Всё могло быть иначе...

Дождь… Он, кажется не перестаёт здесь лить. Никогда. Вода с неба течёт и течёт, словно время, которого остаётся всё меньше. Ну и ладно. Завтра на рассвете — казнь. Завтра всё кончится. Завтра его уже не будет на этом свете. Оправдает ли его Божий суд, когда он предстанет перед Всевышним? — этого д’Артаньян не знает. Но теперь для него и это уже не важно. Важно другое… Тюреммщик, принёсший отвратную баланду, прервал его размышления, но бывший мушкетёр к этому вареву, которое невозможно было назвать пищей, даже не прикасается. Свою смерть он должен встретить с гордо поднятой головой, а не с испорченным желудком. Он посмотрел сквозь зарешётчанное окно: тогда луна была в ущербе, сейчас же новолуние. Бледные рожки ночного светила скрылись за черной тучей и снова он остался наедине с дождём и своими мыслями. Прошло достаточно времени, чтобы она успела скрыться, сбежать из Франции, сменить в очередной раз имя и внешность. Главное, думал гасконец, что теперь ей ничто не угрожает. Сцена на берегу реки Ли, вблизи городка Армантьер, всегда у него перед глазами. — О, я не могу видеть этого ужасного зрелища! — сказал тогда он; — я не могу согласиться, чтобы эта женщина умерла такою ужасною смертью! Миледи слышала эти слова, и для нее блекнул луч надежды. — Д’Артаньян, д’Артаньян! — кричала она, — вспомни, что я любила тебя! Д’Артаньян встал и хотел подойти к ней. Атос обнажил шпагу и загородил ему дорогу. — Если вы сделаете еще шаг, д’Артаньян, — сказал он, — то мы будем драться. И он принял вызов. Снова скрежет замка в железной двери и звон ключей. Канальи, не дают мне покоя даже перед казнью, со злостью думает д’Артаньян, оглядываясь на вошедшего. Опять этот бородатый мужлан, который приносил ему пищу, а вместе с ним ещё кто-то. Неужто в его камеру хотят ещё кого-то подселить? Тысяча чертей! Этого только не хватало. Но второй посетитель — вовсе не узник, а молодой священник с молитвенником в руках. Худой, сутулый, с бледным лицом и свисающими на лоб чёрными волосами. Глаза опущены вниз так, словно он боится приговоренного к смертной казни человека. Надзиратель уходит, оставляя священника и бывшего мушкетёра наедине — как и положено в таких случаях: тайна исповеди… Прежде, чем святой отец успеет задать свой первый, традиционный вопрос, д’Артаньян говорит ему: — Мне не в чем каяться, ибо всё, что я совершил, было продиктовано исключительно моей любовью. Сначала к Франции, потом — к женщине. А любовь покрывает множество грехов, не так ли учит нас Господь? Как же вовремя на ум пришла эта фраза, которую часто любил повторять Арамис. Д’Артаньян невольно улыбается, но сейчас его поросшее щетиной лицо больше напоминает гримасу. Священник некоторое время молчит, изучая узника пристальным взглядом своим глаз, которые в полумраке камеры кажутся чёрными. — Это всё, что вы хотите сказать мне и Богу? — спрашивает он. Д’Артаньяна эти слова позабавили. — Нет, отче, только вам. А с Богом мне ещё предстоит встретиться и поговорить. Без вашего участия. Даже здесь, в узилище, он пытается шутить, чтобы не потерять присутствия духа. Никто не должен видеть его слабым или напуганным. Раз уж смерть — неизбежна, то нужно встретить её достойно. Как и подобает дворянину — пусть даже бывшему: суд лишил его всех владений и титулов. Теперь он просто Шарль Артаньян (*). Но и это кажется мужчине сущим пустяком. Завтра он покинет этот мир, а в мире ином уже не будет иметь значения кто он — граф, король или простолюдин. Перед Высшим Судьёй все равны. В это д’Артаньян верит. Как и в то, что Бог есть любовь, как учили его в воскресной школе. А раз так, то и любой поступок, совершённый во имя любви, будет им оправдан. Священник сверлит бывшего мушкетёра и дворянина своим холодным взглядом, никак не вяжущимся с его благочестивым обликом. — Раз так, — снова говорит он, — тогда, быть может, вам интересно будет прочесть послание от вашего ангела? Ангела? Что за бред? Святой отец издевается над ним? Хочет сделать последние часы его земной жизни ещё более невыносимыми? Дьявол! Вот кто подослал его к обреченному узнику. " И неудивительно: потому что сам сатана принимает вид Ангела света, а потому не великое дело, если и служители его принимают вид служителей правды; но конец их будет по делам их.» — снова всплывают в памяти слова из Священного Писания. Где и от кого он их слышал? — это теперь не важно. Если этот чёртов священник — посланник Ада, то пусть передаст своему господину… Д’Артаньян непроизвольно сжимает кулаки, но тут же расслабляет их, точно разминая кисти рук. Вот только зачем? Шпаги у него больше нет, а та, что была, обагрилась кровью его друзей — сперва Атоса, потом — Арамиса. А вот Портос с ним церемониться не стал: просто угрел дубиной по голове, сзади, совсем не по-мушкетёрски, но зато надёжно и наверняка, и весь мир закружился перед его глазами. Последнее, что он увидел тогда — мелькнувшее между деревьев платье Миледи. Лилльский палач не стал её догонять: после отсидки в тюрьме за якобы пособничество своему брату-беглецу, он жаловался на болезнь ног… Да и вряд ли догнал бы молодую женщину, которая спасала свою жизнь. Тем временем священник раскрыл свой молитвенник, полистал его и вынул сложенный в четверо клочок тонкой бумаги. Не говоря ни слова, он протянул его изумлённому д’Артаньяну. «Я знала, что всегда могу рассчитывать на Вашу преданность, смелость и твердую руку. Мне радостно понимать, что наши отношения, наши счастливые минуты гораздо большее, чем глас вопиющего в пустыне. Я не размениваюсь на красноречие потому что знаю — любой благодарности мало за спасение от смерти. Жизнь единственна. И то, за что стоит бороться»