«Любовь столь всесильна, что перерождает и нас самих.»
Федор Михайлович Достоевский
— Мой милый мальчик… Раздался низкий, юношеский голос с ноткой характерной подростковому периоду хрипотцой, тихо и сладостно шепча в самое ухо и заставляя мурашки пробежаться вдоль всей спины. Тоге был готов сойти с ума каждый раз, когда это слетало из уст Коджи, чьи прикосновения были такими же мягкими и нежными, как и слова. Мията никогда не заходил дальше дозволенного без разрешения, которое всё ещё стеснялся спросить, завершая их взаимодействия на одних лишь невинных прикосновениях. Но на этот раз сам Коджи начал проявлять инициативу: сначала он осторожно и ненавязчиво прикасался к бёдрам Тоге, а затем стал сжимать их, чтобы ощутить мягкость кожи и плоти под своими руками. У Инумаки действительно были мягкие бёдра, ляжки и ягодицы. Как раз такие, какие нравятся Мияте, который каждый раз с придыханием наблюдал, но никогда не комментировал вслух, стесняясь. Ему всё ещё казалось, что для этого рано. Они встречаются около полугода, да и оба достигли возраста согласия, что давало возможность перейти на новых этап отношений. Поэтому стоило юноше дать малейший намёк на желание чего-то большего, Тоге сразу же всем своим видом принялся показывать, что он не против и даже хочет попробовать пойти дальше с человеком, которому доверяет больше, чем самому себе. Это было совсем как в том сне, в котором Инумаки уселся на колени Мияты и стал расстегивать его рубашку, только уже медленнее и осторожнее, ведь это была реальность. Реальность, в которой они близки как никогда. Поэтому сам Коджи запустил руки под форменную рубашку Тоге, очерчивая кончиками пальцев довольно узкую талию, изгибы поясницы и прогнутой от желания встретить прикосновения спины. Руки Мияты были прохладными, вызывая пробежавшийся вдоль позвоночника холодок, что стал приятным фактором, возбуждающим ещё больше. Тоге всё же расстегнул и снял его рубашку, аккуратно убирая её в сторону, пока любовался торсом Коджи: сильные руки, на предплечьях которых пуще прежнего выступили сине-фиолетовые вены, а бицепсы так и хотелось сжать и ощутить всю эту силу на самом себе; широкие плечи, на которые Инумаки постоянно укладывал голову для удобства; чётко выделяющийся пресс, так влекущий прикоснуться и очертить каждую напряжённую мышцу кончиками пальцев. И это был его парень, безумно красивый, как всегда, и только для него одного. Предначертанный и принадлежащий только ему и никому больше. Но ещё более интересным для Инумаки оказалось то, что было ниже. Поэтому, не теряя время напрасно и постоянно вздыхая от приятных ответный прикосновений, он стал расстегивать пуговичку и молнию штанов Мияты, неспешно спуская их вниз, чтобы узреть вид серых боксеров, внутри которых и прятался объект его интереса. Даже сквозь ткань можно было увидеть контур эрекции, росшей с каждой лаской, оказанной на тело, и каждым звуком, издаваемым его возлюбленным. Коджи и сам пытался отложить свою стеснительность в самый далёкий ящик своего сознания, снимая форменную рубашку Тоге, чью шею он исцеловывал, спускаясь к ключицам и груди. Он осторожно прикусил кожу, заставляя Инумаки всхлипнуть от неожиданности, спуская поцелуи к соскам, которые он принялся облизывать и посасывать, вызывая более бурную реакцию в виде уже полустонов. Следом он применил тактику своего любимого, таким же образом расстегивая и спуская штаны Тоге, отбрасывая их в сторону без намерения аккуратно убрать их, в отличие от той кропотливости, используемой самим заклинателем. Дыхание обоих уже стало тяжёлым и частым, на щеках появился предательский румянец, выдавая всю неопытность и смущение его обладателей, теперь сидящих в одном лишь нижнем белье. Это ощущалось совершенно иначе, нежели в тех влажных снах, которые хоть и были реалистичны, но были неспособны передать всю ту привлекательность партнёра и собственное желание, которое росло с каждой секундой. В нижнем белье обоих было уже тесно, отчего действия набирали обороты с новой силой. Тоге стал робко касаться отчётливо выделяющегося члена Коджи сквозь ткань боксеров, поглаживая и с интересом разглядывая, ведь это был первый раз, когда он видел и касался интимных мест другого парня. Он поднял глаза, чтобы увидеть уже лицо Мияты, чьи щёки были покрыты розоватым румянцем, губы приоткрыты, чтобы вдыхать побольше воздуха, а брови сведены к переносице, в то время как глаза были наполовину прикрыты, а юноша старался сдержать все звуки наслаждения. Никому ещё не удавалось увидеть его таким уязвимым и позволяющим подойти действительно близко, давая волю касаться ко всему, чего душа пожелает, и это радовало. Радовало, что он смог пробить эту ледяную броню стоицизма парня, не желающего проявлять какие-либо эмоции. И это придало Инумаки больше уверенности, поэтому он заёрзал на коленях своего парня, слезая с них и вставая на ноги, чтобы привлечь к себе внимание. Коджи это заметил и взглянул на него из-под длинных тёмных ресниц, удивлённый странным и неожиданным действием. Тоге лишь поднёс руку ко рту, складывая пальцы в кольцо и приоткрывая рот, как бы указывая на наводящие на мысль действия, которые он хочет попробовать. Мията сглотнул, но неуверенно кивнул, чувствуя, как щёки раскраснелись ещё больше, ведь невинный, по его мнению, Инумаки вдруг показал настолько неприличный жест, предлагая ещё более неприличное действие. Получив согласие, Тоге опустился на колени перед ним, начиная нарочито медленно спускать с Коджи нижнее бельё, позволяя себе увидеть довольно большой, возбуждённый член, с головки которого уже стекали капельки предэякулята. Инумаки и не ожидал меньшего, зная габариты Мияты, который сам по себе был высоким и, соответственно, большим во многих местах. — Ты уверен, что хочешь? — Коджи мягко спросил, ещё более смущённый тем, что впервые позволил другому человеку увидеть и потрогать свои интимные места, — ты не обязан этого делать… Тоге только согласно кивнул и улыбнулся, немного забавляясь тем, как всегда спокойный и стоический Мията засмущался и застеснялся. Он стал осторожно трогать член Коджи, водя рукой вверх и вниз, просто чтобы распробовать прикосновениями. После чего сделал глубокий вдох, так как сам нервничал не меньше, и провёл языком по головке, чувствуя привкус того самого предэякулята. Инумаки понятия не имел, как это нужно делать, ведь такой темой он никогда не интересовался, а делал всё по наитию. И стоило совершить это действие ещё раз, только взяв в рот чуть поглубже, Тоге стал чувствовать каждую пульсирующую венку на кончике языка, а также тихие вздохи Коджи, который сейчас прикрывал рот рукой, дабы не издавать каких-либо звуков. Это заставило Инумаки отстраниться и улыбнуться ещё раз, потянувшись, чтобы взять руку Мияты и переместить её на собственный затылок. Это заставило Коджи смутиться вновь, но он старался не подавать виду, пропуская белёсые пряди сквозь пальцы, а также слегка оттягивая их у корней, просто чтобы сделать Тоге своеобразный массаж головы. Хоть Инумаки делал это неопытно и небрежно, порой касаясь зубами, Мияте всё равно было безумно приятно, поэтому сдерживать звуки удовольствия было сложно. Тоге сам постоянно постанывал, ведь ему самому нравилось доставлять наслаждение своему парню, чувствуя себя более уверенным, ведь он постепенно узнавал более чувствительные места Коджи и делал упор на них. Вскоре Мията почувствовал, что все эти ласки практически довели его до пика, отчего он осторожно потянул волосы Инумаки, отчего он отстранился. — Достаточно, — Коджи прошептал и тяжело выдохнул, взяв руку Тоге и потянув на себя, чтобы тот поднялся с колен в стоячее положение, — ты уверен, что хочешь, ну… сделать это? Тоге согласно кивнул, уверенный в своём решении и партнёре. Мията от этого немного замялся, но всё же понимал, что тоже хочет попробовать, потому подхватил Инумаки за бёдра и уложил его на кровать. Он старался не делать резких движений и быть нежным, чтобы не навредить такому хрупкому маленькому цветочку, как его Тоге. Даже если заклинатель в самом деле не был настолько хрупким, для Коджи он был таковым. Мията коснулся края нижнего белья Инумаки, спуская ненужный кусок ткани, чтобы открыть вид на его интимные места. Разве что сейчас Коджи понятия не имел, что делать дальше. И тут в голову пришёл шуточный подарок, который вручил ему Сатору со словами о том, что в будущем им это обязательно пригодится. На тот момент он посчитал этот подарок совершенно бесполезным и глупым, вот только Годжо оказался прав, и сейчас они наконец-то используют его. Поэтому Мията потянулся к прикроватной тумбочке, открывая самый нижний ящик и доставая оттуда бутылёк лубриканта слегка дрожащими от волнения руками. Положив нужное приспособление рядом на кровать, он бережно раздвинул ноги Тоге, чтобы устроиться между ними поудобнее и наклониться поближе. — Я сейчас буду растягивать тебя, — Коджи опять же мягко шептал, нежно поглаживая щёки Тоге, — расслабься, хорошо? Инумаки кивнул, наклоняя голову в сторону нежных прикосновений и такого трепетного обращения, и приподнял руки, до этого покоящиеся на кровати над собственной головой, положив их на плечи Мияты для возвращения ласки. Он обожал эту осторожность и мягкость, с которой его возлюбленный относился только к нему одному. Это заставляло его чувствовать себя особенным. Коджи вновь взял бутылёк в руки, осторожно выдавливая жидкость на пальцы, которые в последствии он поднёс ко входу Тоге, сначала слегка касаясь пальцами и с удовлетворением наблюдая за реакцией своего любимого, обильно покрасневшего от смущения и стыда. Он стал осторожно вставлять один палец внутрь, неспеша и осторожно, дабы не причинить боль. Инумаки на это рвано вздыхал и пытался прикрыть лицо и рот руками. Мияте такое не понравилось, поэтому свободной рукой он потянулся к запястьям Тоге, сцепляя их одной свой рукой и прижимая к кровати над головой самого Инумаки. Он всё ещё был смущён, но желание было сильнее, приказывая становиться смелее и взять то, что он хотел. Но Коджи оставался нежным, с трепетом слушая каждый стон, вырывавшийся из уст Тоге. Он совершенно не ожидал, что Инумаки способен издавать настолько пошлые звуки, ведь в его понимании тот был невинным мальчиком. Это казалось бредовой мыслью, ведь сейчас пальцы Коджи буквально растягивали Тоге для собственного удобства, когда пальцы сменятся чем-то большим. Но обычно молчаливый и тихий заклинатель оказался на удивление громким и мелодичным, постоянно хныча, если пальцы его любимого попадали в наиболее приятную точку. И Инумаки должен был признать, что руки Мияты ощущаются так же приятно, как и выглядят. Его пальцы чувствовались ещё длиннее и толще, чем выглядели на первый взгляд, а также были довольно умелыми и гибкими, доставляя максимум удовольствия, даже если Коджи был неопытным. Они оба были неопытными, что только усиливало желание попробовать что-то новое, что раньше только снилось им обоим. — Я думаю, хватит, — Коджи вздохнул и хотел перейти к чему-то большему, но решил убедиться, не передумал ли его партнёр, — ты готов? Тоге кивнул, чувствуя себя уверенным, что он хочет продолжить. Наконец-то они сделают это и перейдут на новый уровень сближения именно физически, что уже заставляло знаменитые бабочки в животе запорхать, а руки дрожать, пока нетерпение и желание брали своё. Мията поудобнее устроился между ног Инумаки, вновь взяв бутылёк с лубрикантом, чтобы нанести его уже на собственный член для более безболезненного проникновения. Он вновь взглянул на выражение лица Тоге, чьи эмоции наслаждения были очевидными. Но всё же Коджи немного нервничал, ведь боялся сделать что-то не так и нечаянно причинить боль из-за отсутствия какого-либо опыта. — Скажи, если будет неприятно или ты захочешь остановиться, хорошо? — Мията взглянул на своего партнёра тем же влюблённым взглядом, что и раньше, желая проговорить вслух даже мельчайшие детали во избежание казусов. Тоге вновь кивнул, раздвигая ноги пошире, чтобы любимому было удобнее. Руки он положил на плечи Коджи, но в глаза его не смотрел, потому что было стыдно. Мията вздохнул и стал осторожно входить в Инумаки, осторожно и неспеша, по каждому сантиметру. Это было приятно, ведь Коджи чувствовал тепло и узкость Тоге, чьи внутренние стенки сжимали его, заставляя замычать в попытках сдержать стоны. Инумаки же совершенно не сдерживался, издавая такие сладостные и протяжные стоны наряду с короткими всхлипами и хныками, от которых Мията мог сойти с ума. Коджи какое-то время оставался в том же положении, чтобы Тоге привык к его размеру, а после стал медленно двигаться, сжимая за бёдра его родственной души. Тоге выглядел настолько очаровательным с этими красными щеками, со слезящимися от удовольствия сиреневыми глазами, дрожащими белёсыми ресницами и приоткрытыми в очередном стоне губами. От такого приятного зрелища Коджи не сумел сдержаться, наклоняясь, чтобы поцеловать его. Инумаки, разумеется, сразу же стал целовать в ответ, обвивая руки вокруг шеи Мияты, чтобы быть ближе и ощутить вес его тела поверх собственного, что давало чувство защищённости и уюта. Тоге чувствовал, что Коджи действительно старается быть нежным, и это радовало, ведь за время их отношений он уже привык, что с ним обращаются как со хрупким редким цветком, требующим особого отношения и внимания. — Тебе нравится? Приятно? — Мията спросил, желая узнать состояние и ощущения своего возлюбленного. — Л–лосось, — Инумаки еле слышно прошептал, перебивая себя собственным же стоном. — Я люблю тебя, цветочек, — Коджи погладил мягкую щёку Тоге, вновь целуя его и вздыхая прямиком в его губы, ведь контролировать себя в такой ситуации даже для него было невыносимо. Он никогда бы не мог подумать, что сможет полюбить кого-то настолько сильно. Но в Тоге он совершенно не видел минусов, только одни сплошные плюсы. Даже если бы Инумаки совершил самое страшное преступление, Коджи всё равно был бы на его стороне, даже если тот не прав. Это была слепая влюблённость, но настолько пьянящая и одурманивающая, что даже он не сумел сдержаться.
***
Просыпаться вместе оказалось намного приятнее, чем он ожидал. На удивление, Коджи даже спокойно спал этой ночью, хотя в последнее время бессонница действительно стала отступать. И это радовало, ведь впервые за много лет с утра он даже чувствовал себя бодрым, глаза не слипались, а самочувствие в целом было гораздо лучше. Тоге с улыбкой наблюдал за спящим Миятой, чьи синяки под глазами практически исчезли. Инумаки знал, что это серьёзная проблема, с которой Коджи раньше даже не пытался бороться, смиренно принимая отсутствие сна. Поэтому видеть его таким ожившим, безусловно, делало самого Тоге счастливее. Инумаки заметил, что волосы Мияты стали заметно длиннее и сейчас практически достигали лопаток. По росту его волос можно было понять, сколько в действительности прошло времени с того момента, когда они познакомились. Это было полтора года назад, когда он впервые увидел его в саду. Тогда он понял, что это была его судьба. Он всё ещё чётко помнит этот образ отстранённого Коджи, который сам не мог разобраться в своих чувствах и не подпускал его ближе. Было отрадно видеть, как он постепенно теплеет и позволяет себе быть мягким. Но каждое счастливое утро проходит, и наступает несущая последствия ночь. Разве что сейчас им обоим было всё равно. Главное, что они вместе. — Ммм, ты чего? Не спишь уже? — Коджи, только что проснувшийся, протирал глаза и ворчал, пытаясь прийти в себя после долгого и крепкого сна. — Лосось, — Тоге кивнул и протянул руку, чтобы смахнуть непослушную прядь с глаз сонного Мияты, который казался по-своему милым в такие моменты. — Хорошо, что сегодня выходной, — Коджи бубнил, положив руку на талию Тоге, чтобы притянуть его ближе к себе для очередных объятий, — давай ещё поспим? У меня глаза не открываются совсем… Инумаки лишь улыбнулся и кивнул, чувствуя дыхание Мияты на своём плече, а также тихое сопение, постепенно усмиряющееся ровные вдохи и выдохи. Выходные дни многие проводят парами: Нобара постоянно гуляет и ходит за покупками с Маки, Итадори наверняка рассказывает Мегуми захватывающие истории и сюжеты нововышедших фильмов, а Сатору и Цзиньлун тоже отсыпаются после долгой командировки. Каждый действительно любит так, как умеет. И любовь Коджи и Тоге — нежная, наивная и стабильная… такая, что совсем не подходит ни одному из них, а только им обоим, вместе.***
Коджи знал, что становился невероятно мягким рядом с Тоге, но ничего не мог с этим поделать. Раньше его воротило от одного только вида влюблённых парочек, постоянно ходящих за ручки и выискивающих любую возможность побыть друг с другом подольше. Вот только он пропустил момент, когда сам стал точно таким же. Таким же глупо-влюблённым. И он знал, что у этого будут последствия, но чтобы такие… — Мне нужно уехать домой на пару дней, поэтому я пропущу учёбу, — Мията, заметно подавленный и недовольный, сообщал о своих будущих планах преподавателю. — С чего это вдруг? — Сатору приподнял брови и непонимающе взглянул на ученика, у которого совершенно не было пропусков, помимо тех, которые были по действительно важным и неотложным причинам. — Отец сказал приехать, — Мията честно ответил и нахмурился, ведь сам не знал точную причину такой спешки, — но причину не назвал. Он вспоминал то странное сообщение, которое написал ему отец пару дней назад. Он никогда не писал Коджи, только если дело было взаправду срочным. Это заставило его разволноваться, вновь испытать тревогу, которая только в последнее время покинула его и не собиралась возвращаться. «Приезжай домой, нам нужно поговорить.» — короткое сообщение в духе отца чётко запомнилось в его голове, ведь юноша уже представил себе тон, с которым эти слова сказали бы ему с глазу на глаз. «Я занят. У меня учёба, и я не хочу попропускать. В чём дело?» — юный Мията, конечно же, попытался отвертеться и прикрыться обучением, чтобы избежать поездки домой или хотя бы отложить это на потом, в надежде, что об этом успешно забудут. «Пропустишь пару дней, ничего страшного не случится. Это важный разговор. Ты сам виноват, что не сказал нам ничего, теперь будешь объясняться.» «Ладно.» Коджи не знал, что ответить, кроме этого сухого и краткого «ладно». Значит, они узнали что-то, о чём не должны были даже подумать. И, признаться честно, от семьи он скрывал абсолютно всё, поэтому понятия не имел, какую же из его многочисленных тайн узнали родители. Только всё начало налаживаться, как отцу вновь захотелось испортить эту идиллию. Как всегда. Всю дорогу домой он размышлял и обдумывал ответы на всевозможные претензии отца, о которых тот только мог догадаться или узнать. Но ведь Коджи всегда был осторожным и скрытным, поэтому чтобы накопать на него какой-либо компромат, нужно было действительно сильно потрудиться. Однако зачем отцу это делать? Ведь он уже заслужил хоть какую-то крупицу доверия со стороны семьи… или, по крайней мере, он надеялся на это. Вот только все его надежды опять разбились в пух и крах, поэтому оставалось лишь обдумывать самые неблагоприятные варианты и способы оправданий, даже если он ненавидел оправдываться перед кем-либо. Поэтому сейчас, стоя перед входом в дом, Коджи был в ужасе. Ему всегда было плевать на мнение других людей, если эти люди не его семья. Сколько бы неприязни он ни испытывал к отцу, он всё равно всегда слушался его, несмотря ни на что, даже если был не согласен. Только с возрастом он всё больше хотел возразить и сделать так, как хочет сам. И сейчас он уже сделал это, поэтому придётся расхлёбывать последствия. Но и сейчас он больше не послушный мальчик, готовый сделать что угодно, лишь бы получить одобрительный взгляд родителей и редкую похвалу… теперь он уже повзрослевший молодой человек с собственным мнением, которое он готов отстаивать, если это заденет важную для него тему. Он всё ещё Мията, наследник своего клана, но он остаётся Коджи, таким же живым человеком, как и все остальные. Он тоже хочет быть таким, каким желает, и любить того, кого полюбило его сердце. Так он размышлял, неуверенно заходя внутрь дома, пока руки неосознанно теребили рукав кофты, чтобы татуировку на запястье не было видно. Он сразу же увидел отца, который глядел на него недовольным и презрительным м взглядом, явно разочарованный в собственном сыне. Коджи заметно занервничал, ведь настолько хмурого отца он ещё не видел. — Так и знал, что эти два пидораса ничему хорошему детей не научат. Как вообще можно было разрешить работать в учебном учреждении таким людям? — Кацу ворчал, сморщивая нос в знаке неодобрения. — Как ты мог, Коджи? Мы воспитывали тебя правильно. Да даже Коичи себе жену нашёл, а ты…! Коджи посмотрел на старшего брата, молча стоявшего и пристыженно опустившего голову, а рядом с ним стояла его ныне жена. Казалось, он только недавно посещал их свадьбу, но теперь… теперь девушка тоже неуютно отводила взгляд в сторону и постоянно глядела на мужа, как бы спрашивая, почему они должны присутствовать, если их это даже не касается. Юноша перевёл беспокойный взгляд на маму, полностью поникшую и расстроенную, но всё ещё смотрящую на сына с материнской заботой, даже если она не могла ничего сделать. — Коджи, ты хоть понимаешь, что творишь?! Это ненормально! — Кацу приходил в ярость лишь от одной мысли, что его сын, наследник клана, великого самурайского в прошлом, но ныне обладателя техники векторного контроля, мог оказаться таким. — Посмотри на меня и признайся сам! Юный Мията сглотнул, пытаясь сообразить, что вообще сейчас происходит. В чём его просят признаться? Он совершенно не привык видеть отца в настолько неконтролируемом состоянии. Из-за страха в горле образовался ком, а глаза его забегали по всему помещению, лишь бы избежать этого разочарованного взора. Он сам не понимал, почему не мог сказать ни слова, почему потерял весь свой непробиваемо-ледяной фасад. Возможно, потому что это впервые, когда он перестал играть роль идеального сына и родители разочаровались в нём за малейший проступок. Это был полный провал. Вернее, только его начало.