Between Us Flows the Nile | Между нами течёт Нил

      Лаванда откидывает голову — солнце попадает на лицо сквозь тонкий слой муслина, и она чувствует нежное тепло на коже. Дразнящий ветер с Нила намного лучше, чем сковывающий воздух, оставленный позади. Даже она сама чувствует себя менее зажатой. Лаванда уверена, что её здоровье и фигура улучшились — то ли от колыхания камыша у воды, то ли от отсутствия… матери, рукоделия и танцев, которые должны были приносить радость, но не приносили.              Официант уговорил её выпить кисловатого чая — каркаде или что-то в этом роде — и посоветовал добавить в него побольше мёда. Чай оказался ярко-красным, восхитительным и гораздо более интересным на вкус, чем то, что её учили подавать дома с одним кубиком сахара и скудным количеством сливок.              Она чувствует, как белокурые с рыжинкой локоны щекочут шею и нос, и другая версия Лаванды, та, которая никогда не пересекала Гибралтарский пролив на огромном корабле и не отбивалась от похитителей драгоценностей, наверняка бы забеспокоилась из-за отсутствия шляпки и булавок, но вместо этого она позволяет себе ухмыльнуться. Она наблюдает, как несколько египетских модниц проходят мимо неё к другому столику, распознаёт одну из выкроек из журнала «Фатат аль-Шарк», который около десятка раз перечитала за время плавания, и размышляет, не купить ли пару кусков ткани и отвезти их домой к портнихе.              Лаванда закрывает глаза от витающего в воздухе аромата засахаренного миндаля и гадает, а стоит ли вообще возвращаться домой.              По сланцевому полу кафе скрипит стул — Рон устраивается рядом с ней. Желудок делает небольшое сальто, и Лаванда твёрдо говорит себе, что у неё, вероятно, скрытая морская болезнь, хотя ощущения и не вполне неприятные. Она чувствует и ужас, и предвкушение, и всё это, разумеется, полная нелепица, и, возможно, ей нужно ещё несколько дней на суше, чтобы всё прошло.              — Есть новости? — спрашивает она, предлагая Рону кунафу.              Рон вгрызается в слоёное тесто и качает головой.              — Пока ничего. Я думал, что они с большей охотой захотят вернуть рубины, но прошло уже почти тридцать шесть часов, а никаких вестей нет.              — Возможно, они исключительно уверены в твоей способности присматривать за ценными вещами, — подмечает Лаванда.              Из груди Рона вырывается негромкий смех, который она чувствует и в собственной.              — Хочешь чаю? — спохватывается она. Лаванда разбирается в чае. Лаванда Браун умеет делать великолепный чай. — Он немного необычный, но очень вкусный.              Он заглядывает в её чашку.              — Он какой-то слишком красный, нет?              — О да, но тебе понравится, — говорит она. — Он одновременно и терпкий, и сладкий, и если ты…              Взгляд Рона задерживается на её губах, а не глазах, или движении рук, или даже чае, и Лаванда теряет ход мыслей. Прежде он не смотрел на неё так — не с таким жаром. Не смотрел даже в школе, когда они прятались в укромных местах в коридоре, и она удивляется, как ей этого не хватало. Она догадывалась, что в его внимании ей чего-то не доставало, а теперь чувствует всю его полноту на своих губах.              Терпкий и сладкий.              Кажется, там было ещё что-то про мёд, что стоило бы сказать, но она не может вспомнить зачем.              Рон встречается с ней взглядом.              — Выпечка, — Лаванда протягивает ему блюдо. — Если будешь запивать чай… вернее, выпечку чаем, выйдет прекрасное сочетание.              — Чудесно, — кашляет Рон. Он оглядывается по сторонам, как будто забыл, где они находятся.              Руки Лаванды практически трясутся, пока она наливает чай. Рон тянется за чашкой, но…              Она касается пальцами тыльной стороны его ладони, останавливая.              — О, ещё рано…              Рон замирает и поднимает на неё глаза.              — Сначала нужно добавить мёд, — тихо произносит Лаванда.              Он сглатывает.              — Мистер Уизли! Мисс Браун!              Лаванда отдёргивает руку и, оглянувшись через плечо, видит, как мистер Оуэн приветливо машет им с противоположной стороны улицы. Его мерзкая жена стоит рядом, сжимая шляпку, и радостно ухмыляется. Пара устремляется к ним, проносясь мимо нескольких движущихся тележек.              — Что, ради Мерлина, им нужно? — бурчит Рон, но из вежливости поднимается со стула. Лаванда делает то же самое, когда покрасневшие и взволнованные мистер и миссис Оуэн подходят к ним.              — Добрый день, миссис Оуэн, мистер Оуэн, — приветствует Лаванда, делая лёгкий реверанс.              — Какая удача — встретить вас двоих здесь! — говорит мистер Оуэн, запыхавшись. — Мы думали, что, вероятно, видим вас в последний раз, когда сошли с «Морнингстара», а вы здесь, в Каире!              — Как раз сегодня утром мы обсуждали, что надеялись пересечься с вами! — вклинивается миссис Оуэн и поворачивается к мужу: — Верно, мистер Оуэн?              Он энергично кивает.              — Совершенно верно, Уна. Так и было, и какое это чудо! Как вам город?              Рон кладёт ладонь на спину Лаванды. Прикосновение лёгкое, но уверенное, отчего по её позвоночнику пробегает дрожь — смесь удовольствия и дурного предчувствия.              — Очень приятный, — отвечает она. — В Каире у нас много дел, а мы едва к ним приступили.              Рот миссис Оуэн растягивается ещё шире.              — Конечно! Изумительный город. А где вы остановились?              — «Мена Хаус», — отвечает Рон с непринуждённой ухмылкой. — Прекрасное место.              На самом деле они остановились не в отеле «Мена Хаус», а в «Семирамисе».              — «Мена Хаус»! — восклицает мистер Оуэн. — Какое совпадение! Мы тоже!              Лаванда окидывает Рона коротким взглядом, и он сильнее надавливает на её спину ладонью.              — Как забавно! — посмеивается она. — Из всех отелей Каира мы оказались в одном и том же.              — Знаете, — говорит миссис Оуэн, — было бы так здорово, если бы мы снова собрались все вместе за ужином.              — Отличная мысль! — мистер Оуэн поворачивается к Рону: — Что скажете? Сегодня вечером?              Рон и Лаванда качают головами.              — О, — начинает она, — мы вообще-то очень…              — Наелись, — ляпает Рон как раз в тот момент, когда Лаванда говорит: «Утомлены».              Она пинает его в лодыжку.              — Путешествием.              — Чаем, — дополняет Рон.              — Очень наелись и утомлены, так что, боюсь, сегодня мы не сможем поужинать, но, может, через два дня? Как насчёт четверга?              Миссис Оуэн хорошо скрывает своё разочарование, но на лице мистера Оуэна читается досада.              — Что ж. Тогда четверг, пожалуй, подойдёт.              — Давайте встретимся в холле отеля и найдём место, — говорит Лаванда, ухватывая миссис Оуэн за руку. — Так приятно было столкнуться с вами!              — А нам с вами, — сквозь стиснутые зубы отвечает миссис Оуэн.              Рон протягивает ладонь мистеру Оуэну.              — Крайне радостно снова встретиться с вами, сэр! С нетерпением жду четверга.              Мистер Оуэн пожимает Рону руку, но в этом жесте совершенно ясно читается, что они могут идти прочь.              — Значит, в четверг, — ворчит он. — Наслаждайтесь чаепитием.              Миссис Оуэн шипит что-то на ухо мужу, когда они уходят, а Лаванда снова откидывается на стуле за их маленьким столиком.              — Что ж, — говорит она, размешивая в чашке Рона полагающийся чаю мёд, — это было довольно очевидно. Совершенно немыслимо, чтобы после прошлого раза они снова захотели отужинать с нами.              Рон морщится.              — Наверное, нам не стоило обсуждать при них потерю несессера.              Лаванда отмечает, что разговор о пропаже сумки был её ошибкой, а не их, но её греет благородство Рона.              — Мы не могли знать. Зато как захватывающе — пообедать с похитителями драгоценностей! Просто безумие!              — Нам придётся быть начеку, пока я не получу ответ от де Бланше, — предостерегает он. — Я надеялся, что из-за столь быстрого отъезда из Александрии у нас не возникнет больше проблем, но, похоже, нас вычислили.              Огорчение закрадывается в душу Лаванды, но она надевает храбрую улыбку.              — Я не против пару дней не уходить далеко от наших номеров, пока ты ждёшь его ответа.              Ей хотелось побывать на знаменитом каирском рынке и провести несколько вечеров бродя по музеям, но у них уже было достаточно времени для этого, так ведь? Не обязательно прямо завтра отправляться на фелуке вверх и вниз по Нилу.              Она может набраться терпения.              Рон ёрзает на стуле и проводит рукой по затылку.              — Я тут подумал, что мы могли бы вернуться в номер с одной спальней, — говорит он, косясь на Лаванду. — Безопаснее, знаешь ли. В небольшом помещении легче за всем уследить.              Она сглатывает и чувствует, что щёки заливает румянец.              — Конечно. Если ты считаешь, что так будет лучше.              — Наверное, лучше, — Рон кивает и делает ещё один глоток чая. — Я также отправил телеграмму твоим родителям, чтобы они знали, что мы благополучно добрались.              Кровь отходит от лица Лаванды, а его слова громким и звонким эхом отдаются в ушах.              — Что ты сделал? — хрипло спрашивает она.              Рон хмурит брови.              — Ты… ты же сказала, что написала им, что отправляешься в Египет, Лав. Знаю, ты не упоминала меня, но я подумал, лучше прояснить ситуацию и дать им понять, что ты в надёжной компании и им не нужно беспокоиться о твоей безопасности.              — Я написала им, что еду в Италию, Рон. С Милисентой, — шипит Лаванда.              — Ты солгала родителям о том, куда едешь?              — Ты не знаешь моих родителей! — слёзы наворачиваются на её глаза. — Они бы разозлились из-за Италии, но Египет… Рон, они пришлют за мной дядю. Мне не разрешат остаться и наверняка лишат довольствия.              Мерлин, её больше не выпустят из дома. Никаких секретов, никаких книг, никаких поездок к Милисенте, ничего. Она нуждалась в этих трёх месяцах и знала, что всё может закончиться именно так, что, возможно, по возвращении или вскоре после него ей придётся во всём признаться, но, по крайней мере, у неё останутся воспоминания, за которые можно будет ухватиться.              Ей не дадут остаться.              — Они не пришлют за тобой дядю, — ответ Рона решительный, но в нём сквозит неуверенность. — Я снова отправлю им телеграмму и заверю, что со мной ты в полной безопасности, и…              — Может, хватит? — Лаванда зажмуривается и старается выровнять дыхание. Негоже расплакаться в его присутствии, ни в коем случае. — Прекрати вмешиваться.              — Я пытаюсь помочь, Лаванда, — огрызается он.              Она знает, что слёзы застыли на ресницах, но всё равно буравит его яростным взглядом.              — Ты сказал своей матери, что Джинни сбежала в Египет без тебя?              Рон моргает.              — Я… Ни к чему хорошему это не привело бы. Мама была бы в ярости, да и вообще, как управиться с ней — это… это дело Джинни.              — А управиться с моей семьёй — моё дело! — кричит Лаванда. — Ты не можешь просто принимать решения от моего имени, Рон, только потому, что считаешь меня глупой или безответственной. Возможно, ты не всегда так считаешь, но я не твоя собственность, чтобы распоряжаться мной.              Лицо Рона напрягается.              — Я не считаю тебя глупой или безответственной, — рычит он.              — Значит, ты меня не уважаешь? — слова льются изо рта, и она не может остановиться. В них сквозит разочарование, гнев, обида, и Лаванда понимает, что должна отступить. Она должна отступить, закупорить всё в бутылку и закрыть пробкой, но ей не дадут остаться, и Рон… Она думала… — Ты согласился, что я поеду с тобой, Рон. Ты сказал мне, что я самая настоящая, ты обнимал меня, танцевал со мной и называл меня Лав, ты делаешь все эти милые вещи, из-за которых я чувствую, что тебе небезразлична, но ты относишься ко мне так, будто на самом деле за мной ничего не стоит. Я нравлюсь тебе, лишь когда восхищаюсь тобой, и, возможно, я неженка и глупышка, но не сахарная, а ты не можешь… Ты не можешь обладать только этой частью меня и выбрасывать те кусочки, которые тебе не нравятся. Я не разорвусь на части. Либо ты принимаешь меня целиком, либо вообще не принимаешь.              Рон смотрит на неё с широко раскрытыми глазами.              — Я не…              — Нет, — жёстко отвечает Лаванда, вставая из-за стола и собирая вещи. — Нет. С меня хватит, и я бы хотела отдохнуть, пожалуй, так что, будь добр, не иди за мной в гостиницу.              Она поворачивается на каблуках и уходит.       

***

      Два дня спустя.       Лаванда сжимает в руках сумочку, коробку с выпечкой, два пакета с покупками и с испугом смотрит на дверь номера с одной спальней.              Проблема в том, что Рон, скорее всего, уже там, но, учитывая все барьеры, которые он наложил на комнату, чтобы защитить их от Оуэнов, невозможно предугадать, с чем Лаванда столкнётся. Сидит ли он на диване, читая книгу или, по крайней мере, делая вид, что читает, а на самом деле бросает на неё многозначительные взгляды поверх страниц? Делает ли он большой глоток воды, а затем взбалтывает стакан так, что лёд в нём раздражающе позвякивает?              В этом его жесте тоже кроется какая-то многозначительность.              Прошло почти двадцать восемь часов и тридцать три минуты с тех пор, как Лаванда сказала ему хоть слово, и она не намерена начинать разговор сейчас. Было бы гораздо приятнее войти в номер, если бы Рон был внизу, в ресторане, или даже в Англии, потому что, если бы он остался в Англии, у него никогда не появилась бы возможность телеграфировать её родителям о её нынешнем местонахождении и Лаванда не накричала бы на него на каирском рынке.              Что ж, она не может вечно стоять в коридоре. Этот номер — такой же её, как и его. Её даже больше, потому что именно она за него заплатила, так что имеет полное право пользоваться им, как ей заблагорассудится, пока они не вернут эти дурацкие рубины невыносимому месье де Бланше, а потом, возможно, она найдёт кого-нибудь другого, кто возьмёт её с собой в грандиозное приключение по Египту.              Если только дядя не доберётся до неё первым. Телеграмма с сообщением о его скором приезде была доставлена как раз сегодня утром.              Лаванда засовывает коробку с пирогом басбуса под мышку и с гордо поднятой головой открывает дверь.              Повсюду разбросаны их вещи. Её желудок скручивает, и она переводит взгляд на Рона, связанного у изножья дивана.              Мистер Оуэн дёргает за верёвки за спиной Рона, пока он сопротивляется.              — Беги! — кричит Рон. — Уходи, Лаванда!              Она визжит, когда мистер Оуэн надевает Рону наручники, и нет — она не уйдёт, она не оставит его…              Миссис Оуэн появляется из-за двери и за локоть затаскивает Лаванду в комнату. Боль пронзает руку, когда ей выкручивают кисть за спину, и Лаванда слышит, как захлопывается дверь.              — А вот и ты, потаскушка, — шипит миссис Оуэн ей в ухо.              — Где они? — восклицает мистер Оуэн. — Куда вы их спрятали?              — Отпустите её! — рычит Рон.              Миссис Оуэн поднимает палочку к подбородку Лаванды.              — Где рубины?              Кончик палочки впивается в кожу, но Лаванда остаётся абсолютно спокойной, пока осматривает комнату. Они уже успели разнести её сундук и шкаф, а на лбу Рона появился большой синяк. Там засохла небольшая струйка крови, и Рон обращается к Лаванде с беззвучной мольбой, пока мистер Оуэн аналогичным образом подносит свою палочку к его виску.              — Ты в порядке? — шепчет она.              — Всё хорошо, — выдавливает Рон. — Просто скажи им. Расскажи им, Лав, и они отпустят тебя. Оно того не стоит, пожалуйста.              — Послушай своего друга, — мурлычет миссис Оуэн. — Где вы спрятали наши рубины? В каком-нибудь тайнике, а?              Лаванда качает головой.              — Они не ваши. Они принадлежат месье Лукасу Корб…              Миссис Оуэн ещё сильнее выкручивает ей руку и валит на пол. Лаванда напрягается от резкой боли в плече — не плачь, только не плачь, — но миссис Оуэн надавливает каблуком на лодыжку Лаванды, и с её губ слетает скулёж.              — Они наши, — говорит мистер Оуэн. — Уверяю, мы готовы пойти на многое, чтобы убедить вас.              — Мне бы не хотелось портить твоё милое личико, — заявляет миссис Оуэн. — Это в значительной степени усложнит тебе следующий сезон.              — Не смей трогать её! — Рон пытается вырваться, но это бесполезно. Мистер Оуэн вцепляется пальцами в его волосы и оттягивает голову, обнажая горло.              — Ну же, мисс Браун, — напевает он. — Нам нужна лишь небольшая подсказка.              — За шкафом, — хрипит Лаванда.              Давление на лодыжку и плечо ослабевает, и ей кажется, что она может зарыдать от облегчения, как вдруг мистер Оуэн отводит от Рона палочку и направляет на неё.              — За шкафом, да? — хмыкает мистер Оуэн. — Уна, пойди посмотри, не приврала ли мисс Браун.              — Даже не думай шевелиться, — предупреждает миссис Оуэн, отпуская Лаванду.              — Руки так, чтобы мы их видели, — кивает ей мистер Оуэн, — на пол.              Лаванда повинуется. Миссис Оуэн отодвигает шкаф настолько, что на пол с грохотом падает коробка. Доставая её, она вскрикивает от восторга и с гордостью показывает супругу.              — Нашла! — восклицает она, отряхивая юбки. — Думаю, наша работа здесь закончена.              — Проверь, дорогая, — указывает ей мистер Оуэн, не сводя глаз с Лаванды, — надо убедиться, что она не прогоняет нас с бабушкиной бижутерией.              Лаванда затаивает дыхание.              Миссис Оуэн открывает коробку и тут же её роняет, поскольку её руки и ноги подкашиваются.              Она валится на пол, застывая как доска.              Мистер Оуэн оборачивается на шум.              — Что за…              Лаванда выуживает из кармана палочку.              — Остолбеней!              Она попадает прямо в грудь мистеру Оуэну, и тот падает на пол рядом с Роном, который потрясённо смотрит то на него, то на неё.              Из Лаванды вырывается сдавленный всхлип, и она бросается к Рону, пытаясь справиться с тугими узлами на его запястьях.              — У тебя кровь, — шмыгает она сквозь слёзы. — Они сильно тебя ранили? О, я должна была остаться, я…              — Я в порядке, — уверяет Рон, когда верёвки ослабевают. Он легко встаёт и прижимает Лаванду к груди. — Всё хорошо. Что это за коробка?              — Коробка с парализующим заклятием, — Лаванда зарывается лицом в его свитер. Она уверена, что заляпает его соплями и слезами, но, боги, мистер Оуэн приставил палочку к его горлу, а из его головы течёт кровь. — Я подумала, что было бы неплохо иметь запасные чары на случай… на случай…              Рон прикасается губами к её лбу.              — Как умно ты поступила, — шепчет он, проводя ладонями по её рукам и спине. — У тебя ничего не болит?              Лаванда снова шмыгает.              — Плечо, самую малость, — признаётся она, пожимая им. — Но со мной всё будет в порядке.              Рон отстраняется и рассматривает её лицо, зачёсывая ей назад волосы.              — Ты была великолепна, Лаванда.              Она вытирает мокрые щёки и кивает.              — Я знаю.              В какой-то книге она вычитала о коробке с парализующим заклятием или как минимум о похожей идее и написала в магазин приколов в Косом переулке, чтобы ей изготовили нечто подобное. Ей любезно прислали прототип, который она так и не испытала, но ей показалось, что его стоит взять с собой на случай, если понадобится что-то спрятать от Рона.              Лаванда не предполагала, что он пригодится для краденых рубинов.              — Вот и славно, — выдавливает из себя Рон. — Ты должна знать.              Он наклоняется и целует её в губы.              Когда шок проходит, Лаванда обхватывает его за шею и целует в ответ. Ей кажется, что поцелуи гораздо более приятные, чем те, что описывались в книгах, или, возможно, у Рона это просто очень хорошо получается.