Багульник

                    Холод заморозил до костей, кисэру давно погасла, но Шикамару не обращал внимания. Бездумно смотрел на ручьи, бегущие с крыши, а в голове постоянно крутились строки писем, предназначавшихся ему. Если бы чувство вины могло убивать, он давно был бы мёртв, но это не происходило. Вместо блаженного забвения душу терзало раскаяние, от которого некуда было деться. Он недостоин такой женщины, как Ино. С самого начала, поведшись на инстинкты, забыв обо всём, он вёл себя низко, недостойно, и даже не пытался это оправдать, будто так и должно быть. Ино, его Ино, мягкая, нежная, так отчаянно ждала тепла, а он…       Да, сейчас исправлялся, но разве этого достаточно за боль, что уже успел причинить? Что причинит ещё не раз. Необходимо взять себя в руки, но Шикамару не мог, как ни пытался. Слуга уже несколько раз выходил на энгаву, переминаясь с ноги на ногу, но не смел потревожить. Шикамару его не слышал, слишком глубоко погрузился в себя.       Так настойчиво пытался узнать, что это за письма. Подозревал, жалкий глупец. Ревновал. Поначалу подумалось даже, что Ино смеялась над ним и его подозрениями. Потом пришло понимание: не смеялась — огорчалась на каждый упрёк, даже невысказанный. И молчала. Это убивало больше всего. Им необходимо поговорить и окончательно всё прояснить, Шикамару отлично это понимал. Но слов не находил.       Глубоко вздохнув, он наконец очнулся. Повёл продрогшими плечами, только сейчас понял — всё это время стоял в тонком хаори. Вернулся в дом, уже успевший проснуться, подул на задубевшие пальцы. Они поговорят, сегодня же. Вечером он зайдёт к Ино и… Шикамару надеялся, что поймёт, о чём и как говорить, когда придёт время.       К обеду начала гудеть голова. Не болеть — именно гудеть, низко и протяжно. На лбу и под глазами давило, грудь покрылась липким потом. Шикамару с трудом улавливал голоса вассалов, приехавших поблагодарить за помощь в сезон и говорить о будущих посевах. Он кивал, что-то отвечал, потом попросил изложить свои просьбы на бумаге. Наконец оставшись один, потёр глаза, пытаясь прогнать навязчивых чёрных мушек, плывших перед ними. Приказав слуге принести горячий отвар тимьяна и мяты, попытался сосредоточиться на учётных книгах, но кисть выпала из ослабевших пальцев. Глубоко вздохнув, Шикамару вцепился в стол, и перед глазами окончательно потемнело.       Когда он снова их открыл, поначалу не сразу понял, как оказался в собственной постели. Повернул голову на звук льющейся воды, сердце забилось быстрее — рядом сидела Ино и полоскала белую ткань в плошке. Выжав её, она аккуратно сложила компресс, повернулась и взволнованно проговорила:       — Как ты себя чувствуешь?       Он понятия не имел, как себя чувствует. Тело бил мелкий озноб, кожа стала чувствительной, не прикоснёшься. Руки, ноги, голова — всё было неподъёмным, тяжелым. Вместо дыхания из горла вырывался вулканический жар.       — Плохо, — наконец ответил Шикамару и едва не застонал от облегчения, когда на лоб опустился компресс.       — Мне сказали, ты много времени провёл раздетый на холоде, — в голосе слышался упрёк. — Зачем? Неужели в этом была необходимость? Или это новый способ медитации — заморозить себя до смерти?       Шикамару молчал, только смотрел, не отрываясь, на то, как шевелятся её губы. Как на лоб постоянно падает непокорная светлая прядь, и Ино машинально убирает её снова и снова. Какие длинные и пушистые у неё ресницы, и глаза не цвета ледяного горного озера — небо над головой. Она продолжала говорить, но, поняв, что он не слушает, вздохнула и начала собирать на поднос разложенные вокруг пиалы и баночки. Уже собиралась встать, когда Шикамару поймал за запястье, умоляюще посмотрел и шепнул:       — Останься. Прошу.       Ино колебалась, это ясно читалось по её лицу. Шикамару был готов уговаривать, сам не понимая, отчего это так важно — просто чувствовать, что она рядом.       — Хорошо, — наконец сказала она, мягко освобождаясь. — Я сменю воду и вернусь. Отдыхай.                     Шикамару болел впервые на её памяти, хотя, понимала Ино с горечью, они по-прежнему не могли похвастаться большим опытом в отношениях друг с другом. Когда ирьенин сообщил, что Шикамару заболел, поначалу Ино даже не поверила, только услышав, что он потерял сознание, всполошилась. Он лежал, неподвижно вытянувшись на футоне, и горел. Это было первым, что увидела Ино — вторым оказалась шкатулка с письмами, стоявшая у изголовья. Прочитал или нет? Что теперь думает? Что она решила таким образом его упрекнуть? Или вызвать жалость? Ино стыдилась за порыв отдать шкатулку, ведь Шикамару отказался её брать. К чему было настаивать? А теперь он попросил остаться. Для чего? Когда она вернулась, он уже спал, можно было уйти к себе, но Ино обещала, поэтому просидела с ним до глубокого вечера, меняя повязки, давая пить и… держа его за руку, которую он даже во сне не желал отпускать.       Два дня он лежал с жаром, и всё это время Ино почти всё время была рядом. Даже к Иноджину не заходила, боясь, что болезнь может быть заразной.       Прикосновение к виску выдернуло из сна: Ино не заметила, когда задремала. Открыла глаза и едва не отшатнулась от неожиданности — лицо Шикамару было близко-близко, он почти касался носом её носа. Дыхание, не обжигающее, тёплое, согревало губы. Едва дотрагиваясь, он гладил её щёку, а во взгляде было что-то совершенно незнакомое, обнажённое и искреннее.       — Прости, — прошептал он. — Не знаю, сколько должно пройти времени, чтобы ты меня простила. И сколько раз я должен просить прощения за всё.       — Не надо. — Она провела по его губам, накрыла кончиками пальцев. — Поверь, не надо. — И первая его поцеловала.       Ино слишком быстро привыкла спать не одна, хотя заставляла себя не привыкать. Пока у Темари продолжалось недомогание, вызванное первыми сроками беременности, Шикамару проводил с ней каждую ночь. Не только любил, часто они просто засыпали рядом. Но как бы ни было чудесно, Ино не могла избавиться от мысли, что это скоро, совсем скоро закончится. Понимала, что не позволяет самой себе насладиться моментом, постоянно ожидая конца. Говорила себе, что это поможет принять день, когда Шикамару вернётся к Темари. Не помогло.       Ему даже не пришлось об этом говорить: достаточно было заглянуть к Темари очередным днём, чтобы увидеть румянец на её щеках и счастливую улыбку. На которую Ино ответила спокойной, понимающей. В эту же ночь Шикамару остался у Темари, а Ино, сжавшись в комок на футоне, глушила слёзы, кусая одеяло.       Насколько проще было в начале, когда в сердце жили чувства к Саю, а равнодушие мужа было в чём-то даже желанным. Теперь Ино сполна поняла, что значит отдавать, но знала, что Темари чувствует то же самое. Они сдружились, если можно так назвать вынужденное общение двух женщин, находящихся на одной стороне. Общих тем о прошлом практически не находилось, зато хватало того, что можно обсудить о жизни и быте поместья, о воспитании детей и родах. Но, как ни старались, ни Темари, ни Ино не чувствовали друг к другу настоящей близости, относились настороженно, пряча за учтивостью страх, что одна из них навсегда сможет забрать Шикамару.       Месяцы текли, сменяли друг друга сезоны, и, когда деревья оделись в тонкое светло-зелёное покрывало, поместье огласил громкий крик, переполошивший всех вокруг. Ещё с ночи Темари отвели в павильон Тающей воды, но крики всё равно разносились далеко, перебудив всех вокруг.       Темари было плохо, это Ино поняла, едва увидела её. Бескровное лицо блестело от пота, глаза потускнели, волосы облепили виски. Живот то сжимался, устремляясь вверх, то опадал, становясь необъятным. Рядом давно хлопотали Цуме и Ёшино, и Ино хотела было спросить, почему не позвали и её, когда поняла причину. По сути, ей вообще не следовало здесь находиться, нужно было ждать новостей и заниматься своими делами. Но, как бы Ино ни относилась к Темари, не могла оставить её одну, ведь после Шикамару стала единственным близким человеком.       Поэтому, оставив заботы о состоянии роженицы на опытных женщин, она просто села в изголовье, намочила ткань и начала вытирать лицо, изредка касаясь пересохших губ. Глаза Темари, расфокусированные, остановились на ней, губы зашевелились, но через мгновение с них слетел мучительный стон, а шея напряглась так, что вены выступили верёвками.       — Ничего не понимаю. — Ино услышала тихий голос Цуме. Посмотрела на Темари: та часто и тяжело дышала, ничего не видя и не слыша. — У неё широкие кости, роды должны были давно завершиться. Плод идёт правильно. Что не так?       — Ино-сан, — позвала Темари, ища её взглядом. Ино тут же склонилась над ней. — Ино-сан, если со мной что-то случится…       — Не трать силы на разговор. — Ино погладила её лоб, убирая волосы. — И ни о чём не волнуйся. Я рядом. Шикамару-сан — тоже. Всё будет хорошо.       Но хорошо никак не наступало. Минул час, второй, Темари слабела, теряя кровь, но ребёнок до сих пор не показался. Невольно Ино вспоминала себя, собственный страх за малыша, за свою жизнь. Желание, чтобы эта жизнь наконец закончилась. Ей было жаль Темари, но в то же время подлая, не принадлежащая ей мысль прокрадывалась в голову: если Темари не переживёт, всем станет проще. Пройдёт время, скорбь Шикамару иссякнет, и они станут счастливой семьёй, как она всегда и мечтала. Ино гнала от себя эту мысль, но та возвращалась, словно демоны искушали, нашёптывая, обещая. Скрипнув зубами, Ино склонилась над ухом Темари и зашептала:       — Если ты сдашься, он останется со мной. Ты этого хочешь? Я буду воспитывать твоего ребёнка, спать с Шикамару. Он забудет тебя, я постараюсь. Слышишь меня? Если ты сдашься, так и будет!       Потухший было взгляд полыхнул яростью. Темари оскалилась, стиснула зубы и замычала, краснея от натуги.       — Давай, — продолжила Ино под внимательным взглядом Цуме и Ёшино, — сдайся. Так проще. Так будет проще для всех.       Она даже не сознавала толком, что говорила. Ядовитые слова жгли нутро, рвались из самого сердца, вываливая потаённые мечты наружу. Темари словно обрела второе дыхание, и вскоре Цуме воскликнула, что показалась головка. Ещё несколько минут, и в руках Ёшино оказался маленький мальчик. Маленький и очень громкоголосый.       — Молодец, — сказала Цуме, а Ёшино посмотрела на Ино с нескрываемой гордостью. Ино чувствовала усталость, будто это она вновь прошла через все эти муки. Оставив Темари на попечение служанок, она тяжело поднялась, выпрямила затёкшую спину и подошла к Ёшино.       — Покажи его отцу, — сказала та, протягивая уже обмытого, укутанного в чистую ткань с гербом Нара малыша.       Ино вздрогнула, неверяще посмотрела на неё. Слёзы наполнили глаза, когда она осторожно взяла ребёнка и вышла из павильона. Шикамару был здесь, сидел на крыльце. Подскочил, как только увидел её.       — С ней всё в порядке, — ответила Ино на невысказанный вопрос. Улыбнулась в ответ на облегчённый вздох и подошла, протягивая свёрток. — Это твой сын.       Шикамару не дышал, заглядывая внутрь, и сердце Ино разрывалось от восторга и боли. Вот так это должно было быть. И так это было. Ёшино подарила эти украденные моменты, пусть и с чужим ребёнком. Нерешительно, робко Шикамару посмотрел на Ино, будто спрашивая разрешения. Она протянула малыша, вкладывая в неловко подставленные руки. Слёзы хлынули, чистые, светлые. Но, когда Шикамару посмотрел на неё и осторожно стёр их свободной рукой, придерживая ребёнка на сгибе локтя, Ино судорожно вздохнула.       — Спасибо, — прошептал Шикамару, соприкоснувшись с ней лбом. — Спасибо за Иноджина.       Всхлипнув, Ино порывисто обняла его, прижавшись к плечу. Задрожала, чувствуя, как со слезами уходит последняя обида. Смущённо потёрлась носом, успокоившись, и почувствовала, как Шикамару нежно поцеловал в висок.       — Никаких «прости», — пробормотала смущенно.                     С рождением Шикадая жизнь в поместье изменилась. Не явно, ведь с виду всё оставалось по-прежнему. Но между Ино и Темари словно разрушилась стена. Шикадай был бетой, овладеть техниками Нара или Яманака в полной мере ему никогда не удастся, но это не сделало его изгоем или нелюбимым сыном. Солнечными тёплыми днями, расположившись на берегу реки за главным домом, Ино и Темари часами сидели в тени старой сливы, глядя, как Иноджин, который уже не только уверенно ходил и осмысленно говорил, но и пытался играть с деревянным кунаем, оберегает младшего брата, едва-едва научившегося держать голову.       — Он очень похож на Шикамару, — заметила как-то Ино, наблюдая за вознёй детей и окружающими их нянями.       — Да, — с нескрываемой гордостью ответила Темари, любуясь сыном. Бросила быстрый взгляд на Ино, проговорила: — Прости.       Они давно перешли на ты, когда никого нет рядом, но Темари всякий раз охватывала несвойственная ей робость рядом с женой Шикамару. Быть может, тому виной были книги, которые она тщательно изучила и поняла, какую роль занимает в доме жена, а какую — наложница. А может, никак не получалось отделаться от назойливого ощущения, что для Шикамару Ино всегда будет на первом месте. Это не проявлялось явно, но чувствовалось на подкожном уровне. Его взгляды прежде всего предназначались ей. В первую очередь он всегда искал её глазами и лишь потом — Темари. И если отведённые Темари ночи ничем не отличались от прежних, то каждый раз, возвращаясь от Ино, Шикамару словно отдалялся на шаг. Ненадолго, но всё же.       Темари больше не чувствовала себя одинокой, знала, что принадлежит семье. Но горечь порой прокрадывалась в сердце, а печаль — в мысли. Мирило с этим лишь одно: отголосок схожих чувств в самой Ино. Порой даже становилось жаль её. Понять, что именно чувствует Ино, Темари не могла, как бы ни попыталась. Восприятие беты разительно отличалось от восприятия омеги, для которой альфа был центром вселенной без всяких оговорок. Как бы Темари ни любила Шикамару, её любовь смещалась к Шикадаю всё сильнее, а для Ино он значил больше, чем родной сын. Это инстинкт, которому сложно противостоять.       Глядя на Ёшино, Темари часто думала, что Ино угасла бы также, сохраняя внешнюю несгибаемость, скрывая под ней незаживающую рану и дыру, которую ничем никогда не залатать. Если бы Ёшино была бетой, могла снова выйти замуж. Но такой вопрос даже не поднимался, хотя Шикамару искренне желал матери счастья и не раз говорил об этом.       Иногда, обнимая Шикадая, прижимая его к себе, Темари думала, что, если Шикамару вдруг не станет, она всегда сможет вернуться в Суну. Ино же навсегда останется здесь, просто потому что не сможет иначе.       Весна в провинции Нара и правда поражала красками. А ещё множеством ароматов, которыми невозможно надышаться. Свободными вечерами Темари часами бродила по поместью, каждый раз открывая для себя новые укромные уголки. Она привыкла к кимоно и гета, и к чопорности слуг, и даже к тому, что при тебе всегда есть хотя бы одна служанка, которая то ли прислуживает, то ли следит. Но порой уставала от вечного присмотра. Обогнув очередную арку, увитую глицинией, она приподняла полы кимоно и, чувствуя себя девочкой, сбежавшей из-под присмотра наставницы, помчалась сквозь сад.       Сиреневые пряди глициний, дикие, неухоженные, били в лицо. Темари огибала их, или просто отбрасывала в стороны, постоянно оглядываясь в поисках погони. Сердце колотилось, словно вырвалось на волю. Запутавшись в кимоно, Темари едва не упала, остановилась, тяжело дыша, и замерла, услышав тихий смех. Знакомый, слишком знакомый смех. Шаг, ещё один. Темари подошла к густым лиловым и белым соцветиям, сдвинула их в сторону и увидела…       Голова Шикамару лежала на коленях Ино, её пальцы блуждали по его обнаженной груди — распахнутое хаори сползло с плеча, обнажая ключицы и до боли знакомые шрамы. Которые Ино очерчивала небрежно, не глядя. По памяти. У Темари потемнело в глазах. Надо было уйти, но ноги приросли к месту, не сдвинуться.       — И ты считаешь, что в Саюри надо отправить целый коку риса? — не открывая глаз спросил Шикамару.       — Да. — Ино тоже не смотрела на него, чертя свой невидимый узор. — Их провинция пострадала от паводка. Если мы не поможем им сейчас, неоткуда будет ждать налогов после.       — Ино, — Шикамару посмотрел на неё, — коку? Ты правда так считаешь?       — Шикамару, — в её голосе прозвучали незнакомые Темари, властные нотки, — ты хочешь, чтобы твой народ голодал? Отправь меньше, потом затребуй осенью подати и посмотри, как тебя любят.       — Но коку! Они же растащат половину!       — В этом и смысл, — улыбнулась она. — Ведь они знают, что ты знаешь. И благодарны за то, что закрыл на это глаза.       Шикамару молчал. Долго молчал и смотрел на Ино. Темари даже дышать перестала, мечтая втайне, что он закричит. Но он притянул её голову к себе и поцеловал. Вот так, просто.       Темари отступила, не дыша, боясь, что услышат. И ушла, оглушенная.                     Лето в этом году выдалось особенно горячим. Поля страдали от засухи, крестьяне молили богов о дожде. Под шёлковым пологом тоже было душно. Ино обмахивалась веером, радуясь, что волосы убраны высоко, а не распущены, иначе она давно задохнулась бы от духоты. Темари пила лимонную воду. Раскрасневшаяся, она заливалась потом, но уходить не пожелала: слишком интересное разворачивалось зрелище.       На площадке перед помостом сражались двое: высокие, стройные, стремительные, они то сходились в ближнем бою, то отлетали, и воздух гудел от применяемых техник. Одинаковые одежды, одинаковые движения, но совершенно разные юноши: Иноджин и Шикадай.       — Ты точно согласна? — Шикамару сидел между своими женщинами, следя за каждым движением сыновей.       — Уверена, — ответила Ино с лёгкой улыбкой. Его рука нашла её пальцы, бережно коснулась. — Иноджин закончил Академию в Конохе три года назад, самое время набираться опыта. А в управлении провинцией тебе поможет Шикадай.       — И ты не боишься его отпускать? — он тонко улыбнулся, заглядывая в глаза.       От этого взгляда у Ино внутри всё вспыхивало, и годы не изменили ровным счётом ничего. Течка прекратилась три года назад, но это никак не сказалось на их отношениях. Шикамару относился к ней трепетно, так, как всегда мечталось. И вместе с тем их страсть принадлежала лишь им двоим, и Ино точно знала, что Темари никогда не изведать нечто подобное. Соперничество между ними прошло, так толком и не начавшись. Бывали мелкие дрязги и стычки, как и во всех семьях, но в остальном они научились жить в гармонии.       Шикамару много времени уделял сыновьям, часто объезжал с ними провинцию, ночевал в деревнях. А Темари и Ино вечера просиживали за шоги — Ино давно научила Темари этой игре. Порой они устраивали семейные праздники, где Темари танцевала, а Ино играла на сямисэне.       Дети росли, Иноджину только недавно минуло семнадцать. Вспоминая себя в этом возрасте, Ино улыбалась и вздыхала — столько надежд, страхов и испытаний… Меньше всего хотелось, чтобы сын пережил то же самое, но он должен был оторваться от семьи и возмужать. А после — привести жену… Может, он встретит свою омегу, и тогда Ино научит его, как правильно себя вести. И, она была в этом уверена, Шикамару обязательно расскажет, как избежать ошибок…