if I found a lucky penny I'd toss it across the bay your love is worth all the gold on earth no wonder that I say
♫ Elvis Presley — Good Luck Charm
Их оставили наедине — а Андромеда не знала, о чем с ним говорить. Смотрела на мужа, такого родного, дорогого, любимого, и не находила, что ему сказать. Он ее не помнил. Она была женщиной из его снов, но не его женой. Что, если он никогда не вспомнит? — То, что с вами произошло… — сказал Тед. — Птицы, ветер… это была магия? Сжав губы, Андромеда кивнула. Она стыдилась своего срыва, тем более, что это случилось на глазах у магглов — в ее жизни стихийные вспышки магии происходили гораздо реже, чем у Нимфадоры. Но происходили. И, когда она увидела страшные следы от ран у мужа на руках, когда услышала догадку Сириуса про Круциатус (а чем еще могли пытать его Пожиратели Смерти?) — не выдержала. Даже мантра Друэллы «держи осанку» не помогла. — Вы волшебница? — продолжал Тед. Она снова кивнула. — Вы расстроились из-за меня? — смутился Тонкс. — Нет, — сказала Меда. — Из-за тех, кто сделал это с тобой. Кто отнял тебя у меня… и меня у тебя. Но эти люди мертвы, и, надеюсь, они горят в аду, — она оскалилась, зеркально отразив Беллатрикс. — Мирча говорил с вами обо мне, как о великовозрастном ребенке, — помолчав, сказал Тед, очевидно, все еще задетый тем, как представлял его старик, — но, уверяю вас, это совсем не так, как могло показаться. Я работаю. Конечно, нелегально, у меня нет документов, но у Домники нашлись связи, и… я не хотел этим пользоваться, но лучше так, чем совсем ничего не делать и не зарабатывать на жизнь. Я библиотекарь. И я лечу животных — сам не знаю, откуда этому научился. Вообще ничего о себе не помню… очнулся в больнице и не мог сказать, ни кто я, ни откуда я. Язык врачей не понимал, — горько усмехнулся он. — Меня хотели отправить в психушку, что закономерно, но Мирча вмешался. Может, он видит во мне своего погибшего сына… до этого дня я и не знал, что у них с Домникой был сын. — Какая фамилия у Мирчи? — спросила Андромеда. — Флоресцу. — Флоресцу! — нервно расхохоталась она. — О Мерлин великий, теперь я точно поверила в существование духов! Это твой друг — их сын. Ты не помнишь, но этот парень был твоим лучшим другом, хотя и с другого факультета… и ты наверняка знал, что он погиб, но не сказал мне, чтобы не волновать… Ты всегда так заботился обо мне. — Мы любили друг друга, верно? — спросил Тед. — Ты что-то вспоминаешь? — вскинулась Андромеда. Тед горестно покачал головой. — Нет, не вспоминаю, но это логично. Ваша реакция, мои сны… — Да, — сказала Меда. — Да, мы любили друг друга. Мы были женаты. Нет, мы до сих пор женаты, — исправилась она. — У нас есть дочь. У нас есть внук… мне кажется, именно благодаря ему ты выжил. Его назвали в честь тебя, и он тебя… вытянул, как-то так. — Женаты? Вы — моя жена? — шокированно переспросил Тед. — У меня есть кольцо, — он поднял руку с обручальным перстнем на безымянном пальце. — Я знал, что женат. Но представить не мог, что моя жена настолько прекрасна. Мне все еще кажется, что вы мне снитесь. — Но ты меня не помнишь, — горько сказала Андромеда. — Нет, — так же горько сказал Тед. — Я хотел бы вспомнить, я пытаюсь изо всех сил, но не могу. Не могу, — болезненно повторил он. — Значит, — проговорила Меда, — нас все-таки отняли друг у друга.***
Отсутствия Нимфадоры никто не заметил — или заметили, но логически рассудили, что она у драконологов. Могла бы не спешить возвращаться, с досадой подумала она. Могла бы целоваться с Кристианом дальше, любоваться вилами и светлячками, чувствовать себя влюбленной в Лизандра Еленой… Что бы было, если бы вышло именно так, и в конце сложилась только одна счастливая пара, а Гермия продолжала бы отвергать Деметрия? Дом Мирчи спал, когда Тонкс проскользнула внутрь. Собака в будке на привязи пошевелила ухом, но больше никак не отреагировала. Стараясь не скрипеть половицами, Дора поднялась наверх, в отведенную им гостевую комнату — им с матерью. Сириусу постелили в другой, но он в свою пока что даже не входил, сидя у Меды. — Я дома, — сказала Тонкс, войдя и прикрыв за собой дверь. — Мам, ты в порядке? — Не мешай, — сказал Сириус. — Твоя мать в истерике. Андромеда быстрыми шагами ходила по комнате, кусая губы и сверкая глазами. Она была натянута, как тетива — примерно то же самое происходило с миссис Тонкс, когда они решали, лететь в Румынию или не лететь. — Утром отправляемся домой, — сказала Меда. — Как только рассветет. Или прямо сейчас. Забудем об этом… и все. Я смирюсь с тем, что я вдова. Траур отношу сколько полагается… — Но ты же не вдова, — растерялась Дора. — Какой траур? — Он меня не помнит! — выпалила Меда. — Что нам теперь — жить вместе? Жить с чужим человеком? Какого черта все это происходит со мной? — остановившись, она схватилась за голову. — Потому, что я не вышла замуж за Рабастана? Потому, что я не подчинилась матери и отцу? Может, Друэлла наложила на меня проклятие? Почему Нарциссе так повезло? Это что, удачливость младшего ребенка? Лицо Сириуса изменилось. — Не повезло ей, — сказал он. — Абсолютно ей не повезло. Думаешь, она любит мужа? Она со своим павлином ради долга. Может, он стал ей по-своему дорог, они подружились, но она его не любит. — Ты с чего так уверен? — нахмурилась Дора. — Она любит меня, — просто сказал Сириус. — А я люблю ее. — Что? — от удивления Меда забыла о собственном горе. — Вы влюблены? Вы двое… ну конечно, — она рассмеялась, сев на край своей кровати и проводя рукой по лицу. — Вы так смотрели друг на друга, когда оказывались рядом. Ты танцевал только с ней, а когда ей приходилось танцевать с другим, ты ревновал, и это было заметно — а я думала, что ты ревнуешь, как брат… Она однажды очень вдохновленно говорила о родственных браках, в частности, ее восхищало, что Вальбурга — троюродная сестра своего мужа… — И ты до сих пор один, — задумчиво сказала Дора. — Так вот, почему ты не хочешь, чтобы у тебя появилась женщина, которая бы любила тебя — потому что у тебя она уже есть? Сириус кивнул. Андромеда снова рассмеялась — в смехе ее звучали слезы. — Совсем как в моей рождественской сказке, — сказала она. — Мы прекраснее всего, когда падаем… Утром возвращаемся в Лондон. По крайней мере, я возвращаюсь. — А если обратиться в Мунго? — спросила Дора. — Может, колдомедики вернут папе память? Андромеда громко фыркнула. — Ты у нас спец по Мунго. Они умеют возвращать память? У них есть какие-то заклинания? Ритуалы? Зелья? Почему Локхарт живет там, как в интернате? Почему так же живут Лонгботтомы? Я не хочу, чтобы Тед был одним из них. Я хочу вернуть его настоящего, но… К черту! Я вдова! — она хлопнула ладонью по матрасу. — И я буду спать. Вы как хотите, а я напьюсь снотворного и буду спать. И улечу в Лондон. — Талисман удачи, — сказала Тонкс. Мать посмотрела на нее, как на сумасшедшую. — Какой… — она явно хотела произнести ругательство, — …талисман? — Слово-подсказка духов, — напомнила Дора. — «Талисман удачи». Так писала Аме, помнишь? — И что, мне подарить Теду кроличью лапку? — саркастически спросила Меда. — Или четырехлистный клевер?.. О!.. Вдруг она застыла, зажав рот рукой. Замерла на несколько мгновений, что-то обдумывая — глаза ее лихорадочно сверкали, бегая по сторонам, губы шевелились, и наконец, решившись, Андромеда вскочила с кровати, обводя кузена и дочь предупреждающим взглядом: — Не идите за мной, ясно? Оба сидите здесь. Не вздумайте пытаться подсмотреть или подслушать, иначе ночевать будете на улице! С этими словами Меда почти бегом покинула спальню. Сириус и Дора переглянулись. — Пойдем потихоньку посмотрим? — спросил Сириус. — Если что, я на улице легко в форме пса переночую, а у тебя есть драконологи, как вариант. Тонкс заулыбалась. — Пойдем.***
Заснуть Тед, конечно, не мог. Он не ложился, не раздевался, не шел на кухню за горячим молоком — он широко открыл окно и смотрел на холодные январские звезды, усыпавшие небо. Здесь, где не мешали огни множества окон, вывесок и рекламных бигбордов, звезды было видно намного лучше — вплоть до созвездий. Вон там созвездие Ориона… Кто-то рассказывал ему про него, но кто? Сириус… звезда из созвездия Большого Пса… Беллатрикс, одна из самых ярких звезд ночного небосвода, и тоже в Орионе… И Большая туманность Ориона. Туманность… есть не только туманность Ориона. Есть еще… туманность Андромеды. Почему больше всего его волнует именно туманность Андромеды? Дверь распахнулась. Тед вздрогнул, увидев женщину на пороге — увидев ее глаза. Черные, решительные — и будто все до одной небесные звезды в них отражались. Падающие и сгорающие в атмосфере звезды. Она заплачет? Закричит на него? Обвинит? Лишь бы не заплакала, подумал Тед, Господи, лишь бы не заплакала, пусть лучше кричит, злится, но не плачет — он не помнил ее, но не мог вынести ее слез. Она не заплакала и не закричала. Она запела. У нее был мелодичный и сильный голос, немного хриплый, как у джазовых певиц. Каждая нота пронзала Теда насквозь — и каждое слово. Он не знал эту песню и знал ее до последнего слога — песню Элвиса Пресли. «Мне не нужен четырехлистный клевер, мне не нужна старая подкова…» Ей не нужна была музыка, чтобы петь — словно музыка существовала и так. Словно сама ночь играла им эту музыку — или звезды, те, в созвездии Ориона. Сириус и Беллатрикс… а еще почему-то нарциссы. Запах нарциссов ощущался так ясно, будто букет этих цветов стоял на столе — но она не любила нарциссы. Ей было грустно из-за них. Она любила розы; он срывал розы с клумбы, раня руки до крови, она укоризненно говорила, что так нельзя, но была довольна. «Мне нужен твой поцелуй, потому что я не могу упустить такой талисман на удачу, как ты…» Он сам когда-то пел это. Играл на гитаре — обычной или гавайской, и пел ей, а она подпевала (кто — она?). Она включала магнитофон, восхищаясь обычной техникой, потому что для нее это было чем-то необычным, она выросла в иной среде, где не было магнитофонов, телевизоров и кинотеатров — точнее, были, но не для таких, как она (каких? кто она?) Они танцевали под эту песню, целовались, она хохотала, отводя в сторону густые черные волосы, чтобы он мог целовать ее шею, он держал руки на ее талии… Он говорил: это песня о нас, это ты — мой талисман удачи. Это ты, это всегда была ты. Последние ноты растворились в воздухе. Тед завороженно прошептал: — Это ты. Это ты… Меда. Меда! Господи, Меда! Вскочив, он крепко обнял ее, осыпая поцелуями ее лицо, руки и плачущие глаза. — Меда… Меда… Андромеда… Ее имя звучало то ли заклинанием, то ли молитвой. Она молчала — только смеялась или всхлипывала. Тонкс и Сириус на цыпочках вернулись обратно к отведенным им комнатам — Нимфадора не ходила так тихо, даже когда пряталась от преступников. Сириус, наверняка, тоже.***
Утром в Лондон они отбывали вчетвером. Дора вдоволь нарыдалась в объятиях отца (моя милая девочка с розовыми волосами, моя дорогая принцесса, мое любимое чудо), Сириус, смущенный количеством женских слез, пусть даже от счастья, попросил у Мирчи чего-то «покрепче», и Домника достала для них вишневую наливку, а собака все время крутилась под ногами и лаяла — в том числе и в доме. — Не могу выразить словами свою благодарность, — сказал Тед старикам. — Вы спасли мне жизнь, вы дали мне кров, вы не знали меня, но сделали это. Вы стали мне, как родители. Я помню… — он усмехнулся; из его уст «помню» звучало ново и волнующе. — Я помню… Стефана. Он был моим лучшим другом. Наверное, именно поэтому подсознание подсказало мне его имя. Или его дух. Может, его дух направил вас ко мне в том овраге. Домника вытерла слезы. Меда спохватилась: — Мы же даже имена свои не назвали! А еще аристократы! — С гордостью представляю вам свою жену, — Тед приобнял ее за плечи. — Миссис Андромеда Тонкс. Однажды ее фамилия была «Блэк», как у моего шурина Сириуса, — он кивнул на Бродягу, и Сириус поклонился по всем правилам знакомства, — но я похитил свою прекрасную леди из ее замка. А после нимфы принесли нам в подарок ребенка, — другой рукой он приобнял Дору, прильнувшую к отцу. — Это Нимфадора Тонкс. В Лондоне всех нас ждет ее сын и наш с Медой внук, которого эти очаровательные дамы решили назвать в мою честь, и я не дождусь возможности познакомиться с ним. Про развод отец успел узнать — Тонкс рассказала ему все, как до того рассказывала Кристиану. Тед посочувствовал дочери, но сказал, что так будет вправду лучше, и одобрение отца подвело последний штрих под ее решением. — Вы же будете приезжать? — Домника утерла глаза платочком. — Летом здесь очень хорошо. И осенью тоже… а весной как прекрасно! Да и зимой — вы просто пропустили Святки. Видели бы вы нашу Коляду! В Лондоне такого нет. — Конечно, мы обязательно будем приезжать, — сказал Тед. — И писать вам тоже будем. Очень часто. Не нужно плакать, Домника, — он засунул руку за спину и жестом фокусника протянул ей созданный невербальной магией букет цветов. Домника ахнула, всплеснув руками. Мирча одобрительно усмехнулся.***
Чтобы вернуться, они использовали порталы — заранее зарядили на пустыре тот, что вернул бы их на площадь Гриммо. Шли туда, как если бы Доре было пять — отец и мать держали ее за руки с обеих сторон. Смеялись, шутили, Сириус шагал то рядом с Тедом (твои жена и дочь выпили весь мой огневиски, ты мне должен, Тонкс), то рядом с Андромедой (представь, Меда, впервые в жизни я могу сказать тебе, что «я же говорил», а не наоборот). Но, когда они начали искать портал, и родители отвлеклись, вместо поисков тайком целуясь, а Тонкс тактично отошла на некоторое расстояние, раздался хлопок аппарации и перед ней появился запыхавшийся Кристиан. — Еле успел, — он уперся руками в колени, переводя дыхание. — Ты… ты насовсем в Лондон? Ты была здесь только ради отца, да? Я имею в виду… черт, я не могу отпустить тебя просто так. Снова, — он выпрямился, откинув волосы со лба. — Тонкс, я не забывал о тебе все эти десять лет. Я не хочу давить… но как бы я хотел обнять тебя и не отпускать, кто бы знал! — болезненно скривился Роули. — У меня впереди последний сеанс психотерапии, — сказала Дора. — И я все еще замужем, мне предстоит процесс развода, так как наш с мужем сын несовершеннолетний, то нам придется пройти процедуру суда. Но ты можешь мне писать, и, возможно, я прилечу еще. Мне очень понравились змеезубы, а хвосторогов я так и не видела. — Тогда я буду писать тебе, миледи, — Кристиан взял ее протянутую руку. — Учти, это будут длинные чувственные письма о любви. Я люблю тебя, Нимфадора. Вчера я этого не сказал. Как я мог не сказать? — Я просила не называть меня Нимфадорой, — весело возмутилась Тонкс. — Что ж, тогда я буду звать тебя Дорой, и однажды твоей фамилией станет Роули, — проговорил Кристиан, целуя кончики ее пальцев. Надо же, думала Дора — с ней может быть такое. Ее могут добиваться. Почему, ну почему она рассталась с Кристианом? — Мне пора, — шепнула Нимфадора, совсем как барышня во время тайного свидания тайком от всех — хотя все их видели. Роули отпустил ее руку крайне неохотно.