Харальд, троллево отродье

Запах лука режет глаза. Матушка, закатав рукава, месит картофельное тесто. Толкушка ей больше не нужна, и Харальд подбирается ближе, пальцем снимает с деревянных боков налипшую картошку и отправляет в рот. — У, проглот, лентяй, троллево отродье! — кричит Бенгт. — Как жрать, так он первый, а помощи не допросишься! Харальд вздрагивает и отдёргивает руку. Бенгт неправ, Харальд ведь всегда помогает матушке таскать воду, приглядывает за младшими ребятишками, рубит дрова! Матушка опускает глаза и месит, месит тесто, вбивая в него слишком много муки. Кропкакор получатся жёсткими. — Ну, что вылупился? — спрашивает Бенгт. — Давно не пробовал ремня? Харальд смотрит вниз, на дощатый пол. Несправедливо! И зачем дедушка отдал матушку за этого Бенгта? Ответ на этот вопрос Харальд знает: матушку больше никто не брал, потому что она была порченая. Но зачем Бенгт на ней женился? И на этот вопрос Харальд знает ответ: из-за дедушкиных земель. Бенгт ждёт дедушкиной смерти, чтобы их унаследовать, а дедушка никак не умирает, и Бенгт становится всё злее и злее. В мечтах он давно уже живёт за счёт торпарей, а на самом деле ютится в одном из дедушкиных торпов на опушке леса. — Харальд, принеси дров, — просит матушка. Харальд снимает с крючка перелатанное пальтишко. Ветер на улице злющий, колючий, с мелкими дождинками. — Закрывай двери! — рявкает Бенгт, едва Харальд берётся за ручку. Харальд боится лесного народца, боится троллей и альвов, боится никсов и ниссе, но больше всего он трепещет перед чем-то неназванным и невидимым, что может проникнуть в дом, если оставить дверь открытой. Эта нечисть опаснее всего осенью, потому что ночи становятся длиннее, а до праздников света ещё далеко. Так говорит Бенгт. Харальду очень не хочется выходить, но матушке нужны дрова, и он вылетает на крыльцо, захлопывает за собой дверь и бежит к сараю, шепча: — Чур меня, чур меня, чур! Где-то жутко вскрикивает птица — а птица ли? Берёзовые полешки с глухим стуком валятся на пол сарая, Харальд спотыкается и чуть не падает в темноте. За стенкой встревоженно мекает коза. Харальд нагребает полную охапку дров и несётся назад, чувствуя, как подбирается и хватает за пятки мохнатая враждебная тьма. — Сырых набрал, бестолочь! — говорит Бенгт, пока Харальд раскладывает дрова у печки. Матушка лепит из картофельного теста аккуратные кругляши. В дымоходе воет то ли ветер, то ли нет. Харальд ёжится и забирается с ногами на деревянный диванчик, ковыряет пальцем резную спинку, пытаясь отвлечься. — Отродье бесполезное, — ворчит Бенгт. Матушка пальцем продавливает в кругляшах ямки и раскладывает начинку. В дальнем углу копошатся с деревянными игрушками младшие. За окошком мечется тьма. — Харальд, принеси масло, — просит матушка. Харальд послушно слезает с диванчика, приподнимает половик, отодвигает тяжёлую крышку люка и спускается в пахнущий сыростью подпол. По полу испуганно мечется мышь. Харальд сглатывает и тянется за маслёнкой. Он не выдаёт мышь, потому что ловить её придётся ему. Мышь взбирается прямо по его штанине и касается ладони щекотными лапками. Харальд отпрыгивает и роняет маслёнку. — У, гадёныш! — возмущается Бенгт. — Ну-ка вылезай, нечистая твоя душа! Харальд вылезает, и Бенгт привычно хватает его за ухо, ведёт мимо матушки к деревянному диванчику, по пути отодвигая стол. Матушка отступает, беззвучно шевеля губами. Пока Бенгт стягивает с него штаны, Харальд прикусывает кулак. Просить пощады бесполезно. Бенгт снимает с гвоздя ремень и нарочито долго, старательно наматывает его на руку. Харальд чувствует, как покрывается пупырышками заголённая кожа. Будто от дыхания альвов. Любой дурак знает, что дыхание альвов для человека опасно, и Харальд задумывается, умрёт ли из-за этого. Гурра, сын одного из дедушкиных торпарей, прошёл зимой мимо альвов, когда рубил дрова на опушке, и к весне умер от ужасной лихорадки. — Нечисть, сын некка, проклятие на мою голову! — приговаривает Бенгт и с силой хлещет ремнём. Харальд мычит в кулак. Бенгт всегда так говорит. То Харальд у него сын тролля, то сын некка. А вдруг и вправду? Ведь откуда-то же он взялся! Харальд воет и дёргается, пытается увильнуть от ужасной боли. — Что, не нравится? — спрашивает Бенгт. — Отведай серебра, нечисть! Он ненадолго прекращает порку, перекладывает ремень, высвобождая пряжку. Харальд жмурится изо всех сил. Все знают, что серебро для нечисти смертельно. Может быть, пряжка не из серебра, а может, Харальд всё же не сын тролля. Как Бенгт ни старается, пряжка только оставляет жирные лиловые синяки — но не убивает. — Ну, будет, — говорит наконец Бенгт. — Всю руку отбил о твою волосатую задницу. Харальд украдкой щупает себя сзади, ожидая обнаружить косматую шерсть и даже хвост, но кожа под пальцами привычная, чуть задубевшая от порки — и только. Матушка сама спускается в подпол за разбитой маслёнкой, пока Харальд ревёт на диванчике. Мышь, наверное, уже убежала. Ужинают без Харальда: во-первых, криворуким отродьям тролля еда не положена, во-вторых, все силы Харальда уходят на то, чтобы встать с диванчика и добраться до своей кровати. Он засыпает, вслушиваясь в завывания ветра за окном. Ночью приходит бессонница. Харальд слушает храп Бенгта, хриплое дыхание матери и сопение младших и думает, думает, думает. А утром Бенгт привычно бурчит, стоит Харальду собраться в сортир: — Закрой двери, пока не напустил незваных гостей! Харальд поскорее захлопывает дверь. Он, может быть, и троллево отродье, но он не хочет запустить в дом страшную неведомую силу. После порки больно сидеть, но это не мешает Харальду заниматься привычными делами: носить воду, развлекать младших, доить козу, кормить кур. Свой хлеб нужно отрабатывать. С приходом темноты возвращаются страхи. Харальд вслушивается в шум деревьев за окном и представляет себе мохнатых троллей с огромными носами, юрких ниссе с хитрыми мордочками, загадочных голых некков — и нечто невидимое, злое, сильное. Харальд вздрагивает, услышав шорохи за дверью. Оно пришло! — Это Миссе, — говорит матушка. — Открой, Харальд. Харальд послушно откидывает крючок и приоткрывает дверь. На пороге действительно сидит Миссе. Он мигает жёлтыми глазами и мяукает. — Проходи, — говорит Харальд. — Кто опять открыл дверь? — рычит Бенгт. — Закрой, троллева твоя душа! Харальд понимает, что Бенгт тоже боится. Может быть, даже сильнее, чем он, Харальд. — Заходи скорее, Миссе, — говорит он, но кот неторопливо вылизывает лапку. Что-то другое протискивается мимо. Харальд готов поклясться, что почувствовал мягкий тычок в бок и тёплое дыхание. — Ох, Миссе… Миссе наконец проходит в дом, задрав хвост, и Харальд обречённо закрывает дверь. — Нельзя было поживее? — орёт Бенгт. — Вот я тебя сейчас взгрею, подменыш! Я… Он хрипит и хватается за горло, тараща глаза. Где-то далеко вскрикивает матушка. Невидимая сила снимает с гвоздя ремень. Бенгт разевает рот, силясь что-то сказать. Ремень вьётся вокруг него и хлещет, хлещет, хлещет. Бенгт пытается прикрываться руками, но его будто перехватывают за запястья. Наконец ремень возвращается обратно на гвоздик. Побагровевший Бенгт хрипит и всасывает в себя воздух. Миссе царапает дверь. Харальд наконец сбрасывает с себя оцепенение и снова откидывает крючок. Неведомое существо — сильное, но не злое, а справедливое, теперь Харальд это знает — протискивается мимо тёплой пушистой волной, задевает щёку, будто гладит. — Спасибо, — шепчет Харальд. — Приходи ещё, я тебя впущу.