ты тогда уже знал лучше нас, но молчали, не дрогнув, губы
что ты знал в тот последний час, час когда закричали трубы?
рухнул вдребезги свод земной, и запели, и заплясали,
и схлестнулась волна с волной, разбиваясь меж стен
♫ Йовин — Ронсеваль
— Госпожа… — начала Эовин, вдруг замешкавшись — имени Нессы не назвали никому из рохиррим, только Хаме, когда у них требовали представиться. Она никого здесь не интересовала — женщина, не воительница, спутница то ли Гэндальфа, то ли Боромира, то ли Леголаса; валиэ не хотела привлекать к себе лишнее внимание и ее полностью это устраивало. — Индис. — Госпожа Индис, можно с вами поговорить? Немного, решила Несса. Совсем немного, после она сразу при любом удобном случае перенесется в Фангорн, а Эовин была интересна ей — что-то в этой девушке таилось особенное, неподвластное описанию. Она уступала красотой эльфийским девам, но для аданет была прекрасна, и ее осанка, ее жесты, все в ней выдавало мечницу — пусть только для зоркого глаза Нессы, знакомой с мечниками не одно тысячелетие. — В Дунхарге будет безопасно, — заговорила Эовин. — Горы охранят нас. Я приказала народу не брать ничего, кроме фляжек с водой и небольшого количества хлеба; Гэндальф сказал, что не нужно брать ничего, но без еды и воды… — Гэндальф имел в виду вещи, — сказала Несса. — Сундуки… корзины, — какие вещи бывают у людей, она до сих пор представляла очень смутно. В Шире она видела погреба, сундуки, множество разнообразных продуктов, но они и были той самой необходимой пищей. По мнению Нессы, важнее всего для каждого человека было обладать оружием. — Хорошо, ибо я действую по своему усмотрению, а не слепо опираюсь на приказы свыше, и мое своеволие было своевременно, когда король находился под действием злых чар, теперь же чары спали, и… я очень рада, что дядя вернулся, — вдруг Эовин светло, по-детски улыбнулась. — Я тоже рада, — искренне сказала Несса. Теоден успел ей понравиться — не сразу, но после, когда выпрямился на террасе, когда горько скривил губы, говоря о гибели своего королевства, когда отважно решил сам вести войско в бой, зная, что погибнет, валиэ прониклась к нему уважением. Она умела ценить хороших воинов, умела различать их, видела просто храбрых и храбрых настолько, что их отвага заставляет саму смерть отступить. По приглашающему жесту Эовин они присели на край фонтана. День клонился к раннему вечеру, грозовые тучи исчезли с неба, и лишь прохладный ветерок напоминал о недавней буре. Несса опустила ладонь в воду, ловя пальцами тонкие свежие струи. — Простите за вопрос, но почему вы среди Братства? — перешла Эовин к важному, тому, что волновало ее. — Я не среди Братства. Я лишь сопровождаю их, хотя и совсем не так, как подумал Грима, — валиэ спрятала улыбку. На лице Эовин проскользнула тень презрения. — Грима… Простите за него. Не его; не подумайте, будто я заступаюсь за этого червя. Нет, нет, но мне стыдно за то, что мой дядя покровительствовал ему, и что я иногда была к нему непозволительно добра. Подумать только, я жалела его, видя, что любима им и зная, что не могу разделить его чувства, в то время, как он готовил план убийства моего народа и хотел не добиться моего расположения, но завладеть мной силой — мной, Эовин из дома Эорла! — Он раскаялся, — сказала Несса. — Можете мне поверить. Не в том, что хотел и делал по отношению к вам и Рохану, — уточнила она, — но в том, что говорил так со мной. Поэтому не извиняйтесь. — Но вы же не сопровождаете Братство бесцельно? — Эовин прикусила губу. — Вы… Несса решила избавить ее от мук размышлений, как правильно сформулировать неловкий вопрос. — Я люблю Боромира, — просто сказала она, и, когда сказала — поняла, что так оно и есть. Признавая свою любовь мысленно, признаваясь ему, Несса все еще могла это отрицать, но, сказав «я люблю его» совершенно постороннему, незнакомому человеку, она будто подвела черту. Поставила точку — и пути назад больше не было. Ни для нее, ни для него. Эовин округлила глаза. — Любите? Но вы эллет… впрочем, это неважно; я очень рада за вас обоих! Я знаю Боромира с детства, он прекрасный человек, добрый, храбрый, благородный, он заслуживает любви, и я счастлива, что его полюбила такая дева, как вы… то есть, я вас не знаю, — смутилась она. — Но по вам видно, что вы… светлая. Солнечная… как летний полдень. — Такие комплименты не говорил мне даже Боромир, — пошутила Несса, и обе они засмеялись, разрушая всю неловкость. — Но он наверняка говорил вам комплименты, — продолжила Эовин. — И заботился о вас. Правда же? — Правда… — вдруг Нессу озарила догадка. — Неужели и вы тоже любите его? Повода думать так Эовин ей не давала, но хватило того, что она хорошо отзывалась о Боромире. Ревность была знакома валиэ с Предвечных Дней, она с трудом пережила влюбленность Оромэ в Вану, смиряясь с тем, что брат отныне принадлежит не ей одной, но и своей жене, она ревновала прочих валар и валиэр, с которыми была близка, и если до сих пор у нее не появлялось повода для ревности к мужчине — теперь Несса ощутила знакомое чувство укола холодной темнотой. Сам факт того, что что-то (кого-то), что принадлежит ей, хочет иметь кто-то другой, вызывал неприязнь к Эовин. Неважно, что Боромир не сможет полюбить никого, кроме валиэ. — Нет, что вы, — ристанийка покачала головой. — Люблю, но как брата, как друга, и не более. Что ж, нам пора, — спохватилась она, — и, надеюсь, если все мы выживем, однажды я погуляю на вашей свадьбе. — «Когда», — ответила Несса. — а не «если».***
По пути в горы валиэ удалось потеряться — Эовин отвлеклась от нее, рассудив, что помощь нужнее простым женщинам, среди которых были беременные, старикам и детям. Сначала Несса отстала так, чтобы идти в самом конце отряда, а потом, воспользовавшись случаем, когда на нее никто не смотрел — исчезла, растаяв в солнечных лучах. Она никак не могла помочь, не могла держать оружие и не должна была; Оромэ учил ее стрелять, сдавшись докучливым просьбам сестры, но валиэ бы не стала участвовать в битве, как лучница, и, хотя ее магия валар могла обратить в бегство орков — это стало бы ужасным нарушением аксани. Несса была бессильна, но… но не во всем. Лес все еще оставался ее стихией, пусть растения не были ее детьми. Ни растения, ни олени; Несса была лишь покровительницей их, любимицей, но этого было достаточно. Деревья Фангорна высились над ее головой, закрывая солнце. С огромных ветвей свисал мох. Несса ступала босиком, и ее ноги утопали во мхе, покрывающем землю. Здесь все дышало стариной, все было древним, предвечным — а для нее — юным, ибо походило на леса, какими те были в Альмарене, те леса, где она так часто гуляла. Казалось: вот-вот выйдет навстречу Йаванна, запоет хором с соловьями голос Ваны, раздастся из чащи гулкий звук рога Оромэ… Олень незаметно подошел к валиэ и зашагал рядом. Она неосознанно положила руку на его спину, глядя только на деревья и ища взглядом энта — не спящего энта, ибо все здешние деревья были ими. — Грумм… хумм… — раздалось над головой валиэ. Она подняла глаза: у говорящего была длинная голова почти без шеи, гладкие коричневые руки, тело, покрытое серо-зеленой корой, широкая кустистая седая борода, и глубокие карие глаза, в которых плескалась память тысячелетий. — Здравствуй, пастырь деревьев, — сказала Несса на валарине. — Корни и ветви, — пробормотал энт; говорил деревянно, как все, кто долго молчал, но медленно речь поддавалась ему все лучше и лучше. На квенья и синдарине пастырь деревьев заговорил бы вполовину не так легко, но валарин был ему гораздо роднее. — Как давно я не слышал этот язык. Так давно, что боялся, что забыл его. Ты… я знаю тебя. Помню тебя. У тебя ланьи очи, ты несешь с собой золотое лето, за тобой повсюду следуют олени… Неужели валар решили вернуться в наши края, владычица Несса? — Нет, только я одна, но это неважно. Важно другое, но вначале скажи, как зовут тебя, добрый энт? — Да так и зовут: Энт… впрочем, имя у меня тоже есть. Я Фангорн. — Фангорн! — воскликнула Несса. — Так же называют и этот лес! — Этот лес… когда-то он был таким огромным, а теперь стал совсем маленьким, и мои братья погрузились в сон, — заскрипел Фангорн. — С тех пор, как исчезли без следа наши жены, мы умираем… исчезаем… деревенеем… — Вы знаете о Сауроне? — перебила его Несса; времени слушать жалобы энта у нее не было. Пастыри деревьев не считали время ценным, для них до сих пор все шло, как в Предвечные Дни, когда не было ни Солнца, ни Луны, и годы считались иначе. — Сауроне? — Фангорн задумчиво нахмурил брови. — Что-то знакомое. Смутно… очень смутно. — Когда-то его звали Майрон. — Что-то припоминаю… Несса вздохнула. Не хотела бы этого делать, но встряхнуть энтов было необходимо. — Он слуга Мелькора. Земля под ее ногами дрогнула; валиэ не упала, взмахнув руками, как в танце, и устояв. Олень прижал уши к голове. Деревья вокруг Фангорна зашевелились, медленно раскрывая покрытые корой веки, поднимая густые лиственные брови, разбуженные словом, какое давно не произносилось в Арде. — Это имя не должно звучать здесь! — звучно прогрохотал Фангорн. — Не должно! Этого имени нет! — Как нет и его владельца, — упрямо ответила валиэ. — Моргот Бауглир исчез, и более он не враг мира. Но есть другой, прежде бывший его слугой, и он тоже владеет силой, пусть и слабее предыдущего Темного Властелина. Прямо сейчас орды Мордора атакуют Гондор, и вы, пастыри деревьев, можете помочь — нет! — она встряхнула головой. — Вы должны помочь! — Гондор… — пророкотал растущий рядом с Фангорном энт. — Слышать не слышал, знать не знаю. — Посовещаться бы нам, — сказал Фангорн. Представив себе, как энты будут совещаться, Несса вздрогнула — на решение у них могли уйти недели, и то они сочли бы это спешкой. — Нет, — повторила она. — Войско энтов прямо сейчас, немедленно отправится на помощь Гондору. Никаких совещаний, ибо все уже решено. Решила я, — валиэ выпрямилась, гордо вздернув подбородок. — Я, Несса! Энты замолчали, и лишь слабые шорохи ветра в листве нарушали повисшую тишину. Несса замерла под их взглядами, не понимая, что они думают и как ответят; но они не могли не подчиниться. Кому угодно они могли отказать, но только не той, чей голос вплетался в Айнулиндалэ. — Хорошо, — наконец тяжело и твердо промолвил Фангорн. — Твоя воля — закон. Мы отправляемся немедленно. Веди нас, владычица. — Постойте. Тихий голос был громче громового раската. Несса оцепенела, олень прижал уши, в глазах энта промелькнула эмоция, похожая на радость, ибо каждое дитя счастливо встретить свою любимую мать. Лес ожил, запели соловьи, солнце — и то засияло ярче. Цветы подняли головки, потянувшись не к солнцу, но к невысокой женщине в зеленых одеждах, чьи рыжеватые волосы были заплетены в простую косу, увенчанную нифроделями. — Йаванна, — мрачно проговорила Несса; ее появление старшей валиэ не обрадовало. — Несса, — кивнула в знак приветствия Королева Земли. — Я пришла за тобой. Тебе пора вернуться в Аман. — Но… — Несса закусила губу. — Это веление Манвэ? — быстро спросила она. На лицо Йаванны набежала тень. — Это необходимость… — Это веление Манвэ? — перебила ее младшая валиэ. — Он поручил тебе забрать меня? Владыка Ветров? Король Арды? Это его воля? — Нет, — вынужденно процедила Йаванна. — Но… — Если это не его воля, — Несса сложила руки на груди, — я и с места не сдвинусь. — И поведешь лес на помощь эдайн? — И эдайн, и эльдар, и наугрим, и хоббитам! И Олорину! — И Боромиру, — тихим угрожающим голосом продолжила Королева Земли, и Несса похолодела: конечно, валар знали. Валар отреклись от Детей Эру, но они все равно наблюдали за ними. Звезды Варды, воды Ульмо, ветра Манвэ… они все это время видели ее. Видели их. — И ему тоже, — голос Нессы не дрогнул. Перед Вардой она бы не стала так храбриться, но Йаванне не вызывала в оленьей деве того же трепета. — Что не так? — Что не так? — вспыхнула Йаванна. — Ты смеешь спрашивать, что не так? Ты, говорящая о любви к смертному! Ты, полюбившая адана! Ты, Несса! Как могла ты, отвергавшая валар, отдать сердце человеку? Чем ты думала? — Я ничего не нарушила, ясно? Даже открывшись им, я ничего не нарушила! Я не вмешивалась! Все победы Братства принадлежат им… почти все, но мое участие было минимальным, и даже если вы соберете Маханаксар, вы ни в чем не сможете меня обвинить! — Несса зло сверкнула глазами. Йаванна покачала головой, возвращаясь к мягкому тону: — Ты сама не понимаешь, что творишь, дитя. Спасая их, ты губишь себя. Ты погружаешься в это все сильнее. Ты знаешь, кто ты? — Валиэ, — буркнула Несса. — Знаю. Я бессмертна. Боромир — нет. Он состарится и умрет, я останусь юной и вечной. Я понимаю. Довольна? — Нет, — Королева Земли смотрела на нее с жалостью. — Ты не понимаешь… Если ты полюбишь его по-настоящему, если ты всецело отдашься этому чувству — оно будет жить в тебе вечно, до тех пор, пока не совершится пророчество Намо и не наступит Дагор Дагорат. Ты не полюбишь другого, и тоска по утраченному будет медленно убивать тебя, забирая твою радость. Ты перестанешь танцевать с оленями на лугах. Перестанешь петь и кружиться. Не будешь дразнить Вану и кататься верхом с Оромэ. Ты перестанешь быть Нессой, но не перестанешь быть валиэ. Все еще не понимаешь, что это значит? Несса покачала головой. Взгляд Йаванны стал жестким. — Это значит Искажение Арды. Твоя печаль заберет из этого мира лето. — Нет, — растерянно шепнула младшая валиэ. — Нет? Ты одна из айни. Ты до сих пор не догадывалась о своей роли? — Йаванна вскинула бровь. — Неужели думала, что ты — просто Несса? Что ж, я объясню тебе, кто все мы и какое мы имеем значение… Манвэ — король Арды наместник Эру, Владыка Ветров. Варда — Владычица Звезд. Аулэ — кузнец, создавший горы и русла рек. Я — Дарительница Плодов, сотворившая все живое, кроме разумных существ. Ульмо — Владыка Вод. Намо — Судья, владыка смерти. Оромэ — Владыка Лесов. Ниэнна — Госпожа Печали. Мы — Аратар, создатели и владыки, но не думала ли ты, что лишь от нас зависит судьба Арды? Несса потупилась — именно так она и думала, себя считая просто Нессой, не задумываясь, чем отличается от майар. — Судьба Арды зависит от всех айнур, но от валар — куда сильнее. И не только Аратар творят ее. Благодаря Манвэ в этом мире дуют ветра. Благодаря Варде сияют звезды. Благодаря Аулэ высятся горы и куется сталь. Благодаря мне растут деревья и плоды, и рождаются звери. Благодаря Ульмо текут реки и море несет на своих водах суда. Благодаря Оромэ стрелы лучников летят в цель. Благодаря Намо судьбы Детей Эру движутся по задуманному отцом нашим пути. Благодаря Ниэнне Дети Эру могут надеяться. Благодаря Ирмо существуют сны. Благодаря Тулкасу воины храбры и доблестны. Благодаря Эстэ заживают раны. Благодаря Вайрэ Дети Эру могут помнить. Благодаря Ване поют соловьи и приходит весна. А благодаря тебе… По спине Нессы пробежал холодок. — Благодаря тебе приходит лето. Ты приносишь с собой радость. Ты — теплый ветер и аромат медовых цветов. Если ты перестанешь быть собой, — Йаванна заговорила резко и отрывисто, — умрут все олени, Дети Эру перестанут смеяться, и лето никогда не будет теплым. Возможно, это мелочи, но это изменит мир, и изменит к худшему. Олень, все еще стоящий рядом с Нессой, затрепетал под ее ладонью. Слова Йаванны не были пустыми, поняла валиэ, и переживала Королева Земли не столько о ней, сколько об Арде, мире, доверенном им отцом. Она всегда больше всех пеклась об Арде, именно она настаивала на скорейшей войне со сбежавшим в Средиземье Мелькором, она чуть не рассталась с Аулэ, когда тот создал наугрим, и она не позволила бы нарушить нынешнее равновесие только из-за глупой мимолетной для валар любви. — Но я… я уже… уже полюбила его, — прошептала Несса. — Еще не поздно, — Йаванна шагнула к ней, протянув руки. Притянула к себе, обнимая. От нее пахло ароматом налитых солнцем яблок. — Еще не поздно, дитя. Сады Ирмо и пение Эсте смогут утешить тебя и унять скорбь. Идем домой, Несса. Вернемся в Аман. — Но тогда… — Пастыри, — угадав ее мысли, Йаванна повысила голос. — Воля владычицы неизменна, и вы придете на помощь, когда вас позовет Олорин. Энты согласно зашумели, некоторые, не слишком задеревеневшие, сделали попытку поклониться. — О тебе не будут волноваться, — Королева Земли погладила мягкие янтарные кудри оленьей девы. — Они знают, кто ты, и я не думаю, что этот адан всерьез верил, что ты будешь с ним вечно. Он смирится. Смиришься и ты. Вот увидишь, настанет следующая Эпоха, и ты посмеешься над своими чувствами. Миг — и все вокруг изменилось. Несса отступила назад, отходя от Йаванны. Ее окружали бескрайние луга Амана.***
Покинув Эдорас, войска двинулись вдоль отрогов Белых Гор — ехали в спешке, ибо у Бродов Всадники сдерживали Сарумана, и неизвестно, как долго смогли бы держать оборону. Скакали без остановок, лишь на ночь разбив лагерь, и почти не разговаривали. Утром с востока вместе с солнцем поднялась непохожая на туман темная завеса, а из долины Изена поползла черная мгла. Вечером солнце заливало небо кровавым закатом. Они все-таки опоздали. Боромир слушал речь всадника-рохиррим, хмурясь: шансов у них было совсем мало. Теодред погиб, Всадникам пришлось отступать за реку, многие пали в бою или во время переправы. Выжившие отступали к Хельмовой Пади. Гэндальф вдруг замер в седле, сдвинул брови, вглядываясь вдаль — в мыслях его зазвучал мелодичный голос Йаванны Кементари, которая доселе редко удостаивала вниманием майа из чужой свиты. «Когда станет совсем туго, призови моих пастырей». «Благодарю вас», — удивленно откликнулся он, не ожидавший участия от Королевы Земли — после падения Нуменора она утратила интерес к судьбам Детей Эру, и заботила ее лишь природа Арды, что ясно отразилось в ее майа, который прямо отказался от участия в любых войнах. «Благодари не меня, а Нессу, — прояснила ситуацию Йаванна. — Ах да, и еще одно. Она не вернется. Она в Амане, где ей и место». Голос валиэ затих, покидая разум Олорина. Тот огладил бороду, бросив быстрый взгляд на Боромира… но гораздо важнее чувств гондорца было скорейшее привлечение к битве энтов. — Теоден, — скомандовал Гэндальф, — веди войско к Хельмовой Пади. Я временно покину вас. Увидимся у Ворот Хельма! — и пришпорил коня, исчезая со скоростью ветра. — Что это было? — спросил Боромир, почуявший недоброе. — Гэндальф знает, что делает, — сказал Арагорн. — Или ты до сих пор не доверяешь ему? — Доверяю, — гондорец сжал зубы. — Но у меня дурное предчувствие. Они ехали рядом, одни — для хоббитов у рохиррим нашлись пони, Гимли сидел в седле вместе с Леголасом, которому, как лучнику, не мешало присутствие соседа — он легко мог прицелиться поверх головы гнома. Мечники же в любой момент могли быть вынуждены сражаться конными. — У кого сейчас не дурные предчувствия? — заметил Арагорн. — Ты видишь мрак. Вокруг война. Силы Мордора превосходят наши. — Да, — признал Боромир. — Никогда еще все не было так плохо. Даже когда мы потеряли Итилиэн… — Не спеши падать духом. У нас есть надежда, — лицо Арагорна вдруг стало мечтательным, и гондорец понял, о чем он думает и кого вспоминает — ту, которая звала его Эстель. Ту, которая ждала его в Имладрисе, куда не проникло бы зло. Ту, которую он имел право любить. — Не у всех, — отрезал Боромир, пришпорив коня и опережая Арагорна. Они с Индис расстались, и расстались навсегда. Он не говорил ей, прощаясь, что они встретятся, и они ничего такого не сказала; Боромир чувствовал: она к нему уже не вернется, и так будет правильно, как и должно быть. Ему повезло уже в том, что он знал ее, видел ее, прикасался к ней и познал взаимность ее любви. Ни одному из смертных не доводилось вкусить подобного счастья, и даже эльдар не были удостоены особой благосклонности валар. Валар — боги, валар — недоступны. Звездами можно любоваться, но до них никогда не получится дотянуться. Впереди закричали разведчики, предупреждая остальных, засвистели стрелы — они не успели добраться до Башни Поющего Рога, их снова опередили. Будь сейчас день, войско Теодена смело бы орков, но им пришлось отступать до крепостной стены Хорне. Прижавшись к каменной кладке спиной, Боромир проверил, легко ли вынуть меч из ножен. Леголас пересчитывал стрелы — лицо у эльфа было непривычно сосредоточенным; он не любил камень, вспомнил гондорец. Эльфам неуютно в местах, где нет ничего живого. Гномы были устроены иначе, и Гимли заметно просветлел, ступив на твердую землю. — Как вы думаете, — вырвалось у Боромира, — они в порядке? Тут же он сам осознал свою глупость: валар бессмертны, Несса говорила ему об этом. Именно поэтому их пути неизбежно разошлись. Но ее могли ранить или напугать, или кто-то мог умереть у нее на глазах, если она осталась с Эовин — а у нее не было причин оставлять Эовин, Несса, насколько успел узнать ее гондорец, не бросила бы тех, кого считала нужным защищать. — В порядке, — откликнулся Леголас. — Чего нельзя сказать о нас, — хмыкнул Гимли. Вдали раздались крики орков. — Леголас, — позвал Боромир, — ты можешь пообещать мне одну вещь? Если я умру — передай ей… — и замолчал. Что бы он мог передать Нессе? Что любит ее? Но она и так это знает. Она валиэ, ей может быть ведомо куда больше, чем он догадывался. — Прости меня, — сказал Леголас, — но я не передам ей ничего. Во всяком случае, если попаду в Чертоги Мандоса в ближайшее время. Я не скажу ей о тебе ни слова. То, что ты с ней… то, что вы были вместе… — эльф покачал головой. — Я знаю, что это неправильно… — Это не неправильно! Это запрещено! — неожиданно Леголас повысил голос. — Ты умрешь, ты все равно умрешь, сегодня или через сто лет, но умрешь, и твоя фэа улетит в неизвестность! А она останется! И она будет страдать! Она валиэ! Вы, эдайн, понятия не имеете, кто такие валар! Они создавали наш мир! Ее страдания заберут у Арды лето! — Заберут лето? — охнул Боромир. — Нет… Великий Эру, — он провел ладонью по лицу. — Я бы на твоем месте не взывал к Эру, — угрожающе сказал Леголас, — после того, как… столько ночей провел с его дочерью. С дочерью. Гондорец болезненно застонал, потирая переносицу: сколько же ошибок он совершил. Как может один человек совершить столько? Словно он был соткан из тьмы или с ног до головы испачкан в грязи. Но она любила его, и она простила его. И она хотела, чтобы он любил ее, иначе она попросту не позволила бы ему, но она позволила. И она спасла ему жизнь, и плакала из-за него. Было он достоин того или нет — она сама его выбрала. Осуждающий взгляд Леголаса прожигал насквозь. — Знаешь что? — бросил ему Боромир. — Забудь. Я не просил тебя ни о чем. Считай меня преступником, эльф. Считай меня падшим во тьму грешником… потому что я не погибну в этой битве. Сначала я думал, что позволю оркам убить меня и смою свои грехи кровью, но я этого не сделаю. Я выживу. Пусть я никогда больше не увижу ее, но не умру. А еще, — он коротко усмехнулся. — я не жалею. Не о том, что проводил с ней ночи. — Не время спорить! — прервал их приблизившийся Арагорн. — Леголас — к лучникам! Гимли, готовь топор, скоро ты получишь возможность им помахать! С рассветом начнется штурм. Подняв глаза к небесам, где медленно гасли звезды, уступая место восходящему солнцу, законный король Гондора шепнул одними губами: — И да помогут нам боги.