***
В помещении было душно из-за большого скопления веселящихся людей. Все они собрались в доме молодого графа Леонтьева, отмечавшего долгожданное повышение на службе. Только большая часть гостей давно позабыла причину, ставшую поводом для шумного праздника. Народ пришёл только для того, чтобы избавить себя от липкой скуки и повеселиться. На виновника «торжества» всем было безразлично. Люди лишь из приличия поздравили графа Леонтьева. Он прекрасно понимал это, но самолюбие и гордыня заставляли его верить в обратное. В конце концов, горькая правда всегда воспринималась намного хуже, чем сладкая ложь. На самом деле, большинство людей собралось в доме графа Леонтьева не только из-за шампанского. Ещё одним поводом стал музыкальный дуэт. Он состоял из скрипача Александра Анатольевича и пианиста Павла Владимировича. Они всегда играли вместе и никогда по одиночке, и их манера исполнения приводила в восторг скучающих людей. Последние любили после концертов расхваливать двух музыкантов, от чего те никогда не оставались без «приятной подработки». Александр Анатольевич и Павел Владимирович не выступали бесплатно и за «спасибо». Они всегда назначали определённую сумму. Скидку же получали только близкие друзья и знакомые. Одним из них был граф Леонтьев, который впервые попросил друзей выступить у него. Удивительно, как он раньше не пытался использовать такое знакомство. До выступления оставались жалкие минуты, что тянулись безумно долго. Для гостей это было поводом для нервозности и скучающих вздохов. Для графа Леонтьева подобное стало поводом для лишних переживаний. Он прекрасно знал — Павел Александрович и Александр Анатольевич никогда не опаздывали и всегда начинали играть в назначенное время. Однако, молодой граф не мог взять себя в руки: он, в силу своего возраста, был неопытен и несколько наивен. Александр Анатольевич и Павел Владимирович начали своеобразную карьеру спонтанно и неожиданно для самих себя. Раньше они играли дома в свободные минуты, когда различные хлопоты отпускали. Как-то неожиданно простое увлечение переросло в дополнительную работу. Мужчины могли бы заработать больше, если бы стали играть и по одиночке, однако они не спешили изменять привычкам. Александр Анатольевич никогда не прикасался к скрипке на сцене, когда рядом, за пианино, не сидел Павел Владимирович. Последний поступал также. — Где же они? — Нетерпеливо произнёс князь Яков Вадимович. — Неужели, они всё же опоздают? — Нет, они здесь, просто Павла Владимировича мучает жар и Александр Анатольевич пытается его снизить, — граф Леонтьев криво улыбнулся, из-за всех сил стараясь не показывать свою нервозность. Он уже говорил с музыкантами, и Александр Анатольевич объяснил всю тяжесть сложившейся ситуации. «Саша, понимаете — Павла мучает жар, его срочно нужно сбить. Однако, уверяю вас — мы не опоздаем, просто сыграем на несколько композиций меньше. Сами понимаете, что Павел не сможет долго играть, а если попробует — выйдет неважно. Приношу за это искренние извинения» — сказал Александр Анатольевич своему тёзке около десяти-пятнадцати минут назад. – Александр Анатольевич мог бы выступить один. Он прекрасный скрипач, и его мастерство не зависит от сопровождения пианино, — сказал граф Дмитрий Иванович, что сам владел мастерством скрипки. Дмитрий, вопреки присущему пренебрежению к таким же музыкантам, как и он, относился к Александру Анатольевичу очень тепло и со скрытым от посторонних глаз восхищением. Дмитрий Иванович порой принимал роль «второй скрипки» в концертах Александра Анатольевича и Павла Владимировича. Правда, подобное всегда являлось крайней мерой в моменты, когда «первая скрипка» не могла в одиночку долго играть в силу определённых обстоятельств. – Вы, как его близкий друг, должны знать, что Александр Анатольевич не выступает один, — граф Леонтьев говорил неуверенно и сконфуженно. — Может, вы знаете причину? Я ни раз его спрашивал, но ответа так и не добился. Вы сами знаете, как Александр Анатольевич умеет переводить тему. – Он говорил, что его игра не может быть полноценной, что только пианино Павла Владимировича способно дополнить скрипку, создав с ней нечто по-настоящему прекрасное. Своё одиночное исполнение Александр Анатольевич считает пустым и блеклым, знаю, что Павел Владимирович придерживается такого же мнения. Признаюсь честно — я никогда не смогу понять их философии. Но что-то в ней есть, сейчас сложно представить кого-то из них играющим в одиночку. Согласитесь, когда речь заходит о том же Александре Анатольевиче, невольно вспоминается и Павел Владимирович, — тяжело вздохнул Дмитрий Иванович. — Наверное, они лучший дуэт. – Соглашусь, — кивнул в ответ князь Яков. — Меня всегда поражало то, как они заботятся друг о друге. Я часто бывал у них в гостях, и они ни разу не повысили друг на друга голос и даже не глядели с раздражением. Удивительно, как они за столько лет ещё не надоели друг другу и не разбежались, как в море корабли. Все знали, что Павел Владимирович и Александр Анатольевич жили вместе. Некоторые люди распускали слухи об их «особой» связи. Сплетням способствовал тот факт, что у музыкантов не было жён или хотя бы детей. Никто не видел ни Павла Владимировича, ни Александра Анатольевича в компании дам. Некоторые из них пытались сблизиться с этими мужчинами, но те упорно избегали женского общество, предпочитая компанию старых друзей. – Кто знает, какие композиции они будут играть? — Неожиданно спросил князь Яков Вадимович. – «Крейцерову сонату», — пожал плечами Дмитрий Иванович, поправляя свои отросшие волосы. — Они серьёзно будут играть «Крейцерову сонату»? Эту пошлую музыку? — Спросил граф Леонтьев с лёгким испугом в глазах. — Александр Анатольевич и Павел Владимирович всегда играют «Крейцерову сонату» на своих выступлениях. Что же вас удивляет, Александр Владимирович? — Поднял бровь Дмитрий Иванович. – Меня это не удивляет, а неприятно пугает. Музыка сама по себе красивая, но чёртов Толстой осквернил её своей мерзкой писаниной. Люди больше не могут нормально воспринимать «Крейцерову сонату», — граф Леонтьев определённо боялся опозориться на этом мероприятии. Графу Леонтьеву никто не успел ответить: наконец, появились Александр Анатольевич и Павел Владимирович. Они гордой уверенной походкой прошли к своеобразной сцене (её наспех сделали слуги графа Леонтьева). Александр Анатольевич уложил скрипку на своём плече и, дождавшись, когда Павел Владимирович сядет за пианино, начал водить смычком по струнам. Душное помещение в один короткий миг наполнилось музыкой. Она была нежной, чистой и ласкала уши каждого из присутствующих. Одни из гостей смотрели на музыкантов со слепым восхищением и почти что щенячьим обожанием. Вторые глядели с завистью, стараясь обнаружить недостатки в исполнении, дабы потом пускать самые скверные слухи. Третьи пытались обнаружить какой-то секрет, что позволял двум музыкантам настолько чисто играть. Никакой тайны, на самом деле, не было. Просто самые сильные чувства заставляли Александра Анатольевича и Павла Владимировича так играть. Они по-настоящему любили друг друга и пытались сказать это при помощи музыки, игнорируя возможность изъясняться простыми словами. Они не были нужны людям, чьи жизни плотно переплелись с искусством. Именно оно помогало выражать всю любовь и нежность, о которых принято молчать в обществе. Настал момент, когда музыканты принялись за исполнение «пошлой и вульгарной» «Крейцеровой сонаты». Пусть и рассказ Льва Николаевича Толстого опошлил «Крейцерову сонату», Александр Анатольевич продолжил любить эту музыку: с ней было связано слишком много воспоминаний. Все они вертелись вокруг Павла Владимировича, самого любимого и дорогого человека для Александра Анатольевича. Он играл на своей скрипке не для себя, не для глупых вечно скучающих людей, а для Павла Владимировича. Именно он побуждал брать смычок в руки и водить им по струнам до того момента, пока руки не сотрутся в кровь и совсем потеряют всякую возможность выполнять свои прямые «обязанности». Скрипка и пианино схлестнулись в «схватке». Инструменты будто бы ссорились друг с другом, каждый старался перекричать другого, одержать победу в «споре». Сперва скрипка истерично «вопила» о какой-то обиде, а как только она замолкала, пианино быстро-быстро принималось перечислять «недостатки» «собеседника». Это была не просто музыка, а самое настоящее сражение. Присутствующие позабыли о пошлом рассказе Льва Николаевича Толстого, сейчас вниманием завладели мужчины. Каждый из них полностью отдавался игре. Так волосы Павла Владимировича растрепались, по его лбу крупными каплями стекал пот, а рот был слегка приоткрыт. Александр Анатольевич ходил вокруг пианино, словно поддерживая «ссору». И порой так играл, что наклонялся к полу настолько низко, что рисковал встать на колени. Однако, Александр Анатольевич всегда вовремя вставал на ноги и вновь принимался шагать гордой походкой. Близилась концовка композиции, и музыканты совсем «растворились» в исполнении. Пальцы Павла Владимировича «скользили» по чёрным и белым клавишам с невероятной скоростью, глаза самого мужчины были закрыты, словно он уже устал «ссорится», но не желал проигрывать. Скрипка не отставала: Александр Анатольевич почти опустился на колени. Это выглядело так, будто скрипка впала в отчаяние, слепое и безумное, что мешало хоть немного прислушаться к «собеседнику». Ссора завершилось неожиданно: победило не быстрое пианино, не истеричная скрипка, а пуля. Кто-то из гостей выстрелил и попал в Александра Анатольевича. Тот стоял несколько секунд, но вскоре упал прямо в ноги Павла Владимировича. Тот резко сорвался с места, позабыв про жар, и принялся рвать свой дорогой костюм, дабы остановить кровь, идущую из раны. – Врача, позовите врача! — Кричал Павел Владимирович, чьи руки были испачканы в крови его любимого человека. Только этот крик заставил гостей пошевелиться и начать хоть что-то делать. Кажется, кто-то выбежал на улицу, чтобы найти доктора. Возможно, таковой был среди гостей, только он не захотел брать на себя ответственность за чужую жизнь. Она висела на волоске: Александр Анатольевич всё ещё дышал, с большими перерывами, рвано, отхаркивая сгустки яркой крови. Павел Владимирович прижимал к себе тело возлюбленного, умоляя того не закрывать глаза, продолжать бороться. Александр Анатольевич с трудом выдавил из себя улыбку и коснулся чужой щеки. Губы скрипача зашевелились и произнесли короткое: «Прости… Я не доиграл…». Павел Владимирович открыто рыдал: по его щекам катились слёзы и падали на грудь Александра Анатольевича. Врача всё не было, а убийцу никто не спешил найти. В такой безумной обстановке, Александр Анатольевич перестал дышать. Именно в этот момент раздался громкий отчаянный вой Павла Владимировича, потерявшего смысл своего существования на этой грешной земле.***
После смерти Александра Анатольевича, Павел Владимирович больше не прикасался к пианино, оно успело покрыться тонким слоем пыли. Люди распустили слухи о том, кто мог убить «гениального скрипача», однако это не шибко волновало «гениального пианиста». Он понимал – знание личности убийцы не сможет вернуть Александра Анатольевича. На его надгробье Павел Владимирович настоял на том, чтобы на каменной плите высекли коду «Крейцеровой сонаты». На девятую ночь после смерти Александра Анатольевича, Павел Владимирович проснулся от приятной мелодии скрипки. Она разливала по дому свою музыку, что заставило встать с нагретой постели, обуть чёрные тапки и накинуть на плечи старый халат, пропахший дымом от трубки. Скрипка заставила забыть и о ненормальной страсти к курению, появившейся с недавних пор. Павел Владимирович даже не зажёг свечи, он просто пошёл по тёмному коридору. Его стены служили опорой для того, чтобы не упасть и не разбить колени обо что-то. Павел Владимирович начал верить в то, что никакого убийства не было и в помине, ведь такая родная скрипка заиграла, пусть и посреди ночи, когда нормальные люди должны спать, а не музицировать. Наконец, Павел Владимирович добрался до гостиной комнаты, где обычно и проходили репетиции. Он замер на месте, увидев перед собой Александра Анатольевича, играющего «Крейцерову сонату». Вроде самое обычное зрелище, однако резко вспомнился факт смерти. О нём напомнил неестественный вид Александра Анатольевича: его тело слегка светилось, в глазах не имелось жизни, а костюм был запачкан кровью. В увиденное Павел Владимирович не мог поверить. Он растерянно тёр глаза и кусал губы, стараясь отогнать от себя образ возлюбленного. Тот никуда не пропадал. Он поднял взгляд на Павла Владимировича и кивнул в сторону пианино. Он, поддавшись непонятному порыву, сел за пианино, открыл клавиши, пальцы сами на них легли и вскоре стали играть. Вновь музыка скрипки и пианино вступили в невероятную в своей красоте «схватку». Только в этот раз она была отчаянной, болезненной и невероятно тоскливой. Павел Владимирович играл и плакал. Горячие слёзы катились по щекам и падали на клавиши, но Павел Владимирович не останавливался ни на секунду, он всё продолжал «стучать». Дыхание было тяжёлым из-за крика, что так рвался наружу, но от чего-то застрял в горле. Александр Анатольевич привычно шагал вокруг пианино, привычно низко-низко наклонился, привычно поднимался в самый последний момент. Привычным не было то, что его присутствие отдавало не жаром, а холодом. Таковой всегда была кожа мертвецов, которые уже лежали в гробу. Пианино «говорило» быстро-быстро, тоскливо и умоляюще. Оно словно умоляло скрипку не уходить, не бросать и остаться рядом, позабыв все прошлые обиды. Скрипка же продолжала истерично «кричать» об обратном. Это заставляло Павла Владимировича сильнее рыдать. Композиция пришла к завершению. Тогда Александр Анатольевич подошёл к Павлу Владимировичу, обнял того за талию и поцеловал. Тот почувствовал, насколько чужие губы были ледяными. Однако холод постепенно начал пропадать, как и сам Александр Анатольевич, чей призрак медленно «растворялся» в воздухе. Вскоре «скрипка» совсем исчезла, и тогда Павел Владимирович смог закричать во весь голос, закрыв лицо руками и начав ненавидеть себя.***