он говорил лишь королеве про невозможность одиночеств. и рассыпали звезды в клевер ее серебряные очи. ♫ Йовин — Сон в летнюю ночь
В доме на площади Гриммо они пробыли совсем недолго — Андромеда показала Теду портрет Вальбурги, сказав, что надо же ему однажды познакомиться с ее родней, а немая нарисованная тетка — лучший вариант из всех возможных ее старших родственников. Нимфадора думала, что по портрету пойдет трещина, так Вальбурга вопила, увидев мужчину, который однажды соблазнил и свел с истинного пути «бедняжку Меду», что Дора прочитала по губам. В следующем же монологе портрета «бедняжка Меда» превратилась в «эту чертовку, извращенную любительницу грязной крови» — логики живых людей портрету не хватало, и нарисованная Вальбурга противоречила самой себе. — Очень хороший стиль, — оценил Тед. — Художник знал, что делал. Кстати, кто ее написал? — Не помню, — задумчиво сказала Меда. — Сириус, ты знаешь? — Понятия не имею, — пожал тот плечами. — Может, Орион. Кажется, он умел рисовать. Выпив чаю, Тонксы и Сириус аппарировали домой к Теду, где в последние десять лет Меда жила одна — точнее, здесь не жил никто. Андромеда проводила время то в Норе, то у Люпинов, когда те еще не думали о разводе, то у кузена, то на работе, вздыхая — жаль, что в Министерстве Магии нельзя ночевать. Она наведывалась в их с Тедом дом только чтобы избавиться от пыли, стараясь быстрее его покинуть. Поэтому здесь было чисто. Никакого беспорядка, никаких забытых конфетных оберток, никаких разбросанных вещей, все стояло на своих местах, идеально ровно — Тед покачал головой, войдя внутрь. — Абсолютно неживой дом, — вздохнул он. — Сейчас я что-то приготовлю! — жизнерадостно сказала миссис Уизли, аппарировавшая следом за ними вместе с Тедди сразу, как только Меда связалась с ней по сквозному зеркалу. Молли рыжеволосым вихрем умчалась на кухню, загремев посудой. Тед и Тедди, старший и младший, стояли и смотрели друг на друга. Андромеда и Нимфадора тоже стояли молча, ожидая реакции. Сириус, уставший от количества семейных сцен, тайком ускользнул на кухню предложить Молли помощь. Протянув руку, Тед-старший коснулся ярко-голубых волос Тедди. — Совсем как Нимфадора, — прошептал он. — Точь-в-точь. — Да, — сказал Тедди. — Все так говорят. Я копия мама. Отец тоже это признает. Отец. За последние дни Дора почти не вспоминала о Ремусе, и сейчас тоже предпочла поскорее забыть. — Ты знаешь, кто я? — спросил Тед. — Мой дедушка, — ответил Тедди. — Я должен броситься тебя обнимать… наверное. И плакать. Так положено, когда встречают потерянных родных, да? Но я тебя совсем не знаю, хотя мне очень много о тебе рассказывали — все равно не знаю. Можно, я не буду обнимать тебя и плакать? — Конечно, можно, — кивнул Тед. — Я понимаю. Сложно обниматься с незнакомцами. Тедди кивнул, утирая нос рукавом, а потом все же бросился обнимать дедушку. Дора с умилением наблюдала, как волосы сына стали розовыми — он считал этот цвет девчачьим, но когда был счастлив, не замечал, как его вихры розовеют. — Обед готов! — позвала Молли.***
Миссис Уизли обладала сверхспособностью готовить обеды (а также завтраки и ужины) из ничего, так, что впору было подозревать ее в нарушении закона Трансфигурации Гампа. Андромеда клялась, что оставила холодильник пустым, может, забыла половинку шоколадки на верхней полке, и все, а Молли довольно румянилась и говорила, что «всего лишь обнаружила яйца, муку и подсолнечное масло». Потом Тед о чем-то болтал с Тедди — эти двое нашли общий язык моментально, а Андромеда и Нимфадора устало устроились рядом на диване, отдыхая от множества впечатлений. — С кем ты говорила на пустыре? — спросила Меда. — С Кристианом, — Дора рассказала ей, как встретила среди драконологов своего первого парня. Меда присвистнула, забыв, что нельзя свистеть в доме, и прикрыла губы ладонью. — Теперь я узнаю свою дочь, — одобрила она. — Уже третий поклонник. Насколько ему может повезти? — Я не знаю, — призналась Тонкс. — Я… я иду на свидание с Джоном, хотя не уверена, свидание ли это. — С Джоном? — Меда нахмурилась. Имя она успела забыть. — Наш с Люпином психотерапевт, — сказала Дора. — Я прекратила сеансы, но он предложил все-таки провести последний на день святого Валентина. И я согласилась. — А-а, вдовец, американец, пятьдесят лет… Он тебе нравится? — деловито спросила Андромеда. — Не знаю, — повторила Тонкс. — Он симпатичный. Умный, интересный… добрый. — А Кристиан? — Меда с любопытством глянула на дочь. — Кристиан, — повторила Дора его имя. — Он… Он очень мало изменился со школы. И он любит меня. Все эти десять лет, и Кристиан, и Чарли, они оба любили меня. Джон, возможно, заинтересовался мной, и если так, то это произошло быстро, за каких-то два месяца. Значит, я могу быть привлекательной, правда? А я все эти десять лет цеплялась за мужчину, который от меня уставал и сам выматывал меня нытьем. Зачем только тратила время? Ради Тедди? Общего дома? Не понимаю, — она покачала головой. — Давай думать не о том, что было бы, если, — Меда легла на бок, устроив щеку на спинке дивана. Тонкс повторила ее движение, повернувшись к матери. — Давай подумаем о том, что будет, если. Джон Уинтер, Кристиан Роули, Чарли Уизли… или Чарли все же вне списка? — Я что, платья выбираю? — фыркнула Дора. — Или десерты из меню? — Неплохое сравнение с десертами, — одобрила Андромеда. — Итак, Джон Уинтер и Кристиан Роули. Кому из них посчастливится? — Если честно, пока что я просто хочу уложить все в голове. Папа… Развод… Все это, — сказала Тонкс. А еще — Чарли, Кристиан, Джон… драконы, тэнгу, белые вилы, дзасики-вараси, квакли, выжившая Офелия, Елена, влюбленная в Лизандра, пыльца фей, маньяки-убийцы, звезды, волхвы, Феаноринги, Сириус и Нарцисса, которые любят друг друга, духи, зефир, вальсы, вейлы, полнолуния… Чарли — только друг, Джон — непонятно, вдруг для него она тоже только друг? Кристиан целовал ее, и она отвечала, а вилы серебристо смеялись. После обедов Молли дремалось особенно хорошо.***
Февраль — короткий месяц. Холодный, но эти холода — последние попытки зимы удержаться когтистыми пальцами за деревья и землю, покрытые инеем по утрам. Или последние приветы от зимы — напоследок. Как бы ни было холодно в феврале, потом придет март, а потом расцветет апрель, и май принесет с собой тепло, а июнь — знойные солнечные дни и звездные прохладные ночи. Четырнадцатого февраля Лондон был окутан туманом. Белизна неба напоминала Доре зефир. Вместо множества красок, как на Хэллоуин и Рождество, остался красный цвет разнообразных сердечек — открытки, гирлянды, украшения, пестрящие отовсюду, неважно, чем торговал магазин. Мимо Нимфадоры проходили счастливые влюбленные парочки, держась за руки и целуясь. Джон ждал ее там, где они обнимались — на окраине Хогсмида. Он сбрил усы, из-за чего стал выглядеть моложе, вместо серого пиджака выбрал черный, и держал в руках подарок, упакованный так, что не поймешь, что это. Коснувшись поцелуем кончиков пальцев Доры, Уинтер сказал: — Я обещал вам зефир. Хотите? — Да, конечно, — заулыбалась Тонкс. — Тогда прошу вас проследовать за мной, миледи. «Сладкое Королевство» было разделено на секторы, внутри благодаря заклинанию ставшее больше, чем снаружи. Каждый сектор назывался отдельным королевством: Шоколадное, Карамельное, Леденцовое, Королевство Мороженого, Царство Печенья, Графство Пирожных, Империя Жвачки… Джон проводил Тонкс в Княжество Зефира. Под потолком важно парили искусственно созданные кучевые облака. Сам потолок изображал небо, светло-голубое, лишь на малейший оттенок ярче белого. Зефир здесь был везде, самый разный: обычный, с добавлением клубники, покрытый шоколадом… Тонкс восхищенно смотрела по сторонам, жалея, что надела джинсы, а не платье, и что ее метаморфозы не распространяются на одежду. Столики здесь тоже были — чтобы посетители могли купить у торговцев в костюмах зефирных фей то, что хочется, и съесть там, где им удобно. Когда Нимфадора закупилась любимой сладостью (не пытаясь платить за себя; это невежливо — когда кавалер приглашает даму, то он оплачивает все, так принято), они устроились у растения, как и облака, созданного магией — прямо из пола рос белый ствол, ветви покрывало подобие то ли облаков, то ли снега. Волосы Тонкс стали белыми в тон — не седыми, а белыми. — Какой же красивый у вас дар, — произнес Джон. — Самый красивый магический дар из всех возможных. — С его помощью я могу стать не только красивой, — заметила Нимфадора. — Благодаря метаморфизму никогда не тратилась на хэллоуинские костюмы. — И все же это красиво, — повторил Уинтер. — Даже если вы принимаете не привлекательную внешность. Одно то, что вы меняетесь… это поразительно. — Спасибо, — вежливо поблагодарила Тонкс, как полагалось леди при комплименте свой адрес. — Вы очень любезны. Вспомнив о подарке, Джон протянул его ей. Нимфадора замешкалась: — У меня нет ничего для вас. Не подумала… простите. — Ничего страшного, — улыбнулся психолог. — Возьмите. Это для окончания нашего сеанса. Как на Рождество. Помните — символы? Подарки тоже были частью психотерапии. Взяв коробку, Тонкс спросила: — А что вы приготовили на Рождество для Ремуса? — «Хроники Нарнии», — глаза Джона смеялись. — «Серебряное кресло». И записку со словами Джилл о Хмуре. Возможно, это подбодрило бы его. Кстати, если хотите, то подарок можете открыть сейчас. Развязывая белые ленты (бумага была красной), Нимфадора боялась, что внутри окажется что-то с намеком. Но не кольцо же он решил ей вручить? Она слишком высокого о себе мнения, если полагает, что на первом же свидании (но не свидании) ей подарят кольцо. Книга. Тонкс вздохнула с облегчением, но тут же насторожилась — он что, владеет легилименцией? «Сон в летнюю ночь» Уильяма Шекспира. — Вы читаете мысли? — спросила Дора. — Нет, совсем нет, что вы. Просто мне кажется, что эта пьеса стала актуальнее «Гамлета». Одна из самых добрых пьес Шекспира, где никто не умирает, и где все находят свою любовь, — Джон отпил глоток какао. — Мне нравится история ткача Основы. — Того с ослиной головой? — Да, — усмехнулся Уинтер. — То, как в него влюбилась королева фей. В человека, в простого ткача, да еще и заколдованного Паком — влюбилась сама Титания. — Но она тоже была заколдована, — возразила Тонкс. — И в конце она остается с Обероном. Не с Основой. — И все же мне кажется это красивым. Смешно, грустно, но… это дает надежду всем ткачам Основам. Что их, пусть на одну летнюю ночь, но полюбит фея Титания. — А мне нравится история Елены, — помолчав, сказала Дора. — Не Гермии? — Нет. Елена растворялась в Деметрии — это мне не нравилось. Но что, если бы она проснулась рядом с Лизандром? — поделилась Тонкс своими недавними мыслями. — Если бы они полюбили друг друга? — Тогда феи бы повенчали Деметрия с Гермией, — ответил Джон. — Это же пьеса с хорошим концом. — Да, — улыбнулась Дора. — Должен же где-то быть хороший конец. Молчать с Джоном было легко, как и говорить — не ощущалось ни капли неловкости. И все же мысли Нимфадоры улетели к Кристиану — интересно, что он сейчас делает? Интересно, он думает о ней? Сегодня такой день, что должен думать. Сегодня время влюбленных, так же, как Самайн — время ведьм. Тед и Андромеда отправились в Париж. Меда со смехом сказала, что у Нимфадоры может появиться братик или сестренка, и она шутила, но лишь отчасти. Сириус заявил прямо: он идет на встречу с Нарциссой, тайную, но для Тонксов, что поделать, уже явную, и они собираются великолепно провести время подальше от всех павлинов. Рыцарь увез свою королеву, лорд помчался к своей леди, а принц так и не дождался принцессу, скучая в обществе драконов. — Нимфадора, — начал Джон. — Могу я задать вам вопрос? — Конечно, — кивнула она. — Если честно, не люблю такую формулировку. Разве кто-то скажет «нет, не можете»? Само собой разумеется, что «да». Лишняя трата времени и слов. — Или попытка тянуть время, хотя бы чтобы набраться храбрости… Скажите, кем вы видите себя во «Сне в летнюю ночь»? Дора задумалась. — Это символический вопрос? — Да. — Я вижу себя… — она хотела сказать «Еленой», но передумала. Нет, она была не Еленой. — …Титанией. — Почему? — тихо спросил Уинтер. — Она фея. Помните, Ремус говорил, что я была бы «феей из сказки»? Она ссорится с возлюбленным, влюбляется в ткача, но все же возвращается к началу. К своему королю Оберону, который хотел вернуть ее. — Только не говорите, что… — насторожился Джон. Тонкс покачала головой. — Нет. Не к мужу. К возлюбленному. К Оберону. Джон молчал, глядя на облака. По его лицу Нимфадора видела — речь изначально шла не об Обероне, Титании и Основе. И не о «Сне в летнюю ночь». Но она была благодарна Уинтеру за символизм — потому что отказать человеку прямо было бы слишком неудобно. Хорошему человеку, который нравится ей, и какое-то, совсем недолгое время, нравился больше, чем полагалось. Но это время прошло. — С ним Титания будет счастлива, как вы думаете? — спросил наконец Джон. — Думаю, да. Она была счастлива с ним. У них не было разногласий и ссор. Они любили друг друга, и они бы не расставались, если бы Титания не решила, что они с Обероном разные. Она ошибалась — они не были разными. — Вы точно не хотите вернуться к мужу? — помрачнел Уинтер. — Это может выглядеть ревностью, и я лезу не в свое дело, но то, что я говорил о нездоровых отношениях и токсичности, я бы сказал любому на вашем месте, вне зависимости от пола. Просто как человеку с точки зрения врача. — Нет, я не хочу вернуться к мужу, — усмехнулась Дора. — Вовсе нет. Не к нему. Джон не спросил, к кому — да и зачем? Он и так знал. К Оберону. Больше они не говорили об этом — о чем угодно, но не об этом. Тонкс рассказала про возвращение своего отца, про Румынию, про драконологов — то, что считала нужным рассказать, умалчивая про чувства Чарли и Кристиана. Джон слушал, а после рассказывал про Ильверморни, про свою учебу, про солнечную Флориду, про решение избрать не самую магическую профессию — но не про жену. Сидя в самой сердцевине дня влюбленных, они не сказали больше ни слова о любви. На прощание Джон поцеловал не пальцы Доры, а тыльную сторону ее ладони. — До встречи, — сказал он. — До встречи. Спасибо за… сеанс, — Тонкс прижала книгу к груди. — За все сеансы. И за Шекспира. И… простите, Джон. — За что вы извиняетесь? — улыбнулся Уинтер. — Выжившая Офелия должна быть счастлива, помните?***
Дома Дору ждала сова — все разъехались, специально оставив одно окно открытым для внезапной совиной почты, но забрать письмо было некому, и птица сердито ухала, устав ждать. Очистив заклинанием пол и столешницу от следов пребывания совы, Тонкс сняла с ее лапки огромный сверток, увернувшись от клюва. В качестве извинения за ожидание сова получила крекер, и от этого сразу сменила гнев на милость. В свертке было письмо и коробочка — не с кольцом, а с кулоном. Дорогим сапфировым кулоном на платиновой цепочке. В письме Кристиан писал о любви, как и обещал. Долго, много — он вспоминал их школьные годы, описывал свои чувства, в подробностях говорил, как дорожил тем временем, как был счастлив снова увидеть Нимфадору — длинное письмо, полное нежности и страсти.«Я не понимал, почему ты не любишь свое имя. До сих пор не понимаю. Оно тебе очень подходит; когда я увидел тебя в загоне змеезубов, подумал, что привести тебя сюда могли только нимфы.»
«…на самом деле не так уж плохо, что мы расставались — я сам не верю, что пишу это. Но, если задуматься — наступила Вторая магическая, ты была среди Ордена Феникса, а мою семью благодаря идиоту-Торфинну считали Пожирателями Смерти. Но Чарли был на стороне Ордена. И не только он, а все мы…»
«Ты великолепный боевой маг. Тебе не было равных в Дуэльном Клубе, неважно, что иногда ты проигрывала. Я любовался тобой во время Битвы за Хогвартс — это было… феерично. Ты не пропустила бы заклинание Беллы, но кто-то закричал, отвлекая тебя, и поэтому… Мне так жаль, что Щитовые Чары спасли только от смерти. Мне так жаль, что тебе пришлось лежать в больнице. Если бы я стоял ближе, я бы закрыл тебя своим телом, даже не думая, но я застрял на башне — Аме сказала, чтобы никто из нас не вмешивался в битву прямо, только косвенно, раздала нам какие-то амулеты и распорядилась, чтобы мы выстроились по периметру. Она знала, что делает, но тогда я не понимал.»
Дора еще раз перечитала этот отрывок, вспоминая сражение с теткой. Она отвлеклась на голос… да, вроде бы это был голос Подмора. После Тонкс думала, что это были за Щитовые Чары — ее или не ее? Без них она бы не выжила; Белла ударила проклятием замедленного действия. Не Убивающим заклятием — Убивающие она и без того выпускала с частотой автоматных очередей. Значит, Тонкс выжила, потому что… Не может быть, но о таком не врут. К тому же, Дора знала Роули. Она перечитала письмо Кристиана еще раз, а потом принялась строчить ответ.