобы накрыть револьвер ладонью и прекратить эту безобразную попытку восстановить утраченную честь - неизвестно только чью. Я действовал наверняка - ствол "Нагана" приставил к подъязычной кости под небольшим углом, посмотрел принцу в глаза и неторопливо, жестоко взвёл курок большим пальцем, растягивая свою прогулку по лезвию ножа. - Лурам, пожалуйста... - кадык Столаса подпрыгивал в такт его сердцебиению: частому и хаотичному. Точно так же сучил ногами херувим-срочник, которому живьём отрезали голову гвардейцы из "Черных трезубцев". Я знал, что принц увидит в моих глазах. Моё лицо всё ещё хорошо сохранилось за все прожитые годы, лишь следы недосыпа, небольшие морщины и шрам на щеке немного старили общее впечатление, но глаза служили отличной витриной для всех злоключений: жизнь меня била, плющила, рвала, грызла, колола и резала. В зеркале моей души не было места страху, потому что мёртвым бояться уже нечего. Револьвер тихо щёлкнул, в этой каморе было пусто. Столас взглянул так, будто тускло-коричневая рифленая рукоятка "Нагана" больше была похожа на чешую ядовитой кобры, которую ему предстояло взять голой рукой. Но он её взял, всё-таки в нём оставалось дворянское достоинство, которое могло быть восстановлено лишь единственным способом - кровью. - Приступайте, ваше высочество. Это был второй раз, когда я шёл на подобный вид гнусной, отвратительной провокации. Если бы Столас высовывал свою голову на дюйм выше и хотя бы раз принимал участие в дуэлях даже на позиции секунданта или свидетеля, то он бы мог с лёгкостью отказаться от этого недо-поединка. Но принц не любил кровопролития и, наверняка, презирал и дуэли, и дуэлянтов - это его и подвело. Как подвело и первого, коим был...***
- Глассеа-Доссен, - голос секунданта-грешника Иллирия, служивший барьером между дуэлянтами, звучал громче рвущихся в небе фейерверков. - Если вы желаете принести свои извинения... - Извинени-йя зде-есь ре-э-шите-э-льно не-э-воз-моож-ни, - наследник графской фамилии любил говорить чуть нараспев, с немецким произношением, и щёлкая клювом. Молодой грифон с тоской посмотрел на меня. - Лью-урам, это ведь та-ак? - Да, ваше сиятельство. И вы знаете, что меня невозможно перекупить, ведь именно поэтому вы и работали со мной. - Я режусь обоюдоострым ножом, - в голосе демонического грифона пропадает акцент и приходит тоска. - Ты был лучшим в своём ремесле, Лурам, ты очень здорово меня выручил со всеми моими долгами. Что же тебе пообещал Маммон, что не могу предоставить тебе я? "Винни Акула и вся его банда - за жизнь Глассеа-Доссена." - Я вынужден уважать его приватность. Я снова врал. Я не строил особых надежд вывернуться из такой ситуации, которая казалась безвыходной с любого ракурса: за мной охотился Винни Акула, который неожиданно вспомнил о законах криминальных кланов, и был очень недоволен фактом моего исчезновения. Маммон согласился уладить мой вопрос со старыми коллегами, но взамен потребовал голову наследного графа - уже тогда я не мог отказаться, я слишком много услышал и слишком много видел. Убью графа - умру. Откажусь - умру. А хуже всего то, что под удар попадала и моя семья - последнее, чем я всё ещё дорожил, а адское дворянство никогда не славилось милосердием, но зато было известно за восхваление паранойи. - Лураму, представителю второй стороны, было предоставлено право выбора. "Мне нужно, чтобы граф мучился перед смертью. Он утверждает, что кровью расплатиться гораздо дешевле, чем деньгами - убедите его в обратном. У тебя есть соображения, Лурам? И помни, что поражение неприемлемо!" "Однозарядные пистолеты системы Спаркса, они используют винтовочный патрон. Экспансивные пули, ружейная навеска пороха для нанесения самых страшных повреждений, выстрел будет произведён в живот. Метод - стрельба с вытянутой руки, один патрон на два пистолета. Выбор жеребьевкой." "Молись, Лурам, чтобы фортуна зарядила именно твой. Ты выстрелишь графу в живот!" "Вы получите именно то, о чём просили, господин Маммон." Монета, мелькнувшая крошечной копией луны и приковавшая к себе полсотни взглядов, прекратила свою круговерть и стремительно улеглась в ладонь секунданта. - Глассеа-Доссен, ваше право выбора. Оружие заряжено. Наследник, как и всегда, не стал затягивать с выбором и взял ближайший к нему пистолет с этим старинным шестигранным стволом. Я забрал второй, "Спаркс" был слишком тяжёлым для моей бесовской руки. - Лурам, - грифон сначала приставил пистолет к моему лбу, но потом опустил руку на уровень моего сердца. - Из уважения к тебе, я распоряжусь вернуть твоё тело родным, в самом лучшем виде, и мы поднимем бокал за твою душу. - Только не шампанского, у меня от него сильно болит голова, - я же вдавил шестигранное дуло прямо в живот Глассеа-Доссена, всё ещё соображая, как можно выкрутиться - затылком я ощущал на себе взгляд зелёных глаз Маммона. Даже если пуля лежит в моём "Спарксе", то положение лишь усложняется - я уже мысленно представил, как граф будет отброшен навзничь, чудовищная сила экспансивной освящённой пули разорвёт его живот, брюшину и внутренности, крик боли сойдёт на хрип, когда демон будет захлёбываться полупереваренными устрицами и тарталетками с чёрной икрой, которые он любил больше всего. Мне отомстят, страшно отомстят. - Раз. С другой стороны, Маммон сказал мне прямо - выстрел должен быть произведён именно в живот. Но никто не говорил о всяких обстоятельствах - я умел быстро соображать, особенно когда ситуация выходила из-под контроля. Ствол пистолетной версии однозарядного штуцера, зажатого в моей руке, проплыл чуть в сторону, подцепил кармашек расшитого звёздами тёмно-синего жилета и упёрся во что-то твёрдое и круглое, похожее на луковицу. - Два. Будем надеяться, что Глассеа-Доссен больше ценит свою жизнь, чем отцовские часы. - Три. - Я выполнил ваше поручение, господин Маммон, - я прошёл сквозь толпу знатных гостей, которые шарахались от меня прочь, и приблизился к лысому существу в чёрном костюме и огромных очках, делающих его похожими на огромную стрекозу, лишь с той разницей, что через эти иллюминаторы за мной следил сам заказчик. Я не видел его лица, но догадывался, что воплощение Алчности был недоволен - и мной, и своей поспешной жестокости, которая и привела к проваленной дуэли. Наследник графской фамилии был жив, крики боли всё ещё не перетекли в предсмертные стоны, а перешли на отборную брань - стало быть, в живот ему попали осколки расплющенных пулей бесценного хронометра, который передавался от отца к сыну, а теперь был безжалостно разбит моей твёрдой рукой. - Выстрел был произведён в живот, контракт выполнен, я сделал всё именно так, как вы и просили. "А не так, как бы вы хотели." - Если вас что-то не устраивает, то можете самостоятельно бросить вызов, как только граф встанет на ноги и будет готов вас принять. Я знал, что у самого Маммона ни за что не хватит храбрости для того чтобы самому взять в руки оружие, но достаточно мозгов, чтобы не выходить на новый скандал, и потому, чувствуя своё превосходство, я не жалел ни мёда, ни исполнительной тупости для своего голоса. - Контракт сочтён удовлетворительным, - процедил Маммон сквозь рот своего слуги через ряд острых зубов, больше похожих на капкан. - Проваливайте.***
В тот момент, когда пистолет в руке Глассеа-Доссена щёлкнул курком столь же грустно, как если бы свидание вам назначили на три часа дня, а на часах уже девять и до сих пор никто не пришёл, наследный граф выглядел жалко. Он улыбался мне, улыбался гостям, пожимал плечами, словно засевшая в недрах "Спаркса" пуля, которая позже засядет в его кишках, будет всего лишь небольшим препятствием, неспособным омрачить торжество - подумаешь, предстоит умереть, захлёбываясь собственным дерьмом, с кем не бывает-то? В моём "Нагане" была самая обыкновенная пуля в латунной рубашке, которая была для Столаса не опаснее сонной мухи, но почему-то револьвер сильно дрожал в плотно сжатой чёрной руке, а ствол оружия был отдалён от виска князя едва ли не на добрый метр и под углом, отмерив на выживание ещё больше шансов, перевалив за пару сотен процентов. Так поступают или опытные дуэлянты, которым хочется подтрунивать над смертью, но только если та привязана на толстый и короткий поводок, или самые отпетые трусы, составившие целый список способов сохранения своей жизни. И что хуже всего, Столас медлил, и я не знал - трусил ли он или того хуже - не хотел передавать очередь мне. Присмотревшись к князю повнимательнее, я понял, что трусость здесь такая же поддельная, как и пахнущий бензином и жжёным сахаром самогон в бутылке из-под односолодового виски. Мне нужно было выпить, мне нужно было накачаться обезболивающим, мне нужно было убраться от самого себя, но всё, что я имел в наличии - это душевную боль, шейкер и револьвер в чужой руке. Принцу вновь было меня безумно жаль, и он оттягивал момент передачи оружия так долго, как только мог. По крайней мере, принц врал только жене, а не самому себе - очко в его пользу. Наконец, то ли устав притворяться, то ли "Наган" перевесил непривычные к оружию пальцы, Столас с горьким вздохом спустил курок. Щелчок - снова пусто. Я грубо выхватываю знакомый контур из его руки, одним привычным движением большого пальца цепляю тугой ударник, похожий на топор палача, приставляю револьвер к подбородку так, чтобы потенциальная пуля прошла аккуратно между рогами сквозь темя как молния, и... - Лурам! - громкий, испуганный выкрик, вылетевший из широко распахнутого рта Мурева, застал Лурама врасплох и сжал вооруженную руку бармена как челюсти опытного волкодава. - Лурам, это не дуэль, а самоубийство! Ты совсем больной?! Мурев не видел своего испуганного, заплаканного лица, но Лурам мотнул головой с такой силой, словно только что получил тяжелейшую пощёчину. Холод воронёного револьверного ствола сменился холодным воздухом, будто один из множества призраков прошлого в женском обличии дотронулся своими ледяными губами до красной шеи. Лурам убрал револьвер от головы, опёрся ладонями в барную стойку, чуть облокотившись, и повернулся всем телом. - Мурев, не лезь не в своё дело, пожалуйста, - медленно произнёс Лурам, чуть опустив голову и выставив вперёд рога. Бармен захотел сказать что-то ещё, но замолчал, то ли забыв нужные слова, то ли прикусив язык, чтобы не сболтнуть лишнего. Но Мурев полез, куда не просят - более того, бесёнок разозлился. За завтраком Лурам полез не в своё дело, и поступил правильно - почему же теперь он говорит так не поступать? А хуже всего то, что те же самые слова сказал отец Мурева, Айленд, когда ему предстояло уйти на фронт вместо своего младшего брата, Барта. Больше всего маленькому Муреву хотелось, чтобы отец никуда не уходил, или хотя бы просто обнял, успокоил и заверил, что всё будет хорошо, а не произнёс несколько резких, обрывистых фраз, больше похожих на приказы. - Не лезть не в своё дело? - повторил Мурев и тут же подскочил к Лураму. - Ещё скажи, что это не моего ума дело, так?! - Мурев, успокойся и не надо на меня так злиться, - начал Лурам, его глаза стали холодными и уставшими. Но Мурев не успокоился, и не испугался взгляда бармена. - Злиться? Злюсь я только сам на себя! - закричал бесёнок, громко топнув копытом. - Ты пообещал научить меня многим нужным вещам, предложил мне дружбу, давал хорошие советы, а теперь ты просто предаёшь меня! - Мурев, - в глазах беса промелькнули зелёные вспышки, а шрам на щеке колыхнулся аспидом. - Я понимаю, что тебе может быть обидно и больно, но тебе нужно... - А ты мне не отец, чтобы указывать мне что нужно и что не нужно! Больно ли мне?! Больно?! Ты вообще хоть раз терял и хоронил кого-то, кто был тебе дорог и кого ты так сильно любил?! Мурев не успел произнести последнего слова, как тут же был оторван копытами от земли. Лурам одной рукой схватил бесёнка за грудки и приподнял как пушинку: лицо бармена сделалось дьявольским, леденящим кровь; если у боли и было лицо, то именно такое. Повисла тишина, даже Столас прекратил дышать, глядя на происходящее. - Урок первый, - медленно и чётко произнёс Лурам, опуская руку. Мурев с облегчением вздохнул, коснувшись копытами пола. - За такие слова можно быть убитым, но если тебе скажут что-то подобное, то ты убьёшь этого гада как муху. Ты подрос, Мурев. Возмужал. Мурев отдышался и уже приготовился извиниться, но бармен его опередил. Правая рука убрала "Наган" куда-то за спину, под брючный ремень и жилетку, а левая вытащила оттуда же патрон, словно позади бармена произошло какое-то колдовство, и револьвер волшебным образом стал боеприпасом. - Ты ведь не думал, что я всерьёз собираюсь стреляться с его высочеством? - голос бармена неожиданно стал почти что весёлым, даже неуместно весёлым. Столас протянул руку, осторожно зажал патрон между большим и указательным пальцем, внимательно изучил этот латунный цилиндр и, с таким же облегчением, выдохнул. - Хотел бы я знать, что бы ты собирался делать, когда дело бы дошло до последнего гнезда в барабане? - осторожно спросил принц. - Это как раз была бы твоя очередь, Лурам! - Я так далеко не думал. Наверное, сказал бы "ба-бах" и брякнулся на обе лопатки, сложив в полёте руки на груди. Может быть, шёпотом попросил бы вас или Мурева вложить мне цветок в пальцы. - Ну, Лурам, - князь первым издал что-то похожее на тихий смешок, да и сам Мурев чуть-чуть успокоился, всё ещё не веря происходящему. - А ведь я тебе почти поверил... Да, безусловно, мне было очень неприятно и обидно слышать такие слова, особенно от тебя, Лурам. Но я слышал и куда худшие вещи в свой адрес, и я не верил, что ты собирался играть всерьёз со своей жизнью. Я понял, что ты хотел до меня донести, Лурам, и я это уважаю. - Я думал, что вы меня прибьёте на месте ещё в тот момент, когда я достал револьвер, ваше высочество. - Лурам... твоё стремление защитить честь Стеллы очень благородно, но ей нужен друг. Живой друг. Тебе не нужно так сильно рисковать своей жизнью ради неё, иначе она снова останется совсем одна, закрывшись ото всех, - Столас задумался. - Да, я не люблю её. Наверное, никогда не любил и едва ли смогу полюбить хоть когда-то. Но я не хочу, чтобы Октавия лишилась матери. - Если вы желаете, чтобы я оставался другом вашей супруги, то я всё равно вынужден повторно отклонить ваше предложение касательно знакомства с вашим... фаворитом, - Лураму с заметным трудом удалось подобрать слово. - Стелла может неправильно истолковать моё знакомство. И нет, я не занимаю здесь чью-то сторону, но служу как умею. - Такой ответ меня полностью устроит, Лурам, - счастливо улыбнулся Столас. - Надеюсь, что ты простишь мне мою излишнюю импульсивность. - Если в вашем сердце есть место прощению, то и мне оно не будет чуждо, ваше высочество. И, раз уж я извинился перед вами, то не стану останавливаться на достигнутом. Следующим будет Бартоломью, - бармен ловко снял с полки купленную накануне бутыль граппы и продемонстрировал этикетку князю. Тот изучил её с выражением полнейшего непонимания, замаскированного маской благосклонности. - Уверен, что такой гурман оценит столь изысканный напиток для знатоков. Мурев даже сразу не понял - неужели Лурам действительно собирается идти и унижаться перед его дядей? Но, заметив как бармен хитро ему подмигнул, бесёнок едва сдержал рвущийся из него восторг - наверняка, Лурам уже придумал какую-нибудь хитроумную выдумку, которая могла родиться только в барменском находчивом и остром уме. - Ну, - Мурев тонко улыбнулся в ответ Лураму. - Всё хорошо, что хорошо кончается. Если что, принцесса Стелла отдыхает в саду... Если это можно назвать отдыхом. - Отлично! - от такого громкого барменского замечания, подкрепленного хлопком ладоней, у бесёнка приятно защемило сердце, а обиды тотчас же забылись, словно не было этой глупой сцены. Как же ему всё-таки повезло, что Лурам пришёл именно сюда! - Чай с шартрёзом и запечённые яблоки будут через десять минут, а пока что, Мурев, сбегай к леди Стелле и справься о её здоровье - ей будет приятно. Всё остальное обсудим по ходу дела - там же будут уроки со второго по десятый. - Слушаюсь! "Надеюсь, Мурев, что ты простишь мне мой маленький фокус - просто мои проклятые, вечно мелко дрожащие руки подцепили сразу два патрона. Один я зарядил, а второй кинул себе в задний карман брюк. Впрочем, они оба предназначены для меня." Я никогда не был излишне мстительной или жестокой сволочью, по адским стандартам уж точно: я не всаживаю нож в живот за отдавленное копыто, не собираюсь хвататься за пушку из-за косого взгляда и если собираюсь приложиться кулаком, то обязательно дам шанс извиниться. Может быть, Столас что-нибудь и поймёт из такого утреннего общения со мной, я позволю ему похандрить пару дней, после чего сам принесу извинения и позволю принцу снова обмазаться толстым слоем патоки. В своей измене, принц выглядел не невернее ребёнка, который признался родителям, что любит варенье больше овсяной каши. Действительно, только что ушедшему отсыпаться Столасу до меня очень и очень далеко. Я сам виноват, позволил Муреву сильно привязаться к себе своими ненужными советами и обещаниями, потому что бесёнок был натурально напуган и меньше всего хотел, чтобы я прервал свою жизнь собственными руками. Он хотел мне помочь, хотел чтобы я жил, чтобы я оставался его другом... Но со мной дружить нельзя - почти все мои друзья или мертвы, или их судьба намного хуже простой смерти, которая неотрывно ходит за мной по пятам как настойчивая поклонница, готовая и любить до гроба, и уложить в этот самый гроб, намертво забив крышку. Ради интереса, я проверил барабан и только сейчас понял, что ощущал Столас, когда держал револьвер в своей руке с таким неимоверным усилием - "Наган" показался мне тяжёлым, неподъёмным и больше, чем обычно. Я левой рукой вложил себе в губы сигариллу, закурил, сделал глубокий вдох до боли в лёгких и зашёлся тихим, беззлобным, но при этом настолько страшным смехом, что любой случайный свидетель наверняка бы в ужасе поспешил бы убраться от меня как можно дальше, неустанно вознося молитвы Чёрной Праматери за спасение моей бесовской души и рассудка. Это был смех, который исходил из глубины моего нутра, мог с таким же успехом слетать из щербатого, уродливого клюва, чей владелец потешался надо мной. То ли потому, что я снова умудрился оказаться на линии смерти, или же потому что снова улизнул от бедной безносой барышни, которую я уже который год вожу за нос и всё только обещаю жениться на ней. Кто-то назовёт это везением. Я же - сомнительным чувством юмора. В третьей каморе, предназначенной для меня, тускло блестел одинокий патрон.