Три яда

      Пристань Лотоса без главы Цзян выглядела осиротевшей. Адепты, напуганные его внезапным исчезновением, практически не возвращались из лесов, неустанно ведя поиски; многие с трудом сдерживали громоздкие ауры, а некоторые — слезы. Лань Ванцзи был наслышан о жутких попытках Цзян Ваньиня оборвать свою жизнь и, не сказать, чтобы одобрял. Не то, чтобы Лань Ванцзи испытывал хоть толику тепла к горделивому альфе, однако ему бы не хотелось, чтобы тот осквернил подобной низостью достойный уход Вэй Ина.       Лань Ванцзи, вопреки людской молве и собственной безучастности, омегу этого ценил, не как любимого человека, но как близкого и надежного друга, с которым они прошли рука об руку демоническое пламя и багрянец войны. И, когда разбитый, утомленный чужой ненавистью и колкими словами, Вэй Ин появился на пороге его ордена — в чужом теле, тощий и болезненный, но все равно узнаваемый, — Лань Ванцзи не смог ему отказать. Да и не желал, если честно. Легко подхватил его на руки и едва ли не бегом отнес к целителю, пригвоздив пожилого-альфу к месту одним взглядом. Омеге требовалась защита, и альфа покорно ее предоставил чуть позже, ограничив даже мерзкие толки о сумасшедшем мальчишке, что якобы сбежал из квартала утех. Несмотря на гнев дяди и неодобрительный взгляд старшего брата, Лань Ванцзи накинул в храме предков алое одеяние на смущенного, полного пустых надежд Вэй Ина, чтобы никто не посмел причинить ему вред. С супругом Ханьгуан-цзюня обязаны считаться, кем бы он ни был, — грозным Старейшиной Илин, что тонкой дланью повелевал ордой мертвецов, или безродным, неприметным дарителем наслаждений из ивового домика. Изредка они действительно делили близость, даря друг другу тепло и страсть, однако душа Лань Ванцзи оставалась безмолвна к искрящимся чувствам собственного мужа.       «Забавно…» — вдруг подумалось Лань Ванцзи, когда он миновал шумный юньменский рынок, по привычке купив для Вэй Ина мешочек с острым перцем. Он поступил так по старой привычке, как будто до конца не осознавая, что тот больше никому не понадобится.       Прежде Лань Ванцзи не сильно волновало, что он так и не смог до конца проникнуться светлым, улыбчивым омегой, а теперь на языке скапливалась мерзкая горечь от легкого сожаления. Перед глазами все еще стояла пугающая и в некоей степени восхищающая картина, когда Цзян Ваньинь, сверкая глазами, как одичалый дух, готов был убить всякого, кто приблизиться к одеревеневшему телу Вэй Ина. Мужчина, проигравший собственной гордости, продрогший глубоко внутри от тоски и одиночества, раскаялся перед совестью, но не перед омегой, которого любил до дрожи в руках. Была в этом определенная доля иронии.       Повторить «от и до» путь собственной матери, которой он ужасно боялся… Лань Ванцзи с трудом сдержал неуместное желание скептически фыркнуть: его собственный отец был влюблен в мать до искр перед глазами, а когда та растворилась туманной дымкой в вечности, истаял и сам. Лань Сичэнь обычно вспоминал об этом с тихой грустью, Лань Ванцзи же… попросту не знал, как реагировать. В какой-то мере он действительно хотел ответить на симпатию Вэй Ина, пусть даже не так истово, как Цзян Ваньинь. Наверное, попросту не знал, как? Может быть, спустя годы, так и не научился?       Мимо проскользнула очередная группа адептов в пурпурных одеяниях, выкрикивая на ходу, какие зоны еще не были проверены, и откуда стоило начать в первую очередь, если они желали найти их драгоценного главу Цзян, по крайней мере, живым. Лань Ванцзи не стал рушить их хрупкие иллюзии, прекрасно понимая, что с момента таинственного исчезновения Цзян Ваньиня прошло слишком много времени. Едва ли эти преданные, суетливые дети могли что-то исправить.       Белые стяги тревожно трепетали на стылом ветру; их тихий шорох напоминал сдавленный плач. Скорбь окутывала Юньмэн Цзян тонкой вуалью, которая, почему-то больше не скрывала, а показывала. Казалось, каждый житель пристани — будь то щербатый мальчишка, еще недавно играющий в заклинателей с друзьями, или слеповатый торговец, — нес на себе тяжкое бремя потери. Вместо привычного звонкого гула, который обычно доносился со стороны рынка, звенела гадкая, разбавляемая редкими шорохами и приглушенными голосами тишина. Лань Ванцзи против воли тряхнул плечами, словно пытаясь согнать с себя сонный морок, окутавший всегда жизнерадостное место. Безмолвие это, тягучей патокой разлившееся в краях лотосовых озер, напоминало об Облачных глубинах, и Лань Ванцзи, на удивление, подобное сравнение не понравилось. Дома альфу мягко качало на своих волнах теплое спокойствие, а в тихой Пристани Лотоса пронимало тревогой.       …В обитель главы Цзян и его предков Лань Ванцзи проскользнул почти незамеченным. Раньше он довольно часто сопровождал своего супруга во время визитов сюда, так что отлично знал каждый виток лихо закрученных коридоров. Казалось, если он немного напряжется, то в голове вновь возникнет звонкий голос Вэй Ина, с большим восторгом плетущий кружево историй из его детства в Пристани Лотоса. Лань Ванцзи поглядел на одну из искусно срубленных беседок с изящными колоннами, и перед глазами почему-то сам собой возник туманный образ совсем еще крошечного омеги. Альфе казалось, будто тот мог прятаться в подобном месте от гнева госпожи Юй, забившись в угол, как зверек, и украдкой вытирал мокрые от слез щеки. Лань Ванцзи тяжко вздохнул и покачал головой — бессмысленная жестокость альф клана Цзян неизменно вводила его в ступор еще со времен юности.       Лань Ванцзи какое-то время разглядывал небольшую заводь, а затем плавно двинулся в сторону храма предков. На самом деле, будь его воля, он бы забрал оттуда табличку с именем Вэй Ина и перенес к себе, в Гусу Лань, однако омега пожелал отправиться на круг перерождений здесь… В окружении застарелых воспоминаний и пурпурных знамений.       «Лучше бы ты любил главу Цзян, Вэй Ин. Всем бы было от этого проще, — подумал Лань Ванцзи, прекрасно понимая, как недостойно искать пути наименьшего сопротивления, однако все никак не мог себя одернуть. — Никогда не пойму, что ты разглядел во мне, но, наверное, я должен быть благодарен за это. Ведь я, как и Цзян Ваньинь, едва ли пытался хоть как-то поспособствовать твоим чувствам».       Перед тем как войти в храм и преклонить там колени, Лань Ванцзи ловко вынул из своего мешочка-цянькунь скромный, но довольно утонченный букет лазурных горечавок, связанный яркой алой лентой. Так было не принято, никто не оставлял подношений мертвым, словно те были небожителями, способными оценить старания своих верующих, однако Лань Ванцзи снова захотел отступиться от правил. В крайний раз он вдохнул травянистый аромат, различая в нем едва заметные медовые нотки, а затем торжественно водрузил их рядом с именной табличкой Вэй Ина. Низко поклонился, устало прикрывая глаза.       — Вэй Ин, если ты меня слышишь, пожалуйста, будь счастлив, когда снова придешь в этот мир, — сдавленно, но вполне искренне попросил Лань Ванцзи. В мятежном сердце на мгновение вспыхнуло абсурдное желание оставить рядом с букетом свою налобную ленту. Едва ли бы он когда-либо отдал ее, однако жесткий голос разума обрубил глупый порыв на корню. Вэй Ину никогда не была нужна его жалость, а отдать ленту вот так — все равно, что обмануть. И себя, и его.       — Ты всегда был достоин большего, чем мое равнодушие или жгучая ревность Цзян Ваньиня. И мне жаль, что все сложилось именно так. Во времена Аннигиляции Солнца многие заклинатели называли тебя — Старейшину Илин — темным божеством, способным исполнить любое сильное желание. Для других ты совершил уже достаточно невозможного… Порадуй немного себя.       Альфа грустно улыбнулся, робко погладил один из цветков кончиками пальцев, а затем зажег благовония, чувствуя себя в Пристани Лотоса неуместным. Покидая храм, он заметил краем глаза, как шальной осенний ветер сорвал алую ленту с цветов, однако не тронул букета, и в этом ему привиделся хороший знак.       Наконец они оба были свободны.

***

      А-Чэн остервенело сжимал руки в кулаки, жестоко давил своей громоздкой аурой на окружающих, но ни на мгновение не отрывал растерянно-злобного взгляда от открытого окна и невысокого дерева цветущей магнолии, в ветвях которой довольно споро скрылся один прыткий омега. Цзян Чэн, наблюдавший за столь знакомой картиной поодаль, впервые за все время, проведенное в Облачных глубинах, был абсолютно солидарен со своей юной версией. Из груди невольно рвался глухой, полный тоски и застарелого, ревностного гнева вой. Хотелось наплевать на все свои прежние обещания, снова обернуться жестоким чудовищем, которому не ведомо чувство раскаяния, и заскочить в учебную комнату следом за взбалмошным шисюном. Схватить его за ворот, совсем по-старому, грубовато закинуть на плечо, а затем малодушно перегрызть чопорному Лань Ванцзи горло, лишь бы избавиться от навязчивого конкурента, который даже не считал себя таковым. А уже потом, спрятав крохотного омегу от чужих любопытных глаз, встряхнуть его за плечи и молить, словно тот был настоящим божеством: «Посмотри наконец на меня!»       Цзян Чэн отчаянно дернул головой, прогоняя шальные мысли, и снова посмотрел на нервного А-Чэна. Признаться честно, он уже не помнил точно, что именно ощущал в такие моменты в столь беззаботном, неомраченным бедами возрасте? Ныло ли уже в его груди так, что хотелось проклятое, отравленное чувствами сердце вырвать оттуда? Осознал ли уже сам А-Чэн свои отнюдь не братские чувства к солнечному омеге или все еще отгораживался от них плотной ширмой страха и непринятия, уповая на далекие, расплывчатые мечты об идеальном, но несуществующем человеке, который мог бы помочь ему забыться? А может, в его душе все смешалось; запуталось, словно клубок старой пряжи, и порывистый А-Чэн не имел должного терпения, чтобы начать его перебирать? Спрашивать напрямую Цзян Чэн не желал. Ему хватало и обиженного на весь мир, спесивого Ваньиня, который злобно сверкал глазами, чуть что — хватался за переливающееся молниями кольцо и не желал слушать никого, кроме собственного срывающегося голоса.       Было бы на порядок легче и проще, если бы Ваньинь согласился покинуть Гусу Лань вместе с отбывшими родителями. Дом должен был принести ему долгожданное успокоение, которое бы пришло с нежным запахом последних лотосов и ласковыми руками старшей сестры, однако упрямец заартачился, словно дикий волчонок. Смотрел на отца колко и чуточку презрительно, на все уговоры отвечал пренебрежительными усмешками и гадкими словами, пока Цзян Чэн не придавил зарвавшегося мальчишку к полу своей аурой. Кто бы мог подумать, что вторым и третьим человеком после Лань Ванцзи, цепочку раздражения возглавит он сам и его мать…       Признаться честно, Цзян Чэн был готов отправиться в Пристань Лотоса следом за Ваньинем, чтобы тот не натворил дел, о которым потом горько пожалеет, однако он остался. Смотрел на Вэй Ина — его крохотного, ранимого воробушка — голодными глазами, однако никак не мог разогнать дымку чужих шепотков, заполняющих его голову, словно тысячи призраков. Огрызался на любое проявленное внимание, рычал сквозь зубы проклятия, а затем уходил прочь широкими шагами, едва ли не срываясь на бег. Бедняга Вэй Ин растерянно глядел ему вслед, слишком очевидно расстроенный и подавленный, однако ни сказал и слова против, когда Ваньинь метко плевался в него ядом.       А-Чэн затаился под сенью магнолии, цепко всматриваясь в густые соцветия и напряженно переминаясь с ноги на ногу, — неужели, ожидал, что один бесстыдный бесенок скоро выпадет из окна, и его придется судорожно ловить? Цзян Чэн против воли негромко рассмеялся. В его памяти альфа недовольно кривился, отрывисто огрызался с Не Хуайсаном, который с каверзной улыбкой застыл под его боком, и относительно терпеливо ждал, когда же разочарованного Вэй Ина выставят вон. Через мгновение послышался возмущенный рык и приглушенный, знакомый вскрик, который, впрочем, свидетельствовал, скорее, об азарте, нежели о страхе и боли. Наверху громко хрустнула ветка несчастного дерева, а затем Цзян Чэн с изрядной долей удивления услышал веселый вопль:       — А-Чэн, лови! — гибкая фигура резко спорхнула с ветки, словно беспокойная птичка. А-Чэн испуганно метнулся аккурат туда, куда должен был упасть незадачливый шисюн, и в аромате его четко прорезалось глухое беспокойство, щемящая радость и невероятное облегчение, когда в руки угодил прыткий омега. Вэй Ин по наитию обхватил юного альфу за шею, улыбаясь так открыто и ярко, что Цзян Чэн против воли испытал укол уже знакомой злостной ревности, а затем пара, неловко покачнувшись, все же свалилась. А-Чэн приземлился на спину, охнув от боли, а Вэй Ин с удобством разлегся на его груди, казалось, совершенно не стесненный непривычной близостью к причитающему шиди.       — Ты с ума сошел?! — как-то совсем вяло и неубедительно зашипел А-Чэн с земли, впрочем, не торопясь подниматься или скидывать с себя довольного пакостью омегу. Цзян Чэн с болью отметил, что кольцо рук на чужой талии едва заметно сжалось сильнее, оберегая и купаясь в мимолетной нежности, а затем кое-что осознал… Замер, сбитый с толку, посмотрел на лениво переругивающуюся пару внимательнее.       Голову неприятно сдавило стальным обручем, однако вместо предполагаемых измененных воспоминаний, под кожей разлилась лишь странная, тягучая боль. В своей молодости Цзян Чэн, деятельный Не Хуайсан и крайне заинтересованный Вэй Ин пришли к месту занятий Лань Ванцзи намеренно. Он до сих пор помнил, как ворочался на его плечах мешок с двумя пойманными лесными кроликами, которых хитрые и отнюдь не хрупкие омеги сгрузили на него, как на «самого сильного и надежного». Помнил каждое мерное покачивание чужого веера и лукавую улыбку, скрытую за тонким шелком; помнил, как лично доставал пушистых поганцев за уши из мешка, а затем, ворча, но предвкушая проблемы, отдавал их Вэй Ину. Помнил, как тот полез к Лань Ванцзи с неожиданным презентом, полный воодушевления, а сами они остались внизу, наблюдать за обстановкой… Как юркой лаской выпрыгнул Вэй Ин после из окна, и как быстро они втроем скрывались от нескольких дежурных адептов, которые все же застали их каверзну.       Следом в памяти разлилось другое, более болезненное и близкое воспоминание. То самое, где измученный омега в чужом теле, глядя на собранного, строгого Лань Ванцзи с тоской в глазах, попросил его негромким шепотом: «Пожалуйста…» А затем беспомощно соскользнул с дерева, надеясь на маленькое чудо. И Лань Ванцзи, вопреки всему своему равнодушию, всей отстраненной холодности, поймал его точно также, как сейчас это сделал А-Чэн. Ядовитое марево распускалось в груди Цзян Чэна всякий раз, когда он воскрешал эту дрожащую улыбку Вэй Ина, который замер в надежных руках Лань Ванцзи, пытаясь сморгнуть благодарные слезы.       Альфа, что никогда не любил, и тот знал, как подарить такую нужную ласку…       Бессилие накатило резко, сдавило мучительной болью и на миг заставило Цзян Чэна потерять над собой контроль. Аура, и без того громоздкая, жестко придавила проходящих мимо учеников к земле, заставив их неловко трепыхаться, словно бабочек, насаженных на иглу. Мальчишки под магнолией, казалось, тоже неловко встрепенулись, а затем шустро подскочили на ноги. Должно быть, они совсем не рассчитывали на то, что их застанут в столь двусмысленном положении. Впрочем… Взгляд Цзян Чэна против воли скользнул на растрепанного, но довольного Вэй Ина и замер на чуточку заискивающей улыбке, которая буквально кричала не выдавать их.       «Что же ты со мной делаешь, А-Сянь?», — подумалось внезапно Цзян Чэну, когда он понял, что губы тронула осторожная улыбка в ответ на чужую, а затем он коротко кивнул в сторону, чтобы шебутная пара успела ускользнуть от бдительного ока адептов Гусу.       — Спасибо, глава Цзян, — не стесняя себя шепотом, крикнул Вэй Ин, скогтил зазевавшегося А-Чэна под локоток и судорожно потянул в переплетение внутренних двориков и изысканных павильонов Облачных глубин. Вот ведь верткий лис!       — Прекрати меня так называть! — уже в отдалении рычал А-Чэн, совсем не осторожно вырывая свою руку из его хватки. Надо же… Кажется, ни один Цзян Чэн подвержен пагубному влиянию гадкой ревности, глядя на свои юные копии.       — А ты — и не глава, — беззаботно заметил Вэй Ин, не замечая, как быстро переменился в лице альфа. — Если подумать, то на данный момент вы совершенно разные люди. Но, стоит признать, глава Цзян выглядит весьма статно. Интересно, а тот ты нашел себе спутника на тропе совершенствования или все также ищешь идеальную деву? — расхохотался Вэй Ин и поспешил скорее скрыться от грозных проклятий своего шиди.       «Нашел, — горько хмыкнул Цзян Чэн и задумчиво прокрутил Цзыдянь на указательном пальце. — А вот удержать даже не попытался…»