Кипарисовая веточка

Помпезное здание городского театра, некогда главного места собраний культурной вышки местного общества, с фасадом под гранит и высокими ребристыми колоннами, начинало пустеть после финальной арии "Дон Жуан". Удивительно, но даже теперь,когда здание театра заметно обветшало и оставило свои лучшие годы позади, публики по прежнему было много. Среди пышных вечерних платьев жен министров затерялась фигура звезды этого вечера - исполнительницы роли Церлины, обладательница роскошного, глубокого контральто, которое ей никак не удавалось продемонстрировать публике - женщина всегда получала только сопрано партии, которые, к счастью, с приложением усилий подчинялись ей. Еще минут десять назад она кланялась перед публикой , принимала цветы и сердечные поздравления , широко улыбалась. Теперь же на ее напудренном лице виднелась тревога и растерянность, словно она - маленькая девочка, потерявшаяся в толпе безучастных взрослых. Казалось, стоило ей выйти из лучей софитов, сойти со сцены, как ее голос, ее наряд, вся она переставала быть интересной людям вокруг. Впрочем , костюм Церлины выбивался из общего антуража - платье с широкими белыми кружевными рукавами, серый фартук до колен , расшитый тканью с примитивным цветочным принтом - весь наряд пытался выдать ее за простую деревенскую девчонку. Уложенные лаком кудри к концу представления все равно начали падать на лицо певицы, и теперь , в толпе, в давке, они сбились еще сильнее , неопрятно ложась на лоб и щеки. -М'сьё, разрешите пройти , я очень спешу , разрешите пройти! - вдруг вскрикнула она мужчине в нарядном шалоновом сюртуке что стоял впереди нее и загораживал проход на проспект. Вышеназванный мсьё обернулся, искривив губы, нахмурив брови так, словно женщина оскорбила и его, и весь его род. Стоило ему узнать в раскрасневшейся даме актрису оперы, как выражение его лица сменилось на мягкое и почти сочувствующее. - "Проходите, пожалуйста , миледи." Женщина протиснулась между господином в сюртуке и еще десятком других господ, выбившись , наконец , на брусчатку проспекта. Здесь словно было бутылочное горлышко, через которое никто не намеревался проходить. Актриса не веря тому, что ад в давке подошёл к концу, пару секунд молча глазела на черноту проспекта, тяжело дышала, а после бросилась, что было сил навстречу этой бездне. Поворот за поворотом , она уходила в глубину города , больше напоминавшего рассыпавшийся муравейник. Что там, под этой насыпью глины и песка? Откуда такой приличной женщине знать потаенные дорожки через дворы-колодцы, расположение дыр в подгнивших деревянных заборах, убежища местных бродяг , в конце концов? Да, если бы хоть кто-нибудь патрулировал эти места , он бы точно задался парочкой вопросов. Чем дольше актриса бежала , тем меньше становилось света кругом, тем более неудобным становился нелепый костюм Церлины. Ни один из фонарей, установленных тут еще при прошлой власти, не работал, оттого неудивительно, что этот район считали самым неблагополучным в городе. Она чертовски спешила , боялась не успеть на запланированную встречу, такую важную, выпрошенную слезными мольбами. Место, где ее ждут уже за поворотом. Женщина оглядывается, опасается лишних глаз, но не останавливается. Что будет с ее репутацией, если глава театра прознает о том, где она блуждает по ночам? Вот она, стена из красного кирпича, в том самом переулке, где она видела неопровержимое доказательство своих догадок. Актриса замерла и стала вглядываться в темноту. Нарисованная от руки зеленая хвойная веточка, что красовалась здесь прежде, была закрашена багровой краской слоя в три , не меньше. Абсолютно гладкая, чистая стена, без намека на свой прежний вид. Женщина мелко затряслась, стала судорожно бегать глазами из стороны в сторону, пытаясь найти хоть намек на присутствие человека, с которым она так долго вела тайную переписку, ощупывать стену и даже пытаться отскоблить краску от стены. В один миг все надежды разбились на мельчайшие осколки. В голове пронеслась леденящая , отрезвляющая мысль: "Он ей доложил".