***
Минут двадцать посыльный расставляет вещи, носясь по тесному помещению вокруг Рона, который вечно мешает своими длинными конечностями, а Лаванда чинно сидит на диване с книгой на коленях. Она прочитала её уже дважды, хотя это даже не одно из её любимых произведений, но в присутствии Рона она не осмеливается вытащить что-нибудь более скандальное. Возможно, ей удастся зачаровать обложку во что-то поприличнее. Не то чтобы Рон вообще обратит на это внимание. Он почти не смотрит на неё, пока руководит посыльным в номере, расставляя сундуки, сумки и книги так, как надо. Разумеется, он сам переносит чёрный несессер, внутри которого надёжно спрятаны рубины. Волосы Рона взъерошены, и Лаванде хочется подозвать его к себе, чтобы уложить их по своему вкусу, но она строго запрещает сейчас себе такие мысли, поэтому снова утыкается носом в роман. С тяжёлым вздохом Рон наконец закрывает дверь за посыльным и щёлкает замком. — Что ж, по крайней мере, одно дело сделано, — бормочет он. Он поднимает палочку, чтобы к чарам Лаванды добавить свои. Она украдкой смотрит, как золотое сияние струится от его древка и отражается на контурах лица, но Рон мешкает и опускает палочку после короткой проверки. — Что-то не так? — спрашивает Лаванда. — Нет, — говорит он, поворачиваясь к ней с любопытством в глазах. — Они, эм, хорошие. Очень хорошие на самом деле. Лаванда чувствует, как щёки розовеют от похвалы, и ёрзает на месте. — Спасибо. — Где ты такому научилась? — О, просто… — она пожимает плечами, — тренировалась, я полагаю. — Много тренировалась. Лаванда засовывает книгу под складки юбки. Дома она прятала книги, рисунки и письма по всей своей комнате, в первую очередь от любопытных глаз матери. — На чём ты тренировалась? — На том и сём, — Лаванда размахивает рукой. — Мне всегда нравились чары, знаешь ли. Раздаётся стук в дверь, и Рон, поморщившись, открывает её другому посыльному с тележкой газет и журналов. — Доброе утро, мистер Уизли, — говорит тот с ухмылкой, откидывая тёмные волосы с лица. — Позвольте предложить вам газету? Это свежие, с нашей остановки в Гибралтаре. Рон потирает шею и кивает. — Да, спасибо. — Мисс Браун, не желаете ли газету или журнал? — посыльный смотрит на неё через плечо Рона и берёт несколько вариантов из стопки. — У нас есть ассортимент французских, британских и египетских периодических изданий о моде. Лаванда бросает короткий взгляд на газету. Она знает, что должна прочитать её, и, возможно, позже умыкнёт экземпляр Рона, но её манит ярко-красное платье с белыми перьями на обложке первого журнала. — Журналы, будьте любезны. Рон относит газету к маленькому столику для завтрака и опускается на один из жёстких деревянных стульев. Он расправляет бумагу и тут же давится воздухом. — Лаванда. Она смотрит на Рона и практически роняет книгу на колени от его мертвенной бледности. — Что такое? — Она вскакивает и бросается к нему, наклоняясь через его плечо, чтобы выяснить, какой заголовок мог вызвать такую тревогу. Смерть? Вряд ли произошло ещё одно нападение. Её желудок сжимается. — Что случилось? — Посмотри сюда, — Рон тычет пальцем в заголовок раздела «Международные новости». «КРАЖА РУБИНОВ ПОТРЯСАЕТ СУРРЕЙ». Лаванда ахает. — Ты думаешь… — Думаю, есть небольшой шанс, что в Европе недавно пропали три рубина. — Месье Лукас Корбин де Бланше предлагает… — она моргает при виде цифры. — Сколько это в галлеонах? Я никогда не разбиралась в магловских деньгах. Рон проводит рукой по лицу. — Две тысячи галлеонов, Лаванда. Две тысячи. — О боже. — Две тысячи галеонов. Лаванда гордилась той суммой, которую завернула в носовой платок и спрятала под половицу, и несколькими освоенными чарами, но две тысячи… Она могла бы снять собственную квартиру. Могла бы целыми днями есть бонбоны, писать романы и читать всё, что заблагорассудится, когда заблагорассудится, и ей больше не понадобилось бы денежное довольствие. — Мы действительно могли бы нанять партнёра, — вздыхает Рон. Лаванда моргает. — И не одного, полагаю. В глазах Рона появляются звёздочки. — Партнёров.***
Лаванда ворочается в постели — ей всё ещё не по себе оттого, что Рон в гостиной. В горле немного пересохло, она тянется к стакану с водой на прикроватной тумбочке, но тот пуст. Она немного дуется и смотрит на дверь, теребя распустившуюся на ночной рубашке нитку. Франческа де Леон не была бы такой застенчивой. Она прошла бы прямо в гостиную, не обращая внимания ни на каких мужчин. Франческа не стала бы беспокоиться, ослабил ли мужчина воротник, улыбнулся ли он или нахмурился, когда она вошла, и уж точно не стала бы прокручивать в голове всевозможные сценарии, прежде чем решить, что делать. Франческа бы просто сделала. Лаванда встаёт, дотрагивается палочкой до распустившейся нити, и та снова вплетается в васильково-синюю вышивку. Она накидывает халат, как броню, и медленно открывает дверь в гостиную. Рон выпрямляется и откладывает книгу. Лаванде интересно, какие истории он любит читать, но она не может разглядеть обложку. — Ты в порядке? — спрашивает он. — Да, я просто… не могу заснуть, — пожимает она плечами, стараясь не смотреть на его расстёгнутый воротник. — Подумала, что могу выпить немного чая. — Это хорошая идея. Лаванда кивает и переступает с ноги на ногу. — Будешь чай? — О. Ну, если ты собираешься заварить… да, я бы не отказался от чашечки. Что делать с этим, Лаванда знает. Она ловко открывает банку с чаем и засыпает необходимое количество сушёных листьев в заварочный чайник. Её мать контролировала процесс приготовления чая сотни раз, если не тысячи. Лаванда прикасается тыльной стороной ладони к чайнику — это как раз та температура, которая позволит извлечь ароматы, а не сжечь нежные листья, и она наливает горячую воду в чайник, наблюдая за тем, как листочки закручиваются внутри. Мать бы посоветовала ей быть терпеливой, потому что леди всегда терпеливы, и считать минуты, пока чай не приобретёт нужный оттенок и насыщенность, но Лаванда не выдерживает тишины в комнате, поскольку в голове роятся переживания, поэтому дважды стучит костяшкой безымянного пальца по чайнику и заменяет его крышку. О, есть миллион фраз, которые она могла бы сказать, чтобы прервать молчание, но они глупые, неинтересные, избыточные или недостаточные, и всё, что Лаванда может сделать, — это приготовить чай, сервировать его на подносе и поставить перед Роном на стол. Лаванда тянется за первой чашкой, чтобы подать её Рону, как и подобает из вежливости, но он накрывает её ладонь своей и отталкивает. — Всё в порядке, — говорит он. — Я сам. Ох. — Спасибо. — Она садится рядом с ним, плотно прижимая колени друг к другу. Рон кивает и наливает ей полную чашку, добавляя сливки и два кусочка сахара, как она любила в школе. Конечно, такой чай Лаванде нравится и сейчас, хотя обычно она кладёт только один сахар, за исключением выходных. Сейчас выходные? Дни странно размываются в ночи. Рон протягивает чашку, Лаванда принимает её, и они сидят в тишине, делая небольшие глотки ещё слишком горячего напитка, решительно избегая взглядов друг друга. — Итак, — начинает Рон, — с твоей сестрой всё в порядке? С младшей? Лаванда ставит чашку на колени. — Розмари? Рон кивает, хотя Лаванда подозревает, что могла бы назвать ему совершенно другое имя, а он бы и не заметил. — Да, Розмари. Она уже закончила Хогвартс, так ведь? — Закончила два года назад, — подтверждает Лаванда. — Она хорошо училась. Этой весной она остановилась у Карины Патил в Лондоне. — Очень хорошо. Лаванда хмыкает в знак согласия. После окончания школы она несколько раз останавливалась у старших близняшек Патил, но с тех пор они обе вышли замуж и были не настолько заинтересованы в том, чтобы принимать у себя Лаванду по несколько недель. — А что насчёт… Её прерывает грохот двери, заставляя замолчать на полуслове. Что насчёт чего? Чашка бьётся о стол, Лаванда вскакивает на ноги, а сердце замирает в горле. А что насчёт… Рукой она прижимается к бедру, где должна быть палочка, засунутая в карман повседневного платья, но на ней лишь халат, и что насчёт… Рон мгновенно оказывается рядом. Он обхватывает Лаванду за талию, уводя её за спину, и направляет палочку в сторону двери. Рон такой тёплый и большой. Его рука лежит на её бедре, и ей хочется закрыть глаза и утонуть в нём, но она боится отвести взгляд от двери, поскольку поворачивается ручка. Рон напрягается. — Держись позади меня, — приказывает он низким шёпотом. — Что бы ты ни делала, не… В коридоре раздаётся пьяный смех. — Это не наш номер! — весело кричит женщина. — Боже, мы не на том этаже! — Даниэла, ты дрянная штучка! — Ещё один раскат смеха. — Мы точно заблудились! — Заблудились и нажрались. — Лаванда зажмуривается, пока женский смех разносится дальше по коридору. Рон отпускает бедро Лаванды и поворачивается к ней. — Ты в порядке? Мне жаль, что они тебя напугали. — Нет, нет, это мне жаль. — Слёзы жгут её глаза, пока ужас ослабевает. — Я слишком бурно отреагировала. Я легко пугаюсь, наверное, и не знаю, почему настолько расстроена. — Лаванда собирается вытереть глаза, но лёгким движением большого пальца Рон делает это первым. — Не извиняйся, — бормочет он, изучая её лицо. — Прошлой ночью у тебя был шок. Неудивительно, что ты на взводе. Такие вещи — они могут быть страшными. Лаванда качает головой, и Рон опускает руку. — Никто на моём месте не испугался бы. Ты не напуган. Губы Рона растягиваются в улыбке, и Лаванда думает, что он собирается посмеяться над ней, но он этого не делает. — Все остальные лгут, — бурчит он. — Мы все боимся. — Что ж, все остальные скрывают это гораздо лучше, чем я, — признаётся она, нахмурившись. Если бы только Лаванда знала, как сделать так, чтобы её секреты нельзя было прочесть по лицу. — Нет, — Рон внезапно становится совершенно серьёзным. Голубые глаза тёплые и большие, а через окно на его кожу светит луна. Странное притяжение влечёт Лаванду к Рону, и внезапно она замирает в ожидании его следующего слова, чувствуя каждое колебание его дыхания. — Нет, именно это и хорошо в тебе, Лав. Ты говоришь правду, даже когда не собираешься её говорить, и это смело. Смелая. Никто никогда не говорил так о Лаванде. — Я слишком много болтаю, — шепчет она. Её собственные мысли — отголосок того, что о ней всегда говорили. Слишком много, слишком громко, слишком большая, слишком глупая, слишком… Рон поднимает руку к сбежавшему локону у уха Лаванды и отводит его от лица, пальцами касаясь щеки, — её разум затихает, потому что всё в его взгляде говорит: нет, нет, только то, что нужно. Только ты. — Иногда людям не нравится слушать, как другие говорят правду, потому что они слишком стыдятся признаться в ней самим себе, но я всегда думал… Ладонь Рона прижимается к щеке Лаванды, и он сглатывает, его глаза танцуют по её бровям, носу, губам — она чувствует, как он запоминает её лицо, будто перерисовывает его, и ощущает себя красивой. — Я всегда считал тебя самым настоящим человеком в мире притворства, — говорит Рон. Его большой палец едва касается её скулы, и Лаванда не может удержаться от того, чтобы не покачнуться в его сторону. Или же это Рон придвигается к ней? — Раньше я боялся этого, но теперь уверен, что это самое важное. Ещё один раскат смеха раздаётся в коридоре, и что-то ударяется о дверь. Лаванда отпрыгивает и сцепляет руки за спиной. О боги. — Я солгала о своей поездке в Египет, — признаётся она. Лицо пылает, как и кожа. Лаванда хочет сбросить халат и вместо жара почувствовать стремительный порыв воздуха, а затем Рона, внезапно наваливающегося на неё, потому что она уверена, что ему понравится. Но, разумеется, это ужасная идея, потому что Лаванда уже знает, чем всё закончится, — она делала это раньше и поэтому бросает правду, как щит, чтобы остановить себя. — Я не бронировала поездку. Перед тем как встретиться с тобой в Лондоне, я написала родителям письмо, и я уверена, что они будут очень расстроены, когда я вернусь, но обещаю, что не скажу им, что ты во всём замешан. Лицо Рона приобретает смертельную бледность. — Ты шутишь, да? Что ж. Вероятно, это было ошибкой. Лаванда морщится. — Не шучу. Рон опускает лицо в ладони и издаёт ворчливое ругательство. Лаванда снова воздерживается от того, чтобы его упрекнуть. — Я думаю… Думаю, я пойду спать, — говорит она. — Постой, Лаванда, я… — Рон тянется к ней, но она проскальзывает мимо него, едва избегая того, что, как ей кажется, могло превратиться в настоящую ругань. Что ж, Лаванде совершенно не хочется ругаться, и особенно ей не хочется выслушивать, как её отчитывают, — не он, не после того, как он говорил такие приятные вещи. — Спокойной ночи! — бросает она через плечо и захлопывает за собой дверь, заглушая всё, что Рон собирался ей сказать. Ну молодец.